* * *
События продолжали развиваться с пугающей быстротой. Придя на следующий день на работу, Дарья Рубцова была вызвана к начальству.
– Уважаемая Дарья Григорьевна, мы вынуждены сообщить вам, что подобная репутация несовместима с работой в нашем учреждении. Вы уволены.
– Но ведь ничего не доказано! Это наветы! Я ничего ни у кого не воровала!
– Сударыня, мы в этом не сомневаемся. Но постоянные вызовы в полицию, обыски, протоколы – извините, это не для нашего учреждения. Мы занимаемся совсем другим и не можем отвлекаться на подобное безобразие.
– Разве я у вас была плохим работником? – борясь с нахлынувшими слезами, спросила Даша.
– В этом отношении у нас к вам никаких претензий нет. Однако при сложившихся обстоятельствах мы не можем продолжать наше сотрудничество. До свидания, сударыня.
Выйдя на крыльцо, Даша ещё стояла некоторое время, не веря в реальность происходящего. Что происходит? Почему ей, невинному человеку, предъявляют чудовищные обвинения, которые, кстати, никто доказать не может, но на основании их ломается её жизнь?
Соседи после обыска перестали с ней здороваться. Она всякий раз пыталась проскользнуть мимо них, видя, что они откровенно заглядывают ей в лицо, ища ответы на свои вопросы. Люди, среди которых она выросла, которые знали её с детства, теперь считают её воровкой, и ни у кого нет даже тени сомнения в том, что это не так. Это было неприятно. Но что она могла сделать?
Состоялся неприятный разговор с Никитой. После обыска он решительно заявил, что данное происшествие расставило все точки над "i": он разрывает помолвку, потому что его невеста не может быть воровкой. Даже если это всего лишь предположение: слишком много случилось в последнее время совпадений, которые наводят на грустные размышления.
Даша лежала, свернувшись калачиком, на своей постели. Она не расстилала её, у неё не было сил даже на это. Было холодно, хотелось укрыться, но она не могла и руки протянуть за одеялом. Что делать, как дальше жить? После нелепых обвинений она потеряла работу, любимого человека, репутацию. Что ждёт её в будущем? Сможет ли она найти другую работу, если за ней тянется шлейф дурной славы? И возьмёт ли её теперь кто-нибудь замуж? Пожалуй, и на будущем поставлен крест.
…А может, это отец Никиты был против их союза, и это он создал такую ситуацию, чтобы очернить её в глазах жениха и заставить сына расстаться с мошенницей?..
* * *
Долго состояние неопределённости не могло продолжаться. Вскоре же Дарья Рубцова вновь была доставлена в полицию. Новое обвинение: ювелирных дел мастер был ограблен ночью в своей квартире. Угрожая пистолетами, его заставили выложить всё. Унесли всё ценное, что было в доме.
Старый ювелир плакал от досады, рассказывая, какие замечательные вещи были сделаны его руками и ушли в неизвестном направлении.
– Сейчас вам будет предъявлены пять барышень, – сказал ему Зарубин. – Возможно, вы опознаете свою обидчицу.
Даша сидела четвёртой в ряду. Ювелир Абрам Гомберг внимательно вглядывался в лицо каждой из них. Увидев Дашу, он радостно закричал:
– Вот она! – тыча пальцем ей в лицо, он обернулся к Зарубину и его помощникам. – Я узнал её, это она!
Даша уже ничего не понимала. Может, она сошла с ума и не помнит своих похождений? Может, она и правда по ночам грабит мирных граждан, а утром не может ничего вспомнить? Нет, надо твёрдо стоять на своём: она никого не грабила.
– Мадемуазель, где вы были сегодня ночью? – спросил полицмейстер.
– Дома спала.
– Кто может подтвердить сей факт?
– Да вы что! – вспыхнула Даша. – Я порядочная девушка! Я сплю одна!
– Простите, – отозвался Зарубин. – Я не хотел вас обидеть. Но тогда вам крайне трудно будет доказать вашу невиновность.
Она опустила голову. Что можно сказать, оказавшись в такой ситуации? Сегодня она уже не может рассчитывать на показания коллег по работе. Никита тоже не спасёт. Надеяться ей не на кого. Она уже потеряла всё, теперь осталось потерять свободу.
– Она и её подельники крутились вокруг моего дома, высматривали, вынюхивали, – заговорил ограбленный Гомберг. – Она давно на меня злоумышляла. Я сразу её узнал. – И едко спросил, обратившись к Даше: – Злоумышляла?
– Нет, – ответила она, – я вас впервые вижу.
– Злоумышляла! – жёстко констатировал Гомберг.
Полицмейстер и его подчинённые вышли в другой кабинет.
– Будем арестовывать? – спросил самый младший из них по стажу службы в полиции Антон Румянцев.
Зарубин покачал головой.
– Нет, – твёрдо ответил он. – Мне нужны сообщники. И сами украденные вещи. Где-то должен быть тайник, куда они прячут награбленное. Надо поймать их на месте преступления, вместе с другими пособниками. Кроме показаний пострадавших у нас ничего нет. А это только слова. Проведённый обыск показал, что всё не так просто в этом деле. Я уже и сам начинаю задумываться о том, что в этом деле что-то не так. Нет улик, нет пропавших ценностей. Любой грамотный адвокат убедит суд в том, что это либо сговор обвинителей, либо их ошибка. Фактов нет, улик нет. Наша задача их добыть. Вообщем, так, – решительно заявил он, – девицу отпускаем и устанавливаем над ней круглосуточный негласный надзор. Все контакты, с кем она общается, кто к ней ходит, куда она ходит – всё держать под контролем. Задание будет таково: подловить момент, когда они пойдут на дело, и накрыть их всех сразу на месте преступления. Тогда будут у нас и все члены банды, и похищенные драгоценности, и сам факт участия в ограблении она не сможет отрицать. Кстати, такие ограбления происходят не только в Херсоне, у меня стопка донесений в кабинете лежит, где говорится, что подобные злодеяния совершаются по всей губернии. Именно девица в штанах орудует во главе банды, обчищающей ювелиров. Думаю, и за пределами губернии они тоже наследили. Так что дело сверхсерьёзное, надо не спугнуть раньше времени злоумышленников.
– А если скроется? – спросил Денис Малышев.
– Вот потому и задание: держать её под неусыпным контролем, следовать за ней повсюду, чтобы не улизнула. А для того, чтобы усыпить бдительность, надо извиниться перед ней, признать несостоятельность обвинений и отпустить на все четыре стороны.
Зарубин вышел к Даше. Она всё так же сидела, опустив голову. Она ждала, что её арестуют. Она уже готова была дать им свои руки для наручников.
– Прошу прощения, мадемуазель, – сказал смущённо Зарубин. – Мы проанализировали ситуацию, посоветовались с адвокатом и поняли, что все обвинения в вашу сторону – чистая клевета. После проведённого у вас обыска мы поняли, что вы не можете быть причастны к грабежам. Во всяком случае, у нас нет оснований так считать. И прошу простить нас за эти недоразумения – вы же понимаете, мы не по своей воле задерживаем вас, это заявители клевещут на вас и мы обязаны проверить все их утверждения. А кроме голословных заявлений у них ничего против вас нет. Ещё раз приносим вам свои извинения, – повторил полицмейстер.
Даша подняла голову и непонимающе смотрела на него. Только что он говорил, что ей трудно будет доказать свою невиновность, а сейчас он просит прощения. Отчего так?
– Вы свободны, – сказал полицмейстер.
Даша не верила своим ушам.
– Вы меня отпускаете?! – изумлению её не было предела.
– Да, – равнодушно ответил полицейский чиновник и добавил: – попрошу очистить помещение, у нас ещё много других дел, не отвлекайте нас от главного, чем мы занимаемся: борьбой с преступностью в городе.
На нетвёрдых ногах Даша вышла из здания полиции. Она пришла домой, не раздеваясь, легла на кровать и лежала так всю ночь. Сон не шёл, ей не пришлось сомкнуть глаз. Вспоминала счастливое детство, родителей, свои девичьи мечты. То плакала от жалости к себе и от несправедливости бытия, то молилась, то шептала слова, обращённые к матери.
То, что её отпустили, её вовсе не радовало. За ней уже шла дурная слава. Соседи судачили, а газеты все, как одна, сообщали о серии ограблений ювелирных лавок. "Юг", "Южное утро", "Копейка", "Родной край", "Южная Русь", "Херсонские губернские ведомости", "Южный курьер", "Жизнь юга", "Вечерние новости", "Херсонский курьер" – эти и другие, всего почти полтора десятка херсонских газет регулярно информировали народ об ограблениях и расследовании. Сообщалось о некоей даме, которую опознали все потерпевшие, но её нельзя арестовать, так как против неё нет улик. В губернском городе Херсоне новости передаются быстро. Уже почти весь город знал, что этой дамой является она, Даша Рубцова, за что она и была изгнана с работы и, собственно, по этой причине и была разорвана её помолвка.
Когда за окном серым рассветом уже рождался новый день, Даша приняла решение. Она видела лишь один выход из ситуации: навсегда покинуть Херсон. Этот город принёс ей много боли. Пусть она, эта боль, здесь и останется, а она начнёт всё сначала, с чистого листа.
* * *
Даша приняла решение и сразу же стала готовиться к отъезду. Ей было куда ехать. От бабушки и дедушки ей остался в наследство домик в Алешках. Она давно там не была, они ещё с мамой ездили туда. Это был маленький городок на противоположной стороне Днепра. Дашина мама была родом оттуда. Отец её, Дашин дед, был там священником, а бабушка была очень грамотной женщиной, читала много книг, выписывала газеты и журналы из столицы и занималась с алешковской ребятнёй. Учила их читать, писать и считать. Их семья была очень уважаемой в городке. Вот туда Даша и поедет начинать жизнь заново.
Она перебирала вещи, готовясь к переезду. Что-то можно продать, что-то выкинуть. Даша не хотела ничего брать из нынешней своей неудавшейся жизни в новую. Свою одежду она складывала в мешки – завтра отдаст их в церковь, пусть раздадут беднякам. Но всё же были некоторые вещи, с которыми она не могла бы расстаться. Например, статуэточки, подаренные мамой. Или книги, которые ей папа дарил на день рождения и на окончание гимназии. Семейные фотографии – от этого тоже нельзя отречься, это тоже надо взять в свою новую жизнь. Постепенно гора нужных вещей росла. Даша собиралась уехать налегке, с одной сумочкой в руках, а получалось, что надо брать саквояж.
После обыска всё лежало не на своих местах, Даша тогда складывала всё не очень аккуратно – не до того было. Открыв одну шкатулку, она обнаружила пачку писем, перевязанных розовой ленточкой. Это были письма её бабушки Екатерины Степановны своей дочери, Дашиной маме. Даша никогда не читала этих писем. А мама часто перечитывала их. Когда мамы не стало, у Даши рука не поднялась их уничтожить, но и читать она их не стала. Так они и лежали, забытые всеми, в шкатулке Елены Афанасьевны, Дашиной мамы. А вот теперь надо что-то решить с ними: оставлять их здесь нельзя, чтоб кто-то чужой читал, с собой везти она их не хотела, чтоб ничего не везти в новую жизнь, а сжечь было жалко. Даша крутила в руках эти письма, понимая, что читать их не имеет права. Потом решила, что всё-таки имеет: ведь это письма её матери от её бабушки. Это два её самых близких человека, которых, к сожалению, уже давно нет рядом с ней. Сейчас, когда ей так трудно в жизни пришлось, когда ей так горько, можно открыть эти старые конверты. Она может как будто поговорить с ними. В конце концов, разве могут быть у матери и бабушки какие-то тайны, о которых она, их единственная дочка и внучка не имеет права знать?
Даша открыла первый конверт. Она увидела знакомый каллиграфический бабушкин почерк. Буквы были написаны чернильной ручкой с наклоном и нажимом – так, как она учила писать своих учеников – малышей из неимущих семей.
"Здравствуйте, мои дорогие дети, Леночка и Гришенька! Получила от вас письмо и заволновалась. Ты, доченька, зря тревожишься: не всегда дети рождаются так быстро. Ты ещё слишком молода, организм твой слаб, к тому же, ты в детстве много болела, тебе надо окрепнуть самой, а потом уже и о детках думать. Ты переживаешь, что вы три года в браке, а детей нет. Поверь мне, женщине, прожившей жизнь: три года – это почти ничего. Ваша семья слишком молода, всё придёт к вам, не волнуйтесь. Самое главное – береги своё здоровье.
У нас всё в порядке, я целый день занята с учениками, отец в церкви. Ждём вас в гости. Чаще приезжайте, а то мы скучаем. До свидания. Целуем, обнимаем, ваши мама и папа".
"Добрый день, дорогие наши деточки Леночка и Гришенька! Не могу оторваться от дел, а то бы давно приехала к вам. Доченька, береги своё здоровье, это сейчас главное. Не думай о ребёнке, твой организм сам знает, когда ему зачать ребёнка. Очевидно, он ещё не готов к этому. Да и я, глядя на тебя, думаю, что ты не сможешь выносить ребёнка. Тебе надо набраться сил, тогда у тебя будут здоровые малыши. Ты же не хочешь иметь больных, чахлых детей? Поэтому следи за здоровьем, а дети у тебя обязательно будут, но тогда, когда твой организм будет готов к этому. И не думай обо всяких глупостях, все мы женщины, все мы прошли через это. А Гриша пусть уделяет тебе больше внимания, чтобы ты не думала всё время об одном и том же. До свидания, целуем. Ваши папа и мама".
"Добрый день, мои любимые Леночка и Гришенька! Леночка, твоё последнее письмо меня пугает. Если ты так будешь себя настраивать, то дело кончится сумасшедшим домом. Ты у нас и у Гриши одна, поэтому держи себя в руках, береги себя хотя бы ради нас. Ты обязательно станешь матерью, просто ты спешишь получить всё и сразу. Ты очень рано вышла замуж и потому тебе кажется, что жизнь уходит. А, между прочим, твои подружки, с которыми ты вместе училась в гимназии, вот только теперь выходят замуж. И не переживают, что они чего-то не успели. Всё к тебе придёт и всё это будет вовремя, когда бы оно не пришло. Помни, что я всегда с тобой, всегда думаю о тебе и ты у меня единственная. До свидания. Обнимаю, целую, мама. Отец тоже передаёт большой привет".
"Вот, оказывается, как было, – подумала Даша. – Как долго они меня ждали! Зато как они, наверное, все радовались, когда я родилась".
"Здравствуйте, мои дорогие! Шлю вам свой материнский привет и пожелания спокойствия в вашей семье. Вчера я уехала от вас, а на душе неспокойно. Гриша, очень прошу, уделяй своей жене больше внимания, ты на работе весь день, а она сидит дома целыми днями одна, вот и лезут в голову всякие мысли. Леночка, помни, что ты мне обещала: не торопить события, принимать всё, что даёт Господь и не роптать. Я надеюсь на твоё благоразумие. Будь мудрой в этой жизни. До свидания, целуем, обнимаем, мама, папа".
"Здравствуй, Гриша! Твоё сообщение о том, что Леночка в клинике, повергло нас с отцом в ужас. В последнее время я сама боялась за её рассудок, но неужели её душевное состояние было таково, что её пришлось поместить в клинику для душевнобольных? Когда я приезжала, то видела, что у неё депрессия, что она думает только об одном – о будущем ребёнке, которого у неё всё нет, но разве это повод положить её в такую клинику? Или ты боялся за её жизнь? Неужели шло к тому, что она могла наложить на себя руки? Я понимаю, ты целый день на работе, но можно было отправить её к нам, мы бы за ней присмотрели, зачем же было закрывать её в том страшном месте? До свидания, пиши. С уважением, Екатерина Степановна и Афанасий Петрович".
"Здравствуй, Леночка! Очень рада, что ты уже дома, надеюсь, твоя депрессия прошла. Больше бывай на свежем воздухе, ходи в театр, по магазинам, читай книги, Заведи себе подруг, броди по городу с подругами – отвлекайся от своих четырёх стен. А то ты там совсем зачахнешь. С надеждой на твоё благоразумие – твои мама и папа. Привет Грише".
"Дорогие мои деточки Леночка и Гришенька! Ваше письмо меня очень обрадовало. Вы, наконец, сделали то, что давно пора было сделать. Я и сама хотела вам это порекомендовать, но побоялась вмешиваться в вашу жизнь и навязывать свои советы. Но вы молодцы, вы сами нашли рецепт от всех своих проблем. Надеюсь, ваша маленькая девочка, которую вы взяли из Николаевского приюта, принесёт покой в вашу семью и вернёт моей дочери смысл жизни. Мы с отцом уже готовим подарки для нашей маленькой внученьки, так что ждите нас в гости, приедем с ней знакомиться. Кстати, как вы её назовёте? До скорой встречи. Целуем вас всех троих, ваши мама, папа, бабушка и дедушка".
"Вот это номер! – растерялась Даша. – Оказывается, родители до меня брали из приюта какую-то девочку". Даша ничего об этом не знала. Где теперь эта девочка, что с ней случилось, почему родители никогда не рассказывали о ней?
"Здравствуйте, наши дорогие и любимые! Пишу под впечатлением поездки к вам. Мы в восторге от вашей девочки, она совсем крошка, но уже улыбалась нам, а особенно мне понравилось кормить её, у неё такой хороший аппетит, а щёчки, как яблочки. Думаю, вырастет внучка умницей и красавицей. И имя ей дали замечательное – Дашенька…"
Письмо выпало из рук Даши. Так это о ней идёт речь в письме! Это она, Даша, приёмный ребёнок в этой семье! Оказывается, её любимые мама и папа, бабушка и дедушка – все они неродные ей и она им неродная! Как же так? Ещё один удар – не слишком ли их много сыплется на неё в последнее время? Как выдержать ещё и это?