- Господин обергруппенфюрер просил передать, что он ждет вас в столовой к завтраку. Вам следует быть в форме, так как после завтрака рейхсфюрер уезжает в Берлин. Господин обергруппенфюрер хочет, чтобы вы поехали с ними.
- Благодарю, - Маренн кивнула. - Передайте господину обергруппенфюреру, я буду готова через минуту.
Когда она спустилась, Гиммлер, который из-за проблемы с желудком вечно сидел на диете, ел яйцо "в мешочек" на подставке и запивал чаем с медом. Гейдрих же наслаждался куда большим разнообразием - жареная грудинка на ребрышках, биточки с картофельным салатом, крепкий кофе с сахарными кренделями. Его примеру следовали и офицеры, составлявшие свиту Гиммлера. На противоположном конце длинного стола Маренн увидела хозяев - герцога фон Кобург-Готтского с супругой. Они сделали вид, что не заметили, как она вошла, что было крайне неучтиво. Но Маренн понимала их настроение. Оно было ниже некуда. Гиммлер же, поприветствовав ее кивком головы, указал на место рядом с собой - между ним и Гейдрихом.
- Садитесь, фрау Ким. Мы уже заканчиваем, так что поторопитесь. Я разговаривал вечером с Мартой. У Нанетты снова начались судороги, Марта переживает. В чем может быть причина?
- Я говорила вашей супруге, господин рейхсфюрер, что сейчас начало весны, надо быть осторожнее с прогулками, - ответила Маренн. - Иногда самая обычная простуда может вызвать мышечную нестабильность, а Нанетта очень восприимчива, у нее лабильная психика, она крайне впечатлительна. В этом нет ничего страшного, с возрастом, как правило, наступает устойчивость.
- Вот-вот, - Гиммлер приложил салфетку к губам. - А она вчера потащила малышку на озеро. Вот и результат. Я попрошу вас, фрау Ким, - он повернулся, блеснули стекла очков, - как только мы вернемся в Берлин, навестите Марту в Хоенлихене. А то она места себе не находит, хотя сама во всем виновата.
- Я обязательно сделаю это.
- Благодарю. Господа, - рейхсфюрер поднялся, все встали. - Завершайте вашу трапезу, через десять минут выезжаем. Господин герцог, госпожа, - Гиммлер вышел из-за стола и подошел к чете фон Готтен-Кобург. - Я чрезвычайно благодарен за прием. Все было великолепно, - пожав руку герцогу, повернулся к Гейдриху. - Я поднимусь наверх, распорядитесь, чтобы все были готовы.
- Слушаюсь, господин рейхсфюрер.
Когда Гиммлер вышел и все снова сели за стол, Гейдрих сам налил Маренн кофе.
- Вы вчера заснули перед камином, и я позволил себе отнести вас в спальню. Надеюсь, это никак вас не обидело?
- Что вы, господин обергруппенфюрер, я даже благодарна, - Маренн улыбнулась. - Вышло бы неловко, если бы рейхсфюрер спустился в гостиную, а я сплю прямо на полу.
- Не на полу, а в кресле. Но в любом случае, он мог бы вас разбудить. Вы хорошо спали?
- Сладко, как в детстве, - призналась она.
Она уехала из Кобурга в кортеже рейхсфюрера СС и больше не возвращалась туда - много дел в Берлине, ей некогда бывать здесь. Она не стала настаивать, чтобы эрцгерцог фон Кобург-Готский с семейством покинули замок, пусть живут пока, во всяком случае, дом не будет стоять пустым. Все-таки герцог - ее кузен, и если не владеть замком, то, по крайней мере, пожить там он имеет полное право. А старые вязы в парке Кобурга, заваленные снегом, покачиваются и стонут теперь под ветром так же, как эти арденнские сосны за стеной сторожки.
Она сказала Гейдриху: "Я спала сладко, как в детстве". На самом деле она спала так же, как сейчас, - очень чутко, тревожно. Конечно, она почувствовала, когда он поднял ее на руки, почувствовала, как нес, как осторожно укладывал на постель и поцеловал спящую.
Он поцеловал ее спящую, она знала это, но не дала понять, что знает, чтоб не смущать, чтоб не было повода думать, что можно пойти дальше.
Он поцеловал ее с нежностью, потом еще раз, сильнее. Не размыкая век, она подняла руку и положила ему на плечо - жесткая ткань мундира коснулась ладони. Она обвила его шею. В ответ крепкие мужские руки сжали ее, приподнимая, и это было уже не во сне.
Маренн открыла глаза. Фриц Раух прижимал ее к себе, губы почти касались ее лица. Мгновение он смотрел, потом приник к устам сильным, жадным поцелуем. Рядом завозился Айстофель, отряхиваясь после сна. Она пыталась оттолкнуть Фрица, но потом бессильно опустилась на лежанку. Она позволила ему целовать и обнимать себя со всей страстью, которая в нем клокотала. И отвечала на его поцелуи. Молча, не произнося ни слова. Она понимала, надо сказать: "Нет", надо сейчас же остановиться, но как-то не получалось. Айстофель взволнованно зачесался. Раух с силой сжал ее бедра, словно желая втиснуть ее в себя. Она в полной мере ощутила весь жар страсти, которая обуревала его. Ее точно пронзило раскаленным прутом, насквозь.
Тихо звякнув, расстегнулись пуговицы на кителе, затем и на рубашке. Он несколько мгновений смотрел на ее груди, выступающие из тонкого шелка бюстгальтера, потом, наклонившись, начал целовать их. Остановить она не могла. Не то что его - себя. В последней отчаянной попытке предотвратить неотвратимое она уперлась руками ему в плечи, отстранилась, хотя все внутри нее протестовало и желало обратного. Между щелями в досках, которыми было заколочено окно, брезжил серый свет. Вдали нарастал какой-то гул. Маренн прислушалась.
- Фриц, что это?
Он с неохотой оторвался от ее груди, подняв голову. Его зрачки были расширены, черны от эмоций.
- Что? Где? Все еще спят, - голос прозвучал хрипло.
- Мне кажется, это моторы, - она взглянула на него и провела рукой по спутанным светлым волосам. - Не один, не два, много.
Он приподнялся, не выпуская ее из объятий, тоже вслушался. Через мгновение лицо его изменилось.
- Черт, "шерманы". Проспали. Отто был прав, какие праздники. Расслабились. Собирайся.
Он вскочил, поправив обмундирование, поднял упавшую фуражку. Несколько секунд неотрывно смотрел на Маренн, потом, сжав ее в объятиях, крепко поцеловал.
- Выходи на поляну, - сказал негромко. - Сейчас начнется. Айстофель, пошли, - позвал пса.
Маренн быстро застегнулась. Затянула ремень, проверила оружие в кобуре. Схватила плащ и выбежала вслед за Фрицем. В сторожке уже никого не было. Фриц ждал ее у порога, взял за руку.
"Шерманов" уже не было слышно. Их перекрыл гул немецкой техники - танки и БТРы разъезжались с поляны, спеша занять боевые позиции. Суетились люди. Слышались громкие крики команд.
- Они еще в получасе отсюда, - Маренн услышала голос Пайпера. - Рано утром далеко слышно. Так что успеем. Нормально.
Пайпер стоял у своего БТРа и разговаривал по рации. Рядом они увидели Скорцени.
- Идем, - Раух направился к нему. За ним весело побежал Айстофель.
Но Маренн не торопилась, она высвободила руку.
- Иди, я сейчас. Хочу узнать о раненых, - и подошла к главному хирургу "Лейбштандарта", прикомандированному на время операции к группе Пайпера.
Она слышала, как Фриц, подойдя, спросил:
- Американцы?
- Что, рано? - глаза Скорцени зло блеснули. - Могли бы и попозже, чтобы ты успел вволю повеселиться с госпожой докторшей?
- С кем? - Фриц пожал плечами. - Если речь идет о Маренн, я думал, она твоя жена.
- Я тоже думал, что ты так думаешь.
- Я говорил тебе, что, если она захочет, я не смогу отказаться.
- Она захотела? - Отто взглянул ему прямо в лицо.
Раух промолчал. Но взгляда не отвел. Вопрос повис без ответа.
- Она захотела, и десять лет дружбы - вон, - Отто ответил сам. - Я знаю, всех тянет к ней, как пчел на мед. Здесь - любой готов, только помани. Но ты меня удивил, Фриц. Второй после Шелленберга. От него я тоже не ожидал, что он способен на такое. Вплоть до развода, рискуя сломать карьеру.
- Я только могу повторить, что готов отправиться на Восточный фронт. Простым солдатом, - холодно ответил Раух.
- Вот-вот. И он тоже, я думаю. Прямо из своего кабинета на Беркаерштрассе.
Маренн не хотела никаких объяснений, но Скорцени сам нашел ее. Группа выходила с поляны, когда она почувствовала, как он положил ей руку на плечо и резко повернул к себе. Лицо его было серым от ярости, которая его переполняла.
- Чего ты хочешь? Я не понимаю, чего ты хочешь. Чего тебе не хватает? Видно, мне никогда этого понять. Ты как вода, ускользаешь между пальцами. После того, как мы вернемся в Берлин…
Рука Скорцени сильно сжала ее плечо.
- Не надо. Не надо ничего делать.
- Ты хочешь, чтобы я терпел, глядя, что он вытворяет прямо у меня под носом? Этого не будет, Маренн. Я многое изменил в своей жизни, чтобы ты оставалась со мной. Я отказался от многих привычек, которые тебе не нравились. Я на многое закрывал глаза. На то, что происходит у тебя с Вальтером в Гедесберге, в том числе. Но делать вид, что не вижу, как ты отдаешься моему собственному адъютанту, - этого ты не добьешься. Не говоря о нашей дружбе - с ней покончено. Он адъютант и больше никто. Я говорю о нас, о тебе и о себе тоже.
- С этим тоже покончено? - она сбросила его руку и отступила на шаг.
- Если все происходит так, как происходит, - то да. С меня достаточно Шелленберга. Раух - это чересчур. Да и как ты себе все это представляешь? Кстати, я догадываюсь, в чем дело. Ты думаешь, ты у него единственная, он будет любить только тебя и никогда ни на кого не променяет? В этом главная причина. Все идет из юности. У этого английского художника, отца Штефана, ты была не одна, он параллельно с тобой встречался с Шанель и еще с дюжиной дам. Ты не простила его, несмотря ни на что. То же самое тот француз, из-за которого ты оказалась в Германии, он тоже делил твою любовь с девушкой, на которой женился, когда ты уехала. У Шелленберга, как ни крути, все-таки есть Ильзе. И пока Клаус не вырастет, он никуда от нее не денется. Любит - не любит, но она будет вокруг него вертеться и тянуть с него деньги, это раздражает. Насчет меня - у тебя и вовсе длинный список, даже перечислять скучно. Начиная с Анны фон Блюхер и так далее. А вот Раух - ты для него богиня, ты для него все, ты для него одна. Это верно, у него нет постоянной любовницы, и сколько я его знаю, он ни в кого не был влюблен всерьез. Ни с кем не встречался долго. Так, случайные подруги, имена которых он вряд ли помнит. Наверное, он ждал тебя. Но если так, что ты медлила все эти годы? Ты дотянула, дальше некуда, большевики уже в Польше, до Берлина рукой подать. Боялась, что я тебя не отпущу? Да делай что хочешь! Не пострадает Джилл, а Штефану теперь и вовсе все равно. Можешь начинать прямо сейчас. Впрочем, ты уже начала, не дожидаясь моего разрешения. Но если так, Маренн, я только руководитель группы, остальное - все.
- Все так все. Если я для него единственная, а для остальных - одна из прочих, то почему я должна сказать "нет"?
- Неужели ты думала, я буду терпеть? - его глаза сузились.
- Неужели ты думал, я буду оправдываться?
- Фрау Сэтерлэнд, - их разговор прервал хирург "Лейбштандарта". - Я распорядился, чтобы тяжелораненых эвакуировали в тыл. И уже отобрал тех, кому это необходимо в первую очередь. Вы посмотрите?
- Да, я иду. Прошу прощения, господин оберштурмбаннфюрер, - она пошла за врачом.
Зарычал БТР. Сзади она услышала голос Пайпера.
- Вообрази, Отто. Они навели понтон у Пети-Спа. И загнали на него с ходу САУ Ягдпанцер IV/70, тяжелую технику. Мост рухнул. Американцы же заметили и теперь открыли артиллерийский огонь.
- И где они застряли?
- Основные силы "Лейбштандарта" стоят между Труа-Пон и Ванном. Когда они смогут переправиться - это вопрос.
- А что у нас?
- Янки наступают. Хорошо отдохнули ночью, подкрепились яичницей с беконом, - Пайпер рассмеялся. - Уже произошло несколько стычек, так, постреляли, для разминки. Но сейчас пойдут основные силы.
Действительно, на холмах часто били автоматы и пулеметы. Так продолжалось минут десять, потом все стихло. Осмотрев раненых и убедившись, что всех тяжелых действительно отправили в тыл, благо мост у Ставелота до сих пор удерживался группой Зандига, Маренн вернулась на позиции. Ее поразила тишина - было слышно, как стучит дятел в соснах и перелетают, шурша крыльями, птицы.
Раух смотрел в бинокль в лощину, откуда должны были появиться американцы. Она подошла. Он повернул голову, его взгляд потеплел. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Потом она спросила:
- У тебя в Берлине есть кто-то, кто тебе близок? Или не в Берлине?
Он пожал плечами.
- Почему ты спрашиваешь? У меня давно никого нет. Родители умерли. Я один с четырнадцати лет. Только квартирная хозяйка весьма расположена ко мне. Она очень пожилая дама, ей почти восемьдесят. Баронесса фон Фишбах. Истинная аристократка, хотя и не очень богатая. Она относится ко мне как к сыну, очень заботится, я ей признателен за это.
- Я не это имела в виду, - она покачала головой.
- Ты о женщине? - он усмехнулся. - Нет, меня в Берлине никто не ждет. Во всяком случае, с того самого дня, как я увидел тебя, еще тогда, в лагере, шесть лет назад. Я полюбил тебя тогда, но понял это сам не сразу. Даже и не знаю, как это получилось. Но ты необыкновенная, в тебя невозможно не влюбиться.
- Я даже не замечала.
- Я видел и старался, чтобы не замечала. Но я был все время рядом с Отто. Часто о тебе думал. Мне все нравилось. Все.
- Он сказал, ты больше ему не друг.
- Я знаю это, - Раух грустно кивнул. - Но скоро всем нам придется поставить на карту собственную жизнь, и, скорее всего, с ней расстаться, так что играть в прятки бессмысленно. Я решил, что ты должна знать. Что с этим делать - зависит от тебя.
Она видела, что он хочет ее поцеловать, но сдерживает себя. В небольшом окопе они были вдвоем. Слегка потянув за ремень портупеи, она привлекла его к себе, он приник к ее губам, обнимая за талию.
Земля тяжело дрогнула. Птицы испуганно взметнулись с сосен. Последовал один взрыв, потом еще и еще. Удушливая гарь наполнила окопы. Потом взрывы переместились вглубь, за позиции. Впереди приглушенно взревели моторы.
Сверху крикнули.
- Господин гауптштурмфюрер, вас вызывает оберштурмбаннфюрер!
Раух взял автомат, лежавший на бруствере.
- Я должен идти. Возвращайся в госпиталь.
- Да, сейчас уйду.
Он наклонился и, еще раз поцеловав ее, убежал.
Вслед за ним Маренн тоже поднялась на поверхность. Снова пошел снег, причем сразу повалил густо. Набежали тучи, стало темно. В снегопаде со всех сторон загремела суматошная стрельба. Автоматная очередь полоснула шагах в двадцати от Маренн, но она не видела, кто это. По звуку она определила, это немецкий автомат. Но вслед за ним, тут же - застучала американская винтовка М1. Маренн плашмя упала в снег.
"Неужели прорвались? Как? Откуда?" - мелькнула тревожная мысль.
Она поползла по грудам обледенелого кирпича. Куда - сориентироваться было трудно. Позади, там, где она только что лежала, треснул взрыв гранаты, и пули хлестанули над землей.
Маренн ползла все быстрее и быстрее, наткнулась на какую-то стенку, обогнула ее и свалилась в узкую расщелину.
Рядом громыхали танки - американские танки. Один из них двигался прямо на нее. За ним бежали американские пехотинцы, они кричали, стреляли. Маренн прижалась к стене и замерла. Танк прогромыхал, удаляясь, за ним исчезли и черные силуэты "джи ай". Стрельба гремела уже где-то позади. Раз американцы здесь, положение создалось серьезное - Маренн четко понимала это. Кроме того, пожалуй впервые за эту войну, да даже за две войны, она в сложной обстановке боя осталась совсем одна, с офицерским маузером, который только годится для самообороны, и то ненадолго, или, в крайнем случае, - застрелиться.
Страха она не испытывала, разве что растерянность. Маренн хотела выбраться из расщелины, но совсем рядом опять загомонили американцы. Она вытащила пистолет из кобуры и притаилась.
Откуда-то издалека открыла огонь немецкая артиллерия. Один "шерман" вспыхнул прямо рядом с ней. Маренн увидела, как второй танк развернулся и двинулся к расщелине, в которой она находилось. Это было похоже на конец. Она уже не думала, как скажут Джилл, кто ей поможет. В голове вдруг стало совершенно пусто. И не страха, не паники, просто неотвратимая очевидность происходящего. Ствол пушки чернел перед ней темным кружком. Маренн вдавилась в расщелину и закрыла глаза. Через мгновение раздался взрыв - ударил снаряд с немецкой стороны. Маренн засыпало комьями стылой, заледеневшей земли. Она приподнялась, вглядываясь, - черная громада "шермана" уползала. Пламя пожирало подбитый танк. Впереди она услышала знакомое:
- Огонь!
Маренн выбралась из расщелины. Со всех сторон трещали выстрелы. Теперь уже - никакого одиночества. Впереди в окопах она видела поблескивающие шлемы с зигзагами SS, слышала команды, различала родной, знакомый говор "шмайсеров". Она добралась до хода сообщения, вбежала в окоп и… тут же натолкнулась на Рауха. Он схватил ее в охапку, прижимая к себе.
- Я иду за тобой, куда ты пропала?
- Они прорвались? - подняв голову, она взглянула ему в лицо.
- Прорвались с ходу, - он смотрел ей в глаза, - но их вернули на место.
- Что, живы? Оберштурмбаннфюрер спрашивает, нашлась ли фрау, - к ним подбежал Крамер. - Все в порядке?
- Да, Ханс, вроде цела, - Маренн кивнула. - Передайте оберштурмбаннфюреру мою благодарность.
- Он приказал привести вас на его командный пункт, чтобы вы оставались при нем, - сообщил Крамер. - Во избежание всякого рода недоразумений.
- Нет, если возможно, я останусь со своими.
Она взглянула на Рауха, ища у него поддержки.
- Она останется с нами, Ханс, мы проследим, - он сказал то, что она и ждала.
- Ну, смотрите, - помощник Пайпера недоверчиво усмехнулся. - Я доложу оберштурмбаннфюреру.
Он побежал обратно по окопу, пригибаясь под выстрелами. Маренн взглянула вниз - в лощине, недалеко от первой траншеи, мелькали силуэты американцев. Их было человек двадцать, может и больше. Рядом застрочили "шмайсеры", американцы стали отвечать.
- Пригнись! Пригнись! - Раух наклонил голову Маренн, прижав ее к брустверу. - Идем.
И, схватив за руку, потащил с собой по окопу. Над головой чиркали пули. Рядом с Маренн солдат размахнулся и бросил две гранаты, послышались взрывы, за ними - стоны. На наблюдательном пункте, где стоял Скорцени, было горячо - прямо на него бежало с полсотни американцев. Их встретили дружным автоматным огнем, первая шеренга рухнула, как исчезла, растаяв в снежной пыли. Раух втолкнул Маренн в окоп. Скорцени даже не повернул голову, когда она появилась. Где-то недалеко взревел танк и темной громадой стал наползать, изрыгая пламя.
- Стой здесь, - Раух оставил Маренн и, схватив автомат, приник к брустверу.