Он поднял ее, но не опустил на постель, а бросил одеяло на пол и уложил драгоценную ношу у огня. Быстро сбросив куртку, жилет, сапоги и чулки, он остался в килте и рубашке. Отблески пламени играли на его голых ногах. Она отметила, какие у него мускулистые бедра, когда он опустился рядом с ней на колени и, приподняв ее, снова поцеловал. И в ней снова разгорался жар. Его ласки и поцелуи обжигали ей лицо, шею, плечи. Его губы спускались вниз в вырез декольте, язык ласкал ей груди, ладони обхватили затылок. Затем его руки стали спускаться ниже: он расстегивал на ней платье.
Она тихо стонала, когда он целовал ее в чувствительные места за ушами. Спуская платье с плеч, он целовал ее ключицы, изгибы локтей, запястья. Бережно поворачивая ее, он стащил с нее платье. Снимая изящные туфельки с ее очаровательных ножек, он сквозь шелковые чулки целовал ее лодыжки, икры, ямки под коленями.
Она смотрела на него, широко распахнув глаза, не желая ничего пропустить, завороженная, ошеломленная его страстью. Неужели можно так сильно возбудиться от одного вида полураздетого женского тела? Его лицо раскраснелось. Иссиня-черные волосы, отросшие после приезда в Строун-Бридж, растрепались. Она запустила в них пальцы; волосы у него оказались мягкие, как шелк. Она притянула его к себе, желая ощутить его тяжесть, и жадно прильнула к нему губами. Его горячий рот как будто обжег ее.
– Грешить… – прошептала она, на миг отстраняясь. – Я хочу грешить.
Иннес рассмеялся, снова встал на колени, приподнял ее и принялся расшнуровывать на ней корсет. Его глаза в свете пламени казались темно-синими, почти черными, зрачки расширились. Рубашка распахнулась у ворота. Отблески пламени плясали на его груди; она видела, как играют его мышцы. Ей ужасно захотелось его потрогать. Пока он возился с ее корсетом, тихо ругаясь из-за того, что процесс отнимает много времени, она поспешно вытащила его рубашку из кожаного пояса и вздохнула от удовольствия, гладя ладонями его плоский живот. Ее обдало жаром.
Она наклонилась к нему и провела по его шее кончиком языка. Он хрипло застонал и отшвырнул наконец ее корсет в сторону. Она осталась в одних панталонах и чулках с ярко-розовыми подвязками, по цвету сочетавшимися с цветочками на ее платье. Иннес охватил ладонями ее груди, полюбовался ими, а потом жадно прильнул к ним губами. Он дразнил, ласкал, покусывал, гладил, словно опаляя ее жарким пламенем. Кровь у нее закипела, внутри все сжалось. Она бессильно упала на спину, а он продолжал целовать ее всю, ласкать ее тело. Загорелые сильные мужские руки нежно ласкали ее груди, гладили живот, наконец спустились ниже, снимая с нее остатки одежды. На фоне молочно-белой кожи выделялся треугольник рыжеватых волос.
Иннес улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ – греховно и отважно.
Он снял рубашку через голову, и она смотрела, изнывая от желания, на его широкую, мощную грудь, покрытую завитками черных волос. Шерстяная ткань его килта щекотала ей бедра и низ живота, когда он опустился на колени, чтобы поцеловать ее.
Она почувствовала между ногами его возбужденное мужское достоинство, обхватила его за плечи и приподнялась, приглашая его, раскрываясь перед ним.
– Да! – вырвалось у нее.
Он сел, не выпуская ее, и накинул ей на ноги свой килт. Его пальцы скользнули в нее. Он не сводил с нее жаркого взгляда.
– Да, – повторила она с восторгом, – еще!
Он поглаживал ее, и она все больше изнывала. Как там скользко и влажно! Он не переставал гладить, подталкивая ее к краю пропасти. И вот она взмыла вверх. Все произошло неожиданно: могучая волна оргазма накрыла все ее существо, она затрепетала всем телом. Обхватив ягодицы Эйнзли, он приподнял ее, и она застонала от наслаждения, когда он мощным толчком проник в нее. Он проникал все глубже, а она сжимала его, захватывая в плен. Ей не хотелось останавливаться… еще… еще…
Он вдруг замер, тяжело дыша.
– Эйнзли!
– Да… О да! – Она крепче обняла его и чуть отстранилась, вспомнив предостережение Фелисити. – Но… Иннес, будь осторожен.
– Конечно. Обещаю. Всегда.
Ее пронзила боль. Значит, он считает, что в этом есть необходимость. Потом он чуть отстранил женщину, сжав ее ягодицы, и она забыла обо всем на свете. Она обхватила его ногами, испытывая волнение – не страх, а волнение, как у бегуна перед стартом. Ей хотелось поскорее продолжить.
Все вышло замечательно. Никто из них не торопился – им некуда было спешить. Когда Иннес снова вошел в нее, она испытала упоительное чувство единения с ним. Их слияние напоминало дружный, ровный бег. В ней снова нарастало желание; новая волна наслаждения готова была накрыть ее с головой. Она видела, что его грудь покрылась потом. Он не сводил с Эйнзли глаз, темных, как ночь. Она не отворачивалась. Их обнаженные тела были прекрасны. Ее грудь как будто увеличилась в размере; соски напряглись. Они соединились под килтом, сплавились, стали одним целым.
Внутри ее снова нарастала пульсация. Потом откуда-то издалека донесся его хриплый стон; в последний миг он отпрянул от нее, тяжело дыша.
Ей стало легко и радостно, хотелось смеяться. Да, все так, как говорила Фелисити. Удовольствие и наслаждение…
– Потрясающе, – сказала она, и Иннес засмеялся. – Я и понятия не имела… – продолжала она, и он засмеялся снова, только по-другому: уверенно и немного самодовольно. В иных обстоятельствах она бы обиделась. Сегодня, совершив то, что мадам Гера, несомненно, назвала бы путешествием открытия, Эйнзли поняла, какое возбуждающее зрелище представляет собой распаленный мужчина в килте, особенно если его страсть разгорелась из-за тебя.
Возбуждение не до конца отпустило ее. Она прижалась к нему и принялась страстно целовать все его тело. Она наслаждалась дрожью, которая охватывала ее всякий раз, как она к нему прикасалась. Особенное удовольствие она испытывала, когда его волосы щекотали ей чувствительную кожу сосков.
Разгоряченная от возбуждения, она оседлала его, как он до того оседлал ее, и почувствовала, как в нем снова просыпается желание. Решив, что на сей раз она все хочет увидеть своими глазами, она расстегнула резную пряжку его пояса. Килт распахнулся.
Она смотрела, как завороженная, как увеличивается его мужское достоинство, наливается силой, растет, отвердевает у нее на глазах. Ей хотелось его потрогать, но перед ней была совершенно новая территория. Ничего подобного она раньше не испытывала.
Иннес привстал на локтях. Она увидела, как играют его мышцы на груди и на животе, когда он дышит. Он не сводил с нее взгляда. Он ждал ее.
– Скажи, чего ты хочешь, – прошептала она, повторяя его слова. Ей хотелось знать. Она не сомневалась, что их желания совпадут.
– Потрогай меня.
Она потянулась к нему, робко провела пальцем по всей бархатистой длине. Он вздрогнул всем телом. Она снова потянулась к нему и повторила ласку.
Иннес тяжело дышал.
– Еще! – хрипло сказал он.
Теперь она угадывала его желания, но не хотела в том признаться.
– Скажи сам! – попросила она.
Он понимал, что она играет, и она видела, что ему это нравится.
– Погладь его, – велел он.
Она выполнила его просьбу, пробежав пальцами по всей длине.
– Вот так?
– Нет. Ты знаешь, чего я хочу.
Она снова нагнулась вперед, коснувшись грудью его живота. Внутри сладко заныло.
– Тогда скажи сам, – велела она, куснув его за мочку уха. – Скажи точно, чего ты хочешь.
– Эйнзли, возьми его!
Она была потрясена не его просьбой, но тем, как она на нее реагирует. Она выпрямилась и скользнула ниже. Холодок удовольствия пронизал ее. Она сжала в руке его член и провела сверху вниз.
– Так?
Он застонал. Она повторила.
– Иннес, так?
– Да, Эйнзли, о да!
– А может, так? – Она легонько сжала его.
Он выругался.
– Или так? – Она смотрела ему в глаза, лаская его кинжал в бархатистых ножнах. Оба снова воспламенялись. – Ты хочешь так, Иннес? – не сдавалась она.
– Ты колдунья!
– Добрая или злая? – Она сжимала руку то сильнее, то слабее.
Он обхватил ее за талию, приподнял, ловко усадил на себя.
– Ты очень, очень злая колдунья, – шепнул он, привлекая ее к себе, страстно целуя в губы и двигаясь все быстрее.
Сначала она отвечала ему, но затем отпрянула и выгнула спину, чтобы он вошел еще глубже. Они задвигались в бешеном темпе. Наконец оба закричали. Она понимала, что снова взлетает на седьмое небо. Вовремя высвободившись, тяжело дыша, она перевернулась на спину и легла рядом с ним, совершенно измученная, опустошенная. Она чувствовала себя необычайно развратной – и была необычайно довольна.
– Понравился тебе твой дикий горец? – спросил Иннес спустя мгновение.
– Не знала, что леди положено хвалить лэрда.
– Вопреки тому, что ты думала, нам, мужчинам, приятно знать, что мы угодили.
Эйнзли хихикнула:
– Ты и сам прекрасно понимаешь, что ты мне угодил!
– Рад, что ты так считаешь, – Иннес озорно улыбнулся, – потому что я с тобой совершенно согласен. По-моему, все прошло так замечательно, что через некоторое время мы все повторим!
– Извините, что помешала, но я больше не могла ждать, а экономка сказала, что не станет к вам вторгаться, так что…
Иннес, поспешно набросивший на себя килт, шутливо поклонился Фелисити.
– Я вас оставлю.
Порозовев от смущения, Фелисити протянула Эйнзли поднос с завтраком.
– Ничего страшного, я ненадолго ее задержу. Я пришла только поздороваться и попрощаться.
Как только за ним закрылась дверь, Фелисити повернулась к Эйнзли:
– Конечно, я пришла не только для того, чтобы принести тебе завтрак. Хочу убедиться, что после ночи ты невредима. Так?
Эйнзли густо покраснела и кое-как натянула ночную рубашку, потом подняла с пола шерстяную накидку.
– Сама видишь, все хорошо.
Фелисити подбоченилась:
– Ну? Выкладывай! Судя по тому, что ты говорила вчера, я поняла, что вы были вместе первый раз.
– Ты оказалась права. Опять права! Все оказалось и забавно, и доставило удовольствие. А больше я тебе ничего не скажу. – Эйнзли самодовольно улыбнулась. – Там кофе? Хочешь?
– Да, кофе, и нет, не хочу. Ваша суровая экономка еще несколько часов назад накормила завтраком всех, кто оставался в Большом зале. Йоун подтвердил, что ее мать в самом деле считали колдуньей.
– Хочешь сказать, что пробыла там всю ночь?
– Там оставалось много народу. В Строун-Бридж уже много лет не устраивали праздников. Ты знала, что старый лэрд перестал праздновать хогманай , канун Нового года, после того, как…
– Старый лэрд! Фелисити Блэр, ты стала выражаться совсем как местная жительница! Кстати, тебе это Йоун рассказал?
К изумлению Эйнзли, Фелисити покраснела.
– Местные жители начали предвкушать праздник за несколько месяцев, – ответила она. – Они уже сейчас гадают, будете ли вы праздновать здесь Новый год.
– Интересно, почему ты не отвечаешь на мой вопрос?
– Потому что сегодня я возвращаюсь в Эдинбург, а моя жизнь и без того сложна, чтобы впутывать в нее фермера, который живет в глуши, – с горечью ответила Фелисити. – Извини, Эйнз. Извини.
– Что такое, Флисс?
Подруга покачала головой и быстро замигала глазами.
– Ничего. Я устала от танцев и, наверное, выпила слишком много виски. Мне надо идти собирать вещи, потому что пароход отходит из Ротсея после обеда; я не могу на него опоздать.
– Но…
– Нет, все в порядке, – перебила ее Фелисити. – Гораздо важнее другое. Я поняла, что тебе здесь хорошо, так что я с чистой совестью тебя оставляю. Кстати, я привезла еще несколько писем для мадам Геры. Они на туалетном столике в моей комнате. А с собой я заберу ответы, которые написала ты. По-моему, колонка мадам Геры стала еще популярнее. Ты ведь не намерена ее бросать?
– Разумеется, нет! – ответила Эйнзли. – С чего бы мне? И потом… ты ведь знаешь, что здесь я только временно. Скоро я вернусь в Эдинбург.
– Обещай, если тебе будет плохо, ты здесь не задержишься. Помнишь, ты сама говорила?
– Да, но… – Эйнзли осеклась. Она собиралась сказать: она не может представить, чтобы ей было здесь плохо. Она думала так раньше. – Да, помню, – сказала она.
Фелисити обняла ее.
– Мне пора. Будь осторожна, Эйнзли! Твой мистер Драммонд – настоящий чародей, но не позволяй ему слишком себя очаровывать. Береги себя, дорогая. Я тебе напишу.
Поцелуй в щеку, взмах рук, ее голос вдали, когда она попрощалась с Иннесом: "До свидания". И вот ее уже нет.
– Хмуриться наутро после соединения – плохая примета, – заметил Иннес, закрывая за собой дверь спальни. – Чем тебя так расстроила мисс Блэр?
– Ничем. – Эйнзли налила кофе. – Не знаю, где нам позавтракать. Здесь нет стульев.
– Позавтракаем в постели. – Иннес поставил поднос на середину кровати и похлопал по одеялу рядом с собой.
– Интересно, что нашло на Мари? Почему она вдруг послала нам завтрак в спальню? Раньше она так никогда не делала.
– Шестое чувство, – беззаботно ответил Иннес, протягивая ей овсяную лепешку. – Она знала, что сегодня у нас выходной.
– Тоже часть традиции?
Иннес ухмыльнулся:
– С сегодняшнего дня.
Эйнзли посмотрела на лепешку, щедро намазанную домашним сыром, – все, как она любила. Интересно, вернется ли сегодня Иннес к себе в комнату. Она отпила кофе. Раньше только Джон решал, придет он к ней или нет. Она ни разу не ночевала в его постели. Он ни разу не оставался после любви в ее постели. Она сделала еще глоток. Даже в самом начале их семейной жизни Джон ни разу не занимался с ней любовью дважды за ночь. Ему, видимо, и в голову не приходило, что одного раза может быть мало. Интимная близость с Джоном никогда не была приятной и ни разу не доставила ей удовольствия. Сейчас все было во всех смыслах по-другому.
– Чему ты улыбаешься?
Эйнзли заулыбалась еще жизнерадостней:
– После вчерашней ночи мне казалось, что мы захотим провести весь день в постели… Чтобы спать, – поспешно пояснила она.
Иннес налил им обоим еще кофе и отрезал кусок ветчины.
– Как ни соблазнительно это выглядит, у меня другие планы.
– Мои чары развеялись? – с набитым ртом спросила Эйнзли.
– Я сказал, что не хочу проводить день в постели, но вовсе не утверждал, что твои чары развеялись.
– Дворец наслаждений. Значит, будет продолжение?
– Если будешь так на меня смотреть, я не выдержу и снова наброшусь на тебя!
– Нет уж, спасибо. Я страшно проголодалась, – с чопорным видом произнесла Эйнзли.
– Врунишка. – Иннес нагнулся к ней и слизнул из угла рта кусочек сыра. Она ответила на его поцелуй, но тут же оттолкнула его:
– Иннес Драммонд, не считай себя неотразимым!
– Что поделать… – Он отнял у нее лепешку и положил на поднос. – Зато ты совершенно неотразима.
Эйнзли выгнула спину, подняв лицо к небу. Сегодня оно было безупречно голубым, без единого облачка, а солнце стояло высоко и ласково пригревало. Лодка качалась на волнах, покрытых белыми барашками. Ветерок раздувал красный парус. В лицо ей летели мелкие брызги, однако ей не было холодно.
– Великолепно! – воскликнула она.
– Ты обещала помогать, – напомнил Иннес, беря ее за руку и подводя пальцы к румпелю.
– Я помогаю. – Она лениво улыбнулась. – Тем, что не мешаю. И потом, я хочу полюбоваться видом – здесь так красиво!
Они шли на юг к острову Арран, чьи зазубренные пики составляли резкий контраст с зеленым холмистым островом Бьют, а потом повернули на восток, обогнули полуостров, на котором высился замок Строун-Бридж, и пошли вдоль береговой линии на север.
– От замка всего миль пятнадцать по суше, – пояснил Иннес, – но здесь только тропы овечьи и для перегона скота. – Добираться по воде гораздо приятнее. – На Иннесе был толстый рыболовный свитер темно-синего цвета, отчего казалось, что его глаза цвета моря. В твидовых брюках и тяжелых сапогах, с взъерошенными волосами и отросшей за ночь щетиной на щеках и подбородке, он сильно отличался от того человека, с которым она встретилась в Эдинбурге много месяцев назад, – ей казалось, что прошла целая вечность.
– Твои лондонские друзья тебя бы сейчас не узнали, – заметила она. – Ты выглядишь совсем как местный житель.
– Как дикий горец.
Она ласково провела ладонью по его щетине:
– Значит, все ради меня? Настал тот день, когда ты утащишь меня в свое логово и набросишься на меня?
– Тебе вчерашней ночи мало?
– Да ведь ты сам утром говорил, что хочешь еще!
Иннес поцеловал ей руку. Его губы приятно холодили ладонь. Потом он перецеловал все ее пальцы по очереди.
– Хочешь доказать, что ты ненасытна?
– А что, тебе не нравится?
Иннес громко расхохотался:
– Это мечта любого мужчины! Да, я очень хочу еще, – продолжал он, выпуская ее и выравнивая лодку, – но если ты не хочешь, чтобы нас выбросило на скалы, может быть, согласишься чуть-чуть подождать?
Эйнзли с трудом отодвинулась от него на узкой скамье.
– Куда мы?
– Погоди, ты все увидишь сама. Перед нами залив Ардламонт, но его мы обойдем. Теперь ты видишь, что мы в самом деле не так удалились от дома. Впереди, если присмотришься, можно увидеть башни замка.
Когда они повернули в бухту Сент-Остелл, ветерок утих. Прямо по курсу, похожий на спящего льва, лежал остров Арран, окутанный пеленой низких розоватых облаков; они придавали острову загадочный вид. Перед ними раскинулся полумесяц пляжа. Песок менял цвет от золотистого у кромки воды до серебристого в том месте, где из травы выступали высокие дюны, образуя своеобразную границу. Вдали чернел лес; из-за него бухта казалась совершенно уединенной.
Здесь было мелко. Иннес снял сапоги и чулки и закатал брюки, а затем спрыгнул в воду и повел лодку к берегу. Увидев, что вода здесь ему по колено, Эйнзли, надевшая юбку из местного твида, сняла чулки и туфли и последовала его примеру.
Маленькая лодочка угрожающе закачалась, когда Эйнзли спрыгнула за борт, и она ахнула: вода оказалась ледяной, а ноги увязали в мягком песке.
Начинался отлив. Оставив лодку у берега, они пошли по пляжу. Иннес нес корзинку, которую по его просьбе им собрала Мари. Было совершенно безветренно. Ярко светило солнце; казалось, что вернулось лето. Пахло морской солью и хвоей. Отряхнув мокрую юбку, Эйнзли остановилась и, глубоко вздохнув, огляделась по сторонам:
– Какая красота!
– Рад, что тебе нравится.
Корзинку и обувь они оставили у высокой дюны, а сами зашагали дальше по песку.
– Мне нравится твой наряд, – заметил Иннес. – Не только меня не узнают друзья!
Эйнзли выбрала для сегодняшней прогулки короткую юбку в местном стиле – подол доходил ей до лодыжек, обеспечивая свободу движений. Под верхнюю юбку вместо многослойных нижних она надела тонкую рубашку. Поверх блузы накинула плед.
– Мне пришлось несколько часов тренироваться, чтобы все надеть правильно, – призналась она. – Видишь, как лежат складки, образуя карманы? Местные женщины кладут в них вязание. Кстати, ты заметил, что они умеют вязать не глядя?