– Полагаю, я тиран, – возразил он. – За свободу всегда нужно платить. Если ты желаешь играть, то должна быть готова расплачиваться. Так мы заключаем соглашение?
Если она откажется, герцог каждый раз будет использовать ее декларацию и ее трусость против нее. И, вероятно, заставит ее выйти замуж за первого же неинтересного мужчину, которого встретит, только для того, чтобы доказать свою точку зрения. Элинор вздохнула. Самая большая трудность в этом деле – решиться начать битву, когда ее результат заранее известен. Она – Гриффин, и поэтому никогда не отречется от своей семьи. Любой муж, которого она могла бы выбрать, должен хотя бы в самой малой степени быть приемлемым для Мельбурна. Но сами моменты, после которых она будет принимать это решение – или когда оно будет принято за нее – вот что будет иметь значение.
По крайней мере, она сумела заставить брата открыть дверь. Теперь ей нужно только переступить порог, и у нее появится свобода и голос в решении собственного будущего замужества.
– Мы заключаем соглашение, – медленно произнесла она.
– Нет, мы этого не сделаем, – прорычал Шей. – Это же смешно, Мельбурн.
Моргнув, словно он забыл о присутствии братьев, герцог обратил свое внимание на другую сторону стола.
– Элинор и я пришли к соглашению. А вы будете соблюдать его. Вам ясно?
На какой-то момент Элинор подумала, что Шея хватит удар, но со сдавленным рычанием ее второй по старшинству брат все же кивнул. Закери, который выглядел так, словно разрывается между ужасом и смехом, последовал его примеру.
– Ради Бога, Нелл, у тебя есть пара, – прошептал он.
– Пара чего? – ласково спросила она, хотя совершенно ясно понимала, на что тот намекал. Невозможно вырасти с тремя старшими братьями и время от времени не слышать вульгарностей, большинство из которых связано с мужской – или женской – анатомией.
Закери только покачал головой.
– Иисус! Просто будь осторожна.
– Дело в том, Закери, что я свободна, – возразила Элинор. – Я могу делать то, что пожелаю… – она бросила взгляд на Мельбурна, – до тех пор, пока это не вызовет скандал.
– И помоги всем нам небеса, – пробормотал Шей.
– Нет, – вставил Себастьян, спокойно выбирая превосходный кусок говядины с подноса, который держал слуга, – небеса пусть помогают Элинор. Потому что мы не станем этого делать.
Был уже почти час дня, когда Валентин заставил себя сесть среди беспорядочно разбросанных подушек и шелковых простыней. Клан Гриффинов с их ссорой и в самом деле помешали вчера тому, что, как он надеялся, могло стать приватным, декадентским ленчем. Но из-за вынужденной задержки Валентин наткнулся на лорда Уиттона и Питера Бернси, а также игру в фаро с высокими ставками в "Уайтс". Пятнадцать часов спустя и почти на тысячу фунтов богаче, маркиз вернулся домой и лег в постель уже после рассвета.
– Мэттьюз! – проревел он и отбросил простыни, потянувшись за брюками из оленьей кожи и прижимая свободную руку к голове, чтобы не дать ей взорваться.
Дверь его спальни отворилась мгновенно, его камердинер, скорее всего, стоял, прислонившись к ней.
– Да, милорд? Мне подавать завтрак?
– Нет. Достань мне чистую рубашку.
Аккуратный камердинер кивнул, нырнув в ближайший гардероб.
– Вам нужно что-нибудь съесть, милорд, – послышался его приглушенный голос.
Валентин нахмурился.
– Если ты сегодня еще раз упомянешь пищу или процесс ее поглощения, мне придется пристрелить тебя, – проворчал он. Хотя вечер и был развеселым и прибыльным, но Бернси был одним из тех немногих мужчин, которые могли посоревноваться с ним в количестве выпитого. Тот факт, что Питер был тяжелее его, вероятно, стоуна на два, помогал последнему, но Валентин никогда не отказывается от вызова.
– Слушаюсь, милорд. Но миссис Бикон захочет узнать…
– Я заеду на ленч в клуб. А сейчас принеси мой пистолет.
Камердинер выглянул из гардероба.
– Милорд?
– Ты меня слышал. Я заранее предупредил тебя и сейчас должен застрелить, иначе все вокруг подумают, что я – не человек слова.
– Но вы не такой, милорд. Не человек слова, я имею в виду.
– Что? – Валентин проглотил остатки выдохшегося бренди, стоявшего у его постели. – Да, полагаю, ты прав. Где моя проклятая рубашка?
– Вот, пожалуйста, милорд.
Валентин натянул рубашку и уселся за туалетный столик, чтобы побриться, пока Мэттьюз доставал темно-серую куртку и кремовый жилет, а затем раздвигал тяжелые, темные занавеси на окне.
– Очень хорошо, Мэттьюз, – похвалил маркиз выбор гардероба, и зажмурился от яркого отраженного света, когда поднес бритву к своему подбородку.
– Благодарю вас, милорд. К тому же я наточил вашу бритву прошлым вечером.
Временами Валентин удивлялся, почему он продолжает держать у себя Мэттьюза: то ли из-за высшей степени елейности, свойственной камердинеру, то ли из-за мимолетного подозрения, что слуга пытается убить его.
– Есть какие-нибудь новости?
– Ну, экономка лорда и леди Арторп была срочно отправлена в поместье в Сассексе.
– Господи Боже. Я надеюсь, что у младенца не будет носа Арторпа.
– Мы все на это надеемся, милорд. И поскольку вы обычно интересуетесь, то я посчитал себя обязанным разузнать, что леди Арторп и граф в настоящий момент не разговаривают друг с другом.
Валентин сделал гримасу.
– Я бы мог поспорить, что Мэри Арторп не принимала ванну с Рождества. Мне нравятся менее ароматные партнерши в постели. Что-нибудь еще?
– О, да. Мистер Питер Бернси закрыл восточное крыло Бернси-Хауса и уволил почти половину своих слуг.
– Теперь понятно, почему этот идиот не бросил игру прошлой ночью. Вероятно, я выиграл его последние двадцать фунтов.
– Ему следовало быть осмотрительнее, прежде чем решаться играть против вас, милорд.
– Да, следовало.
Это объясняло исключительно большое количество выпивки со стороны Бернси и его собственную гудящую голову, но не то, почему обычно прагматичный джентльмен решил проиграть остатки своего состояния в карточной игре. Валентин пожал плечами. Бог в помощь свету, если он сам когда-нибудь придет в такое же отчаяние. Если вооруженное ограбление провалится, то пуля в голову покажется более решительным и менее болезненным выходом, чем тот, который выбрал для себя Бернси.
Отбросив в сторону проблемы Бернси, Валентин закончил свои утренние – то есть дневные – омовения и приказал оседлать Яго. Большой гнедой жеребец привык к тому, что на нем ездили в нерегулярные часы, и лишь повел ухом, когда они поскакали по направлению к фешенебельному клубу.
Маркиз выбрал путь, который лежал по Бонд-стрит, кивая всевозможным знакомым, занимающимся дневными покупками. Блеск яркой материи привлек его внимание на одной из узких, боковых улочек с гораздо меньшим количеством людей, и Валентин повернул голову, чтобы взглянуть в том направлении, и рывком остановил Яго.
– Леди Элинор?
Элинор застыла на выходе из маленького ателье, которое, очевидно, только что посетила. С глубоким вздохом, она повернулась к нему, но затем заметно расслабилась.
– Деверилл. Слава Богу.
– Это впервые, когда Бог и я упоминаются одновременно, – заметил он, направляя Яго к ней на узкую улочку. Маркиз бросил взгляд на заднюю дверь магазина, из которой только что появилась леди Элинор, и на насыщенную, красивую материю цвета бургундского вина, наполовину спрятанную под ее свернутой шалью.
– Мадам Констанца? – прошептал он, приподняв бровь.
Нежный розовый румянец на щеках девушки стал ярче.
– Мне понабилось несколько новых платьев.
Валентин кивнул, решив не разглашать информацию о том, что несколько самых прекрасных и наиболее дерзких лондонских актрис и куртизанок высокого полета нанимали мадам Констанцу для пошива своих платьев. Судя по яркому румянцу на лице Элинор, она тоже знала об этом.
– Я уверен, что они будут ошеломляющими.
До того, как Валентин смог попрощаться, девушка подошла к нему, одной рукой ухватившись за носок его высокого сапога.
– Не говорите никому, Деверилл. Я хочу, чтобы это было сюрпризом.
Он не мог не усмехнуться.
– Не беспокойтесь. Вокруг меня всегда шум, но, кажется, для вас это не характерно.
Краска сбежала с ее щек.
– Это не характерно для моих братьев. Я сомневаюсь, что кто-нибудь знает мой характер. Пока.
Это звучало интригующе. Но в этот момент желудок маркиза заурчал, напомнив о том, что тот не ел уже двенадцать часов.
– Тогда я надеюсь, что буду на месте, когда состоится торжественное открытие.
– Вы посетите прием у Беквитов сегодня вечером?
– Я приду.
– Тогда вы все увидите.
Легкая, таинственная улыбка коснулась ее рта, а глаза выразительно зажглись от затаенного, неописуемого волнения. Валентин вдруг осознал, что уставился на девушку и встряхнул себя. Он знал Элинор Гриффин с тех пор, как ей исполнилось пять лет, и она попадала в одну из двух четко определенных категорий, на которые он разделял женщин. Эта девушка была в секции "неприкасаемых", вместе с монахинями и бабушками, а также слишком некрасивыми девицами. Она была младшей сестрой его хорошего друга, и поэтому он должен рассматривать ее не как женщину, а как… щенка.
За исключением того, что у щенков не бывает таких хитрых улыбок или таких прекрасных серых глаз. Валентин откашлялся.
– Тогда увидимся там.
Ее улыбка стала шире.
– Если только вас вдруг не отвлекут в какое-нибудь другое место.
Хмм.
– Думаю, могу смело пообещать, что подобного не случиться.
Глава 3
– Миледи, вы уверены, что хотите одеть сегодня вечером это… именно это платье?
Элинор притворилась, что не заметила ни тщательно сформулированный вопрос Хелен, ни то, что ее горничная заламывала руки с явной тревогой. Конечно, она знала, как рискует, но сегодня вечером у девушки была определенная цель. Это была проверка, как ее решимости, так и готовности ее братьев соблюдать достигнутое соглашение.
– Да, я уверена, – ответила Элинор, рассматривая свое отражение в зеркале в полный рост. Шелк бургундского цвета, прошитый красивой золотой нитью, прекрасно контрастировал с ее темными волосами и серыми глазами, в то время как тесно облегающий лиф практически не оставлял места для того, чтобы скрыть недостатки. Юбка обнимала ее бедра, а затем струилась вниз украшенным бусинками, сверкающим водоворотом того же яркого цвета.
– Но ваши братья, миледи… Они не одоб…
– Не одобрят? Я уверена, что они так и сделают. Это ведь не власяница и не одеяние монахини, – Элинор улыбнулась своему отражению, и была удивлена, увидев в зеркале возбужденную, соблазнительную женщину, с притворной стыдливостью разглядывающую себя. – Однако меня не беспокоит то, что они могут подумать.
– Не беспокоит?
– Да, не беспокоит. Все части тела, которые положено скрывать, прикрыты платьем. Возможно, на мне немного меньше материи, чем обычно, но ведь некоторые вполне респектабельные дамы одеваются в таком же стиле. – Их не очень много, но они есть. – А сейчас, будь добра, помоги мне надеть плащ.
– Но если вас не беспокоит…
– Но я ведь и не слабоумная.
Серый плащ, который скроет все, кроме нижней части подола ее платья, нужен только для того, чтобы произвести эффект, уверяла себя Элинор. Братья и остальные гости на приеме у Беквитов – все увидят ее одновременно. Это будет просто счастливым совпадением: к тому времени, когда она торжественно представит новое творение портнихи, для Мельбурна будет слишком поздно что-то делать с ее внешностью.
Плащ отлично выполнил свою работу, и когда Элинор спустилась вниз в холл, единственные подозрительные взгляды были направлены на ее волосы, свободно спадавшие на плечи, которые Хелен по просьбе хозяйки уложила в беспорядочное переплетение лент бургундского цвета и завитых темно-коричневых локонов.
Взгляд Мельбурна, однако, задержался на ее лице.
– Помни о том, что я сказал по поводу скандала, Элинор, – напомнил он, набрасывая на плечи пальто с пелериной.
– А ты помни о том, что скандал и беседа – это две разные вещи, – ответила она, отступая в сторону, пока Стэнтон открывал парадную дверь.
– Они могут быть разными вещами, – возразил герцог, следуя за сестрой и помогая ей сесть в экипаж. – Но если слишком широко раздвинуть границы беседы, то она может стать скандалом.
– Мне нужно было выпить заранее, – пробормотал Закери, забираясь вслед за девушкой. – Будь осторожна, Нелл, хорошо?
Она разгладила свои перчатки.
– Нет, Закери. Я не делаю ничего плохого и, поэтому не собираюсь быть осторожной.
– Тогда это будет недолгий эксперимент, – вставил Шарлемань, – и ты можешь забыть о той ерунде по поводу собственных поисков мужа.
Элинор от всего сердца надеялась, что Шей окажется неправым.
– Я бы, на твоем месте, не стала держать пари против меня, – заявила она, надеясь, что это прозвучало более уверенно, чем она на самом беле чувствовала.
Беквит-Хаус был всего в пяти кварталах, но Элинор не смогла припомнить, чтобы поездка в экипаже когда-либо тянулась так долго. Девушка почти дрожала от напряжения, к тому же, она задыхалась в закрытом экипаже одетая в плащ, застегнутый до подбородка. Мало того, Себастьян сверлил Элинор взглядом на протяжении всей поездки. У нее всегда было такое ощущение, что брат умеет читать мысли, но то, что он не остановил карету и не заставил их повернуть обратно, опровергало это подозрение.
Не то чтобы она намеревалась совершить что-то ужасное, но девушка не сомневалась в том, что ее старший брат очень серьезно относится к охране и защиты имени Гриффинов. Она выбрала путь по очень узкой дорожке, где по одну сторону находится скандал, а по другую – ограничения, предупреждающие его. Элинор очень надеялась, что эта дорога приведет ее куда-нибудь еще, кроме тупика.
В двадцать четыре и двадцать восемь соответственно Закери и Шарлемань, конечно же, имели возлюбленных и любовниц, но все это прекрасно вписывалось в рамки общества, пока совершалось осторожно. Правила для женщин были намного строже, а возможностей для падения больше. Но Элинор вовсе не собиралась заводить любовника или делать что-то еще настолько же безнравственное. Но если она не воспользуется этим шансом, чтобы узнать жизнь, то может с таким же успехом засохнуть и умереть.
Они высадились из кареты на переполненной подъездной дорожке Беквит-Хауса. По традиции, когда Гриффины посещали какой-то прием как одна семья, они входили в дом соответственно своему положению: вначале Элинор под руку с Мельбурном, а за ними Шей и Закери. Однако этим вечером, после того, как они обошли последний растоптанный комок грязи и лошадиного навоза и достигли переднего портика, отделанного мрамором и камнем, Себастьян выпустил ее руку.
– После тебя, – проговорил он, жестом приглашая сестру идти вперед.
Элинор кивнула, притворившись, что ожидала от брата подобного поступка, и вошла в величественный особняк. С тех пор, как Элинор вручила герцогу свою декларацию, она ощущала, что Мельбурн сердился на нее, не столько из-за послания, сколько из-за идеи, которая стояла за ним – из-за того, что она была настолько недовольна его патриархальной властью, что устроила восстание. Отлично, она и намеревалась расшевелить его. Возможно, они оба узнают о себе что-то новое в этом состязании. По крайней мере, герцог будет иметь возможность осознать, что и у других людей могут быть мысли и чувства, которые не обязательно совпадают с его собственными, и что эти мысли вовсе не обязаны привести их семью к падению.
Рядом с гардеробной Элинор слегка заколебалась, но они уже оказались на виду, по крайней мере, у двух дюжин гостей, некоторые из которых слыли известными сплетниками. Элинор сделала глубокий вдох и расстегнула пуговицу, которая удерживала ее плащ. Что бы она там не написала на бумаге, ее декларация начинается именно сейчас.
Когда лакей помог снять плащ с ее плеч, Закери, находившийся в самом конце группы, издал приглушенный возглас, в то же время молчание двух других братьев было столь же красноречиво. Ха! Подождите, сейчас я обернусь.
Элинор обернулась. Взгляды всех троих братьев упали на ее грудь, а затем вновь устремились на ее лицо.
– Святая матерь Божья, – прошептал Шей, его загорелое лицо побледнело.
Она надеялась, что брат говорил это в хорошем смысле. Сделав еще один вдох, Элинор повернулась лицом к дверям, ведущим в бальный зал, и двинулась вперед.
– Мы идем? – с улыбкой спросила она, останавливаясь рядом с дворецким, немного не доходя до входа.
Дворецкому Беквитов не нужны были приглашения для того, чтобы объявить об их прибытии. Большинство слуг в знатных домах знали, кто входит в клан Гриффинов.
– Леди и джентльмены, герцог Мельбурн, лорд Шарлемань Гриффин, лорд Закери Гриффин и леди Элинор Гриффин.
Толпа в комнате заволновалась, когда девушка выступила вперед. Элинор могла слышать шаги своих братьев за спиной, практически ощущая враждебность, исходившую от них и направленную на любого человека в комнате, который осмелится сказать хотя бы слово о выборе ее гардероба.
С непринужденностью, благодаря долгой практике, девушка скрыла свой гнев. Хотя молчаливое запугивание братьев и могло заставить этот вечер протекать более гладко, но оно также означало, что Элинор все еще под их защитой и под их пристальным наблюдением. Девушка обернулась, ощущая, как шелк ее платья отчаянно обвивается вокруг ее ног.
– Прекратите это, – возмутилась она.
– Прекратить что? – точно таким же тоном спросил Шарлемань, а его взгляд скользнул поверх ее плеча на толпу перед ней.
– Запугивать любого, кого видите. Пока мы находимся здесь, я вас не знаю, и вы не знаете меня.
Шей открыл рот, чтобы снова запротестовать, но Мельбурн резко встал между ними.
– Полагаю, сейчас самое время заняться тем, о чем упоминал Закери – выпить.
Через мгновение Элинор стояла в одиночестве посреди бального зала. Если она будет оставаться на одном месте слишком долго, то станет очевидным, что в клане Гриффинов что-то не так. Поэтому, как только девушка заметила свою подругу, леди Барбару Хаусен, то сразу же направилась к столу с закусками.
Когда она подошла ближе, то ее глаза остановились на другом знакомом. Он стоял рядом с дверями, которые вели в большие тропические сады Беквитов. Лорд Деверилл пристально смотрел на нее, игнорирую леди Френч, которая откровенно флиртовала с ним с противоположной стороны дверей.
Впервые Элинор осознала, как чувствовали себя другие женщины, когда этот зеленоглазый бог разглядывает их. Горячая волна пробежала по ее позвоночнику в ответ на его обманчиво-ленивый взгляд, который заставил ее почувствовать себя… безнравственной. Слава Богу, что они друзья, и она только что застала его врасплох. И хвала небесам, что она знает о том, какой он повеса.
Встряхнувшись, Элинор направилась к Барбаре, стоявшей у стола с закусками.
– Добрый вечер, моя дорогая, – сказала она, целуя в щеку вторую дочь маркиза Пелтона. – Ты замечательно выглядишь.