- Вот так фунт! - дурашливо ударил в ладоши Тандрен. - Ната уже третий год фрейлиной состоит, и ее несколько крупная и дебелая красота еще никогда не останавливала на себе внимание повелителя… Или она ему зелья какого-нибудь приворотного дала?..
- Уж это я вам доподлинно сказать не могу, а только сегодня имя Наты произносится уже с некоторым уважением, и не сегодня-завтра она начнет тонировать.
- Ну, тонировать-то ей не дадут!.. А вот насчет царской казны она пройдется…
- Да, с этой дешево не разделаешься!..
- Ну, за Натино положение я трех грошей не дам, во-первых, она - с головы до ног немка, а самое главное - высокое внимание начинает привлекать совсем молоденькая и прехорошенькая фрейлина Нелидова. Эта почище Наты будет… Да и к тому же!!.. Не-ли-до-ва!!.. Совсем-таки знакомо звучит для придворного уха…
- А что, она знаменитой Екатерине Ивановне - родня?
- Да, кажется, племянница какая-то.
- И такая же бойкая, как та? Ведь та со своим державным поклонником не церемонилась.
- Ну, теперь-то этого не сделаешь!.. Попробовала французская актриса Тирвальон голос поднять, когда при государе состояла, так на другой же день с почетным конвоем до границы была препровождена, а нравилась она ему очень, и он всегда шутя называл ее своим "турбильоном".
Этот разговор был прерван появлением князя Несвицкого, который в последние дни опять начал довольно часто появляться в среде товарищей, ссылаясь на то, что медовый месяц уже миновал и ему пора вернуться с неба на землю.
- Коли с неба гонят, так, конечно, возвращайся! - покачал головой Борегар при этом сообщении.
Товарищи хорошо знали, что семейная жизнь Несвицкого сложилась далеко не, отрадно и что сам он делал все, что мог, для того чтобы усугубить свою семейную невзгоду.
Он начал пренебрегать своим домом, стал довольно неосторожно играть в карты, проигрывал довольно крупные суммы и в последнее время, как носились слухи, даже к одной из своих прежних и довольно неразборчивых пассий вернулся и даже показался с ней в Павловске на музыке.
От матери вместе с гневным выговором за раз содеянную оплошность князь получил небольшую сумму денег, с обещанием высылать ежемесячно, столько же и с наставлением, как устраивать свои дела и как гнуть непокорную волю жены, не умеющей сознать хвое положение и то несказанное счастье, какое ниспослала ей судьба, возведя ее в высокий сан супруги князя Алексея Яковлевича и носительницы его громкого имени.
Эти-то наставления и побудили "молодого" несколько нажать педаль и дать жене почувствовать всю силу своих супружеских прав.
Молодая княгиня не смирилась, а только еще глубже ушла в себя и еще упорнее стала удаляться от общества.
Единственными спокойными и счастливыми минутами ее невеселой жизни были часы, которые она проводила у матери, в знакомом опустевшем уголке, в дружеской, откровенной беседе.
Правда, княгиня Софья Карловна не все говорила матери и не во все свои житейские невзгоды посвящала ее. Но чуткое и любящее материнское сердце без слов понимало горе горячо любимой дочери, и старая генеральша молчаливой лаской старалась если не утешить, то хоть приголубить измученную молодую душу.
Узнав от дочери о том, что Несвицкий даже вернулся к своим прежним порочным связям, оскорбленная мать застонала от боли. Мало было того, что жизнь ее дорогой, обожаемой дочери была разбита, мало того, что она на всю долгую жизнь была прикована к нелюбимому человеку, которого даже уважать не могла! - на долю ее Сони выпадало еще и унизительное соперничество: ей - светлой и чистой - открыто предпочитали продажную женщину, которую по первому капризу можно было и бросить, и опять взять, как вещь, как старую брошенную перчатку!..
Княгиня Софья Карловна испугалась того глубокого впечатления, какое произвели ее слова на мать. Она стала успокаивать ее и дала себе слово беречь ее от слишком сильных ощущений. И так уже старушка изменилась до неузнаваемости, и также быстро поседевшая голова все ниже и ниже опускалась на высохшую грудь.
Елена Августовна так и не была ни разу у дочери, да и вообще почти никуда не выезжала, ограничивая свои редкие выходы из дома довольно аккуратным посещением Казанского собора, где она перед иконой Богоматери изливала всю горечь своего разбитого сердца. Она чувствовала, что долго не проживет, и ее, любящую и заботливую, мучительно пугала перспектива того тяжелого одиночества, в каком останется после нее ее ненаглядная Соня.
Но своего тяжелого предчувствия она не сообщала дочери, а старалась, напротив, всячески подбодрить ее, заставить ее войти в жизнь и принять участие в той бессодержательной шумихе, которая называется "большим светом".
- Что делать, голубка моя! - ласково говорила Елена Августовна. - Не нами свет начался, не нами он и кончится, и, раз ты вступила на скользкий житейский путь, ты обязана и с его законами считаться… Вспомни, ведь ты прежде раньше сама любила и выехать, и потанцевать.
- Это давно было, мама, так давно, что я сама об этом позабыла! - с грустной улыбкой ответила княгиня. - С тех пор так много всего прошло!..
- И все среди общего круговорота вернулось на ту же прежнюю точку!.. Тогда, в ту эпоху, о которой я говорю и о которой ты и вспоминать не хочешь, ты увлекалась князем; теперь ты носишь его имя, открыто и смело идешь с ним рядом, и я не знаю, почему тебе иногда и не показаться с ним в обществе, не дать князю, как мужу, насладиться твоим успехом? Ты скажешь мне на это, что он - муж дурной, недостойный?.. Оглянись кругом, моя бедная птичка, и посмотри, много ли достойных и образцовых мужей ты найдешь и увидишь!.. Мне это горе только издали понятно. Лично я никогда не испытала его. Я была счастливой женой честного, безукоризненного мужа. Но многим ли судьба дала то, чем она наградила меня?.. Я была исключением из общего правила. Таких людей, как твой покойный отец, слишком мало. Послушайся меня, моя дорогая! Окунись немножко в светский водоворот, неглубоко, а лишь настолько, чтобы не запачкать в нем своих белых, лучезарных крыльев, и тебе самой если не отраднее, то хоть немножко легче станет!..
Видя волнение матери и то глубокое впечатление, какое весь этот разговор произвел на нее, княгиня обещала ей все, что она хотела, и в тот же день, вернувшись домой, узнала от заехавшего к ней Борегара, что в Павловском вокзале затевается большой летний маскарад, на который собирается не только все столичное общество, но и весь двор, чуть не поголовно.
- Это и пышно будет, и весело, и в высшей степени прилично! - расхваливал Борегар. - Да уже довольно одного того, что сама великая княгиня Елена Павловна взяла на себя инициативу этого оригинального торжества. Ее уже все знают. Она при всех своих несомненных достоинствах ужасно как collet monte, и конечно, ничему сколько-нибудь скользкому не протянет… Вот бы вам, княгиня, отрешиться от вашего затворничества и поехать? И ваш посаженный отец будет, наш дорогой ворчун-начальник, и сам государь непременно приедет.
- Это меня меньше всего соблазняет! - холодно заметила молодая женщина. - Я до парадных выездов не охотница и за придворными праздниками не гонюсь!..
- Помилуйте, да какой же это парадный выезд? Это самый обыкновенный маскарад, в неизбежных, наглухо застегнутых домино, с обязательными масками, с возможностью смело и безнаказанно заговаривать с каждым и интриговать всех без исключения.
- Это тоже не соблазняет меня. Я в маскарадах никогда не бывала, прятаться мне под маску не от кого, да и интриговать тоже некого!
- Полноте, княгиня… Что вы за отшельница?.. Рискните!.. попробуйте!.. Вы сами увидите, как это весело…
- Сомневаюсь! - упорно отказывалась княгиня.
Однако Борегар не дал ей докончить.
- Да вот хоть мужа спросите! - громко воскликнул он, делая несколько шагов навстречу входившему в комнату Несвицкому. - Уж ему-то вы поверить можете… Мужья на этот счет строги!..
- В чем дело? - спросил князь, здороваясь с товарищем и небрежно поднося к губам руку жены. - Что именно должно быть санкционировано моим супружеским одобрением?
- Я говорил княгине о маскараде, который затевается в Павловске, и уговаривал ее украсить его своим присутствием.
- Да, идея этого маскарада - прелестная идея! - оживился князь. Я прямо в восторге от нее, и был бы очень благодарен тебе, Борегардик, если бы ты убедил мою жену принять в нем участие.
- Я только что всеми силами соблазнял княгиню. Я говорил ей, что сам государь будет в числе публики!..
- Да… да, непременно! Я сегодня слышал это от самого друга государя.
Софья Карловна подняла на мужа удивленный взгляд и спросила:
- А вы часто видитесь с этим другом?
- Вовсе не "так часто". Я встретил его сегодня у графини Гольберг.
При этом имени, так внезапно произнесенном, Борегар с удивлением поднял взор на товарища и у него вырвалось:
- Каким это ветром тебя занесло к графине Гольберг?
- Кто это… Графиня Гольберг? - осведомилась княгиня, поднимая голову.
- Одна из не особенно молодых фрейлин молодой императрицы! - ответил Борегар.
- То есть как это из "не молодых"? - остановил его Несвицкий. - Давно ли графиня Ната институт оставила?
- Достаточно давно для того, чтобы самой позабыть об этом, - рассмеялся Борегар.
- А почему вы так фамильярно называете ее "графиней Натой"? - подняла голову "молодая".
- Ах, Боже мой… Ее всегда все так называют… и я не знаю, почему все это удивляет так тебя и Борегардика! - воскликнул Несвицкий.
- Меня не это удивляет, а твое присутствие в ее доме именно теперь! Но оставим это!.. Так вы решительно не соглашаетесь украсить наш летний маскарад своим присутствием? - продолжал Борегар, возобновляя прежний разговор.
- Не знаю, право… подумаю!.. Мама тоже уговаривает меня не сидеть так упорно дома, - произнесла Софья Карловна.
- Первое разумное слово, которое я слышу от моей строгой тещи, - начал Несвицкий и сразу умолк, встретившись со строгим взглядом жены.
Борегар простился, и, проводив его, княгиня сочувственно улыбнулась ему вслед и ласково проговорила:
- Славный он, этот Борегар!
- Дурак, потому всем и нравится! - недовольным тоном отрезал князь Алексей.
Княгиня повела плечами и тоном нескрываемого пренебрежения произнесла:
- Мне казалось, именно вы могли бы заметить, что я глупости не особенно горячо сочувствую!
Несвицкий не понял или не захотел понять эту в упор ему сказанную дерзость.
- Что ж, ты поедешь на этот маскарад? - спросил он жену после минутного молчания, внезапно переходя на фамильярное "ты", с той резкой бесцеремонностью, которая характеризовала все его семейные отношения.
- Да… думаю, что поеду!..
- И прекрасно сделаешь… Повеселишься, поинтригуешь кого-нибудь.
- Даже и интриговать следует?
- Конечно… Что за маскарад без интриги?
- Кого же именно?.. - спросила княгиня.
- Ах, Боже мой, кого хочешь!.. Какое мне до этого дело?.. Я к числу ревнивых мужей, кажется, не принадлежу! - воскликнул Несвицкий.
Княгиня подняла на него пристальный взгляд и отчетливо произнесла:
- Кстати, о ревности. До меня в последние дни доходят довольно неутешительные слухи.
Несвицкий не сконфузился.
- Какие именно? - осведомился он.
- Я переговорю с вами о них тогда, когда я подробнее проверю их. А проверю я их не далее как на том самом маскараде, о котором идут такие упорные и такие оживленные разговоры.
- Это что же, угроза или вызов?..
- Ни то, ни другое!.. Простое желание убедиться…
- Стало быть, вопрос о маскараде решен окончательно?
- Почти! - лениво ответила Софья Карловна, вставая и идя навстречу показавшимся в конце аллеи нежданным гостям.
В эту минуту она даже была рада им. Ей все антипатичнее и антипатичнее становились беседы с мужем.
IX
ГЕТЕРА СТАРЫХ ВРЕМЕН
Приготовления к летнему маскараду шли веселые и оживленные. Было известно, что в маскараде примут участие чуть не все члены царской фамилии, и заказами на роскошное домино и характерные костюмы были завалены все модные портнихи.
Молодой княгине Несвицкой для ее домино ее мать-генеральша дала такие старинные кружева, от которых не отказалась бы сама императрица, и Софья Карловна, обладавшая исключительным вкусом и умением одеться, смело могла сказать себе, что ее маскарадный костюм будет одним из самых богатых и самых изящных.
Товарищи князя все с большей и большей охотой посещавшие его дом и прямо-таки гордившиеся своей "новой полковой дамой", принимали близко к сердцу ее грядущий успех на предстоящем бале и наперерыв друг перед другом старались узнавать и сообщать княгине о приготовлениях, делаемых другими участницами ожидавшегося торжества.
Траур по императрице Марии Феодоровне был только что снят, и все спешили вознаградить себя за сравнительно долгое воздержание и за отсутствие придворных увеселений. Кроме того, и сама идея летнего маскарада была настолько заманчивой и оригинальной, что останавливала на себе всеобщее внимание и сулила великосветским красавицам целую серию самых разнородных удовольствий.
Одной из главных приманок для грядущего маскарада была возможность поинтриговать государя, который, как все это хорошо знали, придавал большое значение умелой и веселой маскарадной интриге и охотно поддавался на маскарадные знакомства. Эту его слабость знали все, и императрица нередко поддразнивала его ею.
Дня за два или за три перед маскарадом князь Несвицкий, вернувшись домой под утро, вошел в столовую мрачнее тучи и, обращаясь к жене, прямо спросил ее, не может ли она взять взаимообразно у своей матери две тысячи рублей.
Такой вопрос удивил княгиню.
- На что вам это нужно? - спросила она, поднимая взор на растерянное и сильно помятое лицо мужа.
- Не все ли равно на что? - резко и грубо ответил он.
- Я потому спросила вас об этом, что к маме я обратиться ни в каком случае не могу, да и нет таких денег. А ваша просьба удивила меня потому, что у вас должны быть и мои, и мамины деньги, еще не тронутые.
- Даже не тронутые? Вот как!.. А на что же мы жили? Как вы думаете?
- Наша жизнь стоила сравнительно так мало.
- Вам так кажется? А обстановка, а беспрестанные приемы? А ваши выезды и катания?..
Софья Карловна насмешливо пожала плечами.
- Все это стоило сравнительно гроши, а я лично передала вам от имени мамы двенадцать тысяч рублей, пожалованные великим князем Михаилом Павловичем. Разве вы не помните, что получили их от меня?
- И получил, и отлично помню, а все-таки денег у меня в настоящую минуту нет. Между тем они крайне нужны мне. Я должен сегодня уплатить эти две тысячи. Это для меня - вопрос чести!..
- По моему мнению, вопрос чести состоит в том, чтобы не должать того, что отдать не в силах.
- Я не прошу ни советов, ни замечаний.
- Я очень хорошо понимаю это. Вы денег просите. Но раз я не могу дать вам их…
- Вы можете достать!
- Где? У мамы денег нет, да если бы и были, то я не стала бы просить их у нее. А больше мне взять не у кого. Я никого не знаю и на кредит ни с чьей стороны рассчитывать не могу!
Несвицкий порывисто встал с места и нервным шагом прошелся по комнате.
Видя его волнение, Софья Карловна тоже встала и сказала ему:
- У меня есть браслет, привезенный мне в день свадьбы великим князем, и жемчуг, присланный мне императрицей. Если за них дадут две тысячи рублей и этой ценой действительно может быть куплена ваша честь - цена, кстати сказать, невысокая, то на этот… торг я согласна. Я сейчас принесу вам эти вещи! - И, не дав мужу времени ответить, она вышла из комнаты, а затем, вернувшись через минуту, подала ему два объемистых сафьяновых футляра.
Князь взял их нерешительно и так же нерешительно произнес:
- Закладывать эти вещи я не могу… я не знаю, кто здесь занимается залогами… Придется совсем продать их.
- Мне все равно!.. Продайте! - спокойным голосом ответила Софья Карловна.
- А в случае, если великий князь узнает…
- Я рассказывать ему не стану! - холодно улыбнулась, княгиня. - А если вы сумели поставить себя так, что за вами следят, то я в этом не виновата.
Несвицкий нерешительно взял в руки футляры. Он не видел жену в эту минуту.
- Вам эти вещи не будут нужны к маскараду? - спросил он, направляясь к двери.
- Я поеду в домино, и как ни мало я знакома с маскарадными законами, но знаю, что домино - это глухой футляр, сквозь щели которого ничего не должно проглядывать. Теперь, когда мы успешно покончили с вопросом, в котором была замешана ваша "честь", позвольте мне затронуть и другой вопрос, к которому прикосновенна честь моя личная.
Князь остановился и встревоженно спросил:
- Что такое? О чем речь?
- До меня стороной дошли слухи, что вы возобновили некоторые из своих прежних интимных знакомств.
- Я понимаю, на что вы намекаете. Это…
- Подождите, дайте мне кончить!.. Если вы разом поняли, о чем и о ком я веду речь, тем лучше для нас обоих… Легче устранить то, что устранить обязательно!
- Вы говорите о Кате Шишкиной?..
- Я не знаю, как зовут ее, и не хочу знать это! Равным образом я не хочу входить в то, где и у кого вы бываете, но требую - слышите ли? - требую, чтобы вы не показывались с подобными женщинами открыто в тех местах, где вы бываете со мной! Требовать это мое право, и я не поступлюсь им!..
- Вам налгали… я нигде не был с Катей…
- Еще раз увольте меня от подробных имен ваших любовниц, и раз вы так дорожите честью, чтобы для ее спасения брать из дома последнее, то подорожите ею и настолько, чтобы, уходя с головою в грязь, не брызгать этой грязью в лицо своей жены!..
- Это уже на угрозу или на приказ похоже? - проговорил князь.
- Нет, это - не приказ, а только требование, требование справедливое и бесповоротное. Теперь, переходя не к угрозам, конечно, а только к предупреждениям, я заявляю вам, что в первый раз, когда вам вздумается публично показаться со своей любовницей в обществе и открыто подать руку одной из тех продажных женщин, общество которых вам так свойственно и так близко, - я немедленно оставлю ваш дом и никогда более не вернусь в него.
- Положим, вы не посмеете сделать это! - вызывающим голосом ответил князь.
- Я? Не посмею? Как же вы мало знаете меня!
- Я этапом верну вас под семейный кров.
- Ваш дом уже перестанет быть для меня семейным кровом!
- И все-таки закон будет на моей стороне, и вас вернут ко мне силой!
- Мертвую, быть может, а живую - никогда!
- Посмотрим! - как вызов бросил жене Несвицкий и вышел из комнаты.
Софья Карловна посмотрела ему вслед, и ее красивое лицо исказилось горькой усмешкой.
- Боже мой… Боже мой!.. Что я с собой сделала? - тихо, со стоном проговорила она, закрывая лицо руками. - За что я так бесповоротно погубила себя?!