- Похоже, у нас нет будущего, по крайней мере общего, так что, кроме прошлого, нам и говорить-то не о чем. Разве что о том, много ли у тебя шансов обрести счастье с Бомонтом…
Она приняла вызов:
- Гораздо больше, чем с тобой! Он хоть любит меня. А ты вообще ничего ко мне не испытывал…
- Еще как испытывал. Я, хоть и знал о твоих затеях, сразу увлекся. Презирал себя за эту страсть, за то, что не устоял перед примитивной охотницей за деньгами, но все равно бешено ревновал, стоило тебе улыбнуться отцу.
Он говорил о своей любви как о давно минувшем мимолетном увлечении, но сознавать, что он когда-то хоть что-то к ней испытывал, было приятно.
- Скажи-ка, Джо, - оборвал ее мысли его хрипловатый голос, - если бы не появился я, ты вышла бы замуж за отца?
- С чего ты взял, что он предлагал мне это?
- Он был влюблен в тебя. А иначе с чего ему было оставлять тебе половину наследства?
- Генри был ко мне привязан, но это совсем не то. Не знаю, с чего он оставил мне половину наследства, но при таких обстоятельствах, ей-богу, лучше бы он этого не делал.
- Разумеется, было бы лучше мне сидеть в Бостоне, а тебе вдруг оказаться богатой вдовой, - усмехнулся Куинн.
- Я не вышла бы за него замуж. Об этом и речи не было.
- Ты говорила, что он был тебе дорог.
- Говорила. Но я, скорее, видела в нем отца.
- Не "папочку"?
- Подарков он мне не делал, если ты это имеешь в виду.
Куинн выпрямился.
- В самом деле?
- Конечно. Только медальон, который я получила к двадцать первому дню рождения. Ты знал о нем, видел, как я его носила.
Дешевый серебряный медальон, купленный в Ковент-Гардене во время ее с Генри поездки в Лондон. Элизабет загляделась на него у какого-то прилавка. Заметив, что медальон ей нравится, Генри настоял, чтобы она приняла его в качестве подарка ко дню рождения.
- О медальоне я знаю, - нетерпеливо оборвал ее Куинн. - Ну а серьги?
- Серьги? - Она непонимающе взглянула на него. - Какие серьги?
Куинн вытащил из кармана куртки мягкий кошелек и, что-то вынув из него, протянул на ладони сережки в виде двух русалок, которые накануне вытащил у нее из ушей.
Столько произошло с тех пор, что она совсем забыла про них.
- Правда прелестные? - Он пристально вглядывался в ее лицо. - Необыкновенно тонкая работа.
- Пожалуй, - согласилась она, - но при чем тут Генри?
Будто не услышав вопроса, он заметил:
- Я не видел, чтобы ты их носила, когда мы только познакомились.
- Тогда у меня их не было.
- Или ты их прятала.
- Прятала? Зачем мне было их прятать?
- Чтобы я не узнал, что Генри подарил их тебе.
- Генри мне их не дарил.
- Ты отрицаешь это?
- Конечно!
- Тогда откуда они у тебя? Ты говорила, что твоя семья бедна, а таких украшений на базаре не купишь.
Она вспыхнула.
- Не твое дело, откуда они у меня! Отдай сейчас же.
- Нет уж. - Не обращая внимания на ее возмущенный протест, он положил их обратно в кошелек. - Мне надо кое-что проверить. Если Генри тебе их не дарил…
- Нет, не дарил, - со злостью перебила она.
- …а сказать, откуда они, ты не хочешь… значит, ты взяла их сама.
Элизабет потрясенно уставилась на него.
- Взяла? То есть украла? Да как ты смеешь! - Возмущение душило ее.
- Если окажется, что я не прав, я извинюсь перед тобой, - ровно произнес он. - Хотя мне вряд ли придется извиняться - слишком хорошо я тебя знаю.
- Может быть, тебе и кажется, что ты хорошо меня знаешь, но я не воровка!
- То есть Генри тебе их все-таки подарил?
- Я же сказала, нет… - Терпеть все это больше не было никаких сил. Элизабет решительно поднялась. - Я иду спать. - И направилась к двери.
- Ты позволишь задержать тебя на минутку? - Что-то в его голосе заставило ее резко остановиться. - Тебе это может пригодиться.
Она обернулась и увидела, как он протягивает руку за письменный стол и достает небольшой чемоданчик. Это был ее чемоданчик.
- Где ты его взял? - Изумлению Элизабет не было предела.
- Нашел у тебя в шкафу, сегодня утром. Пока ты была в ванной, я не терял времени и кое-что собрал на тот случай, если нам придется остаться здесь ночевать.
Она захлебнулась от такой наглости.
- Значит, ты все это подстроил.
- Мне казалось, что этот вопрос ты уже для себя решила.
- А вот и доказательство! Зачем тебе это понадобилось?
- Если память мне не изменяет, и на этот вопрос ты ответила.
- Но ты обещал ничего не говорить Ричарду.
- И не скажу, что бы ни случилось.
- А что может случиться? - испуганно встрепенулась она.
Он пожал плечами.
- Кто его знает? Если хочешь чего-нибудь горячего перед сном, я нашел банку шоколада…
- Нет, не хочу, спасибо.
- Совсем не хочешь? Это может помочь заснуть.
- Не нужна мне твоя помощь, - сдавленно проговорила она.
- В таком случае приятных сновидений.
Вдруг он подошел совсем близко, обхватил ладонями ее лицо и, бесстыдно-чувственными глазами остановившись на губах, предложил:
- А что, если нам поцеловаться на сон грядущий, в память о былом?
- Нет! - Ее возглас прозвучал сердито и испуганно.
- Что это вдруг? Кого ты боишься, меня или себя?
Она не успела ответить. Опередив ее протест, он наклонил голову и, захватив губами ее рот, закрепил поцелуем свое непререкаемое мужское право.
Губы у нее беспомощно приоткрылись, Куинн обхватил ее руками и крепко прижал к себе.
У Элизабет закружилась голова, она обмякла в его объятиях, и мир пропал, остались только руки Куинна, его голодные и жадные губы.
Она уже готова была сдаться, когда в подсознании прозвучал сигнал тревоги. Собрав последние силы, Элизабет вырвалась и, зажав рот ладонью, стояла, шатаясь, как пьяная, с потемневшими, ошеломленными глазами. Казавшийся не менее ошеломленным Куинн пыхтел, словно после забега.
Он очнулся первым.
- Для поцелуя на сон грядущий, пожалуй, слишком возбуждающе, - прохрипел он. - Похоже, твои опасения были не напрасны… А как насчет того, чтобы провести ночь в моих объятиях? Ты не передумала?
Выражение неприкрытого желания на его лице поразило ее.
- Нет, не передумала, - отозвалась она и повернулась к двери.
- Не забудь свои спальные принадлежности, - напомнил он и тихо добавил: - Если передумаешь, я буду тебя ждать.
Подхватив чемоданчик и сумочку, Элизабет устремилась к себе, едва держась на трясущихся ногах.
Уже в своей комнате она опустила вещи на низкий сундучок и, дрожа, села на кровать. В дверь был врезан замок, но она знала, что запираться нет необходимости - Куинн не придет, он дождется, чтобы пришла она.
Нет, ей нельзя, ни в коем случае нельзя с ним связываться. Это было бы полным сумасшествием.
Однако воспоминание о его страсти, словно огромный кулак, сжимало ей сердце. У нее болела грудь, воля готова была изменить ей.
Этого нельзя было допустить.
Склонив голову, крепко сцепив руки, Элизабет боролась со своим желанием.
И победила.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Она оглядела просторную комнату: белые стены, низкие потолочные балки, половицы из мореного дуба, старинная мебель. Она всегда любила эту комнату за простоту и вид на бухту и старый город.
Как и говорил Куинн, все осталось почти без изменений. На кровати лежало ее любимое лоскутное покрывало ручной работы, в ванной висели полотенца ее любимого персикового цвета, как будто в доме ждали ее возвращения.
В шкафу еще осталось кое-что из одежды, кругом были разбросаны ее личные вещи: дорожный будильничек, очки, программка поп-концерта, а на пузатом комоде в простой деревянной рамке стояла фотография ее и Генри.
Элизабет долго смотрела на снимок. У Куинна была фигура как у отца, однако в остальном на Генри больше походил младший сын. Оба были курносыми, у обоих была небольшая щель между верхними передними зубами.
Генри был добрым и внимательным, действительно хорошим человеком. Он скупо улыбался, но обладал отменным чувством юмора. Этот сильный человек, ростом под два метра, мухи не обидел бы.
С пышной копной серебристых волос, с моложавым лицом, он казался значительно моложе своих лет.
Фотография была сделана в тихий солнечный день на исходе лета. На Элизабет было простое ситцевое платьице и босоножки, волосы собраны в хвостик. Она казалась беспечной девчонкой.
Генри, в свободных брюках и рубашке с короткими рукавами, покинул свое кресло, чтобы совершить ежедневную прогулку вдоль террасы. В одной руке он держал трость, второй опирался на плечи Элизабет.
Он отпустил какую-то шутку, Элизабет засмеялась, подняв к нему лицо, и тут явился Пери с фотоаппаратом.
Обстановка была радостной и невинной, но теперь она видела, что при желании все можно было истолковать совсем иначе.
Чего Куинн, конечно, и не преминет сделать.
Элизабет вздохнула и поставила фотографию на место.
В голове снова завертелись мысли о Куинне. Она открыла чемоданчик - он ничего не забыл: кроме рубашки и пеньюара, лучшего, из атласа цвета слоновой кости, положил две пары трусиков, туфли на низких каблуках, две пары колготок, тонкое шерстяное платье, юбку, свитер и запасную косметичку. Элизабет невольно восхитилась: иному мачо ничего такого и в голову не пришло бы, подумала она, залезая под душ. А если бы и пришло, он отмахнулся бы от этой мысли как унижающей его достоинство.
Но Куинн всегда был непредсказуем: то суровый и грубый, то нежный и ласковый, то заботливый, то беспардонный.
Она так и не поняла, какой он на самом деле, она просто любила его глубоко и страстно, так что сама себе удивлялась.
Откуда же эта странная идея - выйти замуж за Ричарда? Пока в ней живо чувство к первому мужу, не может она выйти за другого.
Вот только Куинн ей не муж…
С тяжелым, как свинец, сердцем Элизабет вышла из ванной, расчесала длинные черные волосы, залезла в постель и выключила свет.
Лежа с закрытыми глазами, она старалась расслабиться, но тревожные мысли не уходили.
Наконец ей надоело ворочаться. Пожалуй, горячий шоколад, от которого она отказалась, сейчас был бы кстати. Нет, он ей просто необходим.
Элизабет нащупала пеньюар, открыла дверь и начала впотьмах пробираться вниз по знакомой лестнице.
Она пересекла холл, ступая босыми ногами по скрипящим половицам. Высокие окна выделялись чуть светлыми четырехугольниками.
Вот и кухня.
Элизабет включила лампочку над плитой, налила чайник и стала рыться в шкафчике, ища шоколад. Только она протянула руку за кружкой, как, заметив скорее движение, чем какой-то звук, поняла, что уже не одна.
Она резко обернулась: высокий темный силуэт заполнял дверной проем.
- Так, значит, ты передумала, - заметил Куинн и добавил: - Я имею в виду, насчет напитка.
- Ты испугал меня, - буркнула она. - Как ты догадался, что я здесь?
- Я слышал, как ты прошла через холл.
Он подошел к ней, и, когда попал в полосу света, она увидела, что он одет. Так он совсем не ложился?
Куинн любовался ее тонкой фигурой в атласном пеньюаре, спадающими на плечи длинными шелковистыми волосами…
- Итак, тебе все-таки не спится?
Не обращая внимания на иронический тон, она ответила вопросом на вопрос:
- Зачем ты за мной ходишь?
- А я тоже подумал, не выпить ли мне шоколада, и решил, что будет приятно сделать это вместе возле камина.
Она покачала головой.
- Я собиралась выпить его у себя.
- Ну, если ты настаиваешь… можем проделать это в постели.
Элизабет до боли стиснула зубы: нет, ему не удастся вывести ее из равновесия.
- Я не это имела в виду, и ты это знаешь.
- Значит, пьем у камина.
Чайник вскипел, и пока Элизабет проклинала себя за то, что не осталась у себя в комнате, в безопасности, он налил пару кружек и насыпал шоколад.
- Не то чтоб "Кордон-блю", - заметил он, помешивая густую жижу, - но если добавить пару-другую галет, то сойдет.
Поставив кружки и целую пачку галет на круглый подносик, он пошел обратно в кабинет. Ей ничего не оставалось, как следовать за ним.
Одетый Куинн ее смущал. Элизабет затянула потуже пояс на пеньюаре и села в кресло.
Поленья весело горели в камине. Пачка документов на кофейном столике говорила о том, что Куинн работал. Он отодвинул бумаги, поставил подносик и протянул Элизабет кружку и пачку с галетами.
Она отрицательно мотнула головой.
- Я просмотрел еще раз завещание Генри. - Куинн вытащил из пачки одну галету. - Вернее, уточнил дату. Мне с некоторым опозданием пришло в голову, что может оказаться небезразличным, когда оно было составлено…
Элизабет и раньше замечала, что они с Куинном мыслят в одном направлении. Пока она у себя в комнате пыталась заснуть, ее собственные мысли вертелись вокруг даты завещания…
Куинн между тем продолжал:
- Если бы завещание было составлено раньше, значит Генри тебя действительно любил. Но в таком случае он наверняка переписал бы его после того, как ты сбежала и вышла за меня. Видит Бог, он был очень зол.
- Он не был зол, когда мы с ним виделись, - выпалила Элизабет не подумав.
- То есть? - Куинн вопросительно уставился на нее.
Элизабет решила не робеть.
- Генри не был зол, когда я его видела.
- Вот как? И когда же это было?
- Когда я приехала, чтобы сказать ему, что выхожу за тебя замуж, и попрощаться. - И, слегка краснея, добавила: - Ты хотел, чтобы это оставалось между нами, но не могла же я просто уйти, не сказав ему ни слова.
- И ты говоришь, он не разозлился?
- Совсем наоборот. Его удивила некоторая скоропалительность, но когда он спросил…
- О чем?
- Люблю ли я тебя, - с трудом выговорила она.
- И что ты ответила?
- Что люблю. По-моему, он был в восторге. Он сказал, что заметил, что мы с тобой не можем друг от друга глаз отвести… Как двое сумасшедших влюбленных. И еще он сказал, что будет скучать по мне, когда я уеду в Штаты. Но, клянусь тебе, он был рад. Не понимаю, почему он так на тебя разозлился, - растерянно добавила она.
- Я-то понимаю, - медленно проговорил Куинн. - Если только то, что ты сказала, правда.
- Это правда.
Элизабет смотрела на его до странности окаменевшее и мрачное лицо и не понимала, верит ли он ей.
Догоревшее полено с шелестом рассыпалось и превратилось в белесую золу.
Наконец Куинн очнулся и повернул к ней голову.
- Это было, когда ты испарилась, а Генри узнал, почему я на тебе женился. Он говорил, что я выжил тебя из дома… Завещание он составил вскоре после этого… не сомневаюсь, что он не терял надежды разыскать тебя.
Слезы навернулись на глаза Элизабет. Генри был искренне привязан к ней, верил в нее, доверял ей. Если бы она думала не только о себе, о своем горе, о своей болезненной утрате…
Куинн заметил ее волнение и положил ладонь ей на руку. Этот сочувственный жест окончательно лишил Элизабет самообладания. Слезы потекли по щекам, и одна слезинка капнула Куинну на руку. Элизабет неловко ее стерла.
Бормоча что-то себе под нос, Куинн вскочил на ноги и крепко обхватил ее.
Слезы хлынули потоком. Элизабет рыдала, оплакивая Генри, свою поруганную любовь и то, что могло бы быть.
Куинн держал ее так нежно, что она почти поверила в его искренность. Прижав ее голову к своей груди, он уткнулся губами в ее душистые волосы и, поглаживая спину, начал целовать в лоб, во влажные щеки, прикрытые веки и наконец - в губы.
Она не нашла в себе ни сил, ни желания бороться и, когда он поднял ее на руки, безропотно позволила отнести себя к нему в спальню.
Элизабет шевельнулась, и сразу блаженное чувство охватило сознание. Не открывая глаз, она лежала, погружаясь в это чувство, вновь и вновь переживая удовольствие, которое Куинн…
Куинн.
Нахлынули воспоминания минувшей ночи, и у Элизабет перехватило дыхание. Куинн положил ее на кровать и горячо и жадно излил на нее страсть. Оба горели. И так почти до утра.
Перед рассветом он поцелуем разбудил ее и снова любил, уже не торопясь, упиваясь каждой минутой, даря ей острое наслаждение, еще ни разу не испытанное ею в жизни.
Воспоминание вызвало дрожь.
- Замерзла?
Элизабет открыла глаза.
Куинн лежал, опираясь на локоть и вглядываясь в ее раскрасневшееся от сна лицо, в разметавшиеся по белой подушке черные волосы.
- Замерзла? - Он легко чмокнул ее в щеку.
- Нет, - едва слышно прошептала она.
В тусклом свете темнели его слегка взъерошенные волосы и щетина на подбородке, горели блестящие зеленые глаза.
Она не думала, что когда-нибудь снова увидит его таким, и у нее вновь перехватило дыхание.
Он улыбнулся, тепло и нежно.
- Хорошо провела свою брачную ночь? - И, глядя, как она густо краснеет, спросил: - Ты понимаешь, что, если не считать ту ночь в "Кораблике", мы с тобой впервые просыпаемся в одной постели? - Его рука, сильная и нежная, потянулась, чтобы накрыть и ласково потрепать грудь Элизабет. - Я мечтал об этом с тех пор, как ты сбежала. - Он с внезапной горечью воскликнул: - Бессмысленно пропавшие годы! Как много мы могли бы пережить, если бы ты меня не бросила!
Она отстранила его руку и села. Лучезарное счастье исчезло, утекло, как вода в сливное отверстие.
А что мне оставалось, когда я узнала, что ты на мне женился, только чтобы уберечь своего отца?
Он осторожно привстал.
- Ты так и не сказала мне, как ты узнала?
- Неважно.
- Для меня - важно. Я думал, не причастен ли к этому отец. Но если правда то, что ты мне говорила…
- Это правда, и Генри тут ни при чем.
- Но как?
Она сглотнула.
- Не вижу смысла снова возвращаться к этому. Важно не то, как я узнала, а то, что это действительно так.
- Только отчасти. Были и другие соображения.
- Догадываюсь. - Теперь и в ее голосе зазвенела горечь. - Вопреки собственной воле, вопреки всему ты испытывал ко мне желание.
- Это было не просто желание, меня от тебя лихорадило. До сих пор лихорадит. Я думал, это пройдет, когда ты сбежала, но быстро понял, что все как раз наоборот - стало еще хуже. Я понял, что не избавлюсь от этой лихорадки, пока ты не станешь моей женой на деле, а не на бумаге.
- Так вот то незаконченное дело, о котором ты говорил… - Она усмехнулась. - Ну что ж, теперь, когда все закончено…
- Я не уверен…
Элизабет не дала ему договорить:
- Я хочу быть свободной.
- Боюсь, что аннулировать брак теперь уже не удастся. - В голосе Куинна звучало плохо скрытое удовлетворение.
- Тогда развод.
- Надеешься все-таки выйти замуж за Бомонта? - Куинн напрягся, голос стал холодным, как зимнее море.
- Нет.
Он почти неуловимо расслабился.
- И когда же ты передумала? До или после?
Элизабет покраснела.
- Какая разница?
- Очень большая.