В полном молчании они дошли до церкви, где Диксон достал приходскую книгу, нашел между страницами сложенный лист бумаги и протянул ему.
Александр развернул письмо - медленно, словно внутри содержались секреты, которые он не хотел узнавать.
Сим письмом доношу до вашего сведения, что вдова Маргрет Рейд, состоявшая в моем приходе в Глазго, зарекомендовала себя честной, благочестивой и добронравной женщиной. Она исправно посещала службы и выплачивала взносы. Муж ее также состоял в моем приходе и до самой своей смерти был достойным его членом. Ее отец скончался три года назад. Из родственников у нее остался только кузен. Препоручаю ее вашим и Божьим заботам и прошу взять на себя духовное руководство над нею.
Он взглянул на подпись.
- Вы знакомы с ним лично?
Диксон покачал головой.
- Генеральная ассамблея давно не собиралась… - Он не закончил фразу.
Как и многое другое, ежегодные собрания священнослужителей пали жертвой затяжной войны.
Александр перевернул листок. Пусто. Никаких сведений о ее муже - ни о его социальном статусе, ни о причине смерти. Словно он был невидимкой.
И ни слова о ее матери. Почему здесь сказано только об отце и кузене?
Он перечитал письмо и, неожиданно осознав, что выучил его наизусть, резким жестом вернул священнику.
- Толку от него чуть.
- Да? - Диксон заметно расстроился. - К нам нечасто забредают чужаки.
- Он упоминает ее отца, кузена, но не… - Александр не хотел предавать ее. Без доказательств - нет. - Но молчит о других членах семьи. Я напишу в Глазго и попрошу рассказать о ней поподробнее.
Диксон вздохнул.
- Он ответит только в том случае, если письмо придет от меня. Скажите, что вы хотите узнать, и я свяжусь с ним сам.
- Сегодня до полудня меня не будет. - Прежде чем допрашивать Бесси Уилсон, не лишне потолковать с Маргрет Рейд. - А вы пока оповестите старост о собрании.
Диксон кивнул.
- Мы соберемся завтра.
***
Во вторник, словно в противовес тому, что произошло накануне, мать Маргрет совершенно успокоилась, а к среде наладилась и погода - перестало лить, выглянуло солнце, на улице потеплело, создавая иллюзию, что все снова хорошо.
Мать оправилась настолько, что помогла ей со стряпней. Отправив в печку первую партию хлеба, Маргрет закрыла глаза и вдохнула кисловатый аромат поднимающейся опары…
Она вновь маленькая девочка, мнет ладошками шарик теста, который дала ей мать, чтобы потренироваться. Вот шарик превратился в лепешку, и перед тем, как отправить ее выпекаться, она легонько прижимает тесто рукой, оставляя сверху отпечаток растопыренной ладони, а когда лепешка, горячая и хрустящая, появляется из печи, Маргрет смазывает ее маслом и с наслаждением вкушает свой первый хлеб.
- А помнишь… - начала было она, но, взглянув на мать, осеклась. У нее почти не осталось воспоминаний.
Мать дотянулась до ее головы и погладила по волосам.
- Я люблю тебя, кроха.
Кроха. Ее детское прозвище, ласковое обращение из прошлого, когда мать заботилась о дочери, а не наоборот.
И всего на секунду, но Маргрет увидела, как в обращенных на нее глазах матери промелькнула тень ее прежней.
Аромат свежевыпеченного хлеба внезапно стал жестоким напоминанием о том, что она давно не ребенок, а ее мать - больше не мать.
И вдруг - топот лошадиных копыт, а затем настойчивый стук в дверь.
Мать испуганно вскинула голову. Отряхнув белые от муки руки, Маргрет обняла ее.
- Ш-ш. Бояться нечего.
Ложь, которой впору дурачить младенцев.
Она заглянула в зазор между ставнями. Возле коттеджа стояла черная, как полночь, лошадь Александра Кинкейда, а на крыльце - ее хозяин.
Она огляделась, проверяя, не нужно ли что-то спрятать.
Он снова заколошматил в дверь. Мать тихонько завыла, лицо ее сморщилось, как у оставленного в темноте ребенка.
- Одну минуту! - крикнула Маргрет и склонилась над нею. - Все хорошо. Это всего лишь тот добрый человек, который помог нам в ту ночь, помнишь?
Помнишь… Мать порой забывала, как ее зовут. Если она и вспомнит Александра Кинкейда, то только в образе Дьявола.
Маргрет приоткрыла дверь и заслонила собой проход.
- День добрый, мистер Кинкейд.
Обычно она избегала смотреть людям в лицо, но, чтобы определить его намерения, пришлось набраться храбрости и заглянуть ему прямо в глаза.
Его намерения были далеко не добрыми. Мягкость, замеченная ею ночью, бесследно исчезла.
- День добрый, вдова… Рейд, так?
Какой-то намек, или ей показалось?
- Я вернула себе девичью фамилию. - Идиотка. Она изменила все, что могла, но поскольку фамилия Рейд была довольно распространенной, надеялась, что…
- А мужа вашего звали…?
И вновь она отказалась отвечать, ибо губы ее ненавидели лгать.
- Что привело вас сюда, мистер Кинкейд?
- Могу я войти?
Она оглянулась через плечо. Как бы повежливее отказать?
- Моя мать…
- Несомненно будет рада увидеть меня снова. - Он надавил на дверь, вынуждая ее попятиться назад. - В понедельник у нас с нею не вышло познакомиться. Она тоже вдова Рейд?
Прежде чем пропустить его, она преградила ему путь, опершись рукой о косяк.
- Она думает, что ее муж еще жив, а моем не помнит.
Наградив ее острым взглядом, он кивнул и перешагнул через порог.
- Сударыня, - обратился он к ее матери. - Как поживаете этим чудесным утром?
Та улыбнулась.
- Очень хорошо. А вы? Как вас зовут?
Маргрет возблагодарила небо за ее слабую память. Переживания той страшной ночи испарились, точно роса.
- Александр Кинкейд.
- А я госпожа Рейд, - с готовностью ответила мать. - Джанет Рейд.
Он и глазом не моргнул при этом имени. И что самое поразительное, мать держалась с ним так, словно по-прежнему была хозяйкой богатого особняка в Эдинбурге, а не беглянкой в приграничном захолустье.
- Не желаете ли хлеба? - спросила она. - Только что из печи.
Он неожиданно улыбнулся.
- Не откажусь. Пахнет потрясающе.
Распахнув глаза и разинув рот, Маргрет смотрела, как мать нарезает хлеб, мажет его маслом и протягивает своему почетному гостю.
Заметил ли он ее изувеченный палец? Если и так, то не подал виду. Пока он сидел и беседовал с нею, Маргрет держалась рядом, страшась того, что ненароком может произнести мать, ведь той было невдомек, что одно неверное слово - и она подпишет себе смертный приговор. Она наблюдала за ними, и сердце ее обливалось кровью. На короткое время мать стала пусть не совсем прежней, но женщиной, способной развлечь своего гостя любезной беседой.
И все это в любую секунду могло перемениться.
Когда Маргрет присела рядом, он отвернулся от ее матери, которая с блаженным видом жевала хлеб, и переключил свое внимание на нее.
- Сударыня, я прочел ваше рекомендательное письмо.
Ваше письмо. Она постаралась припомнить его точное содержание, которое - как она тщетно надеялась - не должен был увидеть никто, кроме деревенского священника.
- Вот как?
- О вашем муже там сказано крайне мало. Почему?
Потому что не было никакого мужа. Но вдове - в отличие от молодой незамужней женщины - разрешалось, получив свою долю наследства, проживать одной.
- Какой смысл подробно рассказывать о покойном?
- Там упоминается и ваш усопший отец, и даже кузен. Но не мать.
- Я же вам говорила. - Я умоляла вас. - Я не хотела, чтобы люди знали о том, что она душевнобольная.
- Ваши родные знают, где она?
- Они знают, что она живет со мной и что с нею все в порядке.
- Но они знают, где именно вы живете, Маргрет Рейд?
Она поперхнулась хлебом и закашлялась. Он похлопал ее по спине, и ощущение, подаренное его ладонью, затронуло не только ее плоть. Оно проникло гораздо глубже, в самую душу. Боже милостивый, что, если он способен узнать ее секреты через простое прикосновение?
Его губы очутились близ ее уха. Понизив голос, чтобы не услышала мать, он настойчиво прошептал:
- Я думаю, вы скрываетесь. И родня ваша понятия не имеет, где вы.
Или им все равно.
Она оттолкнула его.
- Мы живем мирно и никому не мешаем. Почему вы не оставите нас в покое?
- Потому что в деревне завелось зло, и я обязан проверить всех.
- Чего вы от нас хотите?
- Правды. Если она не ведьма, вы не станете возражать, чтобы я задал ей пару вопросов.
- Да взгляните вы на нее, - зашептала она. Мать вернулась к игре и что-то бормотала над Генриеттой. - Что она может вам сказать? Она уже не различает, что правда, а что ложь.
- Зато различаете вы. Молодые вдовы не перебираются без причины туда, где у них нет ни родни, ни друзей. Странно, что вас вообще отпустили из Глазго.
- Старосты знали меня, как честную, набожную женщину.
- И не спросили, куда вы собрались, как вы будете жить и с кем?
- Вы не староста и не служитель Церкви. Не думаю, что вы вправе судить меня.
- Очень зря. Я наделен всеми правами и полномочиями. А вот ваш священник из Глазго, похоже, не слишком добросовестно заботится о душах своих прихожан.
В ответ ей оставалось только упрямо молчать, ибо у нее не поворачивался язык встать на защиту несуществующего человека.
***
Александр учился считывать настроения, что сменялись на ее лице. Гнев, ненависть, ярость, все эти эмоции кипели под спудом ее невозмутимости, маски, которую она предъявляла миру. Но когда на нее давили, они были готовы хлынуть через край.
И он надавил.
- Ваш дом. Его предыдущий жилец очень вовремя для вас отправился на тот свет, не находите? Как так вышло?
- Откуда мне знать? Я благодарна Богу за чудо.
- Не ведьме за убийство?
Она побелела от страха, разноцветные глаза сверкнули под тонкими дугами бровей. Волосы, по-девичьи непокрытые, соблазнительным облаком окутывали ее плечи.
Молчание затянулось, и она встала.
- Вам пора уходить, мистер Кинкейд.
Она явно хотела сказать больше, но сдерживала себя, поджимая полные губы, пока провожала его до двери. На пороге он обернулся и тронул теплую впадинку под ее подбородком, поднимая ее лицо на себя.
- И все-таки, что это было, Маргрет? Божье чудо или работа Дьявола? Скажите мне правду.
Есть. Ее ярость прорвалась наружу.
- Правда, правда… Вы только и делаете, что требуете правду. Но правда есть то, что скажет Церковь. Что решат люди. Сыщется ведьма или нет, правдой будет то, что скажете вы. Чего стоит против всего этого мое слово?
Теперь уже он замолчал, не зная, что ответить, ибо она затронула его потаенное больное место.
Когда он допросит вдову Уилсон или одну из них, правдою станет то, что скажет он.
Но что, если он вновь ошибется?
Глава 6.
Вернувшись, он встретил у двери Диксона, который ждал его, держа в руках плащ.
- Идемте скорее. Граф пригласил нас отобедать с ним. - Лоб его ниже границы истонченных волос обеспокоенно пошел морщинами. - Его интересует, как продвигаются поиски ведьмы.
И вот, вместо того, чтобы в уединении обмозговать ситуацию с Маргрет Рейд и ее матерью, Александр в компании священника отправился на обед к Ричарду Калхуну, графу Оксборо, по пути вспоминая свои впечатления от короткой встречи с ним в день приезда. Граф был внушительного вида мужчиной далеко за сорок, он явно боролся против предыдущего режима и явно за это пострадал. Винить его было не в чем. Так или иначе, но за последние пятьдесят лет едва ли не все шотландцы призывного возраста - включая самого Александра - успели подержать в руках оружие, сражаясь с теми, кто предъявлял права на их землю.
Жилище Оксборо было увенчано башней, что придавало ему сходство с крепостью, и в то же время, благодаря пристроенному не так давно парадному залу, имело вполне современный вид. На пороге их встретила леди Оксборо, флегматичная, дородная дама, с виду старше своего мужа. Их дочь леди Анна, бледная блондинка с выражением вечного недовольства на лице, казалась в сравнении с нею до нелепого миниатюрной. В прошлом месяце, как доверительно шепнул ему Диксон, леди Анна понесла наказание за неповиновение родителям.
Странно, что такая взрослая девица еще не замужем, подумалось ему.
- Когда старосты соберутся, чтобы допросить ведьму? - заговорил Оксборо, еле дождавшись, пока обед закончится, а жена покончит с формальными любезностями.
- Я попросил их устроить собрание завтра же, - ответил Диксон. - Все понимают, что дело важное и не терпит отлагательств.
В разговор вмешалась сидевшая напротив леди Анна:
- Та ведьма… она пыталась улететь, когда вы за нею пришли?
- Помолчи, дитя, - одернула ее мать.
Граф насупился.
- Анна начиталась английских брошюр о кошмарном происшествии в Варбойсе, так что, боюсь, эта история изрядно ее всполошила.
Диксона передернуло.
Неудивительно, что девушку испугало то давнее дело. Три ведьмы признались в том, что сгубили одного местного дворянина, а на девицу из другого видного семейства навели порчу, отчего она стала страдать припадками.
Всю троицу в итоге повесили.
- Нет, леди Анна, - ответил Александр. - Не пыталась.
Девушка недоверчиво уставилась на него своими бледно-голубыми глазами.
- Но ведь они умеют летать, правда? Я читала, что умеют. - Она привалилась к краю стола и прошептала, точно обращаясь к нему одному: - Вы нашли на ее теле метку? Дьявол должен был пометить ее перед тем, как…
- Идем, Анна, - прервала ее мать, вставая. - Не будем мешать мужчинам.
Женщины вышли, избавив Александра от необходимости отвечать на вопрос, и он с облегчением перевел дух. Обычно Дьявол ставил на тело ведьмы особую метку перед тем, как совокупиться с нею, что было завершающим актом инициации. Эти отвратительные подробности не предназначались для девичьих ушей, однако, судя по всему, вызывали у леди Анны жадный интерес.
Священник вздохнул.
- Их учат читать, дабы они понимали слово Божье, они же открывают разум для не самого возвышенного чтива. Она так и не примирилась со своею помолвкой?
- Увы, нет. - Граф повернулся к Александру. - Моя дочь… - Он сделал паузу и нехотя продолжил: - Моя дочь противится нашим планам выдать ее замуж. Барон Ситон завидная партия, пусть и вдовец. Он прекрасный человек, отличнейший, но… В общем, в последние месяцы обстановка у нас дома несколько накалена.
Александр отделался сочувственным бормотанием.
Граф подался вперед.
- Итак, мистер Кинкейд, какие шаги вы намерены предпринять, чтобы искоренить поселившееся среди нас зло?
Александр взглянул на Диксона. Суд вершила Церковь, его же участие заключалась в том, чтобы помочь в сборе доказательств.
- Инициатива, как правило, принадлежит Церкви.
Священник и граф обменялись взглядами.
- До сего времени в нашем приходе все было тихо, - пробормотал Диксон. - У меня нет никакого опыта в обращении с ведьмами.
Он вспомнил: это Оксборо настоял на том, чтобы для поимки ведьмы вызвали специального человека.
Возвращение Карла Стюарта на престол Шотландии положило конец агонии последних сорока лет, но вместе с тем стало началом периода неопределенности. Люди вроде графа несомненно приветствовали то, что главою Церкви опять стал король, ведь это позволяло им контролировать тех, кто проповедовал в храмах.
Логично предположить, что в новых условиях положение преподобного Диксона стало довольно-таки шатким.
- Затем я и вызвал человека со стороны, то есть - вас, - сказал граф. -Чтобы вы как можно скорее разобрались с нашими неприятностями.
- Первым делом, - осторожно начал Александр, - нужно собрать доказательства ее падения.
- Это несложно, - сказал граф. - Ее репутация широко известна.
- Плюс история с полем Джеймса Грея, - вставил священник.
- Дурная слава сама по себе не преступление. - Это, как выяснилось, понимали очень немногие. - По закону, чтобы Комиссия приняла дело ведьмы на рассмотрение, нужно предъявить доказательство того, что она отреклась от крещения, вступила в союз с Дьяволом и стала его прислужницей.
Оба его собеседника потрясенно примолкли. Подобное святотатство было сложно даже вообразить.
Когда Диксон заговорил, его голос упал до шепота.
- Но как? Если свидетелями этого были только сама ведьма да Сатана?
- Вот поэтому, - продолжил Александр, - необходимо, чтобы она призналась.
- А вы, мистер Кинкейд, владеете методами добывать такие признания, - приказным тоном произнес граф.
Теперь он отчетливо понял, почему граф обратился к нему, а не к Диксону. Священник был слишком мягкосердечен и нерешителен. Столкнувшись со злом среди своей паствы, он так и не набрался храбрости что-либо предпринять. Александр понимал его. Ему самому потребуется собрать в кулак всю свою волю для того, чтобы провести допрос.
И выполнить то, что положено выполнить следом.
- Разумеется, на допросе я готов помогать старостам советом, - произнес он. Скоби нечасто соглашался брать на себя эту роль, но Скоби - в отличие от Александра - не изучал в университете законы о колдовстве.
- Она, несомненно, станет все отрицать.
- Это вполне ожидаемо. - От первого допроса, как правило, бывало мало прока. - Поэтому я распорядился, чтобы ее будили.
- Будили? - переспросил Диксон.
- Не давали ей спать. Три, четыре, пять дней - сколько понадобится, пока она не признается.
- И, конечно, неопровержимым доказательством станет дьявольская отметина, которую вы найдете. - Похоже, граф изучил те английские брошюры не менее внимательно, чем его дочь.
- Да. - В конце концов, затем его и наняли. - Дьявол всегда помечает тела тех, кто ему служит.
Если проколоть такую метку чем-то острым, она не станет кровить, а ведьма не почувствует боли. Медное шило, отягощавшее его карман, поможет окончательно установить, виновна подозреваемая или нет.
- А если она не признается добровольно, вы знаете способ, как ее разговорить, - сказал граф, разливая виски и протягивая бокал Александру.
- Но спиртное запрещено… - попробовал было вмешаться Диксон.
- Мир не рухнет, если мы с мистером Кинкейдом пропустим по капле.
Александр осторожно принял из его рук бокал.
- Есть колодки, тиски, клещи… - перечислял, продолжая, граф.
Да, Ричард Калхун, граф Оксборо, жаждал любым способом изобличить ведьму. Возможно даже хранил весь этот инструментарий в подвалах своей башни.
- Мне бы не хотелось доводить дело до крайностей, - сказал Александр, делая глоток. Пытки применялись многими, но он знал, что у него самого на такое не хватит духу.
Граф приподнял бровь.