За первым танком появился второй. Залаяла артиллерия, снаряды чиркали по броне танка, выбивая искры, чертили огненные зигзаги в воздухе. Танк приблизился к окопу.
- Приготовить гранаты, - скомандовал Скорцени.
Но снова ударил снаряд, и над танком взметнулся столб пламени. Но вместо одного "шермана" из снежной круговерти появилось еще три. За ними шли американские солдаты. Автоматный огонь заставил всех их лечь. Еще один танк приблизился. Раух бросил гранату, потом еще одну.
- Приказ отходить к мосту, - передал связист, - сконцентрироваться восточнее Зальма.
- Уходим, - спокойно скомандовал Скорцени. - Без лишнего шума, в стычки не ввязываться.
Он прошел мимо Маренн, как будто вместо нее была только земля на краю окопа - и больше ничего. Холодное презрение - разве она заслужила? Ей больше всего сейчас хотелось оказаться в госпитале "Лейбштандарта" вместе с тяжелоранеными, куда ей предлагали отправиться утром, или хотя бы на командном пункте Пайпера. Только не здесь. Только бы его не видеть.
- Скорее, скорее, фрау, - Цилле подхватил ее под руку. - Тут носа не высунешь через пару минут.
Они пробирались перелесками, то и дело застывая в снегу под пересвистами пуль. Пайпер постоянно был на связи и координировал их отход. В присутствии Скорцени Раух больше не обращался к Маренн, ей приходилось рассчитывать на себя и на Цилле, он следил, чтобы она не отставала. Приблизившись к шоссе, остановились. На востоке в бледно-сером небе синели верхушки гор. Они заслоняли горизонт. И в горах, и там, куда, извиваясь, уходило шоссе, мерцали бледные вспышки.
- Они атакуют по всему фронту, спохватились, - серьезно заметил Скорцени. - Что у Пайпера? - обратился он к связисту.
- Фрау, глоток горячего кофе, - Цилле протянул ей термос. - Вам тяжелее всех.
- Благодарю, Йорген, - она кивнула и, стянув мокрую перчатку, отпила горьковатый напиток. - Признаюсь, глубокий снег я любила только в детстве.
Да, усталость была нешуточной, хотелось лечь прямо в снег и тут, прямо у дороги заснуть, ни о чем не думая. "Что бы делала Джилл на моем месте, - мелькнула мысль. - Если даже я готова расплакаться от отчаяния, как будто мне пять лет".
- Нам на помощь по понтону переправился 1-й моторизованный полк СС, - доложил связист. - Приказано перекрыть шоссе "Е", чтобы не допустить к мосту через Амблев танки противника, а также его десантников.
- Шоссе "Е" перед нами, - Скорцени взглянул на карту. - Здесь и займем оборону. Раух, - он впервые за весь этот день обратился к адъютанту. - Распорядитесь.
- Слушаюсь.
- Фрау доктор, перевяжите, - к Маренн подошел один из подрывников.
Вся левая щека и подбородок у него были залиты кровью.
- Еще там, на высоте, ранило.
- Почему сразу не обратились? - упрекнула она.
- Не до перевязок, - ротенфюрер явно смутился. - Если бы не ушли сразу, нас вообще могли бы отрезать от остальных.
- Господин оберштурмбаннфюрер, впереди танки, - доложил Цилле.
- Мы вовремя, - кивнул Скорцени. - Приготовиться к бою.
Действительно, из-за поворота показались "шерманы", штук десять, на броне - десантники в белом камуфляже.
- Подпустить, не стрелять, - приказал Скорцени.
Головной танк был уже близко. Позади него шлейфом расстилался черный дым. Ударили первые автоматные очереди. С брони комьями посыпались десантники. С немецких позиций разом открыли огонь. Пули защелками по деревьям, по камням и, взвизгивая, рикошетом взмывали в небо.
- Мины установили? Успели? - спросил Скорцени Цилле.
- Так точно, господин оберштурмбаннфюрер, - ответил тот. - Все, что остались.
Углубления между камней надежно укрывали от пуль. Маренн видела небольшую опушку перед шоссе и бледные вспышки выстрелов. Из-за гор неожиданно брызнули лучи солнца, снег вокруг заискрился алмазной россыпью. "Не хотелось бы погибнуть в такую чудную погоду", - с грустной иронией подумала она. Из-за леса рявкнула американская артиллерия. Черные клубы дыма и пыли взметнулись перед скалами, которые огибало шоссе. Вторая серия взрывов громыхнула где-то в горах. Снова заурчали моторы - теперь их звук доносился из леса.
- Никак не меньше двух десятков, - предположил Цилле.
- Ущелье загородить! - приказал Скорцени.
- Слушаюсь.
Цилле и его подрывники быстро связали восемь гранат. Гауптштурмфюрер на всякий случай разогнул усики. К кольцу одной из гранат прицепили провод. Двое помощников Цилле поползли вперед, их прикрывали огнем. Выбрав замшелый валун, подернутый инеем, подложили под него связку гранат и со всех сторон навалили груду камней. Быстро завершив работу, отползли и притаились в небольшом углублении. Цилле рванул провод. Земля вздрогнула. В серой пыли померкло солнце. Маренн взглянула вперед - груда щебня и обломков выглядела довольно внушительно, но для танков она серьезной преграды не представляла. Подрывники подтаскивали еще камни. Вокруг полыхали взрывы. Дым и серая пыль пропитали воздух. В горле першило, на зубах хрустело.
- Двинулись! - сообщил Раух, глядя в бинокль.
Головной танк пополз вперед, за ним - остальные. От них до позиций, занятой группой Скорцени, оставалось не более трехсот метров. Конечно, некоторые подорвутся на минах, но все равно - их много.
- Гранаты - по шесть штук в связке! - скомандовал Скорцени.
Цилле метнулся к своим людям. Стонущий рев моторов задавил все звуки. Танки надвигались, пушки изрыгали пламя. Стреляя, перебежками за танками следовали десантники. Вскоре послышались взрывы - головной танк завертелся на месте, подорвавшись на мине. Остальные приостановились, начали обходить. Один "шерман" вырвался вперед и устремился в ущелье. Маренн видела, как подрывник Цилле - тот самый, которому она только что сделала перевязку, - выполз вперед, на край обрыва. Наклонился, швырнул связку гранат вниз и отпрянул за камень. Взрыва слышно не было. Солдат приподнялся, бросил вторую. Упругая волна горячего воздуха накрыла всех. Солдат отползал назад. Хватая воздух пересохшими губами, он осматривался вокруг, Маренн поняла, что он оглушен. Его втащили за большой валун. Маренн взяла флягу со шнапсом.
- Глотните.
Он с благодарностью кивнул. Отпив, отстранил флягу, передохнул, спросил хриплым голосом:
- Как танки?
- Шесть штук подбили, горят, - сообщила Маренн.
Она выглянула из-за камня. Невооруженным глазом было видно, что танки отползают, чтобы подготовиться к новой атаке. Между ними мелькали десантники в камуфляже. Из-за леса, не умолкая, доносились орудийные залпы. Над ущельем поднимались столбы буро-сизого дыма и таяли в безоблачном небе. Шоссе не было видно - так его заволокло дымом.
К вечеру их сменил батальон первого моторизованного полка СС, переправившийся через Амблев. Отбив еще четыре атаки "шерманов", группа Скорцени, изрядно потрепанная, отошла к Ставелоту.
Остановились в предместье, где было довольно тихо, в одном из домов, принадлежащем выходцам из Германии. Их встретили радушно, предложили ночлег и горячий ужин. Что-то невероятное - какая-то отчаянная мечта, сбывшаяся случайно. Маренн получила возможность принять теплую ванну, сменить одежду. Ей уступили одну из комнат на втором этаже, где ее ждала мягкая постель, застеленная атласным покрывалом. Она накупалась вволю и, завернувшись в широкое махровое полотенце, улеглась на кровать. В дверь постучали. Она почему-то подумала, что это Раух. Накинула на себя покрывало.
- Войдите.
Дверь открылась. На пороге появилась хозяйка дома, еще не старая дама, весьма привлекательная, аккуратно причесанная, одетая тщательно, даже изысканно - с украшениями и прочими деталями, которые всегда выдают стиль. В руках она держала поднос.
- Прошу прощения, фрау, - проговорила она. - Я принесла кофе. Хочу предложить вам, если позволите, конфитюр и сыр с лесными орехами. Нашего собственного изготовления.
- Благодарю, - Маренн искренне улыбнулась. - Не откажусь попробовать.
Хозяйка прошла в комнату, поставила поднос на столик около кровати.
- Аделаида, - представилась она. - Аделаида Гроссман. В девичестве фон Курц.
"Ах, вот в чем дело, - подумала Маренн. - Сразу заметно благородное происхождение".
- А вы, я слышала, доктор? - фрау Гроссман взглянула на Маренн с явным любопытством.
- Да, я хирург, - ответила она.
- Это впечатляет, - хозяйка всплеснула руками. - Мужественная профессия, мужская профессия. Одна среди мужчин, - она понимающе улыбнулась. - Я обратила внимание, - фрау Гроссман перешла на полушепот. - Все офицеры как на подбор. Сразу видна наша германская кровь. Здесь стояли эти американцы. Увальни. Грязнули. Я их даже на порог не пустила. Слава богу, они и не лезли, сразу поняли, с кем имеют дело. Признаюсь, я даже вам немного завидую. Такой красивый мундир, - она кивнула на китель Маренн, который висел на спинке кресла. - Такие красивые мужчины вокруг, и все храбрецы, я не сомневаюсь. Надо же, хирург! - она покачала головой. - Ой-ой. Вы режете, достаете осколки, море крови, страдания? И все это на поле боя. О, мадонна, - она сложила руки. - И это с такими хрупкими руками, с такой внешностью киноактрисы. С такой фигурой. Я обратила внимание, - она подошла поближе, - у вас очень красивая фигура, фрау. Такие стройные ноги, - простите мою бестактность, - тонкая талия, красивая, высокая грудь, это даже заметно в мундире, под ремнями. А волосы! Я чуть не ахнула. Просто невероятно. Всю жизнь мечтала иметь что-то подобное, даже упражнения делала, - призналась она смущенно, - но сами видите, ничего особенного, все так заурядно. А таких, как вы, я видела только в кино. Вы меня просто покорили, И не только меня, я полагаю, это закономерно, - она как-то заговорщицки подмигнула. - Вы молодая…
- Я не такая уж молодая, - Маренн хотелось как можно скорее прекратить эти излияния восторга. - Я была здесь, в Арденнах, еще в четырнадцатом году, в санитарном отряде.
- О, четырнадцатый год! - на лбу хозяйки залегла трагическая складка. - Весной мой первый муж, барон фон Матцан, разбился на скачках. Потом началась вся эта ужасная война. В конце года мы познакомились с Вилли. Он служил в кайзеровской армии. Дослужился до майора. Сами мы из Аахена. И хотя обосновались здесь, тогда это была немецкая территория, а теперь оказались как бы на бельгийской. Но мы все равно немцы. И никого другого знать не желаем. Правда, теперь мне все приходится делать самой, все решать, - в ее голосе послышались жалобные нотки. - Вилли мой нынче уже ни на что не годен. Ну совершенно ни на что, - добавила она многозначительно. - Не то что этот ваш гауптштурмфюрер. Впрочем, любой из них, я полагаю.
- Какой гауптштурмфюрер? - Маренн насторожилась.
- Гауптштурмфюрер Раух, кажется, - ответила хозяйка. - Это он обратился ко мне, чтобы вам отвели отдельную комнату и приготовили ванну. Я не разбираюсь в чинах, но хорошо разбираюсь в мужчинах, фрау. Очень красивый молодой человек, гладко выбрит, и этот парфюм. Это очень, очень аристократично. И о вас он очень заботится. Я заметила.
- Гауптштурмфюрер Раух адъютант командира отряда, - произнесла Маренн сдержанно. - Ему положено заботиться о всех.
- Ну, конечно, о всех, - фрау Аделаида снова как-то двусмысленно улыбнулась. - Командир ваш тоже хорош. Но он явно не в духе. Хотя вежлив, этого не отнимешь.
Маренн опустила голову. Она понимала намеки хозяйки, но ей не хотелось обсуждать ни собственные женские прелести, ни мужские достоинства гауптштурмфюрера.
- Вы, должно быть, устали, простите меня, - фрау Аделаида сообразила, что разговорилась излишне. - Пейте кофе.
Она направилась к дверям.
- Простите, не могли бы вы… - Маренн остановила ее.
- Да, я слушаю, - хозяйка повернулась, глядя на нее с любопытством.
- Не могли бы вы попросить гауптштурмфюрера Рауха подняться ко мне. Он должен быть внизу.
"Зачем? Зачем?" - спросила себя Маренн.
- О да, конечно, - улыбка, скользнувшая по губам фрау Аделаиды, как бы свидетельствовала - "я так и думала". Но от дальнейших комментариев она воздержалась, сообразив, что Маренн это не нравится.
- Я обязательно передам вашу просьбу гауптштурмфюреру, - пообещала она и вышла.
Дверь тихонько закрылась. Маренн сбросила покрывало, сдернула полотенце и начала одеваться.
"Вот болтушка, - думала о фрау Аделаиде. - Она мне завидует. Конечно, есть чему позавидовать. Особенно, когда надвигается танк, а у тебя только пистолет в кобуре. Вот только руки у меня не хрупкие. Тонкие, но не хрупкие. Очень сильные. Иначе какой из меня хирург? Но она вправе этого не знать".
Хозяйка снова заглянула. В ее взгляде мелькнуло недоумение.
"Она удивилась, что я оделась, - догадалась Маренн. - Она думала, я буду ждать его голой. Дама с фантазией, ничего не скажешь".
- Я ему сказала, - сообщила фрау Аделаида. - Он придет. Правда, красивый молодой человек, фрау, - снова похвалила она Рауха. - Только очень усталый. По-моему, он засыпает на ходу. Но рядом с вами он живо проснется, уж я-то знаю, - она снова как-то заговорщицки улыбнулась и исчезла.
"И откуда она все знает, - подумала Маренн, застегивая китель перед зеркалом. - Видно, в молодости имела большой опыт. Да и сейчас не отказалась бы. Возможно, и соблазнит кого-нибудь, когда муж захрапит, коли уж он так ни на что и не годен, как она выразилась. У нее просто зуд какой-то. Заскучала здесь, в Ставелоте. Американцы ее не вдохновили. Еще бы - деревня по сравнению с "Лейбштандартом". Подумаешь, какие-то фермеры или маклеры. Не та фактура, не тот размах. Да и культура - не та. А дама, сразу видно, со вкусом к жизни и всем ее удовольствиям".
Она закурила. Подошла к окну - падал снег, было тихо. Только изредка внизу слышались мужские голоса. Солдаты и офицеры выходили на двор, возвращались в дом. Кто-то еще возился с машинами, готовя их к завтрашнему дню.
В дверь снова постучали. На этот раз она сразу поняла - Раух. Она повернулась.
- Входи.
Он перешагнул порог. Как и говорила фрау Аделаида - высокий, красивый, в свежайшей рубашке и в аромате парфюма от Хьюго Босса.
- Мне сказала хозяйка, что ты звала меня, - проговорил он сдержанно, даже холодно.
- Да, это так.
- Я слушаю.
- Ты слушаешь? - она покачала головой, улыбнувшись. Положила сигарету в пепельницу.
Потом подошла к нему почти вплотную, сама расстегнула пуговицы на своем кителе - сквозь светлую рубашку просвечивало тонкое кружево белья на выступающей груди.
Раух опустил глаза. Его лицо, осунувшееся, бледное, стало еще белее - до синевы.
- Нет, Маренн, я не могу, - через мгновение произнес он.
- Но ты же сам хотел этого, накануне.
- Это виски, прости меня, - он не поднимал на нее глаз. - Я не должен был этого допускать.
- Я тоже. Это шампанское, наверное. "Ля гранд дам". Но ты допустил, и я допустила. Ты хочешь этого, - она положила руку ему на плечо. - И я хочу. Если так - давай сделаем. Пока есть время. И постель, - она показала на разобранную кровать.
- Но, Маренн, - он вскинул голову, она увидела, как он взволнован.
- Не думай ни о чем, - она прикоснулась пальцами к его щеке, неотрывно глядя в глаза. - Он сказал, между нами все. Все так все.
- Нет, нет, Маренн, - Раух вздохнул, покачав головой. - Он просто ревнует. Это сгоряча. Он мне по-прежнему друг. И ты для него значишь столь же много, как и прежде. Не нужно, Маренн. Ты будешь жалеть об этом.
- Я не жалела даже тогда, когда мне было шестнадцать лет и я знала, что меня сватают за английского принца. Раз и навсегда лишилась возможности стать королевой, выбрав пусть не бедного, но простого художника. Чего ж мне жалеть теперь? - она отошла и села на кровать. - Теперь и вовсе жалеть нечего. К тому же американцы напирают так, что мы оба вполне даже можем не вернуться отсюда в Берлин. Ну а если и вернемся…
- Маренн…
- Ты хочешь, чтобы я сейчас пошла к нему?
- Нет. Но я не хочу, чтобы ты жалела.
- Я ни о чем не жалею, никогда. Просто делаю то, что считаю нужным. Пожалуйста, я прошу.
Она встала, подошла к нему, обняла за плечи.
- Мы тратим слова напрасно. Скоро наступит утро, Пайпер прикажет заводить машины.
По напряжению, исходившему от него, она видела: он готов сдаться. Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Дверь распахнулась. На пороге стоял Скорцени. Раух обернулся. Маренн отступила на шаг, застегивая китель. Отбросила назад еще влажные волосы. Взяла сигарету.
- Гауптштурмфюрер, спуститесь вниз. Я вас никуда не отпускал, - произнес Отто тоном, который не допускал возражений. - Это приказ.
- Слушаюсь, - щелкнув каблуками, Раух вышел.
Закрыв дверь, Скорцени подошел к Маренн.
- Что ты делаешь? Ты с ума сошла? Из-за чего? Из-за фрау Фегеляйн? Из-за Греты? Мне кажется, это какой-то бред.
Он обнял ее за талию.
- Не трогай меня, - она отошла.
- Даже так? - он помолчал. - Ты не любишь его, - продолжил через мгновение. - Меня ты не любишь, ладно, я к этому почти привык. Пустила в дом, и то хорошо. Семь лет препирательств по каждому пустяку и редкие минуты счастья. Шелленберга не любишь, тот тоже согласен, отступать уже некуда. Но не достаточно ли? Фриц тебя любит, я знаю. Но ты его - нет. И никогда не будешь любить. Зачем тогда давать надежду? А для тебя все - забава. Ты когда-то говорила, что Первая мировая война убила твою наивность. Но она убила в тебе сердце. Война тебя развратила, Маренн. Ты ничего не хочешь - ни покоя, ни уюта, ни любви, ни детей. Только твоя профессия и война, где всегда найдется кто-то, кто будет тобой восторгаться, падать к ногам. Но это твое дело. Зачем тебе еще одна жертва? Я даже не ревную, мне просто жаль. Я знаю, чем все это закончится. Тем же, чем закончилось у нас. Твоей изменой и равнодушием. Твоей изменой, - он повторил. - Не моей. Я был тебе верен. Ты не можешь этого отрицать. Как хочешь, Раух останется при мне всю ночь. Я найду для него поручение. Он мой адъютант и вынужден будет подчиниться. Я мог бы объясниться с ним, но он ничего о тебе. Он тебя идеализирует. Но ты не такова, как кажешься на первый взгляд.
- Да, - она слушала его, глядя через стекло, как падают снежинки. Сигарета дымилась между пальцами. - Но только скажи, пожалуйста, сколько раз в неделю ты посещаешь фрау Гретель Фегеляйн и чем вы с ней занимаетесь? Да, да, будь так добр, - она повернулась, ее зеленоватые глаза были почти черными от гнева, - и с какой стати ты считаешь, что я должна принимать это как должное? С какой стати? - она повторила очень жестко. - Только потому, что я доктор? Ты сам вызвал меня на этот разговор. Почему ты решил, что я проглочу эту интрижку? Ничего серьезного, так, легкий флирт… Только родился ребенок. Случайно.
- Это не мой ребенок.