- Хочу навестить Джейн, - с вызовом ответила она. - И никто меня не остановит. Гай запретил мне ее видеть, но мне до этого дела нет. Я ее мать и буду с ней встречаться, когда захочу!
Элизабет бросила взгляд на закрытую дверь клиники, потом снова посмотрела на Люсию. Господи! Какой у нее больной вид! Ее никак не назовешь счастливой, беззаботной женщиной. Однако она предпочла мужу любовника, предала детей… Элизабет схватила Люсию за руку и потянула ее вниз по ступенькам на мостовую.
- Идемте прогуляемся со мной, - сказала она решительно. - Вы же не станете устраивать сцену прямо в клинике. Это неразумно.
- Я не собираюсь устраивать никаких сцен. Я просто хочу увидеть Джейн.
- Но, Люсия, послушайте, это очень эгоистично с вашей стороны. Простите, если я резко выражаюсь, но вы совершенно не думаете о Джейн, только о себе. Вы, похоже, не понимаете, что с ней будет, если она увидит вас сейчас, когда еще не оправилась от наркоза. Она ведь только начала привыкать к тому, что вас нет рядом. Она расстроится, будет плакать, а сейчас ей это очень вредно.
Люсия стояла, дрожа всем телом, внутренний голос настойчиво убеждал ее отбросить увещевания Элизабет и подняться по ступеням к дверям клиники. Но постепенно вразумления гувернантки подействовали на нее, и она изменила свое первоначальное намерение. Истерика прошла, Люсия вдруг обмякла и стала равнодушной и опустошенной. Вялым, безжизненным голосом она спросила:
- Операция уже закончилась?
- Да, операция была в восемь утра. Все прошло хорошо. Я полчаса назад звонила дежурной сестре в отделение, она сказала, что все прекрасно, Джейн хорошо перенесла наркоз. Уже сегодня к обеду она будет садиться в кровати, и ей дадут мороженого.
Внутри у Люсии что-то вдруг прорвалось - слезы градом покатились из глаз. В душе теснилась масса противоборствующих эмоций, но все затмевало громадное чувство облегчения. С Джейн все в порядке, а это главное. Остальное уже не имеет значения.
Элизабет Уинтер сжала ее руку. "Как, должно быть, ужасно, - думала девушка, - для такой гордячки, как Люсия, которая всегда сама распоряжалась всем в доме, в том числе воспитанием детей, оказаться в столь унизительном положении… Ее даже не пускают к ребенку в больницу".
- Идемте, дорогая, - сказала она вслух. - Давайте прогуляемся.
Люсия как слепая пошла за ней. Потом она даже не могла вспомнить, где они гуляли. Уимпул-стрит, площадь Кавендиш, Харли-стрит… довольно длинный маршрут. Наконец они оказались в Риджент-парке и сели на скамью.
Люсия уже успокоилась, слезы высохли. Гувернантка самоотверженно поддерживала беседу и говорила большей частью сама. Она была намного моложе Люсии, но обладала даром убеждения и здравым смыслом, которые позволяли ей встречать самые трудные испытания, не теряя головы. Люсия готова была признать, что, хотя Элизабет подчас казалась ей ханжой, пуританкой, невыносимо добродетельной, у этой девушки были свои замечательные качества, и они в полной мере проявились сегодня.
- Я прекрасно знаю, как вам сейчас тяжело, но, поверьте, для Гая и девочек это тоже нелегкий период, - говорила Элизабет.
- Для Гая это ничего не значит, просто пострадало его самолюбие, вот и все, - возразила Люсия.
- Возможно, и тем не менее, ваш уход был для него большим ударом. А как это скажется на детях - невозможно предугадать. Пока они ничего не понимают, но потом, с годами, им станет недоставать матери, и тогда они поймут, чего лишены.
- Ну, тогда, я надеюсь, они уже будут знать правду и поймут, почему я ушла от их отца.
- Может быть. Но вы должны быть готовы и к неприятию, особенно со стороны Барбары, вы же знаете, какая она порой бывает упрямая и неуступчивая. Знаете, подростки могут быть такими жестокими… они все критикуют и не прощают ошибки взрослым. Они хотят видеть родителей людьми без недостатков, а когда узнают, что это не так, у них рождается презрение, которое никак не способствует милосердию.
- Барбара все поймет, когда подрастет, я верю. И даже если Барбара отвернется от меня, Джейн этого никогда не сделает. Она великодушная.
- О, сейчас невозможно предугадать, какой станет Джейн через год. Ведь девочкам придется жить и расти с отцом, который, надо признать, настроен к вам очень враждебно.
- И вы считаете это похвальным?
- Нет. Я не одобряю мстительность.
Люсия посмотрела на зеленые деревья, на маленького мальчика, который вприпрыжку бежал по лужайке за мячиком, и вздохнула:
- Разумеется, вы на стороне Гая и сочувствуете ему. Вы никогда, никогда не поймете, что заставило меня уйти от него.
- Какое это имеет значение? Какая вам разница - пойму я или нет? Я думаю прежде всего о девочках. Вас они тоже должны заботить в первую очередь - особенно сейчас, когда Джейн в больнице. Но, Люсия, разве вы не понимали, уходя из дома, что такое может случиться? Что вам не избежать осложнений в отношениях с детьми?
Люсия повернулась и посмотрела с открытым презрением в бесцветное, заурядное лицо гувернантки.
- О, вы все так четко раскладываете по полочкам, как в математике! - воскликнула она. - Вы, конечно, правы, я не спорю, потому что дважды два - всегда четыре. А вам, наверное, кажется, что я думаю, будто дважды два - три. Разумеется, я знала, что разлука с детьми разобьет мне сердце, но я дошла до последней черты отчаяния и не могла больше оставаться с Гаем.
- Но ведь если бы вы не встретили Чарльза, могли бы до сих пор быть вместе со своей семьей.
- Да, наверное. Приговоренная к жизни, полной самоотречения. Кстати, в последний момент я предложила Гаю компромисс: сказала, что останусь, если наши супружеские отношения прекратятся, но он на это не согласился.
Элизабет нервно поерзала. Она чувствовала себя крайне неловко, когда речь заходила об интимных отношениях.
- Ну что теперь об этом говорить, - пробормотала она. - Дело сделано. Сейчас главное - уберечь детей от неприятных последствий.
- Гай, видимо, считает, что им полезно быть в изоляции от матери?
Элизабет опустила взгляд на сумочку, лежавшую у нее на коленях; в глазах ее мелькнула тревога.
- Да, он считает, что пока так лучше. Когда вы выйдете замуж, все будет по-другому.
- А вы хоть понимаете, что до вынесения решения суда может пройти целый год?
- Ну, год - это еще не так много.
- Что вы такое говорите, Элизабет! Да это же вечность, особенно для детей. Это целых три семестра в школе. И все это время они не получат от меня даже письма! Гай запретил мне писать им. Это просто чудовищно, вы же должны это понимать!
- Люсия, послушайте, я ему говорила, что он действует слишком строго, но он ничего не хочет слушать. Гай считает, что, если бы вы любили детей, никогда бы их не бросили, и убежден, что ради спокойствия самих девочек вам следует воздержаться от общения с ними. По правде говоря, фамилия "Грин" действует на него, как красная тряпка на быка. Он даже думать не хочет, что девочки станут выводить на конвертах слова "миссис Грин", говорит, что это неприлично, и потом, он уверен, что дети гораздо быстрее успокоятся и забудут вас, если вы не будете им напоминать о себе.
В огромных увлажнившихся глазах Люсии появилось затравленное выражение.
- Вы тоже так думаете, Элизабет?
Гувернантка снова вздохнула:
- Ну, в каком-то смысле, да. Я считаю, что, пока Джейн и Барбара не привыкнут к тому, что вас нет рядом и не смирятся с потерей, их лучше не тревожить, не напоминать о вас, о мистере Грине и вообще обо всем, что связано с разводом. А когда все закончится и вы опять начнете с ними встречаться, что ж - тогда все будет уже позади, тогда им придется привыкать к новой обстановке.
- Значит, вы считаете, что если я обойду запреты Гая и стану писать дочерям, то им от этого будет только хуже?
- Ну, вы же сами должны это понимать, дорогая.
Люсия уронила голову на грудь. Элизабет украдкой покосилась на нее и быстро отвернулась. Ей больно было видеть свою бывшую хозяйку такой подавленной и несчастной. Она так и не поняла, почему Люсия пошла на столь отчаянный шаг и покинула своего мужа, дом и детей ради Чарльза Грина. Если разлука причиняет ей такую боль, вряд ли она сможет обрести то счастье, на которое рассчитывала, совершая этот поступок.
После минутного молчания Люсия снова заговорила:
- Значит, мне опять надо принести себя в жертву и ради детей отказаться от радости общения с ними?
- Боюсь, что так, - мягко сказала Элизабет.
- И я даже не смогу послать Барбаре подарок на день рождения в октябре?
Девушка покачала головой:
- Люсия, ну что вы, конечно нет! Гай же запретил. Он велел мне перехватывать все письма и посылки от вас.
- И вы считаете это своим долгом? - тихо спросила Люсия.
- Простите, но теперь мой хозяин - Гай, и, если я хочу служить ему и детям, я не могу обманывать его. Это против моей совести.
Люсия поднесла руку к глазам.
- Да, понимаю, я не должна вас об этом просить.
Гувернантка ласково коснулась ее плеча.
- Но он же не запрещал мне писать вам. Я буду по-прежнему посылать вам письма, обещаю, как можно чаще. Вы будете в курсе всех новостей и дел.
Люсия схватила руку Элизабет и пылко пожала ее.
- Значит, я буду знать, что с ними происходит, с моими милыми девочками? А они меня забудут… Как это ужасно…
- Не бойтесь, не забудут. Я скажу им, чтобы они не упоминали о вас при отце. Но они смогут поговорить о вас со мной. Я придумаю какую-нибудь историю - например, скажу, что вы за границей, путешествуете, а через год приедете и они вас снова увидят.
- Через год! - выдохнула Люсия. - Боже мой!
Элизабет посмотрела на часы.
- Ой, простите, Люсия, но мне пора. Меня медсестра ждет в клинике. Я хотела подежурить в палате, когда Джейн очнется от наркоза.
Люсия с удивлением взглянула на девушку - она казалась в эту минуту очень взрослой и усталой.
- Я провожу вас немного, Элизабет.
Они вместе пошли по дорожке парка.
- Не надо так расстраиваться, - попросила гувернантка, взяв Люсию под локоть. - Постарайтесь смотреть на это философски. Вас должно утешать, что девочки не так отчаянно страдают, как вы. Не думайте, что своим отъездом вы разбили им сердце. Вы же знаете, как дети все воспринимают. О, они бывают такими бессердечными… Конечно, временами на них находит грусть, им вас не хватает, но это ненадолго. В целом они вполне счастливы. Например, отец сегодня поведет Барбару в кино, и она очень ждет этого события - только о нем и говорит.
Губы у Люсии задрожали. Ага, значит, Гай решил стать заботливым папочкой? Раньше он никогда не водил Барбару в кино. Ну что ж, может быть, хоть сейчас его отцовские чувства начнут пробуждаться. Или же он просто хочет внушить детям, что у них хороший отец и дурная мать.
Она была ужасно несчастна и обижена на собственных детей, но понимала, что Элизабет права: ей некого винить в этом, кроме самой себя. И если Гай намерен отплатить ей сполна и заставить помучиться, то нет никаких законных оснований помешать ему. Закон не на ее стороне.
Что ж, раз Элизабет действительно считает, что детям будет лучше, если она не станет с ними встречаться, остается только примириться. И не из-за Гая, нет, а ради дочерей. Сейчас она должна ответить себе на самый главный вопрос: стоит ли счастье с Чарльзом таких страданий? Если нет, она должна признать, что совершила страшную ошибку, уйдя от Гая.
Шагая рядом с гувернанткой по Харли-стрит по направлению к клинике, где лежала маленькая Джейн, Люсия вдруг поняла явственно и отчетливо, как при свете вспыхнувшей молнии: да, стоит! Стоит! Пусть ей приходится страдать из-за разлуки с детьми, зато она навсегда освободилась от тирании Гая и может жить открыто с мужчиной, которого любит. Просто она должна заплатить за свое счастье самую высокую цену.
Люсия остановилась, когда они подошли к Уэлбек-стрит, где располагалась клиника, - она не хотела снова туда идти. Они встали на углу. Но Элизабет видела, что ее спутница улыбается. Это была смелая, полная жизни улыбка, и Элизабет почувствовала, что восхищается этой женщиной. Она всегда высоко ценила мужество, а ведь только сегодня утром, когда она встретила Люсию на пороге клиники, та была на грани нервного срыва.
- Ну, пора прощаться, Элизабет. Спасибо вам за все, что вы сделали, и за ваши утешения.
Гувернантка от всего сердца сочувствовала несчастной матери. Она вдруг схватила ее руку и крепко сжала.
- Дорогая моя, простите, что не могу больше ничем вам помочь.
- Вы и так сделали очень много. Только обещайте мне еще раз, что будете присматривать за девочками так долго, как сможете. И пишите мне почаще.
- В этом можете на меня положиться.
- И не дайте им совсем забыть обо мне.
- Не дам. Наберитесь терпения. Вы их еще увидите - ведь эта разлука не навечно.
- Поцелуйте от меня Джейн, когда она придет в себя.
С таким трудом обретенное спокойствие снова стало изменять Люсии. Голос ее предательски дрогнул. Она высвободила руку, повернулась и быстро пошла прочь.
Некоторое время Элизабет Уинтер стояла на перекрестке, глядя на удалявшуюся элегантную фигуру. "Ни у кого больше нет такой легкой, красивой походки, как у Люсии, - думала она, - как же она хорошо сложена и как отлично смотрится в черном облегающем костюме, с голубыми песцами, перекинутыми через руку…"
Глава 5
1
Следующий месяц жизни Люсии Нортон оказался богатым на события.
Для издательского дома Гринов настали не лучшие времена, и Чарльзу пришлось перенести отпуск почти на самый конец лета. Неделя за неделей они с Люсией откладывали поиски подходящего дома и, не теряя надежды на скорое новоселье, продолжали жить в "Тенбридж-Армс". К концу августа маленькая гостиница опустела, и Виллеты радовались, что семья "Гринов" осталась у них - они были милые люди, легкие и приятные в общении и не доставляли никаких хлопот.
Только в конце сентября Чарльз и Люсия навсегда покинули гостеприимный кров "Тенбридж-Армс".
Люсия не знала, радоваться ей или огорчаться, когда, погрузив весь свой багаж в машину, они наконец отбыли в Лондон. Они переезжали в дом Чарльза. Миссис Грин перебралась к сестре на остров Уайт и предложила им вдвоем поселиться на Милберри-Уок и жить там столько, сколько пожелают.
Мать написала Чарльзу, что не возражает, чтобы Люсия жила в ее доме, но при условии, что они наймут себе новых слуг. Их прежние слуги знали Чарльза с детства, и им никак невозможно было остаться при новой хозяйке, тем более, что бракоразводный процесс уже начался.
Люсия прекрасно поняла, что имеет в виду миссис Грин, и была с ней полностью согласна. Впрочем, пока ей требовалась только приходящая домработница, так как через несколько дней они с Чарльзом собирались ехать во Францию.
Оба с нетерпением ждали этого путешествия. Для Чарльза лето выдалось особенно длинным и изнурительным. Он уставал на работе, и, хотя судебная волокита не так убийственно повлияла на него, как на Люсию, все равно по-своему переживал.
Люсии тоже не мешало развеяться и отдохнуть - последние недели были для нее очень тягостными. Вот почему она уезжала из "Тенбридж-Армс" со смешанным чувством. Ей стало трудно скрывать от Чарльза свое беспокойство и боль от мучительной разлуки с дочерьми. Шли дни, недели, а девочки все не выходили у нее из головы. Новости, которые она узнавала про них, всегда были вчерашними. Она получала обещанные письма от Элизабет, как и было условлено, раз в неделю, а за два дня до переезда в Лондон снова договорилась с ней о встрече.
По словам Элизабет, Джейн совершенно оправилась после удаления миндалин и выглядела вполне здоровой и довольной. Она отправилась вместе со старшей сестрой в школу-интернат в Истбурн. Гувернантка сделала снимок в саду: Джейн в новой школьной форме, в галстучке, строгой блузке, гофрированной юбке и шляпе грибком. Матери показалась совсем незнакомой ее ладная, упитанная фигурка, но пухлое улыбающееся личико было прежним, родным.
Элизабет рассказала, что в последние недели каникул в доме установилась вполне мирная атмосфера. Гай был общителен и добр с Джейн и Барбарой, хотя у него случались вспышки дурного настроения. Он, конечно, не был заботливым отцом и не привык возиться с детьми, однако дал каждой девочке по фунту стерлингов и сладостей в дорогу, когда они уезжали.
Люсия поинтересовалась, не спрашивал ли кто-нибудь из девочек о ней, и Элизабет ответила честно. Да, и Барбара, и Джейн - обе спрашивали.
Временами их одолевало любопытство, они забрасывали гувернантку вопросами, но в общем уже привыкли к тому, что мать за границей и что они не могут пока получать от нее писем. На самом деле, заверила ее Элизабет, когда дети заняты, они вполне довольны и счастливы.
Люсию эти слова сразили в очередной раз. Она долго отказывалась верить, что и Барбара, и даже ее любимица Джейн постепенно свыкнутся с ее отсутствием и перестанут по ней скучать, но теперь сомнений не оставалось. И ради их блага она должна была этому радоваться. Получалось, что она, их мать, страдает отчаяннее всех, больше всех тяготится разлукой и жадно ждет вестей.
Теперь, когда обе дочери начнут учиться в школе-интернате в Истбурне, у нее почти совсем не будет от них известий. Элизабет собиралась погостить у своей тетки в Йоркшире, а к девочкам приехать сможет только в середине семестра, так что в течение полутора месяцев Люсия будет оставаться в полном неведении, разве что гувернантка черкнет ей пару строк, ведь Барбара и Джейн непременно будут писать своей Либби.
Гай, по словам Элизабет, вообще не упоминал имени жены. Он хотел избавиться от всего, что могло напомнить о ней. Ее портрет, написанный несколько лет назад и занимавший почетное место в столовой, отнесли на чердак. Все ее фотографии были убраны, даже из детской. Кое-какие книги, картины и драгоценности, которые она оставила дочерям, Гай велел уложить и отправить на адрес ее матери в Лондоне. Казалось, он стремился уничтожить все свидетельства того, что она когда-то жила с ним, полностью вычеркнуть ее из своей жизни.
- Да, он совсем не похож на своего кузена Мартина Абботта, - горько заметила Люсия, садясь пить чай с Элизабет. - Мартин, тот, наоборот, поблагодарил Бетти за годы, которые она ему отдала, согласился на развод без судебного разбирательства и оставил сыновей. И почему Бетти так легко все обошлось? Она была для Мартина не такой хорошей женой, как я Гаю. Да что там, намного хуже. Настоящая транжира, вечно в долгах, а для Джина и Робина она была совсем не такой заботливой матерью, как я для Джейн и Барбары. Все это так несправедливо, просто ужас!
Но потом она поняла всю бессмысленность подобных упреков. Они нисколько не приближали ее к детям и не могли заставить Гая проявить к ней больше милосердия. Недели шли, и Люсия все больше убеждалась в том, что Гай никогда не любил ее. Ни один мужчина, любящий женщину, не станет мстить ей за счет родных детей, как делал Гай.