– Прости меня за всё, – плакал он. – Больше я тебя не пущу на манеж, больше не дам тебе рисковать жизнью. Только вернись ко мне! Не уходи! – просил он.
Сзади тихонько подошёл Лёня. Он обнял отца за плечи, стараясь поддержать его.
– Я погубил её, – плакал несчастный отец. – Зачем я взял её тогда? Если бы я не привёл её в цирк, ничего бы с ней не случилось, была бы она жива и здорова…
– Успокойся, – сказал Лёня. – Ты дал ей счастливое детство, которого она бы никогда не узнала. И не надо причитать над ней – она жива. Ничего с нашей Оленькой не случится, она молодая и здоровая, выживет.
– А какие могут быть последствия? Ведь я сам прошёл через это. Только бы выжила, только бы поправилась!
– Обязательно поправится, не рви сердце, – строго сказал сын отцу. – Иди, поспи, я посижу.
– Нет, – отказался Савелий Фомич. – Я буду рядом с ней. Вдруг она придёт в себя, позовёт меня…
* * *
Оля открыла тяжёлые веки. Она обвела глазами вокруг себя: не могла понять, где она и что с ней. Потом память стала ей возвращать недавние картины: она вспомнила, как её руки отпустили трапецию, как она летела вниз и не смогла сгруппироваться после крика с трибун.
– Пришла в себя! – услышала она голоса. Вокруг поднялась суета, она увидела отца и брата. Что с ней? Почему она лежит в постели и почему ей так неудобно?
Тут же послали за доктором. А Оля тем временем попыталась встать, но её попытки тут же были пресечены – отец и брат не дали ей этого сделать. Она уже поняла, что у неё правая нога в гипсе, а туловище в корсете.
– Я сорвалась с трапеции? – спросила она каким-то чужим, не своим голосом.
– Лежи, лежи, всё в порядке, – вместо ответа попытался успокоить её Савелий Фомич.
Пришёл доктор Прохор Алексеевич Иванов. Он тщательно осматривал пациентку, просил её пошевелить пальчиками на руках, на ногах, проверял её чувствительность.
– Вам несказанно повезло, – сказал он наконец. – Похоже, позвоночник в порядке. Но всё же надо побыть в корсете, могут быть нарушения – ушиб или трещины. Пока что одна лишь нога явно пострадала, но кости срастутся, это не страшно. Только бы всё срослось правильно! Но в любом случае, боюсь, что порекомендую вам больше не выходить в манеж.
– Это само собой, доктор, – ответил ему Савелий Фомич, – но пока не надо ей ничего говорить. Пусть сначала встанет на ноги.
– Пожалуй, вы правы, – согласился с ним Иванов. – Нам надо поставить вашу дочь на ноги.
Потянулись долгие дни болезни. Оля по настоянию врача не поднималась с постели. Иванов не так боялся за её повреждённую ногу, как за возможные последствия ушиба позвоночника, рёбер и внутренних органов. Падение с такой высоты могло сказаться спустя время. Даже сотрясение мозга могло отозваться через многие годы непредсказуемыми последствиями. Поэтому он тщательно проверял больную, заставляя с закрытыми глазами попасть пальцем в кончик носа. Его опасения подтверждались: гимнастка получила сотрясение мозга.
Особенно пришлось поволноваться, когда Оля затемпературила. Потом оказалось, что хворь принёс кто-то из посетителей, но поначалу доктор боялся, что причина в самом организме больной, что идёт какой-то внутренний воспалительный процесс, пытался обнаружить его. Отец и брат не отходили от постели, меняли примочки на воспалённом челе, время от времени проверяли температуру. Она не снижалась. Савелий Фомич попробовал уйти от реальности: пока сын был возле Оли, он промочил горло водочкой. Когда он вернулся повеселевший, Лёня сразу заметил это и понял причину.
– Папа, ты что? Ты же работаешь в воздухе! Тебе нельзя пить! Зачем ты это делаешь?
– Я больше не буду работать в воздухе сам и вам не позволю, – едва ворочая пьяным языком, ответил он.
– Что ты говоришь? Это же наш кусок хлеба, это наша профессия! – возмутился Лёня. – Мы больше ничего не умеем делать! Нам придётся идти на улицу просить милостыню!
– Мы больше не будем работать в воздухе, – расплакался пьяный Погорелов. – Я в молодости разбился, Оленька разбилась, больше я этого не допущу!
Молодой организм справился с болезнью. Оля стала поправляться, она чувствовала себя совсем хорошо, но врач не спешил снимать с неё гипс и корсет.
– Пока только покой и постельный режим, – упрямо твердил он в ответ на её просьбы разрешить ей вставать.
Преодолевая болезнь тела, Оля с ужасом понимала, что пришли психологические проблемы: она стала бояться высоты. Когда она закрывала глаза, пытаясь уснуть, ей представала картина: она находится под куполом цирка, внизу – переполненные зрителями трибуны. Ей надо делать акробатические трюки на высоте, а ей страшно. Преодолевая страх, она начинала свой номер и… срываясь с высоты, летела на жёсткий пол цирковой арены. Ощущая падение, она вздрагивала во сне и открывала глаза. С ужасом глядя во тьму, она понимала, что уже не сможет выйти в манеж. Она даже не могла спокойно уснуть – картины падения постоянно преследовали её. Оля боялась сказать об этом отцу и брату, понимая, что им всем надо зарабатывать себе на жизнь, а ничем иным они заниматься не умеют. Значит, надо победить свой страх или научиться жить с ним.
Тем временем закончились гастроли цирка в Херсоне и циркачи собирали свой скарб для очередного переезда. Стали собираться в дорогу и Погореловы. Со дня травмы Ольги они не репетировали в полную силу, они не могли без неё повторять номер, но сами постоянно держали себя в цирковой форме и выступали по вечерам вдвоём с упрощенным номером.
– А куда это вы собираетесь? – спросил доктор Иванов, придя с визитом к пациентке.
– Мы уезжаем в Харьков, там у нас гастроли, – ответил Савелий Фомич. – Вы не переживайте за Оленьку, как только мы приедем туда, сразу найдём хорошего врача, она будет там под наблюдением. Там и снимем гипс и этот… как его… каркас.
– Вот что я вам скажу: вашей дочери категорически запрещены не только выступления в цирке, но и переезды. Если вы не враг собственной дочери, то должны понять, что её организм ещё не окреп настолько, чтобы пережить такие переселения. Вы растрясёте её в пути и это может иметь самые неприятные последствия. Ей сейчас нужен только покой, абсолютная неподвижность. Это даст ей шанс вернуться к нормальной жизни без катастрофических для неё последствий.
Рано утром циркачи должны были трогаться в путь. Савелий Фомич отправил Лёню спать, а сам просидел всю ночь возле травмированной дочери. Он видел её неспокойный сон, всхлипы во сне, тревожные пробуждения. Он успокаивал её, держал за руку, гладил по голове.
Утром, когда Лёня вошёл к ним, Савелий Фомич сказал:
– Дети мои, послушайте меня. Я долго думал о нашей ситуации. Всю ночь думал. Олю нельзя никуда везти из этого города, ей нужно выздороветь и встать на ноги. И ей нельзя отныне работать в воздухе. Поэтому я решил: Оля никогда больше не переступит порог цирка и остаётся в этом городе. Здесь, в спокойной обстановке, ты сможешь спокойно поправлять своё здоровье, не думая о выступлениях и переездах. Так как ты сейчас в гипсе и корсете, тебе нельзя вставать, то ты не можешь быть одна, кто-то должен быть рядом и ухаживать за тобой. Поэтому я тоже бросаю цирк и остаюсь здесь. Хватит мне прыгать на манеже, уже возраст не тот, я своё в цирке отработал. А так как хоть кто-то должен в нашей семье работать, то Лёня пусть едет с цирком дальше. Номер наш мы отменим, а ты женись на Эвелине, входи в их номер и перенимай ремесло.
Эвелина Зборовская была дочерью иллюзиониста и его ассистенткой. Казимир Зборовский то пилил дочь, разделяя её надвое, то прятал в коробках, а потом оттуда рычал разъярённый тигр, то закрывал в шкафу, а затем открывал двери и он оказывался пустым. Они с отцом делали много мелких фокусов: брали у зрителей часы и портмоне, клали себе в карман, а потом вытаскивали их в неожиданных местах. Из шляп они выуживали кроликов, а из зрительских карманов – нескончаемые разноцветные ленты. Между Эвелиной и Леонидом с некоторых пор установились романтические отношения, все цирковые ждали, когда они объявят о помолвке. И вот теперь отец вслух сказал то, что сам Лёня ещё даже не обсуждал с Эвелиной.
– Делай ей предложение, – настойчиво рекомендовал отец, – у вас же любовь, это весь цирк знает. Хватит нам рисковать жизнью, не хочу, чтоб ты повторил мою судьбу. Пусть Казимир делится секретами, будешь работать фокусником. А мы останемся в Херсоне. Я давно уже думал об оседлой жизни, не мог только решиться, да и город надо было выбрать, у нас же нигде нет ни родственников, ни жилья. А вот судьба подкинула нам решение проблемы: остаёмся здесь. Будем строить свою жизнь в этом городе.
– А где же вы будете жить? – опешил Лёня.
– У меня есть кой-какие сбережения, – ответил Савелий Фомич. – Купим или снимем какую-нибудь, пусть плохонькую, но свою квартирку. А там и занятие себе найдём, зарабатывать на жизнь станем.
Так они оказались в небольшой полуподвальной комнатушке на Волохинской улице. Была ещё маленькая кухонька. Савелий Фомич устроился куда-то сторожем, уходил работать в ночь. Оля, оставаясь одна, вставала и пробовала ходить. Нога уже не болела. Мешал "ошейник" – часть корсета, держащая шею. Она расхаживала ногу – гипс должны скоро снимать. Вообщем, Оля чувствовала себя уже неплохо, скучала и ждала, когда её освободят от "оков" – гипса и корсета. Ей не терпелось выйти на улицу, пройтись своими ногами. Любопытно было, что за город этот Херсон – она его ещё не успела рассмотреть.
Ещё она задумывалась о том, чем будет заниматься дальше. Когда отец ей сказал о своём решении – о том, что она никогда не вернётся в цирк – она забыла о своих страхах и перестала бояться высоты. Ей уже не снился цирк и она, падающая сверху на арену. Оле хотелось чего-то нового – попробовать в жизни то, чего она не знала. Она ведь только и видела за свою короткую жизнь один цирк и бесконечные изнуряющие ежедневные тренировки.
Она уже привыкла к зрительскому успеху, к аплодисментам и цветам. Она привыкла видеть аншлаги, привыкла, что она всегда в центре внимания, ведь она – звезда манежа. Те, кто познал успех, надолго становится его рабом – хочется повторить его снова и снова. Отказаться от него очень трудно. Конечно, хорошо, что больше не будет ежедневных тренировок и выступлений, на каждом из которых она рисковала жизнью. Но если не будет этого, то не будет и славы, аншлагов, аплодисментов. С этим мириться Ольга Погорелова не собиралась. Она не могла представить свою жизнь без этого, ведь она с малых лет начала своё восхождение на цирковой Олимп. Несмотря на юный возраст, она имела многолетний успех у зрителей. И теперь потерять это всё?!.
Как-то неосознанно пришло к ней, что она может испытать себя в качестве певицы. А что? Те же аншлаги, аплодисменты, цветы. И при этом никакого риска, не надо каждый день выходить к зрителям, как в последний раз. И не надо часами репетировать, изнуряя себя до седьмого пота. Здесь она будет в красивом платье выходить на сцену, петь и получать заслуженные овации. Это тебе не смертельные номера в воздухе! Умеет ли она петь? Оля попробовала, когда отца не было дома. Ей самой показалось, что получилось хорошо. С тех пор она стала распеваться дома, планируя певческую карьеру.
Когда с неё сняли все "оковы" – гипс и корсет с "ошейником", Оля уже твёрдо знала, чего она хочет от жизни. Она будет певицей. Только вот что для этого надо? Как стать певицей?
Она купила газету "Юг" и, просматривая её, наткнулась на объявление: "Херсонское отделение Императорского русского музыкального общества с музыкальными классами проводит общедоступные музыкальные вечера с твёрдой платой на все места 10 копеек".
Первый вечер, который она посетила, поверг её в смятение. Оказывается, это так сложно! Нельзя просто так начать петь, надо хоть как-то этому учиться.
Оля продолжала посещать музыкальные вечера, на слух впитывая мелодии и запоминая их, чтобы дома потом спеть. Мелодии запоминались довольно легко, а вот слова… Она заглянула в музыкальный магазин Берреса и приобрела те нотные книги, где были ноты со словами, которые она слышала на концертах.
– Вы теперь уже занимаетесь музыкой? – скептически спросил хозяин магазина. – Решили поменять род деятельности?
Он так на неё смотрел, будто они знакомы. Наверное, он знает о её прервавшейся цирковой карьере, подумалось Оле. Поэтому она ничему не удивилась и кивнула в ответ:
– Да, решила менять занятие. Это было очень опасно. Займусь тем, что приносит удовольствие и не требует риска.
Если бы Оля видела, какими взглядами её провожали служащие магазина!..
Дома она беспомощно листала сборники нот. Чёрные кружочки на пяти линеечках, ещё какие-то значочки… Как можно в этом всём разобраться? Оля поняла, что самостоятельно она не сможет этого сделать. И тогда она решительно перелистнула страницы, остановившись на стихах романса Глинки. Помня на слух его мелодию, слышанную на концерте, она стала напевать. Отныне она пела а капелла, не разбирая нот, читая лишь слова из сборника.
Вроде бы всё шло неплохо. Только вот огорчал её отец. Он всё чаще приходил домой выпивши. Раньше она не видела его таким – профессия не позволяла расслабляться. Теперь Оля пыталась понять его.
– Пойми, я не могу жить среди обычных людей, – объяснял он, едва ворочая пьяным языком. – Там, в цирке, всё по-другому. Мы рискуем жизнью, там мы все друг за друга, а тут – каждый за себя. Я не могу вписаться в эту жизнь, не могу привыкнуть к этим порядкам. Да и как мне привыкнуть, если вся моя жизнь прошла там, а теперь я вырван оттуда, мне так не хватает той, прежней жизни…
– Ты ведь из-за меня ушёл оттуда? Это я виновата в том, что ты так страдаешь?
– Нет, нет, что ты, доченька! Ты моё счастье, ты моя радость! Ты и Лёня. Что бы я без вас делал? Если бы не вы с Лёней, я бы столько не прожил, наверное, давно бы простился с этим светом…
Оля поняла, что отца лучше не трогать. У него тяжёлый период, пусть освоится в новой своей ипостаси – обычного гражданина. А она пока будет заниматься своими проблемами.
Тем временем было объявлено, что музыкальные классы преобразуются в музыкальное училище. Прочитав об этом, Оля поняла, что наступил её час. Она непременно должна попробовать себя на этом поприще. Она знала, что выучила достаточное количество музыкальных произведений, и поэтому пора показать себя профессионалам. Хотелось верить, что её признают.
ЧАСТЬ 4
ВдомеПолевиковых было так тихо, что казалось, будто все вымерли. Однако здесь жила семья. Правда, можно было сказать – доживала. Это кому как виднее.
Мария Васильевна и Иван Степанович давно вернулись из Европы. Как раз с тех самых пор, когда в их доме появилась Ксения. Саму её они не застали, когда они приехали домой, то увидели, что из дома вывезено всё ценное, а её самой и след простыл.
– Эта проходимка ограбила нашу семью, – рассказал им сын Петя, который успел увидеть её перед отъездом. – Она обчистила наш дом. Всё, что имело какую-либо ценность, ушло в неизвестном направлении, а затем и она сама сбежала. Какие-то у неё были сообщники, наверное, её любовники. Как они нашего Павлушу обвели вокруг пальца! Довели его до венца, видя, что в доме есть, что взять, дождались его отъезда и взялись за дело. Только такой тюфяк, как наш Павлик, мог, не разобравшись в женщине, пригреть змею на груди.
Когда обо всём рассказали Павлу, он долго не мог поверить. Но факты: исчезновение семейных реликвий и тайное бегство Ксении в неизвестном направлении убеждало его в правоте слов брата. Он ещё какое-то время ждал, что Ксения как-то проявит себя, отзовётся, что всё это окажется каким-то недоразумением. Но время шло, а от Ксении не было никаких известий. Павел понял, что он был лишь игрушкой в её руках, а, может, и её сообщников. Это был удар для его мужского самолюбия. Самое неприятное было то, что правы оказались родственники, которые были против его женитьбы на Ксении. А он, выходит, не разобрался, не смог рассмотреть проходимку и аферистку в этой женщине. Он чувствовал себя виноватым перед семьёй за то, что из-за его неразборчивости в людях пропали многие семейные реликвии, которые хранились в их доме не одно столетие и принадлежали многим поколениям Полевиковых.
Выйдя в отставку, Павел Полевиков вернулся в родимое гнездо к родителям. Все их попытки женить его кончились крахом. Он даже смотреть не хотел в женскую сторону. Если его предал ангел, то чего можно ждать от простых женщин?
Он месяцами сидел в своей комнате, смотрел в одну точку и ждал конца. Он понимал, что его жизнь оказалась фарсом, кто-то над ним жестоко посмеялся, а потому ему больше неинтересно жить на этой земле. Оставаясь один в своей комнате, он мог признаться себе в одном: он всё ещё любил её, даже если она мошенница и плутовка. Пусть это порочная любовь, но она настигла его раз и навсегда. Даже если бы он вдруг узнал сейчас, что она сидит в тюрьме, он бы вскочил и побежал к ней. Ведь она до сих пор оставалась его женой. Он многое отдал бы, чтобы ещё хоть раз увидеть её. Но в то же время Павел понимал, что она посмеялась над ним и его семьёй, обобрала их и исчезла навсегда. Всё это было продумано, спланировано, его специально затягивали в тенета, чтобы поживиться его семейными реликвиями.
Павел остался единственным сыном и продолжателем рода своих родителей. Пети уже не было на этом свете. О нём не принято было говорить в семье. То, что произошло с Петром Полевиковым, оказалось громким и грязным скандалом. Их вызывали на допросы в полицию, они давали объяснения, всё это было неприятно, и потому данная тема стала закрытой. Петя играл в казино и проигрался до последнего. Долги надо было отдавать. Он занимал, чтобы отдать прежние долги, снова играл и снова проигрывал. Его уже не пускали в казино. Его задолженность достигла астрономической суммы. А карточные долги – дело чести. Он понимал, что надо отдать старые долги, а потом пойти и отыграться. Пётр верил, что он сможет и долг отыграть и сделать хороший выигрыш. Но ему уже никто не давал взаймы, все требовали вернуть долги. Он просил ссудить ему хоть сколько-нибудь, но вокруг словно сговорились, все были непреклонны. Пытаясь выпутаться из ситуации, Пётр будто потерял рассудок. Он ворвался в банк с оружием в руках и потребовал выдать ему все деньги, хранящиеся в банке. Кассиры под дулом пистолета выложили на стойку всё, что у них было. Словно в бреду, он забрал все деньги и понёсся в казино. Он сдал это в кассу, а потом его рассудок стал проясняться. Когда затмение прошло, он осознал, что он натворил и пустил себе пулю в лоб.
Об этой истории Полевиковы предпочитали не вспоминать. Теперь у них остался один сын Павлик. Все свои надежды они связывали с ним. Главная их задача была женить его.
– Нам надо иметь внуков, – убеждали они его. – Кому это всё достанется? – Мария Васильевна обводила вокруг руками. – Имение кому оставим? А дом в Нижнем? Ты подумай о нашей родословной! Неужели на тебе закончится наш род?
Эти доводы не очень-то трогали Павла Полевикова. Тем более что был один аргумент, которым он отбивал нападки родителей:
– Я всё ещё женат на Ксении.