Они не виделись четыре года, с тех пор, как Александр уехал из Абердина, но профессор выглядел постаревшим, словно они не встречались вдвое дольше.
- Кинкейд, ты ли это?
Они сдвинули стулья.
- Что вы здесь делаете?
- Меня попросили возглавить Комиссию. - Что явно его тяготило, судя по глубоким морщинам, бороздившим его чело сильнее, чем раньше.
- Они вызвали вас из самого Абердина? - Обычно Комиссию набирали из местных, таких как Оксборо или Диксон.
Тот кивнул.
- Сначала правосудие вершил король, потом Кромвель, потом Церковь. Теперь, когда Стюарт вернулся на трон, Тайный совет твердо настроен повсеместно распространить единый шотландский закон, поэтому они стали с большим пристрастием следить за тем, кто владеет властью в Комиссиях. - Он сделал паузу. - Бунты есть колыбель ведовства.
Шокирующая фраза.
- Вы думаете, ведьмы пытаются сместить короля?
- Я думаю, что единый стандарт во всем государстве предпочтительнее множества местных интерпретаций.
- Значит, граф Оксборо… - Он запнулся, не желая строить предположения, не бунтовал ли граф против короны, однако любопытство узнать, почему тому не досталось места в Комиссии, перевесило. - Его просто упустили из виду?
- Не пригласили. Видишь ли, официально титул ему не принадлежит. Он граф только по браку.
- По браку?
- Леди Оксборо - его кузина и единственное дитя предыдущего графа. Он давно уже подал прошение закрепить титул за ним и теперь ждет решения нового парламента. Наверное, в совете сочли, что посадить его во главе Комиссии - все равно, что подтвердить его притязания. Вдобавок, насколько я слышал, против этого возражали другие претенденты на титул из числа его родичей.
Ясно теперь, почему Оксборо торопится пристроить дочь замуж. Его положение было весьма непрочным.
- Ну, а ты как здесь оказался? В нашу прошлую встречу ты был помощником при Комиссии. - Еще тогда Форбс разглядел его рвение сражаться со злом.
- Теперь я охочусь на ведьм. Прошел обучение у Джеймса Скоби.
- Стал, значит, Ведьминым шилом. - Пристальный взгляд. Александр не знал, как его толковать. - Но не здесь.
- Еще не стал. Я едва начал. Одна ведьма в Кирктоне признала свою вину, и завтра я отправлю письмо с просьбой созвать там Комиссию. - Кроме Форбса, он не мог назвать никого, кому можно было бы с тем же доверием поручить столь непростую работу, и был рад, что в Тайном совете разделяют его мнение. - Если только вы не согласитесь направить туда свою. Тогда дело закончится гораздо быстрее. - А он всей душой жаждал его скорейшего разрешения.
Форбс покачал головой.
- Комиссия уже распущена. Почти все разъехались по домам. Я и сам уеду, как только разберусь с оставшимися делами. - Он вздохнул, поглядывая на Александра. - Незавидная у нас работа, ты не находишь?
Он кивнул.
- Да. Не знаю, надолго ли меня хватит. - До сих пор он не признавался в этом даже себе самому.
- Как твои близкие?
Эта тема нравилась ему не больше, чем предыдущая.
- Я редко их вижу.
Наследная доля позволяла Александру вести скромную, но независимую жизнь. К тому же после смерти матери в семье поселился разлад. Любые его устремления отец принимал в штыки, настаивая, чтобы сын оставался дома и помогал своему старшему брату, будущему лэрду, вести дела.
Она умерла, твердил отец, словно заодно с женой похоронил и память о ней. Тебе ее не воскресить.
Но он может - он должен - спасти от гибели других.
- Вы когда-нибудь задавались вопросом, - проговорил Александр, - насколько вы правы? Насколько они на самом деле виновны? - Еще до Скоби, работая помощником при Комиссиях, он смотрел на череду лиц и не мог узреть разницу между теми, кто служил Богу, а кто - Дьяволу.
Форбс вздохнул, и морщины на его лице обозначились резче.
- Ты же служил при Комиссиях. Ты сам знаешь ответ. К тому времени, как дело доходит до нас, зачастую только и остается, что вынести смертный приговор.
Несмотря на все свои подозрения, Александр продолжал видеть перед собой Маргрет; представлял, как она обнимает мать, как склоняет голову во время молитвы, как идет за водою к ручью или занимается чем-то еще, таким же обыденным. Как все обычные люди. Для нее и для других женщин на его попечении все могло закончиться в один момент - скажи он всего одно слово.
Он содрогнулся.
***
Хотя стояли октябрьские холода, утром Александр проснулся весь мокрый от пота и не сразу осознал, что уже не спит.
Во сне он балансировал на кромке узкой, вздымающейся из морской пучины, стены. По небу неслись черные штормовые тучи. Ревел ветер. Сверкнула молния, и на дальнем краю стены он увидел Маргрет. Противостоя ветру, он пошел по скользким камням ей навстречу, зная, что один неверный шаг - и его поглотят клокочущие волны.
А в спину ему, перекрывая гром, хохотал Дьявол.
На улице же сегодня не было ни дождя, ни ветра, ни грома с молниями, только тяжелое, свинцово-серое небо давило сверху на город.
Следуя за толпой, Александр пришел на площадь. Богс уже стоял вместе с отцами города возле помоста, с которого предстояло выступать священнику, слишком далеко, чтобы до него дозваться.
Зеваки болтали без умолку, радуясь выходному дню и предвкушая предстоящее зрелище, но как только услышали громыхание выезжающей на площадь телеги, примолкли.
Две женщины из приговоренных рыдали, третья кричала. Еще одна была в таком состоянии, что не могла ни стоять, ни идти, и на костер ее потащили волоком.
Их привязали к столбам, лицом к толпе, и заставили слушать священника. Слова проповеди не долетали до сознания Александра. Вместо того, чтобы слушать, он пытался заглянуть осужденным в глаза, высматривая в них то, что обязан был уметь находить, уметь распознавать для того, чтобы выявить своих собственных ведьм.
Та женщина, что не смогла идти, держалась в вертикальном положении только благодаря веревкам, которыми ее привязали к столбу, отчего казалось, будто ее душа уже покинула тело. А может Дьявол и впрямь уже забрал ее душу себе?
Глаза второй были наполнены ужасом, таким же пронзительным, как тот, что Александр увидел во взгляде матери Маргрет, когда она приняла его за Дьявола. Чего она боялась, эта женщина? Смерти или божьей кары за свои грехи?
Но в глазах третьей стоял страх иного рода. Она боялась того, что будет потом. После казни.
Священник, наконец, повернулся к ним.
- Раскаиваетесь ли вы перед Господом в своих прегрешениях?
Первая, висевшая на веревках, осталась безучастной, точно уже умерла. Четыре другие вразнобой заголосили "да".
А шестая подняла глаза к небесам и возопила:
- Раскаиваюсь! Я прошу у Бога прощения за то, что сделала ложное признание! Я не ведьма и никогда ею не была!
От ее слов Александр оцепенел подобно жене Лота, обратившейся в неподвижный соляной столп. Неужели Богс осудил невиновную?
Но в голосе священника, когда он заговорил, не было и тени сомнения.
- Те, кого ты обвинила, во всем признались. Мы знаем, ты - ведьма.
Вы уверены? - чуть не закричал он. Эта женщина стояла на пороге Страшного суда. Кроме своей бессмертной души, терять ей было нечего.
- Господь знает, я невиновна. - В ее голосе звенела сила, уже утраченная остальными.
- Глупая, - прошептал кто-то сзади. - Делает себе только хуже.
- Тогда пусть Господь накажет тебя за то, что свою нечестивость ты усугубила ложью, - сказал священник, - а Дьявол пусть забирает тебя прямиком в ад!
Богс кивнул, и человек с факелом поднес огонь к горке торфа. Повалил дым. Пламя уже лизало подол ее платья, но женщина продолжала, не смолкая, кричать и просить у Бога прощения за лжесвидетельство.
Остальные - которые признались и не отказались от своих слов - были безмолвны; одни зажмурились, другие смотрели, вытаращив глаза, губы их шевелились, как если бы читали молитву. Палач зашел одной за спину, набросил на ее шею веревку и затянул петлю.
Рывок, и ее голова повисла на сломанной шее. Такова была награда за признание: милосердное удушение, чтобы не чувствовать боли от пожирающего плоть огня.
Когда палач взялся за следующую, Александр, борясь с тошнотой, вытянул из кармана носовой платок. Не в силах смотреть на происходящее, он отвернулся, шатаясь, завернул за угол и оставил вчерашний ужин на камнях мостовой.
***
Богс догнал Александра, когда он уже выводил коня и готовился выехать обратно в Кирктон - немедленно, как можно скорее, прочь от пропитавшей воздух вони костров.
- Тяжелое зрелище, знаю. - Слабая улыбка с оттенком сочувствия. - Ваш первый раз, да?
- Да, - признался Александр. Неохотно, лишь потому, что этот человек мог его понять.
- Ничего, в следующий раз будет полегче. - Богс говорил так спокойно, словно они стояли воскресным днем у церковных дверей и вели непринужденную беседу.
Александр покачал головой, гадая, хватит ли ему мужества для того, чтобы заниматься этим богоугодным делом. Его душу раздирали на части сомнения - о Бесси Уилсон, о Элен Симберд, о Маргрет… Что, если ее мать невиновна?
А что, если нет?
Он сел в седло и, помедлив, взглянул на Богса.
- Вы когда-нибудь слышали об обвинении против женщины по имени Джанет Рейд? Из Глазго.
- Уж очень распространенное имя. Да я их и не запоминаю.
- Она была вдовой, кажется. И довольно состоятельной. - Если судить по кружевам и вазе.
- Вроде судили такую, но в Эдинбурге. Дело вел Скоби, странно, что вы сами не в курсе. Он говорил, под конец она так верещала, словно воочию видела перед собой Дьявола.
Нет - была его первая мысль. Он же сам сказал: имя слишком распространенное.
- У нее была семья?
- Племянник - он-то ее и обвинил - и, вроде бы, дочь.
Воздух внезапно стал неподвижным.
- Что с нею стало? С ее дочерью. - Скажи, что она умерла, заклинал он мысленно. Что угодно, лишь бы она не оказалась той, которую он знал.
- Их было столько… Всех и не упомнишь. - Широкий лоб наморщился. - Но если это та, на кого я думаю, она сама походила на ведьму - глазами. Надо было сжечь их обеих.
- Глазами? - Дальше можно не спрашивать. Он уже понял. Понял все. И все же: - Значит, сожгли только ее мать? - Надеясь услышать "да". Зная, что не услышит.
- Нет. В тот раз никого не сожгли. Уж не знаю, как, но ее мать сбежала. А почему вы спрашиваете? Вы нашли ее?
- Нет. Нет, та женщина, про которую я спрашивал, она из Глазго. Вряд ли это одна и та же. - Боже помилуй, он лжет напропалую. Как Маргрет.
Богс протянул ему руку.
- Ну, тогда удачи. Храни вас Бог.
По счастью, лошадь знала дорогу домой, ибо Александр почти не следил, куда едет.
Все, что ранее ставило его в тупик, получило объяснение. Глазго вместо Эдинбурга. Письмо, где про ее мать не говорилось ни слова. Ее страх. Ее гнев. Изуродованный палец ее матери. Он был покалечен тисками, а не в результате какого-то несчастного случая.
Она прятала свою мать, потому что та была ведьмой.
Она держала его за дурака. Его и всех жителей деревни.
Поддавшись ее лжи и ее телу, он защищал ведьму вместо того, чтобы ее изобличить, и чуть было снова не отпустил виновную на свободу.
На этот раз он сам исправит свою ошибку.
***
Все время, пока Кинкейд был в отъезде, Маргрет не выходила из дома. Да, он был опасен, но почему-то его присутствие внушало чувство защиты. Она боялась показать свое лицо, боялась ненароком кого-нибудь испугать, что без него могло обернуться чем-то худшим, чем обвинение, и потому, когда она вновь услышала его лошадь, то ощутила глупое облегчение, а когда он встал на пороге - глупое желание распахнуть перед ним дверь.
Она так и сделала, не дожидаясь, пока он постучит.
И натолкнулась на непробиваемую стену его взгляда.
- Где она?
- Внутри. - Она прикрыла за собой дверь, чтобы он не зашел. - А что?
- Вы мне солгали.
Сердце ее заколотилось, громко отдаваясь в ушах.
- Вы знали это и раньше.
- Нет. Вы солгали о большем.
Он разузнал что-то новое. Но как? Ответ из Глазго не мог вернуться так скоро.
- О чем вы? - Надо было бежать. Пусть без лошади, но надо было поставить мать на ноги и…
- Сегодня утром в Джедборо сожгли на костре шестерых ведьм.
После этого она уже не могла ни думать, ни говорить. Не могла ничего, только чувствовать, как у горла бьется в ритме молитвы пульс.
- Но какое… - Во рту пересохло. - Какое отношение это имеет ко мне?
- Ваша мать ведьма. - В его голосе больше не было сомнения, что спасало ее до сих пор. - Вы не из Глазго. Вы из Эдинбурга. Охотник на ведьм вспомнил ее. Он вспомнил вас.
Ее дыхание, ее сердце, все остановилось. Они уже близко? Едут за ним следом?
- Господи боже, вы ведь не сказали ему, что она здесь?
И тут она увидела на его лице разочарование. Острое разочарование в себе самом.
- Я должен был убедиться лично. Я не верил…
Их глаза встретились. В его взгляде стояла такая ярость, словно он жаждал наказать ее за то, что она его разочаровала.
- Вы не можете ее забрать. Она не…
- Приведите ее. Сию же секунду.
- Подождите. - Она схватила его за рукав, всеми пальцами вцепившись в шерстяную ткань.
- Зачем? Чтобы вы успели выдумать новую ложь?
- Она не ведьма, клянусь.
- Клянетесь? Вы клялись на Библии и солгали. Почему я должен вам верить сейчас?
Маргрет не ответила, только крепче ухватила его за рукав, словно остановить его и впрямь было ей по силам.
- Вы не тронете ее. Я не позволю.
- Потому что я найду на ее теле метку?
- Нет. - Она не могла больше лгать. - Потому что именно такие, как вы, и довели ее до безумия. - Столько месяцев прятаться и изворачиваться, чтобы в итоге своим собственным языком вынести матери приговор, и все потому что она посмела довериться, понадеялась, что он…
Она заглянула в его темные глаза, надеясь на толику сострадания, но они смотрели на нее с каким-то новым, загнанным выражением.
Потом он моргнул, и оно исчезло.
- Расскажите. Так, чтобы я понял.
Один только взгляд на него будил в ней желание поверить, что ему не все равно, что он спасет их, что он, быть может, смягчится, если услышит историю о том, как все было, из ее собственных уст.
- Я расскажу вам все, что вы хотите знать, только обещайте не забирать ее.
- Никаких обещаний.
Ни одного повода доверять ему не было. Он был последним, кому можно было довериться - и единственным. Но если он так или иначе заберет их, то почему не рискнуть?
И она отворила дверь.
Глава 13.
Пригнув голову, Александр перешагнул через порог и решительно раздавил в себе сострадание.
Она может убить тебя взглядом. Не верь ей ни на секунду.
Но Джанет Рейд, которая сидела у камина и переодевала куклу, выглядела не опаснее ребенка.
Пока не подняла на него глаза и не осыпала бранью.
Маргрет поспешила обнять ее.
- Она не нарочно, - сказала она, загораживая мать от его взгляда. - Вы же знаете, она говорит это всем подряд.
- Что свидетельствует далеко не в ее пользу, - буркнул он хмуро.
Пошептав над матерью, пока та не успокоилась, Маргрет указала на лавку в углу.
Не отрывая взгляда от матери, она тихим голосом заговорила:
- Мы так славно жили в Эдинбурге. Мама, папа и я. На нашем дворе росли колокольчики, и еще туда прилетали такие маленькие желто-синие птички… - На миг она забылась, погрузившись в счастливые воспоминания. Потом боль вернулась. - Но когда папа внезапно скончался, мама чуть не лишилась рассудка от горя. Я занималась делами… когда она не могла. У нее были папины деньги, да и мне он оставил немного по завещанию, так что мы с нею и дальше могли жить в достатке.
- Значит, она была нездорова задолго до того, как ее обвинили?
- Да… но не настолько.
- Зачем же ваш отец отписал свое имущество ей?
- Тогда все было не так плохо. Иногда она заговаривалась, у нее бывали видения, но папа знал, я всегда буду рядом, чтобы о ней позаботиться.
Правдоподобно. Когда кто-то был болен рассудком, такому человеку часто назначали опекуна. Он задумался, как ко всему этому относился муж Маргрет, но перебить ее не решился.
- После того, как он умер, ей стало хуже. Кузен Джон Дан, сын папиной сестры, предложил мне свою помощь. Я почти не знала его, поэтому поняла причину его внезапного интереса только через несколько лет. - Ее голос был пропитан горечью. - Ему нужны были деньги. Наши деньги. И вот однажды он якобы занемог и обвинил маму в том, что она навела на него порчу.
Он видел, как это бывало, не далее, как на прошлой неделе. Злопамятные соседи обвиняли друг дружку, стремясь поквитаться за давние обиды. Вот почему сам факт злодеяния не считался веским доказательством. Было необходимо доказать сговор с Сатаной.
- Но не могли же они просто взять и поверить…
- Ее обвинил член семьи. Какие еще доказательства им были нужны, кроме ее признания?
На него снизошло непрошенное прозрение.
- И они пытали ее, пока не получили это признание.
Она закрыла глаза и кивнула.
- Они… - Слова замерли у нее на губах.
Пояснения были не нужны. Александр точно знал, что они сделали.
Господь знает, что я невиновна.
Маргрет смотрела на женщину, что сидела у камина, подергиваясь и бормоча что-то себе под нос.
- Вы же и сами все знаете, верно? - прошептала она, уже не обращаясь к нему. - На что они способны, чтобы довести человека до сумасшествия.
Он знал. Досконально. Но если она одержима Дьяволом, вмешался предупреждающий голос разума, то внешне все выглядело бы точно так же.
- Почему вы не поверили в то, что это правда? Зло повсюду! И поскольку она призналась…
Она вскинула голову. Глаза вновь засверкали гневом.
- Она слышит голоса! Она может услышать все, что угодно! И сказать тоже!
Однако Джанет Рейд мирно сидела позади него у камина, а не в тюремной камере.
- Но ее отпустили, так? Когда поняли, почему он ее обвинил.
Она покачала головой и шепнула с дрожью в голосе:
- Нет. Ее не отпустили. Ее приговорили к смерти, а все наше имущество отдали моему кузену, который чудесным образом оклемался и теперь живет-поживает в нашем доме в Эдинбурге.
- И проедает ваши деньги?
- Мамины. Свою долю мне удалось сохранить.
Она расплачивается кронами Кромвеля. Так сказал ему Диксон в первый же день.
- И вы забрали деньги, забрали ее и ударились в бега.
Ее история была похожа на правду. Даже в городах осужденных держали в тюрьмах, которые охранялись немногим лучше, чем десятинный амбар или сарай деревенского мельника.
- Она моя мать. Что еще я могла сделать?