– Я находился в услужении у его отца. Когда я поступил на службу к старому графу, нынешний граф еще лежал в колыбели. С тех пор прошло много лет.
Кэтрин не хотела думать о детстве Грэнби. Ей вообще не хотелось о нем думать. Немного помолчав, она сказала:
– Я уверена, что вы найдете все, что вам надо, в табачном магазине Молбейна. Он находится на той же улице, что и гостиница "Белый лев", недалеко от парка.
– Благодарю вас, мисс. – Пек в очередной раз откланялся и направился к лестнице.
Кэтрин снова зашагала по коридору. Проходя мимо двери лорда Грэнби, она услышала его голос.
– Черт побери, – ворчал граф, – проклятые бинты.
Кэтрин в растерянности остановилась. Она поняла, что графу требовалась помощь, но ей не хотелось заходить – слишком свежа еще была в памяти их последняя встреча. Грэнби снова разразился проклятиями – было очевидно, что он ужасно нервничал. В конце концо, в Кэтрин не выдержала и тихонько вошла в комнату. Граф сидел на кровати и пытался освободиться от бинтов.
– Нет-нет, позволь мне, – сказала Кэтрин. – Перестань размахивать рукой, так ты делаешь только хуже.
– Вряд ли может быть еще хуже, – пробурчал Грэнби. – Я не хочу обидеть твоего отца, но меня уже мутит от этой комнаты.
– В этом нет ничего обидного, – ответила Кэтрин. – Сиди спокойно. Я должна найти ножницы. Ты все запутал, узел стал еще туже:
Кэтрин направилась к шкафу; граф внимательно наблюдал за ней. Сегодня на ней было зеленое платье, и она выглядела в нем очень мило. Волосы же, как и в прошлый раз, были собраны на затылке, только теперь они были перетянуты зеленой лентой, в тон платью. Грэнби невольно улыбнулся: ему вдруг пришло в голову, что если повезет, то он пополнит свою коллекцию зеленой лентой. Синяя лежала в одном ящике с его запонками – этот сувенир он решил сохранить на память о своей необычной поездке в Стоунбридж.
Тут Кэтрин подошла к нему с ножницами и чистыми бинтами в руках.
– Ты избегала меня? – спросил Грэнби.
– А ты ожидал другого? – ответила она вопросом на вопрос. – У меня были достаточно веские основания, чтобы избегать тебя. Ты злишься, поскольку Ураган принадлежит мне, и ты не можешь купить его ни за какие деньги.
– Ты обманула меня.
– Да, обманула, но я прошу у тебя прощения. Я понимаю, что поступила не очень хорошо, но тогда мне казалось, что я все делаю правильно.
Кэтрин покосилась на окно. За окном сияло солнце, и мелодично пели птицы. Стоял чудесный летний день.
– Лучше бы ты лежал у окна, – пробормотала девушка. – На солнце ты быстрее бы поправился.
Грэнби мысленно усмехнулся. Ему подумалось, что для выздоровления лучше всего помогли бы объятия, но, увы, он не мог себе этого позволить. Все последние дни граф постоянно думал об этой девушке и находил тысячи причин, по которым ему следовало от нее отказаться. Впрочем, это не означало, что он должен был отказываться от мести.
Разумеется, он обдумывал план отмщения, но пока что не пришел к какому-либо окончательному решению. Что ж, если здесь, в Стоунбридже, ему не представится подходящий случай, он вполне может дождаться начала лондонского сезона. Граф был уверен, что непременно встретит там Кэтрин.
Думая об этом, Грэнби постарался не обращать внимания на то, как участился его пульс, когда девушка склонилась над ним. Осмотрев его плечо и руку, она вдруг спросила:
– Почему ты снимал повязку?
– Хотел втереть мазь, – проворчал граф. Он покосился на столик – на нем стоял таз с теплой водой, а в тазу лежала желтая бутылка. – Пек собирался это сделать, но мне пришлось отправить его за сигарами.
– Только сиди спокойно, – предупредила его Кэтрин. – Я сейчас разрежу бинты.
Грэнби молча кивнул.
На нем не было ни рубашки, ни обуви, только штаны и чулки. Кэтрин старалась не замечать, как дьявольски привлекательно он выглядел, но это было невозможно. Опухоль на левой руке уменьшилась, и синяки начали сходить. Изменения к лучшему сделали ее пребывание в комнате еще более опасным. Полуобнаженный, Грэнби представлял собой замечательный образец мужской красоты, а Кэтрин уже поняла, что не может противостоять подобному соблазну. Но с другой стороны, ему требовалась помощь.
Она разрезала бинт чуть ниже тугого узла, а потом осторожно сняла повязку и бросила ее в корзину, стоявшую недалеко от кровати. В ярком свете, льющемся в окно, Кэтрин увидела, что цвет волос на его груди был немного темнее, чем на голове. Девушка посмотрела на два плоских мужских соска, потом перевела взгляд на нижнюю часть живота, твердую и мускулистую. Когда Кэтрин подняла глаза, она увидела ужасные синяки, покрывавшие левое плечо, – их цвет варьировался от ярко-бордового до желто-зеленого.
– Мне так жаль... – проговорила она вполголоса. Граф чуть повел плечом, потом поднял руку и согнул пальцы.
– Я чувствую себя гораздо лучше.
– Мазь должна помочь.
– Тогда давай попробуем, – сказал Грэнби. – Ты могла бы втереть мазь в плечо и в руку. Не будем дожидаться Пека.
Кэтрин замерла в нерешительности. Она снова вспомнила о том, что произошло между ними при последней встрече.
– Так ты поможешь мне? – спросил Грэнби. – Ведь ничего бы не случилось, если бы ты не обманула меня и не заставила участвовать в бессмысленных скачках.
– Не нужно на меня набрасываться. Я и так понимаю, что виновата. И я уже попросила прощения.
– Ох, плечо, – проворчал Грэнби. – Я надеялся, что ты не откажешься мне помочь. Ведь чем раньше я выздоровею, тем быстрее вас покину, верно? А ты, если я не ошибаюсь, очень этого хочешь.
– Да, очень. – В голосе Кэтрин послышались резкие нотки.
– Тогда наши желания совпадают, – сказал Грэнби, поворачиваясь к ней так, чтобы она могла дотянуться до его плеча.
Кэтрин вздохнула и открыла бутылку с мазью. Почему же ее так влекло к этому мужчине? Может быть, потому, что она хотела узнать настоящего Грэнби? Какое-то чувство ей подсказывало: настоящий лорд Грэнби совсем не тот надменный аристократ, которого она встретила на дороге, а язвительность и высокомерие – всего лишь маска.
Кэтрин поднесла бутылку к носу и поморщилась. Травы, добавленные миссис Гибсон, смягчали зловоние, но не могли совсем заглушить его. Снова вздохнув, она вылила небольшое количество снадобья себе на ладонь и проговорила:
– Я постараюсь не сделать тебе больно.
Граф рассмеялся и пробормотал:
– Основная цель этой процедуры – снять боль, то есть активно растирать мышцы, а не ласкать их. Так что не бойся резких движений.
"Ласкать", – мысленно повторила Кэтрин, и ей вдруг снова вспомнились их объятия и поцелуи. Собравшись с духом, она склонилась над графом и принялась втирать мазь в его плечо. Комната тотчас же наполнилась резким и крайне неприятным запахом, но Кэтрин почти не чувствовала этого. Едва лишь она прикоснулась к обнаженному плечу графа, как по телу ее словно прокатилась горячая волна – то же самое она ощущала, когда он сжимал ее в объятиях и их губы сливались в поцелуе.
– Ох, очень приятно, – пробормотал Грэнби и тихо застонал.
Кэтрин продолжала растирать его плечо и старалась не думать о своих ощущениях, старалась не замечать их. Однако у нее ничего не получалось: глядя на обнаженное плечо Грэнби, она чувствовала, что ее с каждым мгновением все больше влечет к этому мужчине, и это влечение граничило с безумием.
В какой-то момент ей вдруг пришло в голову, что такие прикосновения к обнажённому телу возбуждают даже больше, чем поцелуи. "Хорошо, что он сидит ко мне спиной и не видит меня, – подумала Кэтрин. – Было бы ужасно, если бы граф в очередной раз убедился в том, что я не могу устоять против его чар".
Кэтрин решила, что ей следует как можно быстрее закончить массаж и освободиться от чувств, переполнявших ее. Она принялась еще энергичнее втирать мазь в плечо графа, и он снова застонал от удовольствия. Руки девушки дарили ему чудесные ощущения, и боль в плече стихала от ее прикосновений. Однако теперь его стала беспокоить совсем другая боль – в области паха. Здравый смысл твердил ему, что надо попросить Кэтрин уйти, но он молча сидел на кровати, дожидаясь, когда девушка закончит массаж. Наконец она остановилась и шумно выдохнула. Затем смыла с ладоней остатки мази теплой водой.
– Спасибо, – пробормотал Грэнби. – Можно, я попрошу тебя помочь с этими проклятыми бинтами? Мне не нравится чувствовать себя перевязанным как мумия, но это действительно позволяет держать руку без движения.
– Да, конечно. – Кэтрин взяла одной рукой рулон бинтов. – Приложи руку к груди.
Она снова склонилась над графом, но тут он вдруг привлек ее к себе, усадил на кровать и впился поцелуем в ее губы. Кэтрин же не сопротивлялась, возможно, потому, что не ожидала ничего подобного.
Грэнби понимал, что сошел с ума. Ему следовало открыть дверь и выпроводить девчонку вон, а не целовать ее. Однако граф ничего не мог с собой поделать. Он не видел Кэтрин пять дней, но все это время, лежа в одиночестве, постоянно думал о ней. И вот теперь, когда она наконец-то оказалась рядом с ним, он не смог с собой совладать, – очевидно, одиночество лишило его разума.
– Не надо, – пробормотала Кэтрин, когда он, наконец, отстранился и посмотрел ей в глаза. – Это... неправильно.
– Неправильно? – переспросил Грэнби, укладывая девушку на кровать и склоняясь над ней. Он провел большим пальцем по ее нижней губе. – Тогда почему же я опять хочу поцеловать тебя?
– Ты просто хочешь опять отомстить мне, – с дрожью в голосе проговорила Кэтрин. – Ты в ярости из-за того, что не можешь забрать с собой Урагана, когда уедешь.
– Поверь мне, милая, я абсолютно не злюсь на тебя. Тебе не нравятся мои поцелуи? – Он прикоснулся пальцами к вырезу ее платья.
Кэтрин положила руки графу на плечи, намереваясь оттолкнуть его, но она боялась причинить ему боль.
– Пожалуйста, отпусти меня.
Грэнби наклонился, чтобы снова поцеловать ее в губы, но девушка отвернулась. Тогда он принялся осыпать поцелуями ее шею, и Кэтрин невольно застонала – по телу вновь разливалась горячая волна. Запрокинув голову, она бессознательно помогала графу и словно умоляла его продолжать ласки. Теперь она уже ни о чем не думала, лишь наслаждалась чудесными ощущениями.
Когда же Грэнби наконец прервал ласки и отстранился от нее, Кэтрин едва дышала. Он протянул руку, чтобы освободить ее волосы от ленты, и она не противилась. Запустив пальцы в ее локоны, граф пробормотал:
– Мне нравятся твои .волосы. Их цвет напоминает осенние листья, когда они раскрашены огнями оттенков красного и коричневого. Это было первое, что я заметил, когда встретился с тобой на дороге.
– А не жеребца, на котором я скакала? – с улыбкой спросила Кэтрин.
Он тихо рассмеялся.
– Жеребец – это второе. А вот это – третье. – Грэнби опустил руку ей на грудь, и Кэтрин затаила дыхание.
Чуть помедлив, он принялся ласкать ее грудь, и Кэтрин тихонько стонала при каждом его прикосновении. Почувствовав, что соски ее отвердели, Грэнби прошептал:
– Тебе нравится, Кэтрин? Признайся, что нравится. И я тебе нравлюсь.
– Я ненавижу тебя. – Это была ложь, и оба прекрасно это знали.
Кэтрин закрыла глаза, чтобы не видеть торжествующую улыбку графа. А он продолжал целовать ее и ласкать ее груди, поглаживая соски большим пальцем. Кэтрин не носила корсета, и между телом и его ладонью был только тонкий муслин ее утреннего платья и ткань сорочки.
В какой-то момент Кэтрин почувствовала, что ее охватило непреодолимое желание – она была бессильна перед ним. Ощущения, которые вызывали поцелуи и ласки Грэнби, были необузданными, и они будили еще более постыдные мысли. Руки Кэтрин, которые она положила на плечи графа, чтобы оттолкнуть его, теперь обвивали его шею, и она старалась как можно крепче прижать его к себе.
Тут Грэнби на мгновение отстранился, а потом лег на нее, крепко прижимаясь к ней бедрами, давая ей почувствовать силу своего желания. Он по-прежнему целовал Кэтрин и ласкал, но все же пытался сдерживать себя, хотя и чувствовал, как боль в паху с каждой секундой нарастает;
Кэтрин же тихонько стонала, и ее тихие стоны – признание поражения – звучали музыкой в ушах Грэнби. Наконец он не выдержал и, запустив руку ей под платье, тотчас же нащупал нижнюю'юбку, а затем лодыжку, обтянутую чулком. Все происходило почти так же, как в укромной комнатке замка Садли, только сейчас Грэнби не играл с девушкой, как в тот раз, сейчас он хотел совсем другого. Он хотел большего, чем несколько поцелуев. Он решил, что непременно должен вкусить сладость победы, ощутив, как Кэтрин забьется, затрепещет под его ласками.
Кэтрин чувствовала, как рука графа поднимается все выше по ее ноге, однако она не противилась. К стыду своему, она вынуждена была признать, что наслаждалась этими ласками. Наконец пальцы Грэнби миновали кружевную кайму панталон и прикоснулись к мягким завиткам, скрывавшим средоточие ее женственности.
– Ты такая сладкая, – шепнул он ей в ухо. – Я даже не представлял, что ты такая...
Интимные ласки казались почти невцносимыми, но Кэтрин не хотела, чтобы Грэнби их прерывал. Вцепившись в волосы графа, она со стоном приподняла бедра. И она даже не думала сопротивляться, когда пальцы Грэнби прикоснулись к ее лону, напротив, она до боли жаждала этого прикосновения.
Тут граф вдруг застонал и снова прошептал ей в ухо:
– Кэтрин, я много раз представлял, как делаю это с тобой. Нет-нет, не закрывай глаза. Смотри на меня. Тебе ведь это нравится?
Но она не могла смотреть на него – ее ощущения были слишком постыдными, слишком необузданными. И слишком чудесными. Кэтрин уткнулась лицом в шею Грэнби, а он продолжал ее ласкать. В какой-то момент, повинуясь инстинкту, она резко приподняла бедра, а затем начала двигаться в такт его движениям и вдруг вскрикнула и затрепетала. И тотчас же все вокруг нее преобразилось, даже солнечный свет превратился в золотистый туман, окруживший ее. Кэтрин с наслаждением потонула в греховных ощущениях, которые дарил ей граф, потонула в его ласках и в жаре поцелуев.
Наконец она осмелилась открыть глаза, и взгляды их встретились. Грэнби улыбнулся ей и прошептал ее имя. Кэтрин судорожно сглотнула и пробормотала в ответ что-то бессвязное. Затем обняла его и крепко прижала к себе.
Грэнби же по-прежнему ощущал напряжение в паху, однако расстегнуть пуговицы на штанах не решался – тогда бы он непременно лишил Кэтрин девственности. Он очень этого хотел, но что-то его останавливало, возможно, голос совести. Что ж, в таком случае его совесть заговорила очень некстати. Или же, напротив, очень кстати? Граф затруднялся ответить на этот вопрос.
– О, Грэнби, – тихонько прошептала Кэтрин. Она улыбнулась ему и мысленно добавила: "А ведь я даже не догадывалась о том, что интимные прикосновения мужчины могут оказаться такими приятными".
– Меня зовут Нортон, – прошептал он в ответ и тоже улыбнулся. – Я думаю, ты заслужила право называть меня так.
Заслужила?!
Не произнося ни слова, Кэтрин в ужасе отпрянула. А уже в следующее мгновение она поняла, что позволила графу слишком много. Увы, она поздно это поняла. И тотчас магия того, что ей довелось испытать в объятиях Грэнби, исчезла, и она почувствовала отвращение и ненависть к самой себе.
"Как я могла ему позволить?" – спрашивала себя Кэтрин. И какой же глупой и наивной она была, если полагала, что ей удастся впорхнуть в комнату графа в роли ангела-хранителя, а затем удалиться, оставив в качестве воспоминаний только запах мази на руках.
Кэтрин молча посмотрела на Грэнби, лежавшего рядом, и он тотчас же догадался, о чем она думала. Черт побери, но он же не хотел, чтобы все зашло так далеко.
Он намеревался только поцеловать ее и заставить признать, что победа в их странной войне осталась за ним.
– Кэтрин, не надо... – Грэнби протянул к ней руку.
От стыда на глаза девушки навернулись слезы. Вскочив с кровати, она оправила платье и бросилась к двери. Но, увы, это она также сделала слишком поздно.
В следующее мгновение дверь отворилась, и на пороге появилась тетя Фелисити. Пожилая дама окинула взглядом комнату и тотчас же все поняла. Она строго посмотрела на девушку и сказала:
– Подожди меня у себя в комнате.
Кэтрин молча стояла посреди комнаты, и леди Форбс-Хаммонд, снова взглянув на нее, повернулась к графу. Его грудь была обнажена, и весь вид свидетельствовал о том, что он только что добился от женщины всего, чего хотел, – во всяком случае, именно так подумала Фелисити.
Правда, граф уже не лежал на кровати, он вскочил на ноги в тот же миг, как услышал голос леди Форбс-Хаммонд. И сейчас он мысленно проклинал все на свете, прежде всего себя самого. Грэнби проклинал себя за легкомыслие и несдержанность, ибо только он сам был виноват в том, что оказался в таком ужасном положении. И, разумеется, было совершенно очевидно: извиняться в данном случае глупо и бессмысленно, поэтому Грэнби не стал придумывать объяснение случившемуся. Он подошел к Кэтрин и, повернувшись к Фелисити, проговорил:
– Леди Форбс-Хаммонд, я готов ответить на все ваши вопросы.
Девушка в недоумении покосилась на графа, она не понимала, что он имел в виду. Зато Фелисити прекрасно все поняла: лорд Грэнби взял на себя ответственность за произошедшее и был готов к серьезному разговору.
Тут граф повернулся к Кэтрин и внимательно посмотрел на нее. Она попыталась отвернуться, но он взял ее за подбородок и, заглянув ей в глаза, проговорил:
– Иди к себе в комнату и подожди там леди Форбс-Хаммонд. Не волнуйся, я обо всем позабочусь.
Кэтрин судорожно сглотнула, она не могла вымолвить ни слова. Грэнби понял, в каком она состоянии; он осторожно взял девушку за руку и, легонько сжав ее, с ласковой улыбкой сказал:
– Иди же, моя милая. Не беспокойся, мы скоро опять встретимся, но сначала мне нужно поговорить с твоей тетей.
Кэтрин казалось, что она не может сделать ни шага. Ноги у нее подгибались, а в голове проносились ужасные мысли о возможных последствиях произошедшего. Тут Грэнби поцеловал ее, но на сей раз, это был не страстный поцелуй, а ласковое прикосновение губами к щеке – он пытался успокоить ее.
Но Кэтрин по-прежнему стояла рядом с графом, и тогда он легонько обнял ее за талию и повел к двери. Фелисити же тем временем приблизилась к кровати и уставилась на смятые простыни.
– Но мне... мне нужно... – пролепетала Кэтрин. – О Боже, какой ужас! – Сделав над собой усилие, чтобы не расплакаться, она прошептала: – Ты должен все объяснить тете Фелисити. Ты должен сделать так, чтобы она поняла...
– Тихо, дорогая, не беспокойся, я дам ей все необходимые объяснения, – ответил Грэнби. Он уже понял, как должен поступить, и с удивлением обнаружил, что подобная перспектива ему по душе. – Позвони Агнес, пусть она принесет тебе чашку крепкого чая. А тетушка скоро придет к тебе.
Стоя в дверном проеме, граф наблюдал за Кэтрин, пока та не дошла до своей двери. Как только она вошла в комнату, он повернулся к грозной леди Форбс-Хаммонд.
Выражение лица пожилой дамы было абсолютно непроницаемым, но граф прекрасно знал, о чем она сейчас думала. Он молча подошел к бельевому шкафу и достал рубашку. Чуть поморщившись от боли в плече, надел ее и застегнул пуговицы. Затем с улыбкой взглянул на Фелисити и проговорил:
– Прошу простить меня за внешний вид.
Леди Форбс-Хаммонд нахмурилась и заявила: