Облака полностью рассеялись, и морозный пейзаж, блестящий и призрачный под луной, протянулся передо мной. Через дорогу снежной копной стоял навес с лошадьми. Воздух изменился, как говорил Джейми, и снег от дыхания лошадей подтаял, глыбы снега скатывались с навеса и падали на землю.
Несмотря на раздражение на молодых любовников и налет комической нелепости во всей этой ситуации, я не могла не чувствовать к ним некоторую симпатию. Они были серьезны и полны друг другом.
А неизвестная жена Исайи?
Я сгорбилась, дрожа от холода даже в плаще. Мне не следует одобрять их - и я не одобряла - но кто может знать истинную жизнь в браке, кроме самих супругов. Я сама жила в стеклянном доме, чтобы бросать камни. Почти неосознанно я погладила гладкий металл золотого обручального кольца.
Прелюбодеяние. Внебрачная связь. Предательство. Позор. Слова падали в моей памяти, словно глыбы падающего снега, оставляющие маленькие темные ямы в лунном свете.
Можно, конечно, оправдываться. Я не стремилась к тому, что со мной произошло, я боролось с этим, но у меня просто не было выбора. Хотя все равно в конце у каждого есть выбор. Я сделала свой и приняла все, что последовало за ним.
Бри, Роджер, Джемми. Все дети, которые могут родиться у них в будущем. Все они оказались здесь из-за того, что я сделала свой выбор в тот день на Крейг-на-Дун.
"Ты слишком много берешь на себя", - говорил мне Фрэнк много раз. Почти всегда тоном неодобрения, подразумевая, что я делаю то, чего, по его мнению, я не должна делать. Но время от времени с добротой, желая уменьшить бремя моих забот.
Именно о доброте думала я сейчас - была ли она настоящей, или просто мой ум пытался найти утешение в этих словах? Все выбирают, и никто не знает, к какому финалу это может привести. Даже если мой выбор был виноват во многом произошедшем потом, не все зависело от него. И он принес не только вред.
Пока смерть не разлучит нас. Множество людей повторяли эти слова только для того, чтобы нарушить и предать их. Но я уверена, что ни смерть и никакой сознательный выбор не смогут уничтожить некоторые узы. К худу ли, к добру ли я любила двух мужчин, и некоторая их часть всегда будет со мной.
Самое ужасное в этой ситуации было то, что как бы искренне я не сожалела о том, что сделала, я никогда не чувствовала себя виноватой. Теперь же, когда сделанный выбор остался далеко позади, я испытала чувство вины.
Тысячу раз я извинялась перед Фрэнком, но ни разу не попросила прощения. И сейчас мне пришло в голову, что он все-таки простил меня. На чердаке было темно; единственный свет просачивался в него снизу сквозь доски пола, но он больше не казался пустым.
Я резко дернулась, отвлеченная от моих размышлений движением внизу. Две фигуры, взявшись за руки, в плащах, развивающихся за их спинами, бежали по снегу бесшумно, словно летящие олени. Они на мгновение задержались возле лошадиного загона, потом исчезли внутри.
Я высунулась в окно, опершись на подоконник и не обращая внимания на кристаллики льда под моими ладонями. Я услышала шум пробудившихся лошадей; их топот и фырканье ясно донеслись до меня по холодному воздуху. Звуки внизу в доме были слабее, хотя "ме-е" Хирама стало громче, когда тот почувствовал волнение лошадей.
Внутри снова раздался смех, на время перекрыв звуки через дорогу. Где Джейми? Я высунулась дальше, и ветер сорвал капюшон, бросая брызги ледяной влаги мне в лицо.
Он был там. Высокая темная фигура медленно брела к загону, поднимая облака белого снега. Что… но тут я поняла, что он шел следом за любовниками, специально шаркая ногами, чтобы стереть их следы.
Внезапно в загоне появилась дыра, когда часть стены из ветвей упала. В нее хлынуло облако пара, а потом появилась лошадь с двумя наездниками и отправилась на запад, сначала рысью, потом галопом. Снег был не глубок, три или четыре дюйма, и копыта лошади оставляли четкий след.
В загоне громко заржала лошадь, потом другая. Внизу раздались звуки тревоги - стуки, крики, бегущие шаги - когда мужчины стали вскакивать со своих постелей. Джейми исчез из вида.
Внезапно из загона стали выскакивать лошади, свалив стену и растаптывая упавшие ветви. Фыркая и взбрыкивая, они с ржанием уносились прочь, вращая глазами и размахивая гривами. Последний конь выскочил из навеса, подняв хвост от удара хлыстом по его крупу.
Джейми отбросил хлыст и нырнул обратно под навес как раз, когда двери дома распахнулись, осветив сцену бледно-желтым светом.
Я воспользовалась шансом сбежать вниз незамеченной. Все были снаружи, даже миссис Браун выбежала, как была, в ночном колпаке. Хирам, сильно пахнущий пивом, пьяно замекал на меня, когда я проходила мимо.
Снаружи вся дорога была полна полуодетых мужчин, бегающих туда-сюда и суматошно размахивающих руками. Я заметила в середине толпы Джейми, который тоже размахивал руками. Среди взволнованных вопросов и комментариев я уловила отдельные слова: "напугали", "пантера?", "проклятие!" и так далее.
После некоторого периода метаний и несвязных высказываний все согласились, что лошади, скорее всего, вернуться сами. Ветер сдувал снег с деревьев сплошной вуалью и залезал ледяными пальцами под одежду.
- Вы останетесь на улице в такую погоду? - довольно разумно спросил Роджер. И мужчины, единодушно решив, что никакой нормальный человек не останется - а лошади, хотя и неразумные, но вполне понимающие твари - стали постепенно расходиться по домам, ворча и дрожа от холода.
Среди последних был Джейми, он повернулся к дому и увидел меня, стоящую на пороге. Его волосы растрепались и в свете, льющемся из открытой двери, горели, словно факел. Он поймал мой взгляд, закатил к небу глаза и приподнял плечи в слабом пожатии.
Я поднесла холодные пальцы к своим губам и послала ему замороженный воздушный поцелуй.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Я слышу не музыку, но звук барабанов
Глава 33
Дома на рождество
- А что сделал бы ты? - спросила Брианна, осторожно поворачиваясь на узкой кровати Вемиссов и утыкаясь подбородком в выемку плеча Роджера.
- С чем?
Находясь в тепле впервые за несколько недель, наполненный до предела обедом миссис Баг и, наконец, достигнув нирваны в постели с женой, Роджер чувствовал себя приятно расслабленным и сонным.
- С Исайей Мортоном и Алисией Браун?
Роджер зевнул, выворачивая челюсть, и глубже закопался в матрац, громко зашелестевший набитой в нем шелухой. Он подумал, что весь дом слышал, чем они занимались, но его это совсем не волновало. Она вымыла голову в честь их возвращения, и теперь волосы волнами лежали на его груди, распространяя глубокий шелковистый свет в тусклом свете очага. Было только за полдень, но ставни в комнате были закрыты, давая приятную иллюзию, что они находятся в маленькой уединенной пещере.
- Я не знаю. Полагаю то же самое, что сделал твой отец, что еще? Твои волосы великолепно пахнут, - он завил ее локон вокруг своего пальца, восхищаясь его мерцанием.
- Спасибо. Я мыла их шампунем, который мама сделала из масла грецкого ореха и ноготков. Но как же бедная жена Исайи из Гранитных водопадов?
- А-а, она? Не мог же Джейми заставить Мортона вернуться к ней, даже если она этого хотела, - сказал он резонно. - И твой отец не стал бы устраивать суматоху с лошадьми, когда они убежали, если бы хотел, чтобы этого человека убили. А Брауны точно убили бы Мортона, а его шкуру прибили бы на двери сарая.
Роджер говорил со знанием дела, помня, как его встретили с оружием в Браунсвилле. Он убрал ее волосы за ухо и, подняв голову, поцеловал ее между бровей. Он мечтал об этом много дней - поцеловать это бледное гладкое место между густыми бровями. Оно походило на крошечный оазис спокойствия среди яркого вызова ее лица. Блеск ее глаз и прямая линия носа были более очаровательны, не говоря уже о подвижных бровях и широком рте, который говорил об ее уме, но они не были мирными. А он после прошедших трех недель был настроен на покой.
Он опустил голову назад на подушку, прослеживая пальцем изгиб ее рыжей брови.
- Я думаю, лучшее, что он мог сделать, это дать молодым любовникам время, чтобы оказаться в безопасности, - сказал он. - И они смогли. К утру снег превратился в грязь, и невозможно было сказать, прошел ли здесь полк медведей, не говоря уже о том, чтобы определить, куда они направились.
Он знал, что говорил - погода внезапно потеплела, снег растаял, и милиционеры вернулись домой в хорошем настроении, но грязные по уши.
Брианна вздохнула; от ее дыхания кожа на его груди покрылась приятными пупырышками. Она подняла голову, всматриваясь в него.
- Что? Я все еще грязный?
Он вымылся, но слишком поспешно, стремясь скорее поесть, но еще больше оказаться с ней в постели.
- Нет. Мне просто нравится, когда у тебя появляется гусиная кожа. Волосы на твоей груди встают, и соски тоже, - она щелкнула пальцем по одному из них, и новая волна пупырышек пробежала по его груди. Он слегка выгнул спину, потом расслабился. Нет, ему нужно спуститься вниз, заняться вечерними хозяйственными делами; он слышал, что Джейми уже вышел.
Время поменять предмет разговора. Он глубоко вздохнул, потом поднял голову от подушки, принюхиваясь к богатому аромату, просачивающемуся сквозь половицы с кухни.
- Что там готовят?
- Гуся. Точнее гусей, целую дюжину.
Ему показалось, что он уловил слабый оттенок сожаления в ее голосе.
- Это прекрасно, - произнес он, лениво проводя рукой по ее спине. Бледно-золотистый цвет покрывал ее спину и плечи там, где на них падал свет от свечи. - По какому случаю? В честь нашего возвращения?
Она подняла голову с его груди и кинула на него взгляд, или как он называл его "Взгляд". С большой буквы.
- В честь рождества, - сказал она.
- Что? - он безуспешно пытался вспомнить сегодняшнее число, но события последних трех недель совершенно стерли его ментальный календарь. - Когда?
- Завтра, идиот, - произнесла она с преувеличенной терпеливостью и, наклонившись, сделала что-то невероятно эротичное с его соском, потом поднялась с шелестящей постели и оставила его без своего блаженного тепла.
- Разве ты не видел зеленые украшения внизу, когда приехал? Лиззи и я заставили этих маленьких монстров Чизхолмов пойти с нами, чтобы нарвать еловые ветки; мы три дня делали венки и гирлянды.
Слова были несколько приглушены, поскольку она натягивала в это время рубашку, но он решил, что они звучат скорее иронически, чем сердито. Он, по крайней мере, надеялся на это.
Он сел и спустил ноги вниз, поджав пальцы, когда они соприкоснулись с холодными половицами. В их хижине возле кровати лежал плетеный коврик, но сейчас, как ему сказали, она была набита Чизхолмами. Он провел рукой по волосам, ища вдохновение, и нашел его.
- Я ничего и никого не видел, кроме тебя.
Это было правдой, а, как говорится, честность - лучшая политика. Она высунула голову в ворот рубашки и, сузив глаза, посмотрела на него, потом на ее лице расцвела медленная улыбка, когда она увидела искренность, отпечатанную во всех его чертах.
Она подошла к кровати и обняла его, окутав его голову ароматом ноготков, душистого белья и… молока. А, да, ребенок скоро захочет есть. Он обхватил ее бедра руками и прислонил на некоторое время голову между ее грудей.
- Извини, - сказал он приглушенным голосом. - Я совсем забыл. Я бы привез тебе и Джему подарки, если бы помнил.
- Какие? Половинку шкуры Исайи Мортона? - она рассмеялась и отступила, приглаживая волосы. Она носила фигурный браслет, который он подарил ей в один из прошлых сочельников, и свет очага вспыхнул на серебре, когда она подняла руку.
- Да. Ты могла бы сделать из нее переплет для книги или пару башмачков для Джема.
Поездка домой была длинной; мужчины и лошади преодолевали усталость, стремясь домой. Он чувствовал себя бескостным, и ему не нужен был иной подарок, чем снова залезть с нею в кровать, крепко обняться и скользнуть в приятные глубины забытья и любовных снов. Однако долг звал; он зевнул, проморгался и с усилием встал.
- Значит, на ужин гуси? - спросил он, присаживаясь на корточки и роясь в груде затвердевшей от грязи одежды, которую он сбросил на пол, торопясь в постель. У него должна быть где-то чистая рубашка, но он не имел понятия, где ее искать сейчас, когда в их хижине поселились Чизхолмы, а Брианна и Джем жили в комнате Вемиссов. Хотя нет никакого смысла одеваться в чистое только для того, чтобы пойти убираться в коровнике и кормить лошадей. Он побреется и переоденется перед ужином.
- Угу. Для завтрашнего рождественского обеда миссис Баг жарит половину борова в яме на улице. Я вчера настреляла гусей, и она захотела использовать их сегодня. Мы надеялись, что вы будете дома вовремя.
Он взглянул на нее, уловив тот же самый странный оттенок в ее голосе.
- Тебе не нравится гусятина? - спросил он. Она посмотрела вниз на него со странным выражением.
- Я никогда не ела гусятину, - ответила она. - Роджер?
- Да?
- Я просто подумала, знаешь ли ты…
- Я знаю что?
Он двигался в замедленном темпе, все еще обернутый в приятный туман усталости и любовных ласк. Она надела платье, причесала волосы и собрала их в аккуратный калач на шее; за это время он только вырыл из кучи свои чулки и бриджи. Он рассеяно встряхнул бриджи, и град высохших комочков грязи застучал по полу.
- Что ты делаешь? Что с тобой? - вспыхнув от внезапного раздражения, она выхватила у него бриджи. Толкнув ставни, она высунулась наружу и стала яростно выбивать их о подоконник, потом, закончив, бросила штаны в его направлении. Он нырнул, чтобы поймать их.
- Эй! В чем дело? Что с тобой?
- В чем дело? Ты раскидал грязь по всему полу, и говоришь, что со мной?
- Извини, я не подумал…
Она издала звук глубоко в горле, не очень громкий, но угрожающий. Подчиняясь исконному мужскому инстинкту, Роджер быстро сунул ногу в гачу. Независимо от того, что могло произойти, ему лучше встретить это с надетыми брюками. Он вздернул их, быстро говоря:
- Послушай, я сожалею, что не подумал о наступающем рождестве. Но было столько серьезных дел, я забыл. Я все исправлю. Возможно, когда мы поедем в Кросс-Крик на свадьбу твоей тети…
- К черту рождество!
- Что? - он остановился, не застегнув до конца бриджи. Наступали зимние сумерки, и в комнате было темно, но даже при свечах он мог видеть, как лицо ее покраснело.
- К черту рождество! К черту Кросс-Крик, и черт побери тебя! - она придала вес последним словам, запустив в него деревянной мыльницей, которая пролетела мимо его левого уха и врезалась в стену позади него.
- Ты с ума сошла!
- Не говори так со мной!
- Но ты…
- Ты и твои серьезные дела! - ее рука ухватила большой фарфоровой кувшин, и он напрягся, готовясь нырнуть, но она передумала и опустила руку.
- Я провела весь прошлый месяц, по уши в стирке и детском дерьме, среди визжащих женщин и ужасных детей, в то время как ты занимался "серьезными делами". А потом появляешься ты в грязной одежде и топчешь грязными ногами чистый пол, даже не заметив этого! Ты хотя бы представляешь, как трудно выскоблить этот сосновый пол, ползая на четвереньках? С щелоком! - она махнула перед ним своими руками, но слишком быстро, чтобы он смог заметить, покрыты ли они зияющими ранами, стерты ли до самых запястий или просто покраснели.
- И ты даже не захотел посмотреть на своего сына и не поинтересовался, как он. А он научился ползать, я хотела показать тебе, но ты думал только про постель и даже не побрился…
Роджер чувствовал себя так, словно его засасывало в лопасти гигантского вентилятора. Он поцарапал свою короткую бородку, чувствуя себя виноватым.
- Я… э… подумал, что ты хотела…
- Я хотела! - она топнула ногой, поднимая облачко пыли от раскрошившейся грязи. - Но дело совсем не в этом!
- Хорошо, - он нагнулся, чтобы поднять рубаху, бдительно следя за ней. - Ты сердишься, что я не заметил вымытые полы, да?
- Нет!
- Нет, - повторил он, глубоко вздохнул и попробовал еще раз. - Значит, потому что я забыл про рождество?
- Нет!
- Ты сердишься от того, что я хотел заняться с тобой любовью, даже если сама хотела этого?
- Нет! Заткнись сейчас же!
Роджеру страшно хотелось последовать ее совету, но необходимость добраться до сути проблемы заставила его продолжать.
- Но я не понимаю, почему…
- Я знаю, что ты не понимаешь! В этом-то и дело!
Она развернулась на голых пятках и промаршировала к сундуку возле окна. Откинув крышку с громким стуком, она начала рыться в нем, фыркая и ворча.
Роджер открыл рот и снова закрыл, натягивая грязную рубаху через голову. Он чувствовал себя одновременно и раздраженным, и виноватым. Плохая комбинация ощущений. Он закончил одеваться в атмосфере напряженной тишины, рассматривая - и отклоняя - возможные замечания и вопросы, которые, как ему казалось, могли только вызвать дальнейшее обострение ситуации.
Она нашла чулки, натянула их на ноги короткими резкими движениями и сунула ноги в разбитые сабо. Теперь она стояла возле открытого окна, глубоко вдыхая воздух, как если бы собиралась выполнять дыхательные упражнения.
Ему хотелось сбежать, пока она смотрит в другую сторону, но он не мог просто так оставить эту ситуацию, в чем бы, черт побери, она не заключалась. Он все еще ощущал чувство близости, которое они разделяли меньше четверти часа назад, и не мог поверить, что оно просто испарилось в никуда.
Он медленно приблизился к ней и положил руки на ее плечи. Она не развернулась и не пнула коленом ему между ног, и потому он рискнул поцеловать ее в шею.
- Ты собиралась спросить у меня что-то о гусях.
Она глубоко вздохнула и слегка прислонилась к нему. Ее гнев исчез также быстро, как и появился, и Роджер остался ошеломленным, но с чувством большого облегчения. Он обнял ее за талию и притянул ближе к себе.
- Вчера, - сказала она, - миссис Аберфельд сожгла булочки на завтрак.
- О, да?
- Миссис Баг обвинила ее в том, что она больше уделяла внимания ленточкам своей дочери, чем тому, что делала. И вообще о чем она думала - сказала миссис Баг - положив чернику в тесто?
- Почему нельзя класть чернику в тесто?
- Я понятия не имею. Но миссис Баг считает, что не нужно. А потом Билли МакЛеод упал с лестницы, и мы не могли найти его мать. Она пошла в уборную и застряла в…
- Что?
Миссис МакЛеод была низенькой, но довольно упитанной женщиной, и обладала внушительной задней частью - словно два пушечных ядра в мешковине - так что представить этот несчастный случай было легко. В груди у Роджера забулькал смех. Он мужественно попытался задушить его, но тот вышел через нос в виде болезненного фырканья.
- Мы не должны смеяться над ней, у нее были занозы.
Несмотря на упрек, сама Брианна дрожала от смеха, и голос ее прерывался.
- Христос! И что потом?
- Ну, Билли вопил; он ничего не сломал, но довольно сильно стукнулся головой, а миссис Баг с криками выскочила из кухни, размахивая метлой, потому что подумала, что на нас напали индейцы. Миссис Чизхолм пошла искать миссис МакЛеод и тоже стала орать из уборной… и тут послышался гогот гусей. Миссис Баг поглядела на потолок, выпучила глаза и как заорет: "Гуси!", все сразу перестали вопить, а она побежала в папин кабинет и вернулась с дробовиком, который сунула мне.