Несколько свечей в коридоре еще горели, это в лучшем случае означало, что, по крайней мере, один слуга еще находился на своем посту. В худшем случае – что один из ее братьев все еще бродит по дому. Элинор молилась за первый вариант, когда тихо подошла к лестнице и начала спускаться, избегая четвертой ступеньки, известной своим громким скрипом.
Ее сердце стучало. Если от всех приключений возникают такие ощущения, то она не была уверена, что сможет пережить что-то более напряженное. На самом деле, фактическая возможность сбежать из дома – и избежать пристального взгляда Мельбурна – заботила ее гораздо больше, чем то, что произойдет потом. Вероятно, все это изменится, как только она доберется до кареты Валентина. Если она доберется до кареты Валентина.
Элинор задержалась в фойе, прислушиваясь к шагам или голосам, или другим звукам, которые могли указать на то, что она не единственная бодрствует в Гриффин-Хаусе. Но ее уши встретила полная тишина. Согласно правилам, девушка должна была поставить в известность своих братьев о том, куда она собирается, а затем совершенно свободно отправиться плавать. После лжи о Воксхолле, предполагалось, что она всегда сообщает им о своем местонахождении. Однако перед лицом реальности, Элинор была далека от того, чтобы быть настолько наивной. Себастьян никогда не позволит ей плавать, не имеет значения, на что он мог согласиться в принципе.
Часы на лестничной площадке продолжали тикать, напоминая ей о том, что она уже опаздывала на несколько минут. Испытание терпения Валентина даже в лучшем случае имело неопределенные последствия, а она не была уверена, что у нее хватит решимости сделать это снова, с восстанием или без.
– На счет пять, – беззвучно прошептала Элинор, но затем ей пришлось сосчитать еще дважды, прежде чем она смогла заставить свои ноги двигаться к парадной двери.
Ухватившись за ручку, девушка медленно повернула ее, пока замок не щелкнул. Еще более мягко она потянула за ручку, и дверь гладко, тихо распахнулась. До того, как она сможет передумать, Элинор вышла в портик и закрыла за собой дверь. Звук закрывающегося замка казался оглушительным, но она не могла позволить себе подождать и посмотреть, услышал ли его кто-то, и не пришел ли узнать в чем дело.
Одной рукой подобрав юбки, она поспешила за угол, и чем ближе девушка подходила к месту назначения, тем быстрее становились ее шаги.
– Пожалуйста, будь там, – пробормотала она, сворачивая на Брук-Мьюз.
Под одним из газовых фонарей молчаливо ожидала черная карета. Здесь, в темноте, ей внезапно пришло в голову, что кто-то мог подслушать разговор об их планах, и Стивен Кобб-Хардинг мог ждать ее во мраке ночи. Элинор замедлила шаги, но заставила себя продолжать идти. Она не собирается останавливаться только из-за своего разыгравшегося воображения.
Когда Элинор подошла ближе, на дверце стал виден желтый герб Девериллов, и девушка выдохнула, сама не осознавая, что затаила дыхание. Он пришел, и он ждал ее. Кучер игнорировал девушка, и очень ловко притворялся, что смотрит в противоположном направлении. Без сомнения, он привык к маркизу, его неурочным занятиям и секретным свиданиям.
Элинор постучала по дверце кареты, и та распахнулась.
– Добрый вечер, моя дорогая, – послышался низкий голос Деверилла, и он протянул руку, чтобы помочь ей подняться по ступенькам в экипаж.
– Я уже не надеялась, что ты все еще здесь, – задыхаясь, проговорила она, усаживаясь на сиденье напротив него, благодарная за то, что возле его лица горела лампа. В темноте, одетый в строгий черный сюртук и брюки, дополненные серым жилетом, он казался еще более… возбуждающим – особенно сейчас, когда все ее чувства пробудились и остро воспринимали окружающий мир. Было ли это от возбуждения или от беспокойства, Элинор не знала, но ее сердце никогда в жизни не стучало так громко.
– Я же сказал, что буду здесь, – ответил маркиз, затворив дверцу кареты и постучав по потолку своей прогулочной тростью. Эта трость была не для ходьбы; она уже видела его с этим предметом раньше, большей частью поздними вечерами, когда Валентин заходил, чтобы встретиться с Мельбурном после посещения того или иного клуба. Внутри трости была острая, как бритва, рапира – для "неприятных встреч", как он это называл.
– Я знаю, но я опоздала.
– Я и ожидал, что ты опоздаешь. – Он вытащил фляжку из своего кармана, и, приподняв бровь, предложил ее Элинор. – Виски?
Она испытала искушение. Однако сегодня ночью ей не нужна была храбрость, которую находят в выпивке, и девушка отрицательно покачала головой.
– Нет, спасибо. Но держи ее рядом; мне она может понадобиться немного позже.
Деверилл убрал фляжку обратно в карман, не сделав ни глотка.
– Думаю, что и мне она может понадобиться позже.
В первый раз она услышала от него что-то, что прозвучало как недовольство.
– Я не намеревалась втягивать тебя ни во что, – тихо проговорила девушка, внезапно разочаровавшись – но не в нем, а в себе. План ее приключения должен быть ужасно скучным для человека с его опытом и репутацией. – Я могу нанять экипаж, если ты не…
– Это будет то еще зрелище, – прервал маркиз, его глаза были плохо различимы в тусклом свете внутри экипажа. – Ты приезжаешь домой, промокшая насквозь, в наемном экипаже.
– Тогда что ты имел в виду?
– Я редко знаю, что именно имею в виду, Элинор. Не позволяй этому тревожить тебя. Я сам никогда не беспокоюсь об этом.
Она улыбнулась, несмотря на то, что нервничала. Несмотря на то, что он считался опасным, Валентин со странной ловкостью умудрялся успокаивать ее. И именно тогда, когда она совершенно этого не ожидала.
– Отлично. Мы едем в Гайд-Парк?
– Об этом ты и просила. Я не позволил бы даже утке плавать в некоторых водоемах в этом парке, не говоря уже о привлекательной молодой леди, но мне удалось найти симпатичный, уединенный пруд в северо-западном уголке. У него есть еще одна привлекательная черта – он находится дальше всех от Гриффин-Хауса.
– Ох! – Уединенный, далекий от дома и безопасный. На минуту осознание всего этого произвело на нее оглушающее впечатление.
Валентин, казалось, ощутил, что ее храбрость поколебалась, потому что, откидываясь назад на своем сиденье, он спокойно улыбнулся ей.
– Я рассказывал тебе о том, как ухаживаю за женщинами, – проговорил маркиз. – Это должно быть взаимным, или я не заинтересован. И в любой момент, если ты пожелаешь повернуть обратно, скажи мне об этом, или скажи Доусону, и все будет сделано. Я проинструктировал его выполнять твои приказы, даже если они будут противоречить моим.
Этот поступок удивил девушку, и, хотя она никогда не призналась бы в этом, чрезвычайно успокоил ее.
– А что, если я прикажу Доусону высадить тебя и отвезти меня домой?
– Тогда я пойду пешком. Но не буду слишком счастлив при этом.
– Тогда я воздержусь от этого приказа.
– Благодарю тебя, – его взгляд, который ранее был прикован к ее лицу, прогулялся по всей длине ее тела и обратно. – Интересный выбор одежды.
Элинор сражалась с собой, чтобы не покраснеть, хотя она не могла сопротивляться теплу, которое разливалось под ее кожей в том месте, где останавливались его глаза.
– Я подумала, что самым подходящим будет что-то простое.
– Потому что ты не будешь носить его долго, ты имеешь в виду. Если только ты не планируешь плавать полностью одетой?
Хм.
– Я доверяю тебе, Деверилл, но мне кажется, что чем меньше ты знаешь о подробностях моего плана, тем лучше.
– Как пожелаешь. Так или иначе, я просто любопытствую. Я не могу припомнить ни одну девицу из тех, с кем я знаком, которая считала бы себя обязанной переплыть лондонский пруд. Во всяком случае, не нарочно.
– Тогда я буду испытывать к ним жалость, когда сделаю это.
– А я испытываю к ним жалость уже сейчас, просто потому, что они настолько хорошо знакомы со мной, что я знаю все об их купальных привычках.
– Ты не такой плохой, Валентин, – проговорила Элинор, стараясь придать голосу настолько отстраненное дружеское выражение, насколько могла, учитывая то, что она разрывалась между желанием сбежать домой и броситься ему на шею. – Я не имею ничего против знакомства с тобой. Вовсе нет.
Что он сделает, подумала девушка, если я передумаю насчет того, что хочу в качестве приключения?
В полумраке показались его зубы.
– Только ты видишь мою хорошую сторону. Думай обо мне, как о треугольнике. Ты наблюдала его вершину, самую маленькую точку. А всему остальному Лондону я показываю свою широкую тыльную сторону.
Девушка усмехнулась.
– Но ты забыл про две другие стороны. Если ты конечно равнобедренный треугольник, как я предполагаю.
Выражение его лица на мгновение смягчилось.
– Спасибо за то, что предположила, что они у меня вообще могут быть.
– Я видела их, Валентин. То, что ты сделал для меня, не умещается на вершине треугольника.
Маркиз заерзал на сиденье.
– Ну, хорошо, но вся штука заключается в том, что когда ты имеешь дело с треугольником, ты никогда не можешь видеть все три его стороны одновременно. – Карета подпрыгнула, резко повернув. – Мы добрались до парка. У тебя есть желание поставить меня в известность об общих чертах твоего плана? Мне нужно отвести тебя к водоему, а затем повернуться спиной и стоять на страже? Или я должен ждать в карте и позволить тебе мирно плескаться?
Она хотела, чтобы он был там, даже, несмотря на то, что это казалось самой худшей идеей в истории.
– Я буду чувствовать себя… лучше, если ты останешься где-то в пределах слышимости, но как только ты покажешь мне направление, которое ведет к пруду, то я буду действовать самостоятельно.
Он кивнул.
– А одеяло? Что-то, чтобы прикрыть твое влажное тело? – Валентин снова передвинулся. – Не то, чтобы я пытаюсь разузнать детали, но у этой кареты очень дорогие кожаные сиденья.
Элинор покраснела.
– Я забыла про одеяло.
Валентин вытащил его из ящика под своим сиденьем.
– Но я не забыл.
Их пальцы соприкоснулись, когда он передавал ей одеяло. Это прикосновение могло быть случайностью, но после их последнего поцелуя Элинор не могла больше быть в этом уверенной. Размышления о том, вожделеет ли ее маркиз Деверилл, сделали жизнь девушки более захватывающей.
– Благодарю тебя.
– Не забывать ни одной детали. Это – мой девиз.
Она не могла не улыбнуться.
– Я думала, что твой девиз – это "carpe diem".
– На самом деле, я бы произнес его как "carpe femme", но я расширяю свой репертуар.
Бросив взгляд в сторону занавешенного окна, Элинор не смогла сдержать нервную дрожь.
– Как ты думаешь, когда мы вернемся? Стэнтон встает до пяти часов утра, я полагаю.
– Мы сможем вернуться за двадцать минут или около того, так что я думаю, все зависит от твоих планов.
– А это будет зависеть от того, насколько холодная вода.
Маркиз усмехнулся.
– Я только нашел водоем; но не гарантирую приемлемую температуру воды.
– Достаточно справедливо. – Элинор ненадолго заколебалась, задавать или нет следующий вопрос, но в темноте в карете в его компании, она не могла не думать о такой же ситуации на прошлой неделе. – Ты слышал что-нибудь о мистере Кобб-Хардинге? Должна сказать, что я боялась увидеть его на приеме у Кастеров.
– Я ничего не слышал. И я не ожидаю, что что-то услышу.
– Итак, ты послал ему письмо. Что конкретно ты написал в нем, Валентин?
Ему нравилось, когда она называла его по имени. Женщины часто называли его по имени; им это казалось романтичным. Тем не менее, он был знаком Элинор довольно давно, но называть его по имени она начала всего несколько дней назад, только после того, как началось их странное партнерство, и каким-то странным образом этот жест с ее стороны показался более… значимым.
– Не о чем беспокоиться, – ответил маркиз. – Если только он не застрелится, конечно. Полагаю, всегда можно надеяться на лучшее.
– Валентин! Я могу считать его отвратительным, но определенно не хочу, чтобы он совершил самоубийство.
– Тогда ты можешь надеяться, что он не сделает этого, а я буду надеяться, что сделает, и все мы исполним свой долг.
– Но что ты написал? – настаивала она.
У Элинор есть неприятное свойство характера: ее очень трудно отвлечь. Валентин шумно выдохнул.
– Я написал, что узнал о том, насколько велик его долг, и что он теперь ответственен передо мной за него. И что если он не желает, чтобы я применил силу с соответствующими последствиями, то ему нужно строить планы о том, как покинуть страну.
Ее мягкие губы сжались.
– Спасибо. Тем не менее, я должна признаться, что чем больше времени проходит после этого инцидента, тем сильнее мое желание самой встретиться с ним и ударить его в нос.
Она снова проявляет эту черту, эту странную независимость, это желание делать все самой. Учитывая, как много опыта Валентин приобрел, общаясь с женщинами, то, до какой степени Элинор приводила его в замешательство, было просто поразительно. И хотя у него было слишком мало моральных принципов, он все еще осознавал, что тот уровень возбуждения, который он ощущал рядом с ней, был совершенно неприемлем, и это возбуждение нужно подавить и задушить. Чертовски трудная перспектива для человека, который больше привык потворствовать своим страстям, чем подавлять их.
Пока она молча сидела напротив него, Валентин сосредоточил свои мысли на уродливых женщинах и на проигрыше в фаро. Это не особенно помогло, но чем больше он думал, тем меньше мог сосредоточиться на чем-то кроме одной-единственной девушки.
Эта единственная девушка пошевелилась на своем сиденье.
– Сколько тебе пришлось заплатить? – спросила она.
– За что?
Она издала нетерпеливый звук.
– За расписки Стивена. Чтобы перекупить его долги. Сколько все это стоило тебе?
Как он мог рассказать ей о том, что величина долгов Кобб-Хардинга ужаснула его? И не просто большая сумма, а небрежное отношение к ней? Идея этого ублюдка о решении своих денежных проблем привела Валентина в ярость, но он не хотел, чтобы она узнала и об этом. Маркиз Деверилл не злится и не расстраивается из-за других людей – или из-за их дилемм – если только это напрямую не затрагивает его.
– Почему ты интересуешься? – вместо этого спросил он. – Если, конечно, ты не испытываешь желания возместить мне потраченные средства и получить их в свою собственность. Я бы не рекомендо…
– Это простой вопрос, – прервала его Элинор, сложив руки на своей прекрасной груди.
– Да, я полагаю, что это так. И я "просто" не собираюсь отвечать на него.
– Думаю, что я имею право знать.
Валентин покачал головой.
– Я сказал, что позабочусь об этой проблеме, и я сделал это. Детали остаются на мое усмотрение. Достаточно сказать, что Стивен Кобб-Хардинг – это беспечный человек, который не заслуживает тебя даже при самых лучших обстоятельствах.
Кажется, это на мгновение остановило ее, но как только маркиз начал потихоньку расслабляться, она наклонилась вперед и прикоснулась к его колену.
– Ты очень хороший человек, – прошептала она, ее голос слегка дрожал.
Эмоции в ее голосе обеспокоили его.
– Господи Боже, не вздумай произносить ничего подобного. Я получаю больше удовольствия, издеваясь над Кобб-Хардингом, чем помогая тебе. Это не слишком хорошо.
– Убеждай себя во всем, что хочешь, но ты впустую сотрясаешь воздух, если пытаешься убедить меня. Ты ведь заставляешь человека покинуть страну, потому что он напал на меня.
Валентин приподнял бровь.
– Твоя вера в меня несколько тревожит. Мне придется сделать что-то бесчестное, чтобы убедить тебя в своем плохом характере.
Она рассмеялась; звук ее смеха стал ему с недавнего времени удивительно привычным, и нелепо приятным на слух.
– Только не сегодня ночью, будь так добр.
– Отлично. Тогда в другое время.
Элинор замолчала, и на некоторое время он оставил ее в покое. Заявление о том, что она желает пойти поплавать звучало достаточно невинно, но маркиз знал ее слишком хорошо, чтобы осознавать, что она невероятно нервничала по этому поводу. Леди могли купаться в Бате, но это считалось целебным средством. Берег в Брайтоне также привлекал сторонниц женского купания, но в добавление к их ужасным одеяниям, обстановка там не располагала к одиночеству и игнорированию приличий, которые интересовали Элинор Гриффин.
Что до себя, то Валентин мог только восхищаться небывалой сдержанностью, которую он демонстрировал в ее присутствии. Мысленно маркиз раздевал ее и занимался с ней любовью в течение нескольких дней, но это не в счет. Он был добропорядочным. "Хорошим", как она назвала его. Вероятно, это был самый странный ярлык, который к нему когда-либо приклеивали, но время от времени он почти наслаждался им.
Карета свернула на более ухабистый участок дороги, и маркиз наклонился, чтобы отвести в сторону занавеску на окне.
– Мы почти на месте, – заметил он, удивившись легкой дрожи возбуждения, которая пробежала по его телу. Во имя Люцифера, это же она собирается плавать, а он даже не собирается наблюдать за этим.
– Хорошо. Я попытаюсь не задерживаться надолго.
– Занимайся этим столько, сколько хочешь, Элинор. Это твой момент свободы.
Он услышал ее тихий вздох.
– Да, я ужасно смелая, не так ли?
Валентин сел прямо.
– Так и есть. Я начинаю понимать, что ты делаешь заявления не для всего мира, а для себя. – Он мысленно улыбнулся. – И, кроме того, если это не удовлетворит свои стремления, то я все еще смогу устроить для тебя поездку на воздушном шаре или путешествие в Конго.
Со смешком, Элинор выглянула с окошко со своей стороны.
– Я запомню это. – Затем ее губы превратились в прямую линию. – Снаружи так темно, не правда ли?
– Я установлю факел на краю водоема. И я буду поблизости, охраняя тебя. Но если ты не хочешь этого делать, я…
Карета с толчком остановилась, и она встала.
– Я хочу это сделать, – ответила девушка, поворачивая ручку и открывая дверцу.
Кучер спустил вниз ступеньки, и Элинор вышла из экипажа впереди Валентина. Он предпочел бы, чтобы они вышли в другом порядке, на тот случай, если кто-то слонялся поблизости, но он выбрал этот пруд вовсе не случайно. Водоем граничил со старой церковью и использовался для редких крещений по воскресеньям, а в остальные дни был заброшен.
– Сюда, – проговорил он, снимая один из фонарей с задка кареты и предлагая ей свободную руку. Элинор взяла его за предложенную руку, ее неприкрытые перчатками пальцы были теплыми и слегка дрожали.
Они прошли через узкий участок луга между прудом и дорогой, затем вошли в небольшую, темную дубовую рощицу, которая окружала водоем. Элинор остановилась у покатого берега пруда, чтобы вглядеться в освещенную фонарем темноту.
– Это именно то, что я себе представляла, – произнесла она тихим голосом.
Эти слова до нелепой степени порадовали его.