Люсинда, услышав это, прищурилась, а Филлинда широко распахнула глаза. Он был поражен тем, как много узнал о них в этот напряженный момент. Их лица были одинаковы, но в душе у каждой было свое.
Ему на выручку поспешил Тобиас, вынырнувший из-за угла кареты. Люсинда мгновенно устремилась к нему, а Филлинда принялась ерзать у Вильерса на руках и даже слегка стукнула его по плечу своим маленьким кулачком, прежде чем он понял, что и она хочет встать на ножки.
Прячась за спиной Тобиаса, Люсинда крикнула Вильерсу:
- Ты не наш папа, Тобби отведет нас к нашему отцу, он обещал...
- Ваш отец перед вами, - показал тот на Вильерса с веселой улыбкой.
- Их отец он? - медленно произнесла Лизетт, с удивлением уставившись на Вильерса. - Боже, да вы просто образец мужчины!
При этих ее словах кто-то из слуг хихикнул и тут же словно поперхнулся.
Вильерс постарался придать своему лицу благородное отцовское выражение.
- Я ваш отец, который имел несчастье потерять вас, когда вы были совсем крошками. Но сегодня я счастлив вновь обрести вас.
- Ты умудрился потерять нас обеих, - печально изрекла Люсинда.
Филлинда пряталась за Люсинду, а та - за Тобиаса.
- Да, - понуро подтвердил Вильерс, - я потерял вас обеих одновременно.
- Какая грустная беспечность, - произнесла Лизетт не совсем дружелюбно.
- Я виноват, - признал Вильерс.
Что еще мог он сказать? Он раскаивался, он чувствовал свою вину все последнее время. Но, прежде всего он был герцогом и ощущал вес своего титула.
Тобиас подтолкнул Люсинду к отцу.
- Он не такой плохой, чтобы так бояться его, - напутствовал ее он, и это услышал весь штат прислуги в доме.
Вильерс привык к тому, что его жизнь проходит на глазах его лакеев, но в нынешней ситуации он казался смешным. Жало унижения, терзавшее его, вырвалось, несомненно, из дантовых кругов ада.
Он обернулся к Лизетт.
- Вы можете поручить этих детей вашему дворецкому? - спросил он. - Им нужно немного горячей воды и мыла.
- Дворецкому? Какая ерунда, я сама отведу их в детскую и сделаю все распоряжения.
Взглянув в ее улыбающиеся небесно-голубые глаза, обе малышки так и потянулись к ней.
Вильерс, пропустив вперед Элинор, тоже направился к дому. Когда она стала подниматься по ступенькам, он невольно залюбовался ее осиной талией, гадая, насколько зависит это ее достоинство от ее же корсета.
На самом верху лестницы они остановились вдвоем.
- Хотите знать, о чем я сейчас думаю? - спросила она с улыбкой.
- Я догадываюсь, так что увольте меня от этого, - подавленно произнес он. - Не надо говорить, как вы мне сочувствуете...
- О Люцифер, ангел первых лучей утра, каким блестящим было твое падение! - торжественно произнесла она и тут же вспорхнула прочь от него, еле сдерживая усмешку.
Ему нравился их флирт с Элинор, их игра. Но он не мог оставить за ней последнюю реплику. Оказавшись у себя, он прошел на балкон и заглянул в ее спальню. Убедившись, что служанка отсутствует, он легко проник к ней через окно.
Элинор, мывшая руки, оглянулась на него с недовольным видом. Он схватил эти прекрасные руки и приник губами к ее губам. Он поцеловал ее так внезапно и жадно, что вполне мог рассчитывать на затрещину или ругательство.
Но только не от Элинор.
Ее нежные руки обвились вокруг его шеи, потом одна из них распустила ленту и стала ворошить его волосы. Она прижималась к нему, вздыхала и томно постанывала, когда он скользил рукой по ее бедру.
Все это было в порядке вещей для него. Он знал, как воспламенить леди, превратив ее в раскаленную лаву, и затем отлить в новой форме, чтобы она забыла собственное имя и помнила только его.
Он знал сейчас, что Элинор волнует не его титул и не его красота, тем более что он не слишком красив. И даже не его деньги, которых было немало. Она терлась о его жезл столь бесстыдно и в то же время невинно, что этого нельзя было купить ни за какие деньги.
Все было как всегда, как со всеми... И вдруг одна черная мысль постучалась в его сознание...
- Ты думаешь о нем? - требовательно спросил он.
- Да, - мгновенно отозвалась она. - А что? Тебе это разве мешает?
Сердце его упало, он опустил руки, обнимавшие ее. Она прижалась к нему.
- Целуй меня, - приказала она.
Заглянув в ее полузакрытые глаза, он застонал, будучи не в силах контролировать себя, и сдался на ее милость. Пусть фантазирует, она ведь не мешает себя целовать. Пусть думает о другом. Противнее всего, что он знает, о ком. Она слишком свободна, чтобы он мог ее контролировать. В конце концов, он просто мужчина, и она слишком лакомый кусок для него.
Он сжал ее осиную талию, задыхаясь от отвращения к самому себе.
- Ты, конечно, носишь корсет? - прошептал он ей в ухо.
Она хихикнула, и он почувствовал, что сходит с ума от охватившего его желания.
- Зачем тебе это знать? - спросила она.
- Хочу знать, насколько естественна твоя тонкая талия, - охладил он ее воображение, шаря своими многоопытными руками по ее спине. - Чудесный лиф из флорентийского шелка, - проворковал он, покусывая ее ушко. - Мне нравится эта газовая вставочка с шотландским орнаментом...
- А как насчет корсета, есть он на мне или нет? - усмехнулась она.
- Это мне еще предстоит проверить, - прошептал он, внезапно отстраняясь из-за шорохов у двери. В последний раз он с вожделением окинул взглядом ее рассыпавшиеся волосы, горящие щеки и глаза, а затем шагнул в распахнутое окно. - Я непременно найду ответ на этот вопрос сегодня вечером, - пообещал он на прощание.
Глава 16
Элинор купалась в своих мыслях в тишине, они текли весьма прихотливо. Она затеяла опасную игру с Вильерсом. А почему бы и нет? Зачем отказывать себе в удовольствии?
Приятно флиртовать с тем, кто только учится этому, учится юмору и изяществу. Он хочет обладать, она хочет играть, но на грани, на волосок отпадения. Она чувствовала, как наполняется счастьем зияющая пустота, оставшаяся в ней после разлуки с Гидеоном.
Пусть даже она и не любит Вильерса, ей довольно этой одуряющей похоти, охватившей ее. Она наслаждалась самой мыслью об этом, хотя должна была гнать ее от себя. Почти любая девушка из общества была бы в шоке, заметив в себе такое. Похоть являлась исключительно мужской привилегией. Леди имели право испытывать лишь платонические чувства до скрепления брачного документа, да и после многие не могли позволить себе выглядеть в глазах мужа слишком естественными.
Ее Гидеон был юн, красив и строен. Вильерс обладал мужским обаянием.
Она хотела его и не стыдилась этого. Она также не стыдилась того, что одновременно продолжает любить Гидеона и нежится в той самой их копне сена, находясь в объятиях Вильерса.
- Я надену облегающий французский лиф, - объявила она Вилле после купания. Лиф был выполнен из тончайшей бледно-лиловой тафты и сидел без единой морщинки. Достаточно было провести рукой по канареечножелтым пуговкам спереди, и вся красота вываливалась наружу.
- Вы уверены? Однажды вы сказали, что никогда не наденете его, потому что корсет под ним будет слишком заметен, - сказала Вилла.
- Можешь не подавать мне корсет. Моя грудь достаточно упруга и без него.
Вилла на миг замерла, но спорить не стала.
- Леди Энн не выйдет к ужину, - сказала она, доставая шкатулку с косметикой.
- Что с ней? Она больна?
- Слегка. После вчерашнего ужина. Мэри сказала, что на сегодня она заказала себе только куриный бульон.
Элинор усмехнулась про себя, сестра явно перебрала накануне с шампанским и пуншами. Раскрыв шкатулку, она принялась экспериментировать. Для начала старательно обвела тушью глаза, подкрасила брови и ресницы и стала похожа на насупленного барсука. М-да, она явно не такая умелица, как Энн.
- Вы слегка перестарались, - заметила бдительная Вилла.
- Я похожа на барсука? - с усмешкой спросила Элинор.
- Скорее на саму смерть. Эти круги возле глаз, бр-р!
Элинор, вздрогнув, принялась снимать свою боевую раскраску. Она оставила совсем чуть-чуть туши на глазах, положила немного румян на щеки и губы. Закончив, она залюбовалась собой в зеркале.
Ее наряд был революционным по сравнению с жесткими атласными лифами на корсетах, которые вытеснила французская мода. Эти легкие французские лифы появились еще в прошлом году, но ей и в голову не приходило купить себе нечто подобное. А ее сестра купила.
Это хорошо, что у нее есть такая сестра, которая схватывает все на лету.
Вилла уложила ее волосы волнами и завитками и украсила фиолетовыми блестками, превосходно оттенившими ее глаза. Долой смерть, долой барсука - она отлично выглядит! Она даже послала воздушный поцелуй себе самой в зеркале, от чего Вилла прыснула, не удержавшись.
- Я не слишком экстравагантна? - спросила она у нее, собираясь подняться.
- Нет, у вас все прекрасно, более чем прекрасно.
"Более чем, - отметила про себя Элинор. - Она намекает, что я похожу на шлюшку". Эта мысль ее взволновала.
- Меня огорчает лишь то, что мы теперь не в Лондоне и здесь недостаточно джентльменов, готовых пасть к вашим ногам, - заметила Вилла.
- Не уверена, что мне это нужно, - сказала Элинор. - Ты сама хотела бы этого?
- О, это совсем не для меня, - покачала головой Вилла.
- Почему?
- Потому что я не леди. Вы можете иметь у своих ног четырех или пятерых, а мне довольно и одного у скромного очага.
- Мне тоже нужен только один, - сказала Элинор.
- О, это будет большое упущение с вашей стороны, - сказала Вилла, покачав головой. - Вы так красивы и богаты, у вас столько платьев! Для каждого джентльмена найдется свое, и не одно. Нужно веселиться. Джентльмены должны оспаривать друг у друга право на ваше внимание, они должны сражаться из-за вас.
- Но они будут сражаться ради своих чувств или ради моих? - поспешила уточнить Элинор.
- И ради своих, и ради ваших, - ответила Вилла. - Они ценят дороже то, что нелегко досталось. Чем больше соперников, тем желаннее леди. Она же в итоге может гордиться собой и своей славой.
- Не думаю, что это можно отнести к Вильерсу, - возразила Элинор. - Он ищет мать для своих детей.
- Но от вас он ждет отнюдь не материнских чувств, - улыбнулась Вилла.
Вильерс бросал последние взгляды на свой образ в зеркале, пока Финчли терпеливо стоял рядом, держа запасной шейный платок на вытянутой руке. На тот случай, если господин пожелает заменить тот, что уже на нем. Господин был в своем любимом камзоле цвета свежей весенней зелени с пурпурным виноградным орнаментом. Волосы его были зачесаны назад и перевязаны бледно-зеленой лентой.
Он выглядел, как и положено его титулованной особе, ненавистным и всевластным герцогом, владельцем многих земель, держащим вооруженную орду для их защиты. Выглядел человеком, не подверженным случайным и неподобающим эмоциям. Одна из них называлась стыд, а другая - страх. Он не знал ни того, ни другого, пока не узнал, что с его незаконнорожденными отпрысками все не так хорошо, как он думал.
В тот же миг он ощутил себя больным и слабым. А это недопустимо!
И то, что Элинор ведет себя с ним, как ей заблагорассудится, тоже недопустимо! У него нет времени учиться флирту, он должен принять важное решение. Ему нужна надежная жена и мать его детей, а не ветреная, хотя и пылкая любовница. Бог свидетель, его дети слишком много натерпелись, они заслуживают лучшего будущего. У него заходили желваки на скулах, когда он снова представил себе тот свиной хлев и Тобиаса, бродящего за канализационной решеткой под Темзой.
- Перчатки, ваша светлость, - напомнил Финчли.
- Рано, я еще должен заглянуть в детскую.
Вильерс с трепетом потянул на себя соседнюю дверь.
Эти новые девочки, найдет ли он ключ к ним? С Тобиасом они уже отлично нашли общий язык. Но дома остались еще один сын и одна дочь, с которыми ему было пока очень непросто.
Первое, что он увидел, отворив дверь, - это золотое облако волос Лизетт, сидевшей в качалке перед камином. Она что-то напевала своим чарующим, чистым голосом, который слегка притушила, исполняя колыбельную.
- Спи спокойно, малыш, не вертись на самой вершине, слышишь, ветер гуляет в долине... - пела она.
Люсинда и Филлинда калачиком свернулись у нее на коленях в белоснежных ночных сорочках.
Когда ветер качает твою колыбель,
Тихо лежи, не тряси постель.
Сук треснет, и она упадет с кроны зеленой в водоворот...
Завидев Вильерса, она остановилась на мгновение, и тут же маленькая ручонка потянулась к ее золотистым прядям: "Пой же, пой", - потребовала, вероятно, Люсинда, как самая бойкая.
Вильерс просиял от умиления. Ему редко пели эту песню. Его няня была слишком горда своей ролью наставницы герцогского отпрыска, чтобы еще и петь.
Но мама поймает, на крону вернет,
Где птичка поет и гнездышко вьет.
Здесь ее дом, а твой - в долине,
Он тебя ждет, спи, мой любимый.
Когда лягут сумерек тени,
Мама возьмет колыбель в тот славный дом,
Где всего теплее.
Пусть ветер качает сосны в долине,
У нас есть кров и уголь в камине.
Вильерс видел, как ослабла детская ручонка, отпуская локон Лизетт. Теперь уже обе девочки спали, убаюканные ее сладким голосом. Она шевельнулась с намерением встать и уложить их в кроватки. Но Вильерс захотел сделать это сам.
Его дочки. У них были черты его бабушки, ее фиалковые глаза. И они были так свежи и так сладко посапывали во сне своими розовыми одинаковыми носами.
- Осторожнее, не разбуди их, - сказала Лизетт, стоя у его плеча.
У стены стояли две одинаковые кроватки, и он сначала хотел разложить их по своим местам. Но не сделал этого. Он опустил их в одну кроватку и, отступив на шаг, залюбовался ими вместе с Лизетт.
Две одинаковые малышки... Они переглянулись, как добрая супружеская чета, когда Люсинда закинула свою ручонку на плечо сестры, словно защищая ее.
- Когда они вырастут, у тебя наступит беспокойное время, - заметила Лизетт. - От женихов не будет отбоя.
- Меня беспокоит другое, - заметил Вильерс, - они могут быть отторгнуты светом.
- Если бы они были мои, я научила бы их пренебрегать мнением света, - сказала Лизетт.
- Этому не так просто научиться, - сказал он.
- Лондонский свет полон глупых ничтожных персон. Я поняла это и отвернулась от него. Им он тоже ни к чему.
- А как же мой герцогский титул? - спросил Вильерс.
- Титул как титул, что в нем особенного?
- Ты не уважаешь его? - удивился Вильерс. - Ты - дочь герцога?!
- Мой отец весьма безразличен к своему титулу, почему же я должна думать иначе?
Вильерс мысленно представил себе герцога Гилнера. Это был превосходный член палаты лордов. По всем статьям.
- Твоей матери не стало. Прошло уже несколько лет. Неужели он не подумывает о женитьбе?
- Не подумывает, - спокойно ответила Лизетт. - Он даже желает, чтобы его прямая наследственная линия пресеклась. Титул перейдет к моему кузену.
- Как странно, - задумчиво произнес Вильерс и осекся, заметив, что Лизетт приложила палец ко рту.
- Спускайтесь вниз, - прошептала она, - а я еще немного побуду здесь, пока не вернется няня.
Вильерс счел за благо подчиниться ей.
- Кстати, я всегда слышал только начало этой песни, - заметил он. - Эти два куплета в конце мне совершенно неизвестны.
- Я сама сочинила их, охотно призналась Лизетт. - Мне никогда не нравилась эта страшилка про падающую колыбель. - От волнения она стала теребить пальцы. - Почему я должна пугать собственного младенца, Леопольд?
Она называла его Леопольдом с такой легкостью, словно они были близки.
Почему же это было так сложно Элинор?
Глава 17
В гостиной Элинор приветствовала высокая стройная леди в белоснежном парике:
- Дорогая, сколько лет! Я помню тебя еще в детском переднике, а теперь ты стала такой величественной и настоящей красавицей.
- Леди Маргерит, - пропела Элинор, вежливо присев перед ней в реверансе. - Я с тех пор успела вырасти, но вы нисколько не изменились.
Та в ответ рассмеялась, хотя знала, что выглядит прекрасно. Маргерит была весьма изящной и стильной леди лет сорока с лишним; ее черные, превосходно очерченные брови соревновались с белизной ее пышного парика. От нее веяло свежим блеском и роскошью юной красавицы.
- Какое же это счастье - принимать гостей в своем доме, - произнесла леди Маргерит, - даже если некоторые из них предпочитают оставаться в своих спальнях. У твоей дорогой матери, кажется, зубная боль. А дорогая Энн, по-моему, просто не желает вылезать из постели. Поэтому настоящей компании у нас сегодня нет. Зато я представлю тебе моего лучшего друга, благородного сэра Лоуренса Фредерика Бентли-третьего.
Бентли был родом из Йоркшира, с жесткими седыми усами и живым блеском в глазах. У него был такой бодрый вид, словно он только что вернулся с охоты в вересковой долине, вволю насладившись бешеным галопом и криками "ату!".
- Как поживаете? - спросил он с изысканным поклоном.
- Мы сейчас беседовали о разных светских условностях, - сказала леди Маргерит. - И об институте брака в том числе. Я никогда не была замужем, дорогая, если тебе это известно, и ничуть не стремлюсь оказаться в этом капкане. Я предпочитаю иметь добрых друзей:
- А как же любовь? - спросила Лизетт, кокетливо склонив набок голову.
- Любовь - это прекрасно, ничего не имею против любви, - произнесла леди Маргерит. - Но дружба и взаимопонимание - еще лучше, - сказала она, с улыбкой посматривая на своего Бентли.
- Без брака невозможно иметь наследников, - заметил Бентли. - Это важно в браке, а не отношения супругов.
- У Бентли двое детей. Разумеется, уже совсем взрослых, - пояснила леди Маргерит.
- Некоторые умеют заводить детей и вне брака, - заметила Лизетт. - Взгляните на Вильерса. У него их шестеро. Из них двое близнецов-девочек, совершенно очаровательных с огромными фиалковыми глазами.
- Ваши дети? - Бентли несколько сконфуженно покосился на Вильерса. - Никогда не предполагал, что они у вас есть.
- Да, у меня есть несколько детей, - сказал Вильерс спокойно. - И при этом я, знаете ли, не женат. Трое из них сейчас находятся наверху в этом доме. Как видите, Лизетт ими восхищается.
- А у вас есть внебрачные детки? - Лизетт лукаво посмотрела на Бентли.
Тот и бровью не повел, очевидно, успев привыкнуть к ее странным выходкам.
- Моя жена умерла несколько лет назад, - начал он, - и у меня лишь те дети, которых подарила мне она и о которых упоминала леди Маргерит. Впрочем, у моего брата есть внебрачный сын. Ладный парень, выучился ремеслу каретника. Такой же славный, как новенький сияющий пятипенсовик.
Маргерит рассмеялась:
- Его племянник ухаживает за дочкой полковника. Славному Эрскину она тоже нравится, он только и делает, что облизывается, глядя на них. Ему может только сниться такая партия.