– Я хочу закончить, иначе я могу не… я так хочу! – Она крепко схватила его за руку. – Я не хочу чувствовать себя так. Не хочу чувствовать себя такой, какой чувствовала себя по его милости. Я хочу чувствовать то, о чем говорила Фелисити, и то, что я испытала с тобой до того, как вспомнила о нем. Вот почему я рассказала тебе о мадам Гере, – поспешно закончила она. – Когда ты меня целуешь, я хочу… а из-за того, что, ну, понимаешь, мы с тобой женаты не на самом деле и это ничего не значит, все… как будто безопасно. Ты мне поможешь, и я смогу лучше помогать другим женщинам. Теперь ты понимаешь? Я хочу тебя, и мне кажется, что я в самом деле могу тебе помочь… если ты не против. Ну вот, теперь ты все знаешь.
– Теперь я все знаю. – Иннес растерянно улыбнулся.
– Ты ведь можешь отказаться.
– Позволь ответить не сразу. Ты дала мне достаточно пищи для размышлений.
– И ты не сердишься из-за мадам Геры?
Иннес рассмеялся:
– Вот уж нет! Мне очень приятно обсуждать интимные вопросы, на которые приходится отвечать мадам Гере. Более того, если у тебя когда-нибудь закончатся интересные темы, я уверен, что сумею подбросить еще несколько для обсуждения.
– Не может быть! – воскликнула Эйнзли. – Фелисити предупреждала, что ты так скажешь. Теперь я должна ей пять фунтов.
Иннес снова рассмеялся:
– Мне все больше хочется познакомиться с Фелисити.
Эйнзли зевнула и удивленно посмотрела на часы:
– Время ужина уже прошло. Пойду найду Мари.
Покачиваясь, она встала на ноги, но Иннес ее удержал:
– По-моему, сейчас тебе лучше лечь в постель.
Эйнзли снова зевнула:
– Знаешь, может быть, ты и прав.
– Спасибо за признание. Я польщен, – сказал Иннес. – Я не шучу.
– Не хочу, чтобы ты считал меня обманщицей, которая только дразнит. – Эйнзли широко улыбнулась. – Теперь ты убедился, что я способна высказать свое мнение?
Иннес поцеловал ее в щеку.
– Ты…
– Дикобраз.
– Ты еще маленькая.
Она улыбнулась:
– Мне нравится…
Глаза у нее закрылись. Она снова опустилась на стул и заснула.
– Хозяин предупреждал, что вы проголодаетесь, ведь вы пропустили ужин, так что я изжарила яичницу и отрезала кусок ветчины. – Мари поставила перед Эйнзли тарелку.
– Спасибо. Пахнет восхитительно! – ответила Эйнзли. Ее передернуло.
– Сам-то уже ушел, но велел вам передать, что вернется к обеду самое позднее. Погодите, дайте лучше я! – Мари взяла из дрожащей руки Эйнзли кофейник и налила ей в чашку кофе. – Хотите, я плесну туда чего-нибудь покрепче? Клин клином, так сказать…
– Неужели так заметно? – Взяв чашку обеими руками, Эйнзли с благодарностью отпила горячей жидкости, качая головой и краснея. – Обычно я не… Надеюсь, вы не считаете, что я всегда позволяю себе лишнего.
– Ах, не мне судить. – Мари тряхнула головой. – В отличие от остальных.
Понимая, что экономке хочется поговорить, и чувствуя, что ей уже нечего терять, Эйнзли, преодолевая головную боль, улыбнулась.
– Может, вы присоединитесь ко мне? Пора нам с вами познакомиться получше… Пожалуйста! – добавила она, видя, что экономка молчит.
Мари несколько секунд смотрела на нее, поджав губы, а затем села и налила себе кофе без сливок, но бросила в чашку два кусочка сахару.
– Когда мы узнали, что хозяин женился на вдове из Эдинбурга, мы думали, что вы совсем не такая, – сказала она.
– А чего вы ожидали?
– Модную дамочку… которая будет задирать перед нами нос.
– Хотите сказать, что я простушка?
Мари покачала головой:
– Да нет, никто не ждал, что вы окажетесь такой славной. – Она криво улыбнулась. – И никакая вы не простушка. По крайней мере, не кажетесь простушкой, когда оживляетесь. Уж вы на меня не обижайтесь…
– Что вы, я не обижаюсь! – Эйнзли намазала лепешку маслом и с сомнением посмотрела на яичницу. – Значит, я вас разочаровала?
– Здесь никто вас не знает и потому не может судить.
– И все же вы сказали, что другие судят – вы только что сказали что-то в этом роде.
Экономка скрестила руки на груди.
Эйнзли попробовала яичницу и отрезала себе ветчины. Мари Макинтош оказалась моложе, чем представлялось Эйнзли вначале. Эйнзли поняла, что Мари всего сорок с небольшим. Под передником и толстой твидовой юбкой просматривались очертания пышной фигуры. Хотя она часто напускала на себя суровость, лицо ее можно было назвать привлекательным: высокие скулы, чувственные губы – когда она их не поджимала. Глаза у нее были серыми, глубоко посаженными, а из-за одутловатой кожи казалось, будто у нее под глазами темные мешки. И все же ее можно было назвать привлекательной женщиной. Кольца она не носила.
– Нет, я никогда не была замужем, – сказала Мари, заметив, куда смотрит Эйнзли. – Работаю здесь, в замке, с десяти лет. Начинала на кухне – на большой кухне – еще при жизни миссис Драммонд.
– Значит, вы знаете Иннеса с детства?
Мари кивнула.
– И его брата?
– И его тоже.
– Это из-за него все здесь так сурово относятся к Иннесу? Им так неприятно, что хозяином стал он, а не Малколм?
Мари с грустью покачала головой:
– Не надо было ему так надолго пропадать.
– Но неужели вы не понимаете, что у него была своя жизнь? И ведь он не… Я имею в виду, судя по состоянию земли, по тому, как здесь все постепенно приходило в упадок… Во всем виноват его отец, а Иннес ни при чем.
– Не надо ему было так надолго пропадать, – непреклонно повторила Мари.
– Да бросьте! Он ни в чем не виноват! – Сообразив, что обвинения ни к чему хорошему не приведут, Эйнзли взяла себя в руки. – Сейчас он здесь, и я тоже, и самое главное: что будет дальше со Строун-Бридж?
– Многим из нас кажется, что у Строун-Бридж нет никакого будущего, – ответила Мари.
– Что вы имеете в виду?
– Хозяин, видимо, уже решил, что на замок не стоит тратить время.
– Он еще ничего не решил. Он не пробыл здесь и месяца.
– И, судя по всему, надолго он в наших краях не задержится. Он запретил официально встретить вас на причале, а о прощении ни словом не обмолвился! Конечно, замок сейчас не в том состоянии, чтобы в нем жить. Но это уж другой вопрос. Он хозяин, а поселился на ферме. Очевидно, он не собирается здесь оставаться. Уедет, как только сможет, и снова начнет строить мосты.
Эйнзли расслышала в голосе экономки воинственные нотки.
– Иннес еще ничего не решил насчет замка. Он объезжает фермы, потому что…
– Потому что собирается сделать то, что делают все здешние землевладельцы: снести фермы и устроить на их месте пастбища для овец. Неужели он нас дураками считает? Овцы! Вот что он сделает, вот что делают все. Избавится от арендаторов. Позовет судебных приставов. Долой старое, да здравствует новое. Сделает так и вернется в Эдинбург, в Лондон или где он там прятался последние четырнадцать лет. А вы уедете с ним, и он снова начнет делать вид, будто никакого имения не существует, потому что ему тяжело… – Мари осеклась. – Ладно, не важно.
Эйнзли ошеломленно смотрела на нее:
– Он ни разу не заикался ни о каких овцах и не собирается никуда уезжать по крайней мере… некоторое время. – Ей показалось, что Иннесу не понравится, если всем станут известны условия завещания его отца.
Мари в ответ пожала плечами. Эйнзли налила им еще по чашке кофе.
– Кстати, о каком прощении вы упомянули? Кого нужно прощать?
– Друг друга. – Мари отпила кофе. – Прощать и прощаться… После похорон старого хозяина устраивают пир для всей округи. Люди приходят приветствовать молодого лэрда. И во время церемонии все прощается – старые долги и обиды. Их хоронят вместе с прошлым. Но поскольку ваш муж не приехал на похороны отца…
– А нельзя устроить церемонию в другое время? – спросила Эйнзли.
– Насколько мне известно, ее вообще не проводили.
– Да, но если устроить прощение в другое время, оно что, считается недействительным?
Мари медленно покачала головой.
– Церемонию в последний раз не проводили. Если хотите, загляните в книгу "Обычаи и обряды семьи Драммонд из Строун-Бридж", – продолжала она, видя, что Эйнзли вопросительно смотрит на нее. – Она в замковой библиотеке.
– Так я и поступлю… и вам кажется, что это хорошая мысль? – не сдавалась Эйнзли.
– Церемонии проходят в Большом зале. Мне понадобится помощь и припасы, а еда…
– Да-да, мы обо всем позаботимся, но вы-то как считаете?
Экономка нехотя улыбнулась:
– Я считаю, мысль превосходная. Если вы уговорите мужа.
– Обряд прощения? – Иннес нахмурился. Эйнзли передала ему свой разговор с Мари, как только он вернулся. Он думал, что она будет робкой, сдержанной или, наоборот, даже воинственной. Он не ожидал, что она загорится каким-то нелепым планом устроить прием. – Не совсем понимаю, что от меня требуется, – осторожно сказал он.
– Мари говорит: необходимо попрощаться и простить. Все старые долги и обиды хоронят вместе со старым хозяином, чтобы новый мог начать с чистого листа. Она говорит: хотя обычно обряд устраивают на следующий день после похорон, нет причин, почему мы не можем устроить его теперь или объединить его с приемом по случаю нашего приезда. Кресло, на котором во время церемонии сидит владелец Строун-Бридж, стоит в Большом зале. А в библиотеке есть книга. Она называется "Обычаи и обряды семьи Драммонд из Строун-Бридж". – Эйнзли выжидательно смотрела на него. – Что скажешь?
– Скажу, что Мари вдруг стала очень разговорчивой. Интересно, откуда ей столько обо всем известно, ведь она ни разу не присутствовала ни на каких семейных обрядах!
– Она служит в замке с десятилетнего возраста. Наверное, последние несколько лет, когда твой отец жил здесь один, он многим с ней делился.
– Не представляю, чтобы мой отец с кем-нибудь чем-нибудь делился, – сухо ответил Иннес. – Более того, по-моему, он вообще не умел прощать – независимо от того, входило это в семейный обряд или нет. Он не любил, когда ему перечили, и был очень злопамятен.
– Вы с ним не ладили еще до того, как умер твой брат?
– Да.
Эйнзли пристально наблюдала за ним. Иннес чувствовал на себе ее взгляд, хотя делал вид, будто внимательно читает письмо своего главного помощника. Интересно, что еще рассказала ей Мари. С ним экономка, сколько он себя помнил, была сдержанной. Его удивило, что Эйнзли удалось ее разговорить. Не выдержав, он отодвинул письмо в сторону.
– Мой отец считал, что жить можно только по старинке, – сказал он, – и брат с ним соглашался.
– Иногда семейные традиции утешают…
– Ты сейчас имеешь в виду обряд прощения?
Эйнзли кивнула.
– Как ты еще выразилась… иногда они способны исцелять раны? – Он улыбнулся. – Да уж, исцелить раны сейчас бы не помешало.
– Значит, ты согласен с тем, что мысль хорошая?
– По-моему, она требует больших затрат.
– Я справлюсь. С помощью Мари. Я не такая гордая, как ты, и не считаю просьбу о помощи унижением.
– Это шпилька в мой адрес?
– Да! – Эйнзли задержалась с ответом лишь на долю секунды.
Иннес вздохнул.
– Если я поговорю с Йоуном, ты обрадуешься?
– Для начала неплохо. Прощание и прощение – вот в чем смысл обряда. Может быть, ты сумеешь простить кого-то и попрощаться с чем-то еще до церемонии.
Иннес поднял руки вверх, словно сдаваясь:
– Хватит. Все понятно. Я даже напишу твоей мисс Блэр и приглашу ее приехать. Если только ты не передумала. Или, может быть, совсем забыла тот наш разговор?
– Я была навеселе, а не в беспамятстве! – сухо ответила Эйнзли.
– Ах, я вовсе не собирался откусывать тебе голову. Точнее, мне очень хочется это сделать, но не тебе… Ты вполне ясно изложила свою точку зрения, просто мне не хочется продолжать разговор. – Иннес встал из-за стола и, подойдя к ней, накрыл ее руку своей. – Прости меня.
Она сжала его пальцы:
– Нет, это ты меня прости. Вчера я… сделала тебе предложение. Более того, практически бросилась тебе на шею. – Эйнзли покраснела. – Ты имеешь полное право мне отказать, и, пожалуйста, не чувствуй себя неловко.
– Я вовсе не собираюсь тебе отказывать, разве что ты сама передумаешь… Мне казалось, я ясно выразился, ведь почти с первой минуты, как я тебя увидел, меня влечет к тебе.
– Правда?
– Правда.
– Я не хочу… То есть – не передумаю.
– Ты уверена? Вчера стоило мне тебя поцеловать, как ты превратилась в ледышку.
– Больше такого не повторится.
– А по-моему, повторится. На самом деле я ничего другого пока не жду… Интересно, что бы тебе посоветовала мадам Гера?
– Вчера ты сам заметил, что мадам Гера, скорее всего, дала бы совершенно неверный и даже дурацкий совет, – сухо ответила Эйнзли.
– Извини, я не хотел тебя обидеть.
– Нет, – довольно неубедительно возразила она и тут же рассмеялась. – Хотя да, обидел… Я обиделась.
– Знай я, что ты и она – одно и то же лицо…
– Очень хорошо, что ты ничего не знал. Я получила горький урок, но, надеюсь, сумею научиться на своих ошибках. Я хочу, чтобы мадам Гера помогала другим. – Эйнзли раскрыла толстую кожаную папку на столе, в которой она хранила свою переписку. – Ее корреспондентки дошли до отчаяния, иначе не стали бы писать незнакомому постороннему человеку. Они заслуживают откровенности. – Она положила папку на место и подошла к любимому креслу у камина, но не села в него. – Когда умер Джон, я дала себе много зароков, в том числе поклялась всегда говорить, что думаю. Именно так поступает мадам Гера. Правда, до вчерашнего дня я не понимала, что сужу предвзято.
– По-моему, ты слишком строго себя судишь, но, если тебе это поможет, я с радостью готов помочь тебе сочинять ответы.
– Правда?
– Мне кажется, такое занятие мне даже понравится.
– А если мы с тобой не сойдемся во мнениях?
Иннес развернул ее к себе лицом и обвил руками ее талию.
– Естественно, последнее слово останется за мадам Герой.
– Ну а… как с тем, другим?
Иннес улыбнулся:
– С твоим введением во дворец наслаждений? По-моему, лучше всего, если мы начнем с теории.
Она широко распахнула глаза:
– У тебя есть учебники?!
– Что ты, нет. Я имею в виду переписку мадам Геры. Давай обсуждать письма. Я объясню тебе все, в чем ты сомневаешься. Ты сможешь более уверенно отвечать на некоторые вопросы и в то же время подготовишься к… так сказать, практическим занятиям. Ты всегда можешь отказаться. – Иннес замолчал, не зная, что еще сказать. Может быть, она находит его слова нелепыми или они внушают ей отвращение?
Но Эйнзли широко улыбнулась:
– Хочешь сказать, что я буду лучше знать, чего ожидать?
– И мне дашь понять, чего ты хочешь.
– Я сама не знаю, чего я хочу.
– Кроме того, чтобы я надел килт?
– Я забыла… – Она прижала ладони к пылающим щекам.
– Мечтаешь о диком горце?
– Нет. Да.
– Что он, по-твоему, с тобой сделает?
– Не знаю. – Губы у Эйнзли дрогнули в улыбке. – Он… хочет меня.
– Я уже хочу тебя.
– Нет, я имею в виду, что он… хочет меня по-настоящему. Он… Нет, глупость какая!
– Он находит тебя неотразимой, – улыбнулся Иннес, чувствуя растущее возбуждение и наклоняясь к самому ее уху. – Он так хочет тебя, – прошептал он, – что уносит тебя среди бела дня на вересковую пустошь, где набрасывается на тебя. Или, может быть, ты предпочитаешь заниматься любовью в пещере?
– Да, в пещере. При свете костра.
Возбуждение нарастало. Иннес мысленно выругался. Он вовсе не хотел этого. Он осторожно отстранился от нее и сказал:
– Ты очень способная ученица.
– Ой… А я и не поняла… значит, у нас сейчас был урок?
– Должен был быть, – ответил Иннес, – но ты оказалась слишком способной. Еще минута – и я бы побежал за килтом.
– Ох… – Она посмотрела на него с самой восхитительной, довольной улыбкой, и Иннес просто не смог удержаться от поцелуя. Ему с трудом удалось оторваться от ее губ.
– С нетерпением жду следующего урока, – прошептал он.
Глава 6
Прошла неделя. Иннес стоял в склепе перед могилой своего отца и смотрел на кельтский крест. Буквы последней надписи еще не потускнели. Внизу еще было пустое пространство, оставленное для потомков. Пройдет сколько-то лет, и на камне выбьют его имя, а после него если здесь кого-то и похоронят, то какого-нибудь дальнего родственника. Выйдя из склепа, он сунул руки в карманы кожаных бриджей и ссутулился на порывистом ветру, готовясь к столкновению с бурей эмоций, которая угрожала поглотить его.
До сих пор ему удавалось обманывать себя, внушать, что он здесь лишь временно, что он – не настоящий хозяин Строун-Бридж. Его жизнь проходит не здесь. Ему удавалось сдерживаться и не выпускать то, что копилось внутри его, отгораживаться от прошлого стеной презрения и гнева. Он долго подавлял свои чувства, наблюдая здешнее запустение, но боль все сильнее разъедала душу, не давая подумать о том, почему он вообще здесь оказался.
Они с Йоуном условились встретиться на кладбище, но Иннес пришел заранее. Ему хотелось немного побыть одному. По пути он твердил себе, что за четырнадцать лет все остыло, но он ошибался. На него словно налетел девятый вал эмоций, пробуждая воспоминания, чувство вины и раскаяния; все нахлынуло с внезапной силой. Иннес крепко зажмурился.
– Все было как полагается, если, конечно, тебя это волнует. – Открыв глаза, Иннес увидел рядом Йоуна. – Похоронили твоего отца достойно. Все сделали, как он бы сам пожелал, – продолжал он. – Мари обо всем позаботилась.
Значит, похоронами отца занималась экономка. Иннес отказывался чувствовать себя виноватым.
– А мне она поручила быть главным плакальщиком. – Йоун подошел чуть ближе. – Я не хотел, но она сказала, что знамя лэрда должен нести человек, в чьих жилах течет кровь Драммондов, а кровь бастардов в двух поколениях лучше, чем ничего.
О "крови бастардов" они шутили в детстве. Когда-то Малколм всерьез изучил их родословную и выяснил, что Йоун – их троюродный брат по побочной линии. Отец даже заказал для Йоуна герб с черной полосой – признаком незаконнорожденности. Малколм, как вспомнил Иннес, придумал даже особую церемонию вручения. Тогда отец впервые дал им всем попробовать виски. Сколько им было лет? Десять-одиннадцать… Иннес совсем забыл, что в его детстве бывали и такие дни.
– Я не получил письмо вовремя и не смог приехать, – сухо сказал Иннес.
– А какая разница? – отозвался Йоун. Видя, что Иннес не отвечает, он досадливо покачал головой и отвернулся. – Я думал, тебе приятно будет узнать, что все сделали как положено. Я вовсе не хотел тебя обидеть.
– Погоди. – Иннес схватил Йоуна за рукав толстого свитера. Йоун отмахнулся, но не сделал попытки уйти. Голубые глаза, такого же цвета, что и у Иннеса, такого же цвета, что и у Малколма, такого же, что и у покойного лэрда, мрачно смотрели на него. – Я писал тебе, – сказал Иннес. – Потом, позже… я написал, но ты не ответил.
– Иннес, я здесь живу, и, в отличие от тебя, мне никогда не хотелось отсюда уехать. И дело не только в том, что меня удерживал долг перед твоим отцом. Конечно, я уважал его. Но ваша ссора и твое бегство поставили меня перед выбором. Что еще мне оставалось делать?
– Я был твоим другом.