На сей раз он определенно целовал ее не просто так. От него пахло весной. Свежим воздухом. Немного потом. И чем-то еще, что она не могла назвать. Чем-то греховным. Ее обдало жаром. Она невольно сжала его плечи и прильнула к нему. Он глубоко вздохнул, и его вздох отдался эхом во всем ее теле.
Одной рукой он гладил ее по голове, по спине; второй рукой притянул ее еще ближе. Она почувствовала, как он возбужден.
Их языки соприкоснулись. Он задрожал всем телом, и она тоже затрепетала, прижимаясь к нему бедрами, желая продолжения, желая сбросить многослойную одежду, которая их разделяла. Она хотела видеть его, хотела, чтобы он видел ее. Она живо представила, как он смотрит на нее… и отворачивается. Или он вовсе не захочет на нее смотреть. Как Джон. А потом…
– Эйнзли!
– Твоя ванна, – поспешно сказала она, хватаясь за первое, что вспомнила. – Скоро она будет готова.
– Что-то случилось?
– Нет. – Ей удалось улыбнуться, она заставила себя встретиться с его озабоченным взглядом. Она ненавидела себя за то, что приходится прерываться на самом интересном месте; она досадовала на себя за то, что поощряла его, хотя ей не хватало смелости дойти до конца. Она злилась на себя оттого, что ей хотелось несбыточного. – Нет, просто жалко будет, если вода остынет.
– Я сейчас в таком состоянии, что мне не мешает остудиться. Что случилось? Я сделал что-то не так?
Она покраснела. Мужчины не должны задавать такие вопросы. Мужчины терпеть не могут говорить об интимных вещах.
Эйнзли точно знала, что Джон не исключение, потому что в переписке мадам Геры было много писем от женщин, которые жаловались, что их мужья такие же. С какой стати Иннесу быть другим?
– Нет, все в порядке. – Эйнзли опустила голову. Ей не хотелось лгать, хотя она догадывалась: Иннес – из тех мужчин, которые всегда позволят женщине маленькую ложь. И она оказалась права.
– Как скажешь. – Он иронически поклонился. – Увидимся за ужином.
Глава 5
– Входи и садись у огня. – Иннес протянул Эйнзли бокал хереса.
– Я думала, сейчас так тепло, что можно ужинать в одном платье и не дрожать от холода, – с деланой улыбкой ответила она, – но сейчас я уже ни в чем не уверена.
Она надела кремовое платье с темно-синей отделкой и таким же поясом. Несмотря на длинные рукава, вырез на платье был довольно смелым; оборка у декольте не скрывала нежные холмики грудей. Она села напротив и начала вертеть бокал в руке. Иннес уже заметил: она делает так всегда, когда ей предстоит сказать что-нибудь неприятное.
На ее лице появилось жалкое выражение, и сердце у него упало. Когда она днем вдруг отстранилась от него, он решил, что она вспомнила Макбрейна. Лежа в остывающей ванне, Иннес гадал, как ее унизил муж. Видимо, дело не только в долгах. Может, все дело в том, что он залез в долги без ее ведома? Только что Эйнзли самозабвенно целовала его, а в следующий миг вдруг превратилась в ледышку. Он почти не сомневался, что дело не в нем, не в том, что он сделал – или не сделал. Когда она забывалась, она становилась совершенно другой, не той нервной особой, которая сейчас сидела напротив, безостановочно вертела в руках бокал и украдкой косилась на него.
Иннес подбросил в камин еще одно полено. Надо отвлечь ее, поговорить о чем-то другом.
– Похоже, одну загадку я разгадал, – сказал он, беря журнал, который просматривал, дожидаясь ее. – Вот, "Скоттиш ледиз компаньон". У них служит одна дама, которая дает читательницам дурацкие советы; я заметил, что она употребляет те же фразы, что и ты. – Он принялся листать страницы. – Ага, вот. "Не забудьте погасить свет, прежде чем приступите к исполнению супружеских обязанностей… – видишь, прямо твои слова, – и ваш муж, скорее всего, не заметит, что вы, сами того не желая, ввели его в заблуждение. Еще лучше – сохраните скромность и ночную сорочку, и тогда вам не придется объяснять ваш маленький обман". Эта мадам Гера – либо девственница, либо дура, – презрительно заметил он.
– Что ты имеешь в виду?
– Она советует девице с маленькой грудью набить корсет… чем?
– Чулками.
– Вижу, ты читаешь ее колонку. – Иннес покачал головой.
– То же самое девушке посоветовала мать.
– На редкость глупый совет! Можешь не сомневаться, ее муж почувствует разницу и во мраке ночи, и при свете дня. Ну а насчет совета не снимать ночной рубашки…
– На свете немало скромных женщин. Не сомневаюсь, они так и поступают.
– Правда? Мне такие ни разу не попадались.
– Очень сомневаюсь, что женщины, которые тебе… попадались… то есть… ты понимаешь, что я имею в виду.
– Я не встречался ни с замужними женщинами, ни с девицами легкого поведения, если ты на это намекаешь.
Эйнзли покраснела. Она почему-то разволновалась, хотя сама не была ни девственницей, ни праведницей, за которую невольно себя выдавала.
– Ты – женщина-загадка, – сказал Иннес. – В тот день, когда мы с тобой познакомились, ты, насколько я помню, собиралась зарабатывать себе на жизнь на панели!
– Ты прекрасно понимаешь, что я была разгневана и говорила несерьезно. – Эйнзли поставила бокал на стол. – Значит, ты в самом деле считаешь, что мадам Гера дала неверный совет?
– Какая разница?
Эйнзли прикусила губу, а потом кивнула.
Иннес взял журнал и перечел письмо.
– Ее корреспондентка не то чтобы откровенно обманула своего жениха, но ввела его в заблуждение, и сдается мне, что мадам Гера призывает ее и дальше действовать в том же духе. Вот что мне не нравится. Бедняжке и так не по себе в преддверии первой брачной ночи; а ей предлагают думать о всяких уловках. Едва ли она будет в подходящем настроении, чтобы радоваться тому, что ты назвала бы "исполнением супружеского долга".
– А ты как бы это назвал?
Иннес ухмыльнулся:
– По-моему, удовольствие не бывает односторонним. Есть множество слов, которые описывают то, о чем ты спрашиваешь… но сойдет и "занятие любовью".
– Тебе кажется, что это безобидно, но уверяю тебя, такого совета в "Скоттиш ледиз компаньон" ни за что не опубликуют, – выпалила Эйнзли.
– Значит, ты выписываешь этот журнал?
Она пожала плечами.
– Но… Иннес, что же с той невестой? Ты не думаешь, что ее муж разозлится, если обнаружит обман? А гнев не более способствует… как ты выразился, занятиям любовью, чем мошенничество.
– По большому счету, сомневаюсь. Скорее всего, ее жених так же неопытен, как и она, и так же всего боится. По-моему, в первую брачную ночь его будет куда больше заботить собственная состоятельность, чем что-то другое, а твоя мадам Гера об этом ни словом не заикнулась!
– Это колонка советов для женщин.
– Но в большинстве писем речь так или иначе идет о мужчинах. Как бы там ни было, мадам Гера совершенно не учитывает мужскую точку зрения.
– В чем же она заключается?
– Невеста переживает из-за того, что она, как ей кажется, не слишком щедро одарена природой, и мадам Гера косвенно подтверждает ее опасения, советуя в первую брачную ночь не снимать рубашки. Если она будет с ужасом ждать первой брачной ночи, боясь, что ей нечего предложить молодому мужу, скоро ее муж так и будет думать.
– Значит, она сама во всем виновата? – уточнила Эйнзли.
– Не будь дурочкой. Если уж кто тут и виноват, то проклятая мадам Гера – и мать девицы. – Иннес швырнул журнал на стол. – Не знаю, зачем мы тратим время на такую ерунду.
Эйнзли взяла журнал и поджала губы.
– Затем, что это написала я, – сказала она. – Мадам Гера – это я.
Иннес расхохотался, но быстро осекся, заметив выражение ее лица.
– Будь я проклят… Ты серьезно?! Ты в самом деле пишешь эту чушь?
– Это не чушь! Колонка пользуется большой популярностью. К твоему сведению, в прошлом месяце мадам Гера получила больше пятидесяти писем. Более того, советы мадам Геры пользуются таким спросом, что со следующего месяца журнал предлагает новую услугу: персональные ответы. Фелисити согласовала гонорар с советом директоров, и я буду получать пятьдесят процентов!
– Кто такая Фелисити?
– Фелисити Блэр. Редактор и моя подруга.
– Значит, огромное количество писем, которые приходят на твое имя, – письма мадам Гере?! – ошеломленно переспросил Иннес. – Почему ты мне не сказала?
– Потому что это тебя не касалось. – Эйнзли покраснела. – И потому что я догадывалась, что твоя реакция будет именно такой. Хотя мне не стыдно, если хочешь знать. Мадам Гера оказывает весьма важную услугу.
– Зачем же ты сейчас мне все рассказала?
Эйнзли взяла бокал и отпила большой глоток хереса. Она не собиралась ни в чем признаваться. Просто настолько задумалась о том, как объяснить свое прежнее поведение, что мадам Гера совершенно выскочила у нее из головы, хотя уж тут она бы недвусмысленно посоветовала: "II faut me chercher", "Меня нужно искать". Вот одна из аксиом мадам Геры. Мужчины должны охотиться, а женщины – избегать пленения.
Поцелуи, причем "не просто" поцелуи, без дополнения в виде обручального кольца, – это неправильно. И хотя у Эйнзли обручальное кольцо было, она вышла замуж не на самом деле и потому считала неправильным и поцелуи, и то, что за ними следовало. После поцелуев у мужчин появляются всякого рода безнравственные мысли. А такие мысли, по мнению мадам Геры, – прерогатива мужчин. А когда подобные мысли возникали у самой Эйнзли… она сама себе удивлялась и гадала, что бы ей ответила мадам Гера. Более того, именно такие мысли мелькали в нескольких последних письмах из тех, что переслала ей Фелисити. Корреспондентки называли их по-разному: "неестественные желания", "томление", "плотское вожделение", "лихорадка крови", "неприличные мысли" и даже – она запомнила – "непреодолимая потребность уступить своим слабостям". С одной стороны, утешительно знать, что она не одинока, но, с другой стороны, она ничего не могла придумать, когда надо было сочинять ответ.
Фелисити оказалась права: Эйнзли очень мало разбиралась в таких вещах. Она справедливо предположила и то, что Эйнзли полезно будет кое-чему поучиться. Но Фелисити и понятия не имела о том, сколько препятствий придется преодолеть подруге на пути к познанию!
Она решила, что у нее остается единственный выход: вернуть письма Фелисити. Но Иннесу стала известна тайна мадам Геры, и Эйнзли укрепилась в своих подозрениях: ее совет невесте с маленькой грудью был не просто неправильным, но лицемерным. Мадам Гера призвана была избавить женщин от невежества, а вовсе не отражать неуверенность в себе самой Эйнзли.
Когда она вспоминала его поцелуй, ее охватывало томление. Искоса посмотрев на Иннеса, она поняла, что он пытливо разглядывает ее, терпеливо ожидая объяснения. Эйнзли в жизни не чувствовала себя такой косноязычной. Она с удивлением заметила, что ее бокал пуст, налила себе еще, сделала большой глоток.
– Фелисити говорила, что… Фелисити предложила, чтобы… Она сказала… – Эйнзли выпила еще – для храбрости. – Фелисити считает, что мне недостает опыта, чтобы отвечать на некоторые более интимные вопросы, которые задают мадам Гере. Я согласилась с ней, но подумала… я не сомневалась, что во всех остальных отношениях мои советы вполне здравы. – Херес оказался изумительно хорош. Эйнзли отпила еще. – Но сегодня, когда я размышляла над очередным письмом, я вдруг задумалась. Может быть, я в самом деле была предвзятой? Я ведь не рассматривала другую сторону вопроса. А потом, когда ты заговорил о письме, я поняла, что… возможно, ты был прав. До некоторой степени.
Иннеса ее сбивчивое объяснение привело в такое же замешательство, как и ее саму.
– Извини, но я по-прежнему не понимаю, почему это побудило тебя раскрыть свою тайну.
Эйнзли попыталась распутать клубок мыслей в голове, расположить их в каком-то логическом порядке.
– Понимаешь, мадам Гере пишут настоящие женщины, которые сталкиваются с настоящими трудностями. Их письма печатают в журнале не для того, чтобы щекотать нервы или веселить читателей, лишенных других забот… Те или иные письма выбраны для печати потому, что вопросы, которые в них задают, к сожалению, беспокоят очень и очень многих. – Она допила херес и снова долила себе из графина, поморщившись. – Я вовсе не хотела, чтобы мадам Гера выглядела глупой ханжой!
– Ну а я не собирался рассуждать, как напыщенный болван, когда критиковал твой совет, – сокрушенно признался Иннес. – Ты застала меня врасплох.
Его искренность обезоружила ее. Искренность и херес. И его улыбка, которая согревала лучше вина… Эйнзли сделала еще глоток.
– Ты правда хочешь знать, почему я тебе призналась?
– Да.
– Даже если это не совсем прилично?
– Теперь я заинтригован.
– В самом деле? – Эйнзли метнула на него настороженный взгляд. – Ты не сердишься на меня?
– Не знаю, что я сейчас чувствую, но я точно не сержусь.
– По-моему, Фелисити была права. – Эйнзли подняла бокал. На душе у нее полегчало.
– Опять Фелисити! Мне уже хочется с ней познакомиться.
– Тогда придумай предлог и пригласи ее сюда. Давай в самом деле устроим прием в честь нашего приезда! Если ты соблаговолишь прислушаться к моему совету… Надо же, я снова выражаюсь как ханжа!
– Ханжа не ханжа, но колкости ты говорить умеешь.
– Хочешь сказать, что я колючая, как еж?
– Скорее как дикобраз. Дикобразов я люблю.
– Ты просто извращенец. – Эйнзли подлила себе и Иннесу еще хереса, хотя его бокал оставался почти нетронутым. – Ты в самом деле хочешь пригласить сюда Фелисити? Ей просто не терпится познакомиться с тобой.
– Несомненно, она желает убедиться в том, что я хороший муж.
– Что ж, одно я знаю точно: хуже моего предыдущего ты быть не можешь, – ответила Эйнзли. – Очень жаль… хотя нет, не очень. – Она задумчиво отпила херес. – Кстати, ее не слишком интересуют твои качества как мужа, потому что ей известно о нашем договоре.
Она поерзала на стуле. Несмотря на тонкое ситцевое платье, от жаркого камина у нее раскраснелось лицо.
– Теперь ты, наверное, захочешь узнать, что же именно ее интересует.
Иннес задумчиво посмотрел на почти опустевший графин, а затем вдруг придвинул его к себе, подальше от нее.
– Да, конечно, – кивнул он, – но сначала мне бы очень хотелось узнать, почему ты призналась, что мадам Гера – это ты. На тот случай, если ты забыла, ты мне так и не ответила.
– Ага! Тут ты ошибаешься! – воскликнула Эйнзли, торжествующе взмахнув рукой. – Потому что две вещи с-связаны между собой неразливно… то есть н-неразрывно! – Она взяла бокал, заметила, что он пуст, и очень осторожно поставила его на стол, потому что ей показалось, что стол шатается. Сообразив, что слишком сгорбилась, она с трудом выпрямила спину и доверительно подалась вперед: – Эти письма. Интимные признания мадам Гере. Все они о супружеских от… то есть о занятиях любовью. И… и о разных женских уловках. Фелисити подозревает, что я не слишком разбираюсь в таких вещах и потому не способна посоветовать ничего дельного. Б-боюсь, что она права. Что с тобой? У тебя лицо двоится.
Иннес наклонился вперед:
– Так лучше?
Эйнзли кивнула.
– Ты знаешь, что у тебя обезоруживающая улыбка?
– Потому что ты меня обезоружила.
Она хихикнула:
– Фелисити считает, что я буду не против того, чтобы ты набросился на меня… судя по всему, ты не из тех мужчин, которые будут рады, если я… буду лежать в постели бревном и думать о Шотландии. И еще она говорила, что нам придется как-то коротать долгие темные ночи в этой богом забытой глуши… хотя мне не кажется, что здесь богом забытая глушь… и еще она посоветовала мне поучиться… радоваться жизни. И наслаждаться. У тебя есть килт?
– Есть. Неужели Фелисити считает, что радоваться и наслаждаться жизнью невозможно без килта?
Эйнзли снова хихикнула:
– Это не Фелисити придумала… а я. По-моему, у тебя красивые ноги, Иннес Драммонд. Мне бы хотелось посмотреть на тебя в костюме горца. Но мы отклоняемся от темы, знаешь ли. Херес еще остался?
– Нет.
Эйнзли сдвинула брови и посмотрела на графин. Ей показалось, что он не совсем пуст. Потом она пожала плечами:
– Ну и ладно! О чем я… Ах да, что сказала Фелисити. Она сказала, что ты научишь меня женским уловкам и таким… хотя не думаю, что она именно так выразилась… кстати, не знаю, откуда ей это известно, ведь она с тобой незнакома, а я ей только и сказала, что с тобой очень приятно целоваться, но ведь ты и так все п-понял…
– Только потому, что ты так страстно отвечаешь на мои поцелуи.
– Правда? – Эйнзли лучезарно улыбнулась. – Как мило!
– И верно, в том, что касается сделки. – Иннес взял ее за руку. – Значит, эта твоя Фелисити считает, что тебя нужно ввести во дворец наслаждений.
– Дворец наслаждений… Мне нравится! Ты не возражаешь, если мадам Гера позаимствует у тебя это выражение?
– Сочту за честь.
– А как ты отнесешься к тому, что Фелисити предложила, чтобы ты помогал мне сочинять ответы на некоторые письма, которые приходят мадам Гере?
– Ты хочешь сказать – помогать тебе находить решения на основе моего опыта?
Эйнзли глубокомысленно кивнула.
– Ты, наверное, обидишься, да? Так я и сказала Фелисити: ты обидишься.
– Ты примешь участие в этом опыте просто ради того, чтобы получить лучший совет?
– Нет. – Она посмотрела на свои руки. Хотя ее переполняло приятное возбуждение от тепла и от хереса, разговор оказался на удивление трудным. И все же она решила непременно довести его до конца.
– Знаешь, почему я рассказала тебе о мадам Гере? Не только потому, что ты был прав насчет тех советов, что я давала, все… началось раньше. Все дело во мне самой. Когда ты целовал меня, я вдруг… Фелисити говорит, что он… Джон, мой муж… отнял у меня все самоуважение. Да-да, самоуважение, так она выразилась. Больше я ничего не хочу о нем говорить. А когда ты меня поцеловал, мне показалось… мне понравилось. Очень понравилось. А потом… понимаешь, я вспомнила… его. Что у нас с ним было, вернее, чего не было. И мне перестало нравиться то, что ты делал… Я вспомнила его, и… не то чтобы я думала, что и ты такой же, ведь ты совсем другой, но… В общем, вот так. Вот что произошло. Ты сердишься?
Она подняла голову. Его глаза метали молнии.
– Нет, – быстро сказал Иннес. – На тебя я не сержусь. – Она несколько раз кивнула. – Эйнзли, тебе больше ничего не нужно говорить.