Конечно, я пришла. Мы гуляли по Оукланд Парку и без конца говорили. В этот день я снова отправилась в Оукланд Холл к обеду. Я знала, что слуги рады мне. Ханна говорила, что им нравится работать у мистера Хенникера, но я всегда была их любимицей, поэтому то, что я, хоть и единственная из всей семьи, подружилась с ним, радовало их.
Ханна сказала:
- Они говорили о вас и мистере Десмонде Дерхэме. Они думают, что вы прекрасная пара.
Это было чудесно. Ты, конечно, догадываешься, что мы влюбились и были абсолютно уверены, что никто другой не нужен для каждого из нас. Это правда. Ты должна поверить мне, Опал, несмотря на то, что случилось. Я знаю, они все ошиблись, все, что они утверждают, ложь. Я никогда ни одной минуты не верила… даже в самые худшие, тяжелые минуты. Я знала, что это неправда. Он не уехал через три недели, как собирался. Он сказал, что возьмет меня с собой, мы поженимся и поедем вместе.
- Как тебе понравится быть женой старателя, Джесси? - говорил он. - Это нелегкая жизнь, но неважно, мы добудем сокровища, как Бен, и тогда все, что ты пожелаешь, будет твоим.
Каждую ночь я выскальзывала из дома и через мостик бежала в парк, где он ожидал меня. Я не могу описать блаженство этих сентябрьских ночей. Мне бы это не удалось, если бы не Ханна и Мадди.
Они были очень добры ко мне. Мне приходилось хитрить, чтобы мама ни о чем не догадалась. Не могу понять, как мне это удавалось.
Мы все тщательно обдумали. Мы собирались пожениться через три недели. Десмонд должен был получить специальное разрешение, и затем мы вместе отправились бы в Австралию. Мы никому об этом не сказали… даже Бену. Я была уверена, что Бен помог бы нам, но Десмонд сомневался в этом. Казалось, Бен видит во мне хрупкую маленькую куколку, которую нельзя подвергать трудностям жизни, а жизнь в лагере старателей отличалась от той, которую я вела в нашем прелестном Дауэр Хаузе. Я знала это и готовилась к новой жизни. Итак, мы решили пока ничего не говорить даже Бену.
А затем наступила та ужасная ночь.
Десмонд сказал, что в Оукланд Холл приезжают компаньоны Бена и Бен очень скоро уедет в Австралию. Раньше это известие расстроило бы меня, но теперь, когда я сама собиралась поехать туда, меня радовало, что Бен будет рядом с нами. Они решили принять проект, в осуществление которого Десмонд так верил, обсудили план исследования и разработку шахт. Десмонд был очень взволнован.
- Бен, я и один из самых известных торговцев опалами решили начать работу сразу же, как только соберем средства.
Десмонд сказал, что из-за вечернего совещания он не сможет встретиться со мной, но будет ждать меня завтра у ручья, как обычно.
Он не пришел. Больше я не видела его. Что произошло в ту ночь, никто так и не узнал, но у всех была своя версия. Десмонд уехал. Он исчез, не сказав ни слова, и одновременно исчез опал Зеленый луч солнечного заката.
Ты, конечно можешь представить, что говорили люди, - они связывали эти события. Они считали, что может быть только один ответ, но это не так. Я знаю, что этого не было. Я никогда этому не поверю. Как мог он уехать, ничего не сказав мне? Мы собирались пожениться через несколько недель. Он хотел получить лицензию, чтобы мы вместе уехали в Австралию… Но исчез, ничего не объяснив мне, хотя в тот день мы должны были встретиться. Он пропал, и Зеленый луч солнечного заката пропал тоже.
Я ждала его весь следующий день. К ручью пришла Ханна. Она плакала.
- Он уехал, мисс Джессика. Он уехал прошлой ночью или рано утром. Никто не видел его.
- Уехал! - воскликнула я. - Куда уехал?
Ханна покачала головой и сказала сердито:
- Подальше отсюда. Он захватил с собой опал Зеленый луч.
Я закричала:
- Это неправда!
- Боюсь, что это так, - грустно сказала Ханна и посмотрела на меня с такой жалостью, что я чуть не заплакала. Она продолжала: - Только поздно утром мы обнаружили, что он не ночевал в своей комнате. Свои вещи он взял с собой. И пока все удивлялись, почему он уехал таким образом, мистер Хенникер пошел взять что-то из своего сейфа и сразу же понял, что кто-то побывал там… все было в беспорядке. Он открыл коробочку, где хранил Зеленый луч, и увидел, что она пуста. Мистер Хенникер чуть не сошел с ума от ярости. Он кричал, что убьет этого Десмонда Дерхэма, называл его вором, негодяем и лживой собакой. Вы бы только послушали, как он его честил!
- Я в это не верю, Ханна, не верю.
- Вы не верите, а все верят.
Мне стало плохо от страха, но я продолжала твердить, что это абсурдно. Я не могла забыть, каким счастливым был Десмонд, когда говорил об опалах, которые найдет сам.
- Еще не было ничего прекраснее Зеленого луча, - говорил он, но тут же добавлял: - Но может быть будет.
Дни шли, а я жила, как в кошмаре. Я повторяла себе, что это глупая ошибка и что Бен обнаружит, что положил опал в другое место. Я сходила к Бену. Он был похож на разъяренного быка.
- Он взял камень, - кричал Бен. - Он уехал с Зеленым лучом. Клянусь Богом, я убью его. В тот вечер я показывал им опал. Они все были там, когда я вынул его из сейфа. Он сидел справа от меня… этот молодой дьявол, Я застрелю его. Он взял мой камень!
- Он не делал этого, Бен, - кричала я. - Я знаю, что это не он.
Он перестал рычать и пристально посмотрел на меня.
- Он обманул вас, - печально произнес он. - Такой красивый мальчик… такой милый молодой человек. Но он оказался не тем, за кого его принимали.
Больше ничего нельзя было сделать, нечего сказать. Не было сил разговаривать. Он уехал, сказал Бен, но сам он не собирается терять время. Он последует за господином Десмондом Дерхэмом в его Фэнситаун, потому что считает, что он отправился туда. Он не бросит такое место. Бен видел, с каким восторгом Десмонд смотрел на опал, но думал, что это вызвано предвкушением будущих находок, а не влечением к Зеленому лучу. Он был слеп, он не понимал, зачем сюда пожаловал этот молодой дьявол. Эти разговоры надрывали мою душу, и я перестала ходить в Оукланд, оставшись наедине со своим горем. Домашние думали, что я заболела, такой бледной и апатичной я стала. Ханна сказала мне, что Бен уезжает в Австралию:
- Он будет искать Зеленый луч.
Я повидалась с ним до отъезда, но наша дружба, наши отношения изменились. Между нами стоял Десмонд. Бен был уверен в его виновности, я же по-прежнему нет. Я не могу описать одиночество, охватившее меня. Бен уехал, и Десмонда я потеряла.
Иногда я заходила в Оукланд навестить слуг, они старались развлечь меня, говорили, что мистер Хенникер скоро вернется, ведь он так любит этот дом. При мне не вспоминали Десмонда, но я знала, что в мое отсутствие они говорят о нем. Мириам знала о том, что случилось: невозможно было скрыть от нее мои ночные приключения. Она не спала, ожидая, когда я вернусь и расскажу ей обо всем. Теперь она почувствовала неладное и начала поговаривать о законности и приличии.
К концу ноября мои сомнения подтвердились. Когда я подумала об этом впервые, меня охватил страх. Этого не должно быть, твердила я себе. Но наши встречи в парке… когда мы говорили, мечтали и так страстно любили друг друга. Десмонд сказал тогда:
- Мы уже все равно, что женаты. Я никогда больше никого не полюблю, и очень скоро мы обвенчаемся.
Я считала себя его женой. Я представляла себе нашу жизнь в Австралии: я буду помогать ему во всем, я видела наших детей. Перед Рождеством я уже знала, что у меня будет ребенок. Я была в отчаянии и рассказала об этом Ханне, потому что доверяла ей. Мы говорили и говорили, но не могли найти решения. Я уверена, что мистер Хенникер помог бы мне, но он был далеко.
Я должна была сказать об этом Мириам. Я помню, это была рождественская ночь. Мы присутствовали на вечерней службе, а утром снова пошли в церковь. Такие дни особенно отчетливо напоминали маме прежнюю жизнь в Оукланд Холле. Во время обеда она без конца говорила о прошлых праздниках, как приносили на святки бревно, а галерею украшали омелой, как дом был полон гостей.
Внезапно я сказала:
- Ты могла бы сделать отцу рождественский подарок - помолчать о славном прошлом.
Я не смогла сдержаться, потому что все это было так ничтожно по сравнению с тем, что случилось со мной, с тем, что Десмонд исчез и его подозревают в краже дорогого опала.
Все были в ужасе. Еще никто никогда не говорил так с мамой.
Отец довольно грустно сказал:
- Ты должна быть более почтительна с матерью, Джессика.
А я крикнула:
- Пора ей тоже быть сдержаннее по отношению к нам. Мы потеряли Оукланд. Это чудесный дом. Но в мире есть гораздо худшие горести, чем та, что наша семья живет в Дауэр Хаузе.
Затем я разразилась слезами и выбежала из комнаты. Уже в дверях я услышала, как мама сказала:
- Джессика просто невозможна.
Сославшись на головную боль, я провела весь день в комнате, которую делила с Мириам. Это был ужасный день, а ночью я все рассказала сестре, потому что должна была с кем-нибудь поделиться своим горем. Она ужаснулась. Многого она не поняла, но она помнила, что одна из служанок "попала в беду", как это называли, и ее выгнали, отослали домой, навеки лишенную чести. Она повторяла "навеки лишенную чести" до тех пор, пока я не начала плакать. Что делать? В этом был вопрос. Ни я, ни, естественно, Мириам не находили ответа. Когда я пыталась объяснить ей свое состояние, она, казалось, понимала, но я знала, что она поддержит маму и все ее сочувствие исчезнет.
Я понимала, что семье надо все открыть до того, как это станет очевидным для всех. Сначала я все рассказала Ксавье. Хотя он всегда казался далеким, я чувствовала, что он поймет меня скорее, чем остальные. Я вошла к нему в комнату в мрачный январский день, когда небо было покрыто снежными облаками.
Выслушав, он некоторое время молча смотрел на меня, как будто думал, не сошла ли я с ума. Но он был добрым. Ксавье всегда был добрым. Я ему рассказала все: как я подружилась с Беном Хенникером и встретила Десмонда, как мы собирались пожениться и как Десмонд исчез.
- Ты уверена, что у тебя будет ребенок? - спросил Ксавье.
Я сказала ему, что уверена.
- Мы должны знать определенно. Тебе нужно пойти к врачу, - сказал он.
- Только не к доктору Клинтону, - закричала я в страхе.
Он посещал нас долгие годы, и я знала, что он будет потрясен. Ксавье понял меня и сказал, что поведет меня к врачу, который не знает нас. Он так и сделал. Когда подтвердилось, что у меня будет ребенок, Ксавье сказал, что придется рассказать обо всем родителям. Долго скрывать было невозможно, и мы решили сообщить им, не откладывая. Странно, но когда женщина ждет ребенка, у нее появляются силы. Так было и со мной. Сердце мое было разбито, я потеряла Десмонда, но во мне росла какая-то новая надежда. Из-за ребенка. Даже объяснение с родителями не расстроило меня так, как я предполагала. Ксавье держал себя спокойно и твердо, он был добр ко мне. Он сказал маме и папе, что хочет им кое-что сообщить, и мы вчетвером вошли в гостиную.
Ксавье закрыл дверь и тихо сказал:
- У Джессики будет ребенок.
Воцарилось молчание. Я думала, что сейчас от криков задрожат стены. Отец казался озадаченным. Мама смотрела на нас.
- Да, - сказал Ксавье, - боюсь, что это так, и мы должны решить, что делать.
Мама закричала:
- Ребенок! Джессика! Я этому не верю.
- Это правда, - сказала я. - Мы собирались пожениться, но произошел несчастный случай.
- Случай! - крикнула мама, преодолев свое изумление. - Что ты говоришь? Это невозможно.
- Это случилось, мама, - ответил Ксавье, - поэтому давайте обсудим, что лучше предпринять.
- Я хочу все знать. Я не могу поверить, что моя дочь… - продолжала кричать мама.
- Это правда, доктор подтвердил мою беременность.
- Доктор Клинтон, - в испуге прошептала мама, бледнея.
- Нет, врач, который не знает нас, - уверил ее Ксавье.
Мама повернулась ко мне, как разъяренная тигрица. Она наговорила мне много горьких слов. Я не помню их, я старалась не слушать эти упреки. Я продолжала думать о ребенке. Я хотела этого ребенка и думала, что при всех моих горестях он будет много значить для меня. Затем мама взялась за папу. Она сказала, что это его вина. Если бы он не был таким беспомощным, мы до сих пор жили бы в Оукланде и к этому отвратительному рудокопу не приезжали бы его друзья, чтобы совращать глупых девчонок. Вот что бывает, когда живешь рядом с такими людьми. Теперь у меня появится незаконнорожденный ребенок. В семье Клэверингов никогда не было такого позора.
- О мама, ты ошибаешься, был, - сказала я. - Ричард Клэверинг делил свою любовницу с Карлом II…
- Как будто это одно и тоже, - с негодованием сказала она.
- Но был один незаконнорожденный, его сын женился на своей кузине и вошел в нашу семью.
- Замолчи, ты, девка. Мы опозорены, и все это из-за твоего отца…
Она неистовствовала еще долго, и я знала, что она будет такой всю жизнь. Я старалась не слушать и говорила себе, что Десмонд вернется. Все раскроется и уладится.
Что нужно предпринять, решил Ксавье. Даже и подумать было немыслимо о том, что у меня будет незаконный ребенок. То, что я беременна, можно скрывать еще несколько месяцев, может быть шесть. Платья носили широкие, и еще долго будет незаметно. Ребенок появится в июне. В апреле родители уедут со мной в Италию. Мы скажем, что папа обеспокоен маминым здоровьем. Мы должны будем продать серебряный поднос и чашу, которую подарил Георг IV одному из наших предков. Это ценные вещи, и у нас будут деньги на путешествие и на рождение ребенка. Мое дитя родится в Италии, а когда мы вернемся, то скажем, что мамино недомогание оказалось беременностью, о чем она и не подозревала, потому что в ее возрасте не бывает обычных симптомов. Таким образом, мы сможем вернуться с ребенком и избежим скандала.
Как я была несчастна все эти месяцы! Мы сняли на небольшой срок виллу во Флоренции.
Флоренция с дворцом Медичи, с золотыми огнями!
При других обстоятельствах я была бы в восторге. Я пыталась забыться, представляя, как брожу по этим улицам с Десмондом. Когда я увидела в витрине магазина на знаменитом мосту опалы, я отвернулась, не в состоянии смотреть на них. За несколько недель до родов мы поехали в Рим, и там родилась моя девочка. Это было в июне 1880 года, и я назвала ее Опал. Мама сказала, что это глупое имя и она выберет другое.
Поэтому дитя назвали, как и меня: Джессика, Опал Джессика.
Мы вернулись домой, и мамина неизменная надменность была такова, что хотя некоторые люди и имели свои соображения по поводу нашего отъезда и возвращения с новорожденной, никто не посмел упомянуть об этом, Я думаю, моя дорогая Опал, ты догадалась, кто это дитя.
Никогда не стыдись своего рождения. Ты была зачата в любви. Всегда это помни и, что бы люди ни говорили тебе о твоем отце, не верь им. Я хорошо знала его. Он не способен был украсть этот несчастный опал. Как я хотела бы, чтобы этот камень никогда не находили! Кто-то другой украл Зеленый луч солнечного заката, но не твой отец. Я уверена, что когда-нибудь правда восторжествует.
Теперь, мое дорогое дитя, я подхожу к концу своего рассказа. После твоего рождения мною овладело такое отчаяние, что я нигде не могла найти покоя. Мы никогда не были счастливы в Дауэр Хаузе; теперь же мама сделала нашу жизнь невыносимой. Не только мою, но и папину. Я видела, что с каждым днем он становится все несчастнее. Когда я неожиданно поднимала голову, я видела ее глаза, с отвращением устремленные на меня, но его она без конца обвиняла во всех бедах. Она говорила, что я унаследовала его слабость и только он виноват в случившемся.
Мне кажется, что Мириам по-своему любила тебя, но она боялась показать это при маме. Ты тоже любила ее и всегда шла к ней на руки. Ксавье и папа сильно привязались к тебе.
А я очень несчастна. Я прихожу к ручью, отделяющему Дауэр Хауз от Оукланда, и долго смотрю на холодную воду. Я много думала о своей жизни и, наконец, пришла к убеждению, что никогда больше не увижу Десмонда. Он должно быть мертв, иначе он не покинул бы меня. Это убеждение так сильно, что когда я сижу у ручья, мне кажется, вода манит меня, как будто сам Десмонд зовет меня к себе. Единственное объяснение, которое я нашла, это его смерть, иначе почему бы он исчез? В этом я уверена. Он никогда бы не покинул меня. Кто-то украл опал, а обвинение пало на него. Может быть его убили, чтобы все считали его вором. Я знаю, что никто в это не верит, но сама твердо убеждена. Он никогда не вернется. Он хочет, чтобы я была с ним, поэтому он зовет меня к ручью.
Мое присутствие в Дауэр Хаузе приносит всем несчастье. Мама еще больше, чем прежде, упрекает папу. Я думаю, что жизнь мне не нужна, если я никогда не увижу Десмонда на земле. Слуги любят тебя… все любят… кроме мамы, но я думаю, она никогда никого не любила. И вот я сижу у ручья и думаю обо всех горестях, которые я принесла в свою семью, и о том, насколько бы им было лучше без меня. Даже дочери будет лучше, она не будет слышать маминых упреков, не узнает, что ее мать опозорила семью, а моя мама всегда будет относиться ко мне с презрением. Мне хотелось опустить лицо в холодную воду, и когда я попробовала это сделать, испытала совершенный покой.
Мне не с кем было поговорить об этом, кроме Ханны. Она знала обо всем. Она рассказала мне: слуги в Оукланде допускают, что ребенок мой, но не уверены в этом. Даже миссис Бакет считала, что мама никогда не согласилась бы на такой обман и объясняла появление ребенка хорошо известным фактом, что женщины в годах часто "попадаются", когда меньше всего ожидают этого, и у ее тетки Полли все произошло точно так же. Она плохо себя чувствовала, а доктора не понимали, в чем дело, и вдруг… она беременна и дитя вот-вот появится.
- Я с ней соглашаюсь, - сказала добрая Ханна.
Прошло несколько недель, и я все еще хожу к ручью. Когда я рассказала Ханне, что я чувствую, она закричала:
- Вы не должны так думать!
Но я возразила:
- Это было бы к лучшему. Девочке будет хорошо, они позаботятся о ней. А мне тоже будет легче.
- Может быть, все еще изменится со временем, - убеждала Ханна.