***
Они поднялись во все четыре башни, где располагались роскошные спальни с туалетами и ванными, предназначенные, как сказал Рональд, не иначе как для арабских шейхов. Побывали в библиотеке, кабинете и большой комнате для репетиций, спустились в погреба, сходили на конюшни, прогулялись по саду…
Это заняло все утро. Солнце стояло уже высоко, когда Рональд наконец объявил, что пора сделать перерыв.
– Не слишком темной ночью с компасом в руках я, пожалуй, найду здесь дорогу. – Он еще раз окинул взглядом замок и в насмешливом восхищении покачал головой. – Да, это уж точно, не самый уютный дом на побережье. У твоего отчима своеобразные представления об отдыхе.
Милли засмеялась.
– А это вовсе не место для отдыха. Пит приезжает сюда работать, да и других присылает с той же целью.
Рональд уселся на траве, среди покачивающихся на ветру маков. Обхватив согнутые колени, он подозрительно взглянул на нее.
– Как это?
Милли опустилась рядом, стараясь держаться от него на некотором расстоянии.
– Например, если кому-то нужно поработать в уединении. Или обрести покой после.., несчастного случая, – задумчиво сказала она.
Рональд внимательно посмотрел на нее.
– Как в этой истории с тобой? Мне уже пора бы привыкнуть, что он все понимает с полуслова, подумала Милли.
– Возможно, – согласилась она.
– Так, значит, он нарочно прислал тебя сюда? – задумчиво произнес Рональд. – А не для того, чтобы подготовить замок к приезду гостей? Чтобы ты могла поиграть? На чем? На пианино?
Милли отрицательно покачала головой.
– Скорее всего, чтобы я написала что-нибудь новое, – непроизвольно вырвалось у нее.
Рональд рывком повернулся в ее сторону:
– Ты пишешь? – Выражение его лица стало угрожающим.
– Музыку, – поспешно уточнила она. – Я не журналист, так что тебе не стоит так беспокоиться.
Он облегченно рассмеялся.
– Да, если бы ты оказалась журналисткой, туго бы мне пришлось сейчас, не так ли?
– Кажется, ты очень обеспокоен этим. Милли почему-то была несколько раздосадована, что он больше не воспринимает ее как угрозу.
– Ты забываешь про свои глаза, – мягко произнес он, будто угадав ее мысли.
Милли решила промолчать. Она уже окончательно убедилась, что в разговоре с Рональдом Бредли надо избегать некоторых тем, если она не хочет снова начать откровенничать с ним.
– Так твой отчим считает, что тебе здесь следует писать музыку? – прервал ее мысли он. Милли закусила губу.
– Пожалуй, он единственный, кто так действительно считает, – наконец пробормотала она.
– Расскажи мне об этом поподробнее, – потребовал он, но в ответ она лишь помотала головой, так что ее длинные рыжие волосы разлетелись во все стороны.
– Знаешь, ты очень противоречивая натура.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты скорее сделаешь то, чего не хочешь, но никогда – то, чего в действительности желаешь.
Милли потребовалась целая минута, чтобы переварить эти слова.
– А ты с твоей проницательностью уже определил, чего именно я хочу? – наконец поинтересовалась она.
Он бросил на нее полный иронии взгляд.
– Я мог бы в достаточной степени точно предположить это.
Осознав, что он дразнит ее, она с вызовом поинтересовалась:
– И что же именно?
Его красивые губы раздвинулись в усмешке.
– Ты была готова сама сесть за руль этого неповоротливого чудовища, долго сопротивлялась и только потом, презирая себя, сделала то, что действительно было необходимо – позволила мне ехать с тобой. – Он одарил ее улыбкой, от которой трепетали тысячи женских сердец. – Ты никогда не осмеливаешься рискнуть и откровенно признаться в том, что в действительности хочешь. – Протянув руку, он коснулся ее лица. – Разве не так?
Смущенная, она отрицательно покачала головой.
– Именно так, – мягко настаивал он. – Ты пытаешься убежать от себя, но это невозможно. Ты можешь убежать от всех, включая твоего учителя музыки, но от себя – никогда.
Рональд с осторожностью провел большим пальцем по ее щеке и так пристально взглянул в ее глаза, будто мог увидеть там душу. Но Милли это больше не пугало.
– Ты просто не знаешь меня!
Она еще протестовала, но в ее протесте уже не хватало убежденности, и она это отчетливо осознавала.
– Не знаю?
Рональд улыбнулся, и под его лучистым взглядом Милли почувствовала себя так, будто твердый склон горы начал превращаться в облако. Она с силой прижала ладони к каменистой земле, словно стремясь вновь обрести чувство реальности, и невольно подумала, что было бы очень легко, глядя в бездонную глубину этих глаз, отправиться в какое-нибудь фантастическое путешествие. Ее дыхание участилось.
– Три ночи мы провели вместе, – задумчиво сказал он, – не говоря уже о последствиях вчерашнего застолья, имевших место сегодня утром…
– Прекрати! – вздрогнув, сказала Милли. – Это вовсе не были ночи, проведенные вместе.
– Готов спорить, что я подобрался к тебе гораздо ближе, чем любой другой мужчина, – продолжил Рональд, игнорируя ее попытки прервать его. – И готов спорить, что ты просто все время стараешься заслониться от чего-то…
Неожиданно он резко сел.
– Тот несчастный случай с твоим запястьем… Означает ли это, что ты никогда не сможешь снова играть? – требовательно спросил он.
– Нет, – сказала она. – Врачи говорят, что смогу.
– Значит, такая опасность все-таки была?
– Какое-то время да. Они не могли сказать ничего определенного, пока не сняли гипс, но теперь уверяют, что все будет нормально. Просто пока еще неизвестно, когда все станет на свои места. Конечно, я делаю упражнения и каждый день играю чуть больше, чем накануне. Правда, сегодня утром у меня…
– У тебя раскалывалась голова, – подсказал он.
– Да, – стыдливо признала Милли. – Но вечером я обязательно немного поиграю. Рональд рассмеялся.
– Я не твоя ходячая совесть. Делай что хочешь. А на каком инструменте ты играешь?
– На флейте. И, конечно, на фортепиано. А ты? Ведь ты тоже играл музыканта в одном из фильмов, верно? – припомнила она.
– Я умею играть на барабане, – сказал он. – И немного на гитаре. Но мне бы не хотелось демонстрировать это в присутствии профессионалов.
Милли фыркнула.
– Безработные музыканты не в счет.
– Да? – Его глаза вдруг стали холодными и оценивающими. – А в чем проблемы? Почему ты осталась без работы?
– Ну, это не совсем так, – смутилась Милли. -Я учу детей.
– Разве ты не можешь зарабатывать как композитор? – обманчиво мягко спросил Рональд, и Милли замерла, словно от удара. – Или ты даже не пыталась?
Милли шепотом произнесла:
– Ты просто ничего не понимаешь. Представь: ты сочиняешь музыку. Твой отчим считает, что ты можешь это делать, а кто-то, кому ты всецело доверяешь, говорит, что ты бездарна. Ты не знаешь, кому верить, но не можешь справиться с непреодолимым желанием сочинять… – Ее голос звучал почти печально.
– Дорогая, я сам был в таком же состоянии, с горькой усмешкой произнес он. – Вот почему твои глаза для меня – словно зеркало. Я пережил то же самое пять лет назад, но никогда больше не вернусь к тому состоянию. А ты… – Он умолк.
Судорожно глотнув воздух, Милли приготовилась к обороне.
– Что я? – эхом отозвалась она. – По-твоему, я непременно должна поступать точно так же, как и ты?!
– О нет. Конечно же, нет. – Он невесело засмеялся. – Ты никогда так не поступишь.
– Но ты, конечно же, уверен в том, что знаешь, как именно мне нужно поступить, верно? – с вызовом сказала она.
Наступила неловкая пауза. Рональд неожиданно улыбнулся, хотя и не очень весело. Казалось, он понял, что к его ногам брошен вызов, и принял его.
– Да, – произнес он и, не дожидаясь того момента, когда ее негодование выплеснется наружу, добавил:
– Думаю, тебе надо научиться танцевать.
Милли в бешенстве вскочила, от возмущения потеряв дар речи.
– О, не обязательно делать это прямо сейчас. – Его глаза светились лукавством. – Позднее. Может быть, после ужина.
– Ты просто невыносим!
Опершись на локоть, он рассмеялся ей прямо в лицо.
– Ты – тоже тот еще подарочек. Ты всегда так быстро вскипаешь? – спросил он. – Или только когда ты со мной?
– Никто, – сквозь зубы процедила она, – еще не пытался заводить меня, как ты.
Рональд с легкостью поднялся на ноги.
– В таком случае они много потеряли. У Милли возникло непреодолимое желание залепить ему пощечину. Это настораживало: она не помнила, чтобы ей когда-либо хотелось сделать нечто подобное. И все же присущее ей чувство юмора взяло вверх, и она с улыбкой заметила:
– Ты пытаешься спровоцировать меня? Напрасно. Последний раз я действительно дошла до ручки в детском саду, потому что Фетти Макмиллан нравилось макать концы моих косичек в краску.
Плечи Рональда чуть дрогнули.
– Косичек… – задумчиво повторил он, глядя на ее рыжие с золотистым отливом волосы, словно шелк ниспадавшие на плечи.
Милли, будто защищаясь, нетерпеливо дернула рукой.
– Не надо. Что бы ты ни собирался сказать, не говори сейчас ничего. На сегодня с меня достаточно твоих насмешек. Я просто не вынесу их больше.
Он улыбнулся.
– Хорошо, ни слова больше, – пообещал он. – А ты меня за это покормишь?
Милли взглянула на стоящее в зените солнце. На голубом небе не было ни облачка, а воздух, казалось, даже дрожал от жары.
– О Боже мой, конечно, – сказала она. И, на секунду задумавшись, предложила:
– Как насчет пикника?
– Здесь?! – Глаза Рональда озорно заблестели.
– Если хочешь, – согласилась Милли. – Однако чуть повыше в горах есть более приятное местечко. Туда ведет не очень крутая тропинка. Я часто загружаю рюкзак провизией, беру книгу и провожу там весь день. Обычно я беру с собой сыр, салат, хлеб… Тебя это устроит? – Она вопросительно посмотрела на него.
Откинув назад голову, Рональд расхохотался от души. Милли показалось, что его смех отражался от лежавших в отдалении горных вершин и эхом возвращался обратно к ним.
– Дорогая, я привык к пикникам у бассейнов, когда гостей обслуживают официанты, – объяснил он, когда вновь обрел способность говорить. – Рюкзак – это что-то новенькое для меня. – Он взял ее за руку. – Но я, конечно же, не против.
От его дружеского, почти небрежного прикосновения Милли охватила легкая дрожь. Во рту у нее пересохло. Она сделала глубокий вдох и предприняла поистине героическую попытку поддержать разговор.
– Не могу предложить тебе бассейн, но здесь есть своего рода речушка. Мы могли бы даже искупаться, – предложила она.
Его указательный палец начал кругами двигаться по внутренней стороне ее ладони. Милли сглотнула, пытаясь подавить вставший у нее в горле ком, но Рональд, казалось, не заметил этого. Он оценивающим взглядом оглядывал пики гор, до сих пор, словно белыми колпачками, покрытые снегом.
– А вода там, наверное, ледяная?
– Бодряще холодная, – мечтательно сказала она. – Просто оживляющая.
– Ледяная, – настаивал он. – Ну, хорошо. Если ты покормишь меня, то я, пожалуй, рискну. Но за последствия будешь отвечать ты.
Милли засмеялась.
– Договорились.
***
Выбрав из запасов, привезенных Хуаном-Антонио, необходимые для пикника продукты, она повела его на свое самое любимое место. Их путь лежал через сад и оливковую рощу, а потом – вверх по каменистой тропе, обрамленной колючим кустарником и выступающими на поверхность причудливыми пластами горных пород.
С уверенностью человека, хорошо знавшего дорогу, Милли быстро и ловко поднималась вверх, хватаясь за стволы деревьев или за острые камни. Вскоре стал слышен шум журчащей воды. Солнце светило прямо над головой. Было жарко, пыль клубами вырывалась из-под ног. От запаха розмарина и дикого тимьяна кружилась голова.
Милли обернулась к своему спутнику. Откинув с лица волнистые волосы, Рональд улыбнулся ей своей блистательной улыбкой. Она почувствовала, что ее сердце забилось учащенно, и, стремясь скрыть волнение, оживленно сказала:
– Еще один подъем. Как у тебя дела? Он ухмыльнулся.
– Выживу.
При ярком солнечном свете его глаза, казалось, были цвета осенней листвы с золотистыми искорками. От взгляда этих глаз ее сердце замерло, и она остановилась как вкопанная. Его улыбка стала еще шире.
– Как здесь хорошо, – произнесла она, пытаясь скрыть смущение, и вновь заторопилась вверх по тропинке.
Не понимаю, что со мной происходит, думала Милли, пытаясь усмирить учащенные удары своего сердца. Рональд – жесткий, умный и очень проницательный человек. Да, он пугающе привлекателен. Он волновал и волнует тысячи женщин. Но ведь я-то не идиотка. Откуда же это непреодолимое влечение? Я ему интересна, ему хочется меня узнать, но он видит во мне не личность, а всего лишь предмет для изучения. А я…
Мы знакомы всего три дня, напомнила она себе, и эта мысль немного охладила ее пыл. Три ночи и три дня, как сказал бы Рональд. Первая ночь случилась по ошибке, вторая прошла в мелких ссорах насчет дороги, третья… На третью ночь я сама повела его в свою обитель и говорила такие вещи, которые никогда и никому не должна была говорить.
Охваченная странным ощущением, что сожгла за собой все мосты, Милли оперлась здоровой рукой о плоскую каменную глыбу, которой заканчивалась тропинка, и перепрыгнула через нее. Рональд последовал за ней. Не глядя на него, она отвела в сторону свисающие стебли вьюнка и, пригнувшись, чтобы протиснуться сквозь заросли кустов, снова осторожно двинулась вперед. Было бы ужасно, если бы обычная неуклюжесть подвела ее именно сейчас!..
Все вокруг заросло – верный признак того, что с прошлого года здесь никого не было, и Милли почувствовала удовлетворение при мысли о том, что это все еще только ее место.
Она выпрямилась во весь рост, стараясь держаться на безопасном расстоянии от догнавшего ее Рональда. Он молча осмотрелся и тихим голосом произнес:
– Фантастика!
Они стояли на затерявшейся среди гор, поросшей травой площадке. Окружающие ее скалы были покрыты мхом, вереском и ползучими стеблями вьюнка, и этот небольшой пятачок земли был словно отгорожен от остального мира. Ниже текла маленькая, быстрая речка, начало которой давал водопад, каскадом низвергавшийся со скал, расположенных высоко над их головами. Вода пенилась и кружилась вокруг попадающихся на ее пути скал, но оставалась спокойной, чистой и прозрачной у берега.
Рональд неспешно разглядывал все вокруг. Милли вдруг с ужасом подумала о том, что он, возможно, представляет окружающую их природу как возможную площадку для киносъемок. Пальцы ее сжались в кулаки. Только бы он этого не сказал, взмолилась она.
Она испытала огромное облегчение и была приятно удивлена его словами.
– А ты когда-нибудь берешь сюда флейту?
– Иногда. А что? – Милли совсем расслабилась.
– Представляю, как ты играешь здесь – для диких животных и горных вершин.
– Здесь не так уж много диких животных – разве что какая-нибудь белка. А горы слишком далеко, чтобы слышать меня.
Он тихо засмеялся, укоризненно качая головой.
– Любому, кто услышал бы эти слова, показалось бы, что ты не романтик.
Это, сразу же отметила про себя Милли, была опасная тема. Встав на колени, она принялась деловито распаковывать припасенные для пикника продукты.
– И был бы прав, – сказала она, не поднимая головы.
– Это несправедливо, – заметил Рональд, опускаясь на траву рядом с ней. Его голос звучал, словно растопленный мед, и в нем слышался намек на смех, который она никогда, теперь уже никогда, не сможет забыть. – Одинокая леди, играющая на флейте, с внешностью, о какой можно только мечтать, и при этом не верит в романтику. Такое сочетание должно быть просто запрещено законом!
Милли так и застыла с ножом в руках. Рональд, приподняв бровь, вопросительно посмотрел на нее. Через мгновение она справилась с собой и снова принялась нарезать сыр. Только когда он принялся за еду, она сказала, тщательно подбирая слова:
– Просто я рано столкнулась с обратной стороной романтики.
– Каким образом?
– Моя мать была очень романтична и потому не слишком счастлива. Как и мой отец. И отчим.
– Да-да. – Он подождал, пока она устроится поудобнее и возьмет в руки бутерброд. – Что-то вроде этого я и предполагал, – продолжил он с легким оттенком превосходства. – Но что же все-таки случилось с твоей матерью? Одна большая и пагубная страсть? Или множество мелких связей?
– Много больших и пагубных связей, – ответила Милли. – У нее был действительно необыкновенный голос, такой, что люди сразу влюблялись в него, даже не зная ее саму. Внешне она тоже выглядела великолепно: пышная красавица с тяжелыми каштановыми волосами и огромными прекрасными глазами.
Склонив голову набок, Рональд разглядывал ее мальчишескую фигурку.
– Да, она была совсем другой, – согласилась Милли с его не высказанным вслух комментарием. – Я больше похожа на отца, еще одного тощего воробышка.
Он фыркнул от смеха.
– Так кем же был твой худощавый отец? Одним из поклонников матери, и только?
– Вовсе нет. Он органист, и в своей области знаменит не меньше, чем она. Но моя мать именно блистала, – пояснила Милли, не сознавая, что в ее словах звучит легкий оттенок грусти. -Ты бы понравился ей.
– Спасибо, – с иронией ответил Рональд. – Пожалуйста, передай мне оливки. – Он взял из ее рук баночку и продолжил расспросы:
– А потом появился столь же блистательный отчим? У него определенно живое воображение. По крайней мере, если судить по отделке комнаты.
Милли вспомнила, как Рональд разглядывал херувимов на фоне бледно-голубого райского неба, изображенных на потолке спальни Пита, и рассмеялась. От этого она вдруг почувствовала себя лучше.
– Он был значительно старше мамы и тоже знаменит. Она была просто ослеплена.., на какое-то время.
– А затем? – подсказал Рональд.
– А затем ей захотелось развлечься – ходить на танцевальные вечера, видеть молодых мужчин у своих ног, забыть, что у нее есть дочь-подросток…
– Мне это знакомо, – сказал Рональд. – Так что же все-таки случилось с ней? Она сбежала от Пита?
Милли криво улыбнулась.
– В конце концов – да.
– Ты переживала?
– Не совсем так. Ведь это было облегчением, потому что мы все наконец-то определились. Я никогда не держала на нее зла. Она умерла от какой-то разновидности гриппа, даже не позволив своему другу вызвать врача.
Рональд сделал движение, как будто хотел накрыть ее руку своей, но затем остановился. Его густые, хорошо очерченные брови сдвинулись. Он посмотрел себе на руку, словно она была ему чужой, и что-то пробормотал себе под нос. Милли не разобрала, что именно, но ей показалось, что он сердится.
– Расскажи мне что-нибудь еще про своего отца, – попросил Рональд после минутного молчания. – Ему тоже хотелось танцевать ночи напролет, забыв о том, что у него есть дочь?
– Боже мой, конечно же нет! Он никогда не позволяет своим подругам вставать между ним и его музыкой, а порой вообще не замечает их присутствия. По крайней мере, до тех пор, пока они не уходят, а он не остается без чистых рубашек.
Рональд покачал головой.