– Не волнуйся – это не моя идея, – с долей сарказма ответила Алекса. – Эту тему затронула она. Она сказала, что это важно… важно, чтобы я сюда прилетела и поговорила с тобой. И я прилетела. Могу лишь догадаться… – Как трудно это произнести, но придется! – Я могу лишь догадаться, что она считала важным… чтобы твоя жена… услышала от меня, что я не представляю для нее никакой угрозы… что я не согласилась на адюльтер, предложенный тобой.
– Моя жена.
Он повторил это безо всякого выражения.
– Да. – Как ни трудно, но надо продолжать. – Не знаю, есть ли у нее хоть какой-то шанс на счастье, но ту малость, которая зависит от меня, я ей дам. Я желаю ей счастья… хоть немного.
Он смотрел на нее, и опять по его глазам ничего нельзя было понять.
– Это… великодушно с твоей стороны, – медленно произнес он, продолжая стоять за столом, положив руку с ухоженными ногтями на блестящую поверхность.
Он снова заговорил, и Алекса заставила себя посмотреть ему в глаза.
– Я могу заверить тебя, Алекса, что Луиза очень счастлива в браке. Очень.
Алекса покачнулась. Казалось, что дикий зверь вцепился ей в горло. Она разжала губы и заставила себя сказать:
– Я… рада. Очень рада за нее.
– И я, – сказал Гай. – Она безумно счастлива со своим… мужем.
Боль не отпускала, но эмоции вырвались наружу, и Алекса импульсивно произнесла:
– Гай, будь добр с ней! Не сделай того, что ты собирался сделать. И ни с кем так не поступай. Пожалуйста. Если она тебя любит, не обижай ее… не причиняй ей такую же боль, как…
Она замолчала. А он как-то странно посмотрел на нее:
– Алекса, разве я причинял тебе боль?
Неужели он раскаивается в этом? Алекса хотела отвести глаза, но не смогла. Потом она заговорила – ее голос звучал грустно и безжизненно.
– Ты не хотел этого, Гай, – я знаю, что не хотел. Я знаю, что наша связь… была такой, какой была. И ты не обязан отвечать за мои чувства. Это мое дело. Мне не следовало в ту ночь после благотворительного вечера позволить тебе…
Продолжать не было сил, во рту пересохло, но она все-таки закончила:
– В моих чувствах ты не виноват. И даже когда я осудила то, что ты предложил – этот адюльтер, – ты все равно не ответствен за меня. – Она нервно сжала ладони. – Когда ты появился в коттедже, рассчитывая, что я вернусь лишь потому, что ты этого захотел, я была рада, что ты увидел свой второй портрет. Он все сказал за меня. Все!
Гай не сводил с нее глаз, но их выражение изменилось – он смотрел на нее совсем по-другому.
– Я больше не могла дать тебе то, чего ты так желал. И дело не в адюльтере. Я и без этого не согласилась бы. – У нее исказилось лицо. – Когда я летела сюда на твоем самолете, то вновь окунулась в воспоминания. Вспомнила, как прилетала к тебе, стоило поманить меня пальцем. А затем возвращалась домой. Как ты приходил ко мне, когда тебе было удобно, а потом уходил. И все это повторялось, повторялось… Я этого не хочу.
Он скривился:
– Ты же знала с самого начала, под каким прессингом я находился.
– Да, знала. – Она подняла подбородок. – И долгое время с этим мирилась. Но после… того твоего предложения я поняла наконец, кем была для тебя все это время…
– А кем для тебя был я? – спросил он и, обогнув стол, мгновенно очутился перед ней.
Он стоит слишком близко, а у нее нет сил отодвинуться.
– Ты знаешь, кем ты была для меня, Алекса? Знаешь? – Он говорил быстро, словно боялся не успеть. – Кажется, ты всего не понимала. Я-то думал, что понимала. – Он поморщился и снова заговорил. Зеленые глаза горели. – Оглянись и посмотри. – Он жестом обвел кабинет: компьютеры и факсы по одной стороне, широкий стол красного дерева у него за спиной, богатое убранство комнаты, огромная замковая территория за окнами. – Что ты видишь? Ты видишь роскошь, да? Луарский замок, где полно ценных вещей и произведений искусства в таком количестве, что можно заполнить ими целый музей. А это всего лишь один из многих замков, которыми владеют де Рошмоны! У нас десятки других особняков, разбросанных по разным странам! Ты знаешь, что позволяет всем Рошмонам и Лоренцам жить в роскоши? Деньги. Деньги, которые моя семья делала на протяжении двух столетий. Две сотни лет накопления, оборота капитала, сделок, займов и других банковских операций. Мы – олицетворение выживания. Мы пережили все! Потому что мы стоим на страже того, что имеем, и не важно, какой вызов нам бросает история, все эти войны, революции, конфискации, опала и конкуренция. Нам все равно! – У него вырвался хриплый вздох. – Но за все это следует заплатить цену. О, цена ничтожна по сравнению с той ценой, которую массы людей вынуждены платить за выживание, но тем не менее это цена. – Он посмотрел Алексе прямо в глаза. – Я плачу своим временем. Время – это моя роскошь. – Он обвел взглядом кабинет, больше похожий на дворцовые покои. – Да, смейся, если хочешь, но это правда. Моя величайшая драгоценность – это время. И еще кое-что. – Он перевел дух. – Алекса, ты знаешь, сколько всего людей вокруг меня? В моей семье? – У него вырвался резкий смешок. – Слишком много. Слишком. И все они чего-то хотят от меня. Больше всего они хотят моего времени. Делового и личного. Родственники – моя погибель. И всем им нужно мое время. Всем.
В его лице промелькнуло что-то непонятное Алексе. Что-то такое, от чего ей стало трудно дышать.
– Вот почему мои часы с тобой – краткие, ускользающие – были так ценны. Ты была моим прибежищем, передышкой, отдохновением. Когда я приезжал к тебе или ты ко мне, я мог забыть о семье и просто быть с тобой. Только с тобой, Алекса. Никаких просьб ко мне – только мы вдвоем, вместе, скрытые от всего мира. У меня тогда было все, чего я хотел, – это ты со мной. Я думал… – голос у него на секунду замер, – я думал, что ты тоже этого хотела. Просто быть со мной. Все выглядело так хорошо… так легко. Никаких усилий, никаких трудностей. Все так естественно, словно было предопределено. Ты… такого человека в моей жизни не было. Женщина, которая не собиралась меня заловить. Ты обращала на меня ровно столько внимания, сколько необходимо для написания моего портрета. Эта женщина даже не замечала… – его голос прозвучал сухо, – что я ее хотел. – Он замолчал. – Алекса, я хотел тебя. Просто хотел тебя, и все. И в постели, и не в постели. Чего еще может желать мужчина? Вне постели ты была… Была тишиной, покоем, уютом. И я подумал…
Голос у него замер. Алекса тоже молчала. Горло сдавило, но теперь не от боли, а от чего-то еще, о чем она не осмелилась думать.
– Я полагал, что с тобой происходит то же самое. Что ты понимаешь: то, что ты мне даешь, бесценно. Я надеялся, очень надеялся, что давал тебе в ответ не менее ценный дар. Я надеялся, что ты поняла… – Голос Гая прозвучал резко, но эта резкость была направлена не против нее, а против его самого, – поняла, почему я должен оборвать наши отношения. – Он посмотрел на нее. – Алекса, я сделал это не очень-то тонко. Я знаю это, и мне жаль, что так получилось. То утро, когда я вычеркнул тебя из своей жизни, грубо и безжалостно… Я заставил себя так поступить, сказать эти слова! Я боролся с собой!
Она обхватила себя руками. Неужели таким образом можно остановить кровь в ране, в очень глубокой ране, которую он заново открыл? Алекса опустила глаза и стала смотреть на золотисто-голубой рисунок дорогого ковра. Зачем ей все это слушать? Невыносимая мука слушать, как он обо всем этом говорит. Но разве ей не важно знать, кем она была для него? И кем никогда уже не будет.
Алекса подняла голову, посмотрела на него и тихо сказала:
– Тебе надо было оставить все как есть, когда мы расстались.
– Я пытался, но у меня ничего не получилось. Я снова тебя увидел. Увидел с другим мужчиной. И тогда я понял, что не смогу допустить, чтобы ты была с кем-то еще. Понял, что не смогу отпустить тебя от себя. – Он не сводил с нее глаз. – Не смогу.
– А я не смогла согласиться с тем, что ты предлагал, – с адюльтером. – Слова прозвучали ясно и четко, хотя одному Богу известно, чего ей это стоило. – До того момента я не испытывала к тебе ненависти. А потом возненавидела. Кроме ненависти, ничего не осталось.
Это была ложь, но все уже рухнуло, он навсегда для нее потерян.
Он очень долго смотрел на нее, потом отвернулся к окну, выходящему в парк. Было видно, как напряжены его плечи. Вдруг он резко развернулся к Алексе.
– Ты знаешь, – уже более спокойно произнес он, – сколько людей работает в инвестиционном банке Лоренца? Сколько у него вкладчиков? Сколько проводится займовых операций? И скольким фирмам? И вообще – ты когда-нибудь слышала о таком банке, как "Инвестиции Лоренца"?
– Это ведь банк, которым владеет отец Луизы?
– Да. Этот банк довел до грани банкротства ее отец. И из-за него каждый работник банка, каждая фирма, которая делала займы, каждая организация, которая ссужала банк деньгами, оказались перед риском остаться без работы, риском краха, разорения! Генрих Лоренц, отец Луизы, буквально взял меня на прицел. Он знал, что я не смогу допустить крушения инвестиционного банка. Он знал, что единственный способ свести на нет подозрения, – это чтобы у меня появилась убедительная причина инвестировать в его банк. – Гай тяжело вздохнул. – Например, стать его зятем.
Он смотрел на Алексу, такую далекую от него… от этого мира, где деньги текут рекой.
– Я не хотел жениться на Луизе. Но… – его глаза затуманились, – но странного в этом ничего не было. Уже две сотни лет, Алекса, мы женились и выходили замуж таким образом. Подобный брак был у родителей Луизы, и она выросла в такой обстановке, что для нее это не стало чем-то необычным. Да и мои родители не горели желанием вступить в брак, но поженились и жили счастливо. Когда привыкаешь к подобным вещам, то это кажется… нормальным.
Он замолчал. Ей было слышно только попискивание настольного компьютера. И стук собственного сердца. Сердце подсказывало ей то, о чем она не хотела ни слышать, ни знать.
Тихим голосом он снова заговорил:
– Я продолжал думать, что в моем браке нет ничего необычного, что это в порядке вещей. Так было до того, как я опять не обнял тебя в ту ночь после приема. В меня словно молнией ударило – я понял, что должен быть с тобой, потому что жить без тебя для меня невозможно. – У него на щеках задвигались желваки. – Но я не мог допустить разорения "Инвестиций Лоренца". На карту поставлено слишком многое.
Теперь заговорила Апекса:
– И ты не допустил разорения. Я понимаю, Гай. Правда понимаю. – Голос ее зазвенел. – Я также понимаю, почему ты счел возможным соединить спасение банка династическим браком и адюльтер со мной. Понимаю, но… смириться с этим я не могу. Никогда. Вот почему… – она перевела дух, – вот почему я здесь. Просто чтобы заверить в этом твою жену. А иначе зачем было твоей матери все это устраивать?
– А, да, мою жену, – рассеянно произнес Гай.
– Да. Ты сказал… – Боже, как же тяжело это говорить! Но надо. – Ты сказал, что она любит тебя, что она счастлива в браке. Поэтому, если ей необходимо узнать обо мне – о том, что я больше не твоя любовница, – то я ей об этом скажу. – Силы Алексы были на исходе, но она заставила себя закончить: – Где… где же она?
У Гая в глазах промелькнуло удивление.
– У Луизы медовый месяц. Я сказал тебе, что она очень счастлива и любит своего мужа. Мужа, которым я не являюсь.
Глава 10
Алекса отчетливо слышала слова Гая. Но смысл не уловила.
Гай подошел к ней, осторожно взял за локти и разомкнул скрещенные руки. Комната вокруг закружилась.
– Я сказал тебе, что Луиза согласилась выйти за меня. Не возражала против этого. Но, как выяснилось, возражал один ее хороший знакомый. Он сказал ей, что династический брак без любви – это проклятие. И этот знакомый убедил ее выйти за него, потому что он любит ее. И когда он раскрыл ей глаза, она поняла, что тоже любит его. – Зеленые глаза сверкнули. – Таким образом, она дала мне отставку.
– А как же банк? "Инвестиции Лоренца"?
Это было все, что Алекса смогла сказать.
– Все вернулось на свои места, – ответил Гай. – Как я и планировал.
– Но ты был должен жениться на Луизе…
– Нет. – Он не сводил с нее глаз. – Я должен был заставить всех поверить в то, что я женюсь на Луизе. Все изменилось после благотворительного бала. Я понял, что должен вернуть тебя. Что не смогу жениться на Луизе.
Его ладони сжали ей локти.
– Я понял, что мне предстоит сделать: спасти банк и вернуть тебя. Я понимал, что если потяну время с помолвкой, то сумею принять меры по спасению банка. Я знал, что рискую, но сделаю это. Знал, что все сделаю!
Он отпустил ее и стукнул костяшками пальцев по столу.
– Я знал, что не вынесу, если проиграю. В ту ночь… когда я снова спал с тобой… После той ночи я понял, что никогда – никогда! – не отпущу тебя. И я думал, что ты тоже так думаешь. Что ты согласишься с тем, что я предлагаю. Я испугался, Алекса, что ты свяжешь свою жизнь с другим мужчиной… Например, с тем, кто был тогда с тобой. Поэтому я должен был тебя удержать – любой ценой! – пока утрясал проблемы с банком и с помолвкой.
Он продолжал говорить, и голос его звучал отрывисто:
– Я собирался все тебе сказать… и оправдаться перед тобой, чтобы ты поняла, в какую западню я попал. Но ты исчезла.
Гай замолчал. Его глаза жгли Алексу.
– Когда я нашел тебя, то понял, какой же я самонадеянный дурак… Я увидел портрет… и осознал, что опоздал. Я заставил тебя возненавидеть меня. И я тебя потерял.
В комнате, несмотря на кондиционер, вдруг стало душно. Алекса задыхалась и не могла говорить.
– Я… мне надо на воздух, – слабым голосом произнесла она.
Он кинулся к большим французским окнам по обеим сторонам своего письменного стола и распахнул их. Алекса вышла в сад и опустилась на резную скамейку – ноги ее не держали, а в голове все смешалось в диком вихре. Она ничего не соображала. В отчаянии она пыталась остановить этот круговорот мыслей. За одну мысль ей все же удалось ухватиться: Гай не женился на Луизе. И никогда не собирался жениться. Не собирался с того момента, когда снова уложил ее в постель.
Осознание этого ударило в нее подобно цунами. Даже сидя, она пошатнулась, но сильные руки Гая обхватили ее. Он сел с ней рядом и обнял за плечи.
– Алекса…
– Я тебя совсем не знаю, – сказала она.
Он снял руку с ее плеча и ошеломленно, посмотрел на нее.
– Я не знаю тебя, – повторила она. – И никогда не знала. – Алекса немного отстранилась. – Но… я и не пыталась узнать за те месяцы, что мы были вместе… хотя если посчитать, то вместе мы были, наверное, немногим больше чем несколько недель. Но ты создал вокруг себя столько барьеров, отгораживая меня ото всех. Я уважала твои принципы, понимала, почему ты это делал – ты ведь не любил внимания к своей личной жизни. Я тоже такая. Я никого к себе не пускаю. Держу свои чувства при себе. Как и ты. Вот почему я не была против того, чтобы наши отношения были такими… не публичными. Только потом, когда ты снова пришел ко мне, я по-другому на это взглянула. Заставила себя посмотреть на это по-другому. И увидела, что… это унизительно, что ты просто использовал меня как удобную партнершу по вызову.
Она увидела боль в зеленых глазах Гая.
– Но это было не так. Мне следовало… доверять тебе. А я… – говорить было тяжело, – я просто убежала и не дала тебе возможности поговорить со мной, рассказать о своих намерениях.
Он смотрел в сад. Последние лучи солнца отражались в каменном пруду. Поверхность воды покрылась рябью от легкого ветерка.
– Я ни разу так и не поговорил с тобой. О нас не поговорил. Я просто принимал все как есть. И радовался. Радовался тому, что нашел женщину, которая для меня словно оазис. А когда мне пришлось оборвать наши отношения, когда согласился жениться на Луизе, все, что я смог тогда сделать, – это уйти, оставить этот оазис и уйти в пустыню. Увидев тебя снова… – на его лице появилось измученное выражение, – я словно увидел мираж, который манил меня… обещал все то, чего мне так хотелось и чего у меня больше не было. Я потянулся к этому миражу и понял… понял, что это всего лишь игра моего воображения.
Он подался вперед и сидел, сгорбившись, с безвольно повисшими руками, уставившись на журчащую воду в пруду. Солнце постепенно садилось за деревьями парка, где-то пели птицы. Алекса молча сидела рядом. Шквал чувств в ее душе утих.
Она сидела и смотрела на то, что ее окружает. Как здесь чудесно! Перед ней раскинулся парк, за спиной – древний замок, уходящие солнечные лучи касаются верхушек высоких деревьев. Заповедная красота. Тишина. Покой.
И на сердце тоже покой.
Алекса протянула руку, дотронулась до руки Гая и сплела пальцы с его пальцами. Он сжал ей ладонь. И ничего не сказал.
Но сказал все.
Повернувшись к Алексе, он увидел, как по ее лицу текут слезы. Он вздрогнул. Обняв за плечи, он притянул ее к себе. Они сидели, прижавшись друг к другу, а слезы все струились у нее по щекам.
Слова были не нужны. Видя, что она продолжает молча плакать, он стал поцелуями стирать слезы с ее лица, целовать дрожащие губы, руки.
– Ma belle Алекса, – шептал он. – А я-то думал, что ты меня ненавидишь.
– Я и ненавидела, – призналась она. – Но я ошибалась. – Она поцеловала его в губы. – Очень ошибалась. Я… продолжала тебя любить.
– Продолжала? – неуверенно спросил он.
– Это произошло давно. Я даже не знаю, как давно. Я просто полюбила тебя, зная, что не должна любить, что это… неразумно. Folie d'amour. На что я могла надеяться? Ты принадлежишь к совершенно иному миру, тебе от меня нужно только одно, да и то на краткий миг. А потом я узнала о твоей помолвке, потом ты вернулся, потом я от тебя убежала и отказалась слушать твои объяснения… После всего этого смысл в любви вообще пропал. Осталась только ненависть. И я излила всю свою ненависть в том портрете, который ты увидел.
Сзади, от раскрытых окон, раздался голос:
– Так же, как вы излили всю свою любовь в тот портрет, который Гай подарил мне.
Гай вскочил, потянув Алексу за собой.
– Мама?
На террасу вышла мадам де Рошмон. Как она сюда попала? Хотя для Рошмонов не проблема прилететь на втором частном самолете.