* * *
Когда в тот день я шла из Оукланда домой, моя бабушка увидела меня на повороте дороги. Она стояла неподвижно, уставясь на меня, как будто думала, не привиделось ли ей это. Я прямо смотрела на нее: пора было покончить с притворством.
- Джессика, - удивленно воскликнула она, - где ты была?
Я ответила почти дерзко:
- Навещала мистера Бена Хенникера.
Я думала, сейчас разразится буря, но этого не произошло. Правила приличия всегда брали верх над чувствами леди, но когда мы вошли в Дауэр Хауз, она крикнула Мириам:
- Приходи в гостиную, позови Ксавье, а также отца, если, конечно, он может оторваться от карт и уделить нам минуту.
Когда все собрались в гостиной, бабушка закрыла дверь, чтобы слуги ничего не слышали.
- Джессика, я жду объяснения, - произнесла она.
- Все очень просто, - ответила я, - я навещала своего друга мистера Бена Хенникера.
- Твоего друга!?
- В этом доме у меня никогда не было такого друга, как он.
- Ты сошла с ума!
- Нет, я очень хорошо все понимаю и ищу друзей подальше от этого дома, полного притворства и стыда.
- Умоляю, замолчи! Объясни лучше, как ты попала в Оукланд Холл?
- Прежде всего я хотела бы, чтобы вы объяснили мне, почему все эти годы вы притворялись, что вы моя мать? Почему сделали жизнь мамы такой несчастной, что она утопилась?
Все смотрели на меня. Я была уверена, что впервые в жизни бабушка растерялась.
- Джессика, - воскликнула Мириам, переводя взгляд с мамы на Ксавье. Отец искал газету, чтобы, как всегда, спрятаться за ней. Только Ксавье был спокоен.
- Я подозреваю, что кто-то рассказал тебе историю твоего рождения, - сказал он.
- Все это правда? - спросила я.
- Мы не знаем, что тебе известно.
- Я знаю, что мама мертва, знаю, как она умерла, где ее похоронили и что вы все постарались поскорее забыть ее.
- Это было трудное время для всех нас, - сказал Ксавье.
- Но далеко не такое трудное, как для нее, - закричала я.
Тут заговорила моя бабушка:
- Мы не заслужили того, что произошло.
- Вы все это заслужили, - возразила я презрительно.
- Вот что бывает, когда завязываешь дружбу с рудокопами, - сказала бабушка.
- Пожалуйста, не говорите так неуважительно о мистере Хенникере. Он хороший человек. Если бы он был здесь, он помог бы маме. Вы же ничего не сделали.
- Напротив, - продолжала бабушка, - мы всем пренебрегли, чтобы помочь ей. Мы продали серебряный поднос и чашу для пунша, подарок Георга IV, чтобы уехать за границу, а я приняла тебя, как свою дочь.
- Ей нужно было хоть немного доброты, а вы сделали ее жизнь невыносимой… Вы и ваши глупые условности. Вы не любили ее и не помогли ей. Неужели вы не понимаете, что она потеряла того, кого любила?
- Кого она любила! - закричала бабушка. - Вора… развратника… глупая девчонка!
- О, я знаю, как вы унижали ее. Вы, которая всегда права, или думает, что права. Значит, надо быть жестокой, не правда ли? Почему вы не утешили ее? Почему не облегчили ее жизнь? Вы могли помочь ей, но не сделали этого. Вы дали ей умереть, вы… моя бабушка, притворяющаяся моей матерью! Я могла бы и раньше понять это, потому что вы никогда не были мне матерью. А вы, - я повернулась к дедушке, - у вас не было силы воли, - я говорила, как Бен Хенникер, и даже в этот драматический момент увидела, как дедушка закрыл глаза. - Ни вы, ни Мириам, ни Ксавье - никто не помог ей. Вы презренные люди! Мириам не может соединиться со своим священником оттого, что он беден. Ксавье не может жениться на леди Кларе, потому что она богата. Мне просто смешно. Что вы за люди… вы все? Солома! - Я обратилась к бабушке: - За исключением вас. Вы сделаны из сплава неприязни и безразличия к другим. А если прибавить беспричинную гордость, то больше в вашей душе ничего нет.
И, закончив свою тираду, я выбежала из комнаты. Меня трясло от волнения. Я высказала все, что думала о них, и впервые никто не возразил мне.
Вскоре ко мне вошла Мириам. Она выглядела озадаченной и сказала только:
- Теперь не надо прятать семейную Библию.
Это рассмешило меня, и мне стало легче. А она продолжала говорить как бы сама с собой:
- Мне кажется, лучше быть бедной, чем смотреть, как жизнь проходит мимо.
Позже я увидела эту семейную Библию, обычно запертую в шкафу в гостиной. На ней каллиграфическим почерком было написано мамино имя и мое. Я перевернула страницы и прочитала перечень имен давно ушедших из жизни Клэверингов и подумала о превратностях и тайнах, выпавших на их долю.
Глава 4
Павлин
Запах перемен висел в воздухе. Даже бабушка немного изменилась. Я часто ловила ее взгляд, который она бросала на меня украдкой. Мириам казалась более решительной, но Ксавье еще сильнее замкнулся в себе. Мне кажется, то, что я высказала бабушке, повлияло на них. Было ясно, что я одержала победу, и теперь они не испытывали по отношению к ней прежнего благоговейного страха, Мириам похорошела. Она теперь посещала церковь по любому поводу и чаще видела своего викария.
Однако самые тревожные перемены произошли в Оукланд Холле. Бен весело и уверенно ковылял на костылях.
- Эта старая деревяшка скоро будет исправно служить мне, - повторял он.
- И тогда вы уедете, - говорила я боязливо.
- Время не ждет, - отвечал он.
- Вы поедете на свои опаловые поля?
- Может быть, в конце лета. Это лучшее время для путешествия. Море будет спокойнее, и я приеду из лета в лето.
Огоньки сверкали в его глазах, он строил планы, и мне казалось, что я имею к ним какое-то отношение.
То лето принесло много необычного. Люди говорили, что погода была жарче, чем многие годы до этого. День за днем на небе не появлялось ни облачка, и за обедом разговор постоянно шел о погоде и засухе, хотя я знала, что никто этим серьезно не обеспокоен. Даже дедушка стал другим и меньше раболепствовал перед бабушкой. Бен был доволен и в тоже время расстроен моими словами о том, что будет означать для меня его отъезд, и все чаще приглашал меня в Оукланд Холл. И без этих приглашений я бывала там каждый день. Слуги привыкли к моим посещениям и были рады мне.
Одним из моих любимых мест была галерея. Она была около ста футов в длину и двадцати в ширину. Она часто использовалась как бальный зал, и именно там впервые встретились мама и Десмонд Дерхэм. Какими великолепием должны были сиять балы, на которых в течение многих веков веселились Клэверинги, а портреты предков смотрели на них со стен. Место, где раньше стояли клавикорды, опустело, а персидские ковры на полу Бен купил вместе с домом. Я представляла маму в платье цвета красной вишни и Десмонда, впервые увидевшего ее.
Я помнила ее рассказ о том, как будучи ребенком она пробиралась сюда и играла на клавикордах и пряталась, когда входили слуги. Вероятно, Бен относился к ней с нежностью, если переслал инструмент в Австралию.
Однажды он сказал мне:
- Тебе будет недоставать меня, Джесси, когда я уеду.
- Пожалуйста, не говорите об этом, - просила я не в силах смириться с этой мыслью.
- Но я хочу поговорить с тобой об этом. Я должен сказать тебе нечто важное. Ты ведь не думаешь, что я уеду и оставлю тебя здесь, правда? Если я уеду, то хочу, чтобы и ты поехала со мной.
- Бен!
- Итак, вот что я решил: мы поедем вместе. Что ты думаешь?
Я мгновенно представила себе, как я вхожу в гостиную Дауэр Хауза и объявляю о своем отъезде.
- Они никогда не отпустят меня, - сказала я.
- Отпустят, если за это возьмусь я.
- Думаю, вы их не знаете.
- Не знаю!? Они ненавидят меня. Я отобрал у них поместье. Сотни лет Оукланд принадлежал Клэверингам, и вдруг появляется Бен Хенникер и выставляет их. Конечно, они ненавидят меня. Но это еще не все. Я встретил твоего дедушку до своего приезда в эти места. Я должен тебе все рассказать, между нами не должно быть тайн. У твоей семьи есть особая причина для ненависти ко мне.
- Пожалуйста, расскажите мне.
- Я кое-что уже рассказал, но это Половина правды. Думаю, ты нарисовала картину, которая выглядит совершенно естественно. Но когда узнаешь всю правду, события принимают другую окраску. Я говорил, что, приехав сюда и увидев этот дом, я решил, что получу его. Приобретя состояние, я мог купить его. Все это так. Но мы на разных полюсах. Я со своими деньгами и дедушка Клэверинг, которому трудно свести концы с концами, но он, хотя и с трудом, держится, как и его предки. Я злой старик, Джесси. Ты должна это знать. Я богат. У меня есть деньги, чтобы играть. Мир - моя сцена, и я люблю передвигать игроков, чтобы они танцевали под мою дудочку. Я тоже немного азартен, как уже говорил. Конечно не в такой степени, как Клэверинг. Интересно, а ты, Джесси? Я думаю, что ты тоже азартный человек. Ведь ты же из Клэверингов.
Твой дедушка был членом одного из лондонских клубов. Я хорошо это знал, потому что часто проходил мимо с подносом пряников. Красивое, внушительное здание. Львы охраняли вход от таких бедняков, как я. И я пообещал себе, что когда-нибудь я тоже поднимусь по этой лестнице. Так и вышло. Я вступил в клуб и там встретил твоего дедушку. Мы оба любили покер. Это такая игра, в которой за один день можно проиграть состояние. И я видел, что именно этим он и занимается. Я принял решение, что буду играть до тех пор, пока он не поставит на карту Оукланд. Это получилось проще, чем я ожидал.
- Вы… специально это сделали!
- Не смотри на меня так, Джесси. Все было честно. У него было столько же шансов на выигрыш, как и у меня. Я поставил все, что имел. Он был более беспощаден. Мы оба играли. Я поставил на карту свое состояние, он свой дом, и он проиграл. Он вынужден был продать его, а я получил Оукланд Холл. Они не простили мне этого, особенно твоя бабушка. После этого бесполезно было налаживать соседские отношения. Ну вот, теперь я все рассказал.
- Бен, - сказала я серьезно, - вы играли честно? Вот что я хочу знать. Я не смогу перенести, если…
Он посмотрел мне в глаза.
- Клянусь, - сказал он. Затем приложил палец к губам и прошептал:
Видишь, мой палец сырой,
Видишь, мой палец сухой.
Клянусь навсегда,
Что не солгу никогда.
Клянусь, это была честная игра, и я выиграл.
- А моя бабушка знала об этом?
- Да, знала и возненавидела меня с тех пор. Мне это безразлично, но я не хотел бы, чтобы это настроило тебя против меня.
- Нет, Бен, ведь это была честная игра, и он проиграл.
- Хорошо. Теперь мы понимаем друг друга. Думаю, я смогу сделать так, чтобы ты поехала со мной в Австралию.
- Я не могу в это поверить.
- Мы начинаем обдумывать эту возможность с сегодняшнего дня.
- Я знаю, они будут в ужасе.
- Это еще интереснее, - со злорадством ответил Бен.
Он посмеивался про себя, а я не могла понять, что у него на уме. Он много говорил о компании, о городе, который вырос на месте разработок и известен под именем Фэнситаун. Бен часто вспоминал Джосса, казалось, он только о нем и думает. Конечно, это было естественно, ведь Джосс его сын, но чем больше я узнавала об этом самонадеянном господине, тем меньше разделяла энтузиазм Бена по отношению к нему.
Все разговоры начинались так:
- Когда ты будешь в Австралии… - но ничего не было сказано о том, каким образом я смогу оставить свою семью. В июне мне исполнилось восемнадцать, и я не могла еще самостоятельно принимать решения.
Мне нравились рассказы о его доме. Казалось, что я уже знаю эту усадьбу с необычным названием Павлины. Я представляла себе павлинов на лужайке и человека-павлина, с важным видом прохаживающегося среди них. В доме оставалась экономка миссис Лод, к которой Бен относился с симпатией. У нее был сын Джимсон, работавший в компании, и дочь Лилиан, помогавшая матери по дому. Кроме того, было много слуг и среди них несколько человек, которых он называл абос, потому что они были из аборигенов.
Я жадно слушала эти рассказы и вновь спрашивала его:
- Бен, но как же я смогу поехать туда?
Тогда он лукаво улыбался и говорил:
- Предоставь все это мне.
Я по-прежнему встречала Ханну и других слуг, они всегда приветливо относились ко мне.
- Мистер Хенникер сообщил нам, что скоро уедет, - сказала миссис Бакет. - Мы снова останемся одни, а это плохо для такого имения. Слугам это не по душе. Мне кажется, вам тоже будет одиноко.
Я чуть не рассказала ей о планах мистера Хенникера, но они мне и самой представлялись неисполнимыми. Он просто утешал меня, прекрасно понимая, что мне не позволят уехать.
* * *
Послышался стук в дверь, и вошла Мириам. Она выглядела очень хорошенькой.
- Я хочу поговорить с тобой, Джессика. Что ты думаешь? Эрнст и я собираемся обвенчаться.
Я обняла ее и поцеловала. Мне было приятно, что она наконец-то проявила решительность. Не помню, когда я в последний раз проявила к ней нежность, и она даже порозовела от удовольствия.
- Я счастлива, сказала она. - Мы решили больше не откладывать свадьбу, что бы мама ни говорила.
- Я так рада, Мириам! Тебе следовало так поступить несколько лет тому назад, но неважно. Наконец ты изменишь свою жизнь. Когда вы поженитесь?
- Эрнст говорит, что нет смысла ждать. Мы слишком долго медлили. Мы ожидали, что его назначат в приход святого Клиссолда, потому что тамошний викарий очень стар, но он все еще живет и проживет, вероятно, не один год.
- Это замечательно, и я считаю, что вы пришли к правильному решению. Надеюсь, вы будете счастливы.
- Мы будем очень бедны. Папа ничего не сможет дать нам, и мне надо еще объявить об этом маме.
- Не позволяй ей помешать тебе.
- Меня теперь ничто не остановит. Из-за того что мы обеднели, я научилась хозяйничать и многое делать самостоятельно…
- Уверена, что у тебя все будет хорошо, Мириам. А когда свадьба?
- В конце августа. Эрнст говорит, лучше сделать оглашение теперь же, чтобы никто нам не помешал. На территории церкви есть небольшой коттедж, где Эрнст живет один. Но там хватит места и для двоих.
Я была рада ее решению, оно удивительно изменило ее. Естественно, что бабушка рассердилась и скептически отнеслась к будущему событию. Она говорила о людях, которые собираются жить, как церковные мыши, питаясь крошками с барского стола. Я же утверждала, что она неправильно цитирует Библию, где говорится, что вовсе не мыши питались этими крошками.
- Ты стала невозможной, Джессика, - говорила она мне. - Не знаю, до чего мы дойдем. Все было совсем по-другому, когда люди серьезно относились к своим обязанностям. Вероятно, у нас не было тогда глупых старых дев, которые делают из себя посмешище в безумном стремлении выйти за кого угодно замуж, пока не поздно.
Мириам была оскорблена, но молчала. Она повторяла слова Эрнста, что она не только бабушкина дочь, но и его будущая жена.
Я была в восторге. Мы часто разговаривали с ней и подружились больше, чем когда-либо. Я считала, что она поступает правильно, восставая против тирании своей матери, и была уверена, что она будет счастлива.
- Что же будет здесь, когда я покину этот дом, - иногда спрашивала Мириам. - Что будет с тобой, Джессика?
- О чем ты говоришь?
- Ты очень часто бываешь в Оукланд Холле. Иногда мне страшно за тебя, ведь то же было и с твоей матерью.
- Мне нравится проводить там время. А почему бы и нет? Ты, должно быть, заметила, что жизнь не очень весела в Дауэр Хаузе.
- Ее горе началось там.
- У меня все будет иначе. Перестань беспокоиться, Мириам. Думай о своем будущем. Я знаю, ты будешь счастлива.
- Я постараюсь, - вызывающе сказала она, как будто отвечая своей матери.
* * *
Мириам вышла замуж, как она и сказала, в конце августа. Бабушка присутствовала на свадьбе только потому, что ее отсутствие было бы неприлично. Для нее это была единственно важная причина. Я была подружкой невесты. Это была скромная церемония, как сотни раз подчеркивала бабушка, из-за стесненных обстоятельств в нашей семье не было свадебного застолья.
- Что там праздновать? Только глупость старой девы, - возмущалась бабушка.
Она была жестока, но Мириам, казалось, не реагировала на ее оскорбительные слова, она была счастлива, что наконец приняла решение и вышла замуж. Когда бабушка обращалась к соединившейся паре, она не скрывала презрительную улыбку и называла их "церковные мыши", злорадствуя по поводу их будущей нищеты и предрекая еще худшее.
Не было и медового месяца.
- Медовый месяц, - иронизировала бабушка. - Знаете, каков будет их медовый месяц - кусок хлеба с сыром за деревянным столом, который моя дочь должна будет скрести дочиста. Тогда она поймет свое глупое своеволие. Медовый месяц в этом жалком домишке… ведь другого нет!
Мой дедушка возразил:
- Иногда счастья больше в скромном коттедже, чем в огромном доме. Что-то насчет этого говорится в Библии. Мне кажется, Мириам может поздравить себя с тем, что убежала отсюда.
Бабушка пристально посмотрела на мужа, а он сложил свою газету и вышел из комнаты.
В самом деле многое изменилось, если дедушка не уступил своей жене.
Спустя неделю после свадьбы Мириам произошел следующий инцидент. Однажды утром, когда Бен прогуливался по двору, его костыль скользнул по влажным листьям и он упал. Он пролежал на земле около часа, прежде чем его обнаружили. Мистер Вильмонт и Банкер принесли его в дом и пригласили врача. Оказалось, что повреждение от падения было очень серьезным. Так как открылась рана на ноге, ему необходимо было оставаться в постели, пока она не заживет. Он выглядел расстроенным и больным, когда я пришла.
- Только посмотри, Джесси, что наделал этот старый дурак, - проворчал Бен. - Я бегу на короткую дистанцию, вдруг костыль летит в сторону, а я качусь по траве, и моя старая нога, которую отрезали, напоминает мне, что ее давно нет. Почему тебя там не было, чтобы спасти меня и на этот раз?
- Как бы я хотела быть там!
- Тогда тебе придется навещать меня.
- Сколько захотите, Бен.
- Ты устанешь от больного старика. Но увидишь, я скоро поправлюсь.
- Конечно.
- Но это откладывает нашу поездку в Австралию. Как, разве это не огорчает тебя?
- Мне трудно даже подумать о том, что вы должны уехать.
- Даже если ты отправишься со мной?
- Не думаю, что я когда-нибудь верила в это на самом деле.
- Это не похоже на тебя, Джесси. Тебе хочется поехать, не так ли? Зачем оставаться в Дауэр Хаузе? Ты задохнешься там. Это не место для такой отважной души, как твоя. Ты хочешь жить, видеть мир, расправить крылья… Ты ведь азартна, Джесси. О, это так. Это в твоей крови, так же как и в моей. Это отсрочка. Смотри на мою болезнь так. Настанет день, и ты поедешь в Австралию, я обещаю.
- На этот раз ставкой в игре буду я? - засмеялась я.
- Это неплохая идея, - он состроил гримасу. - Но предположим, что я проиграю, а, Джесси? Что тогда?
- Вы игрок. Значит надо рискнуть.
- Бывают вещи слишком важные, чтобы рисковать.