Ей было чуть больше двадцати одного - им только-только позволили пожениться, а ему - двадцать девять. Молодые, отчаянные американцы: девушка-фотокорреспондент и парень-репортер, прошедшие огонь и воду, выбравшиеся живыми из самой жуткой на то время войны. Впереди была жизнь, она казалось бесконечной и бесконечно же счастливой. Потому и составленное юной владелицей замка завещание получилось не особенно серьезным: разве мог один из них предположить, что умрет когда-либо?
Тем не менее нотариус, оформлявший купчую, настаивал на немедленном завещании. И Джессика, захлебываясь от смеха, написала, что в здравом уме и трезвой памяти - ей особенно нравилась формулировка про трезвую память: после войны американцы в Европе редко бывали трезвыми, - так вот, в этой самой трезвой памяти юная миссис Уоллер завещала замок мистеру Уоллеру или его второй по счету жене, если вдруг - что совершенно нереально! - мистер Уоллер женится вновь и отправится к праотцам гораздо раньше жен номер один и номер два. В случае смерти жены номер два замок переходил к женам номер три, номер четыре, номер пять… Веселились Уоллеры в тот день так, что пару раз падали с кровати в промерзшей комнатенке какой-то жутко облезлой крошечной занюханной парижской гостиницы.
В марте сорок седьмого все было кончено. Дональд уехал в Америку, и с тех пор Джессика не видела его никогда. Разводом занималась юридическая контора "Гранд Жюст", адвокат советовал теперь уже мадам Флер - девичья фамилия Джессики больше подходила для владелицы французского замка - написать другое завещание, но она суеверно отказалась. А потом, потом…
Впрочем, как сказала Кэролайн, - до чего же она все-таки славная, улыбнулась Джессика, - не стоит ворошить былое. Я сделала для Эдуара все, что могла, большего даже родная мать не сделала бы для сына… Джессика вздохнула и посмотрела через стол в окно: только небо, как всегда, только небо. А если подойти ближе, то будет видно море. И они будут всегда - небо и море, - им все равно, буду я или не будет меня…
Джессика оперлась руками о стол, тяжело встала с кресла, приблизилась к окну. Море слегка штормило. Не особенно сильно, а так, скорее даже кокетливо, по обязанности: дескать, я море, мне положено штормить возле Сен-Мало, вот я штормлю, хотя, если честно, мне и не очень-то хочется.
Старая женщина вернулась к столу, вытащила из ящика чистый конверт, написала на нем парижский адрес. "Гранд Жюст". Мэтру Ванвэ. Рядом с белоснежным конвертом листок завещания выглядел таким старым! Надо бы написать мэтру Ванвэ и объяснить, почему я хранила завещание столько лет у себя, подумала она. Или?.. Или все-таки поступить в пользу Эдуара Брунара? Пока не поздно.
Нет, теперь уже поздно. Она рассказала о своем решении Кэролайн, получится более чем некорректно. Да просто стыдно получится, что уж там жеманничать - "некорректно"… Брунар сам виноват! Она уже собралась было завещать замок ему, даже вызвала сегодня специально, чтобы сообщить об этом. А он приволок свою идиотку племянницу! Джессика шумно выдохнула, раздув ноздри. Это же надо быть такой кретинкой, чтобы советовать ей, ей - Джессике Флер! - на старости лет продать замок! Или еще лучше - передать Жолимон государству!
- Какому такому государству? - поинтересовалась Джессика.
- Франции, конечно, - не моргнув, ответила амбициозная девчонка, представившаяся опытным агентом по недвижимости. - Или вы все еще гражданка Соединенных Штатов?
- Я подумаю, - уклончиво ответила "все еще гражданка", предложила дяде и племяннице чувствовать себя как дома, гулять вдоль моря и наслаждаться ее кухней, а сама позвонила на междугороднюю станцию, попросила соединить ее со справочной штата Вермонт и уже через четверть часа услышала голос миссис Уоллер. Жены номер два.
Она милая, улыбнулась Джессика. Как спокойно она восприняла известие о незаконной дочери собственного мужа! Даже обрадовалась! Потрясающе. И как кротко шутит… Нет, она не станет судиться с девочкой из-за замка. А вдруг? Она ведь не одна, там целый клан этих Уоллеров. Ну, пусть попробуют! Завещание составлено хоть и давно, зато на загляденье. Джессика любовно погладила листок рукой, чувствуя себя доброй феей, которая вот-вот осчастливит бедную Золушку. Жаль, конечно, что Джессика не увидит ее радости, но все равно приятно знать, что после смерти кто-то сочтет тебя доброй феей.
- Фея, фея, - пробормотала Джессика. - Так, теперь осталось только уничтожить мою переписку, чтобы у этого дядюшки Брунара и его пронырливой родственницы не было ни малейшего шанса, - тут Джессика отмерила большим пальцем размер шанса на ногте указательного, - урвать хоть вот такой кусочек, - измерительный прибор переместился на самый край ногтя, - от моего замка.
Она выдвинула нижний ящик стола, посмотрела на ровные стопочки писем, перевязанные резинками. Нужно разводить камин, как же не хочется! Я не пользовалась им с самой весны, обязательно примется дымить в первую топку, займусь-ка я этим завтра, я ведь не сегодня планирую умирать. А завтра можно будет развести костер где-нибудь в саду вместе с садовником. Садовник, садовник, садовник молодой… Джессика вернула ящик стола в исходное положение, откинулась на спинку кресла и совсем по-девичьи улыбнулась своим мыслям.
Часа через полтора в дверь ее кабинета постучал Брунар. Он намеревался попросить прощения за необдуманные речи своей племянницы, высказанные якобы без всякого согласования с ним. Дескать, он всего лишь хотел представить любимую малышку Пат своему самому близкому другу и покровительнице, а неразумная девчонка завела такие несуразные разговоры. Брунар постучал снова, уже громче. Из кабинета по-прежнему не доносилось ни звука. Он осторожно приоткрыл дверь.
Близкий друг и покровительница сидела в кресле. Она улыбалась и широко распахнутыми глазами смотрела в потолок.
- Мадам Флер! - позвал Брунар. - Джессика!
Улыбка и неподвижные светлые глаза.
Брунар затворил дверь и торопливо приблизился.
- Джессика! Тетя Джесси! - совсем по-детски добавил он.
Безмолвие.
Брунар огляделся по сторонам, словно в кабинете мог кто-то прятаться, кашлянул и, резко выбросив вперед правую руку, потрогал артерию на шее, стараясь не смотреть в глаза женщины. Оттого его собственные скользнули по письменному столу. Адрес "Гранд Жюст" на новехоньком конверте, а под ним… Рука Брунара, моментально забыв про поиски пульса, уже подносила желтоватый листок к его глазам.
"В здравом уме и трезвой памяти"… - прочитал он. "Мой замок Жолимон со всеми принадлежащими ему постройками и угодьями, банковские счета"…
И имя этой особы… "В случае смерти которой замок переходит ее потомству"… Проклятье!
"Свидетели подписали… Управляющий Жолимоном Эрнестино Ванетти"… - подхалим итальяшка, прокомментировал Брунар. "Келарь аббатства Мон-Сен-Мишель о. Пом"… Ниже стояла подпись самого настоятеля, дата и печать аббатства.
Ах какие мы благочестивые дамы! Подумать только! Брунар чувствовал, что еще секунда - и он вцепится в горло покойнице. Проклятье, проклятье, проклятье! Он, Эдуар Брунар, служил мадам Флер верой и правдой чуть ли не со дня собственного рождения, а она? Да как она посмела!
Но ведь Ванетти помер лет десять назад! - осенило оскорбленного в лучших чувствах верного поверенного мадам Флер, когда до него дошло, что завещание датировано октябрем семьдесят шестого. В Мон-Сен-Мишеле уже года три как молодой настоятель, сомнительно, чтобы и келарь Пом до сих пор загостился на этом свете…
Почившую с улыбкой на устах хозяйку обнаружила горничная, когда принесла ей вазу с букетом свежих хризантем - до голубизны белых, - выведенных некогда садовником Жаном и названных им "Фея" в честь голубоглазой феи Джесс.
Горничная вскрикнула, хризантемы тут же очутились в луже воды среди осколков стильной китайской вазы династии Мин на мохнатом ковре ручной средневековой монашеской работы. Замок Жолимон охватила паника.
Глава 1,
которая в аэропорту
В пятнадцать часов двенадцать минут, тяжело дыша, я выволокла огромный чемодан с эскалатора на втором этаже аэропорта. Огляделась, сверила свои наручные часы с электронными над расписанием самолетов, полезла в сумочку, порылась там, снова обвела глазами аэропортовскую публику, пробормотала: "Вот пропасть", - вытащила помаду, присела на корточки и принялась писать на потертом боку чемодана крупными буквами свое имя. На палочке от "Н" помада сломалась и удивительно проворно для такого вязкого вещества отлетела в сторону - прямо под ноги людей с эскалатора!
Я с сожалением посмотрела на останки помады - розовое жирное пятно на полу, стоимостью в полсотни евро, - покачала головой, снова сверилась со всеми часами, невесело хмыкнула и оглядела собственное творение: кривоватые розовые буквы на порыжелой от старости коже: "ЭЛЕI"…
Сойдет, подумала я, он знает, что я Элен, догадается, если уж не совсем тупой. Впрочем… Перед глазами предостерегающе выплыли туповато-самодовольные физиономии американцев, кайфующих в Жолимоне. Тоже ведь клиенты этой ушлой мадам Марамбель - доктора психологии! И зачем я только пошла на поводу у брата, связавшись с "дипломированной" свахой? Я бы сейчас заехала домой, переоделась и к семнадцати часам спокойненько направила стопы на деловую встречу, а не торчала бы в аэропорту, как последняя идиотка, поджидая неведомого жениха из-за Атлантики. Вон какой ухмылкой одарила меня дамочка в юбке из крокодиловой кожи, а как призывно подмигивает щуплый господинчик в помятой "тройке" и в рыжих кроссовках…
И все из-за моей нелепой внешности! Живи я, скажем, в XVIII веке, мои формы и буйные блонды украсили бы, пожалуй, даже спальню короля, но я-то живу сейчас и работаю вовсе не танцовщицей в стрипклубе, а с титаническими усилиями строю карьеру юриста, что весьма не легко - если ты "будуарная" блондинка, никто не принимает тебя всерьез. Даже брат родной: "Юриспруденция - занятие для лысых умников и старых дев, а ты красивая женщина, Элен, и должна радовать мужа красотой!"
Да не хочу я никого радовать! Никакого мужа - тем более. Я с трудом выношу общество родного брата, а уж чужих-то мужчин - и вообще только до утра после "романтического ужина". Я просто не понимаю, как Софи готова не расставаться с моим безумным братишкой двадцать четыре часа в сутки! Софи - это его жена. Очень талантливый архитектор, кстати. Двадцать четыре часа! Стоп. А сейчас сколько?
"15.41" на моей "Серене" - подарок брата, он страшно гордился, когда на двадцатипятилетие подарил мне этот элегантный крошечный хронограф от Бертолуччи, - и "15.39" на электронных часах над табло. А вот "жениха" от мадам Марамбель все нет. Ну и очень хорошо!
Я подхватила чемодан и поволокла его к телефонным автоматам. Просто жуткая тяжесть! Кто бы мог подумать, что картина способна весить столько? Или это из-за стекла и рамы? Ну не из-за фанерки же, которая дополнительно прикрывает картину сзади? Надо было прямо в замке вытащить ее из рамы. Хотя, может, вся ценность именно в этом дубовом золоченом саркофаге?
И тут с надсадным хрипом оборвалась ручка. Я едва успела удержать чемодан - стекло, рама! - чтобы он не рухнул точно под табло с расписанием. А до автоматов еще шагать и шагать.
Я попыталась ухватить чемодан за угол, взять его под мышку. Куда там! Теперь даже до стоянки такси мне не доставить его без тележки носильщика. Я в который раз оглянулась по сторонам. Никого похожего ни на "жениха", ни на носильщика. Ну и ладно! Сейчас позвоню брату, а потом поищу подмогу.
Я прислонила свой груз к стене и боком, не сводя с чемодана взгляда - древнее чудище с помадной надписью "ЭЛЕI", сомнительно, чтобы на него кто-либо позарился, - поскакала к автоматам. Продолжая косить на чудище, сунула карточку в автомат и набрала номер нашей квартиры.
Один сигнал на том конце провода, второй, третий… Софи! Софи! - мысленно умоляла я, пожалуйста, возьми трубку, я знаю, ты дома! Я понимаю, что в твоем положении ты не можешь летать по квартире, разыскивая трубку, - брат вечно швыряет ее где попало, - но я подожду. Восьмой сигнал, девятый…
- Ну и? - недовольный голос Виктора, мужа Софи и моего брата.
- Это я, Вики! Я тебя прошу…
- Где тебя носит? Почему ты не ночевала дома? Мы с Софи…
- Потом, потом, Вики, я из автомата. Пожалуйста, позвони Марамбель и скажи, что я выбываю из игры!
- Что?!
- Сейчас четыре без четверти! В "Павильон де ля Рен" я должна быть в пять! Это очень важная деловая встреча!
- Ну и?
- Что "ну и"? Ты ей позвони, понял? Скажи, что я прождала ее протеже сорок минут, его нету!
- Кого нету?
- Вики, ты меня слышишь? Сейчас без четверти четыре, жених от Марамбель должен был встретить меня в три. Его нет. Я ухожу. Позвони Марамбель и скажи ей об этом.
- Почему я должен звонить?
- О Боже! Вики! Это была твоя идея насчет брачного агентства, ты ей и звони! Я не могу больше торчать в аэропорту! У меня жутко тяжелый чемодан, а еще нужно брать такси, в городе сплошные пробки…
- Не тарахти! Почему такси? Где твой "пежо"?
- В кафе на трассе, сорок километров от Парижа!
- Почему?
- Вики, я из автомата!
- Ну и?
- Долго рассказывать. Сел аккумулятор.
- Чего долгого? Ну аккумулятор, так и скажи. В чемодане-то что?
- Как это что? Картина! Картина для уоллеровской наследницы. Я же специально ездила в Жолимон за ней!
- А… ну забыл, извини. А вообще как?
- Ты издеваешься?
- А почему ты не ночевала дома? Ты кого-то нашла? Можно поздравить?
- Ты в своем уме?!
- Ну а что? Может, ты американского жениха потому и не хочешь ждать?
- Да из-за твоей дурацкой затеи со свахой я могу потерять работу!
- А может, у человека проблемы какие с таможней или…
- Вики! Мне не нужен никакой жених! Американский тем более! Ты ей так и скажи! Ой, все, пока, Вики, к моему чемодану подошел какой-то мужчина!
- Где ты его оставила?
- У табло. Все, все, Вики! Ты, главное, Марамбель позвони! - Я торопливо выскочила из будки. - Эй! Мсье! Это мой чемодан! Мсье! - И почти побежала к расписанию.
Мужчина обернулся. Увидел меня.
- Эле? - Его лицо начало расцветать улыбкой. - Эле! - Он распахнул объятия и направился ко мне.
Я застыла на месте.
Глава 2,
в которой Виктор повесил трубку
- Она безнадежна, - со вздохом констатировал он.
- Твоя сестра звонила из аэропорта? - Софи полулежала на диване, придерживая огромный живот. - Что-то произошло?
- Ну да, американец задерживается на сорок минут против назначенного времени. Ну и что? Это же аэропорт! Может, с багажом проблемы, может, еще что! - Яростно жестикулируя, Виктор заметался по гостиной. - Человек перелетел Атлантику ради нее, а наша принцесса на горошине, видите ли, ждать дольше не может! Она потеряет работу!
- Ты меня просто удивляешь, Виктор. Можно подумать, этот клиент мадам Марамбель - твой лучший друг, раз уж ты так рвешься выдать за него родную, причем единственную, сестру. Ты же его в глаза не видел, даже не знаешь его имени.
- Ну и что?
- Как это "ну и что"? У Элен серьезная работа. Ведение наследства - это очень ответственно, ее по головке не погладят, если она опоздает на деловую встречу.
- Ответственная? Это ты называешь "ответственная"? Одна восьмидесятилетняя американка завещала французский замок другой - причем девяностолетней! - соотечественнице? Французский, подчеркиваю, замок - американке!
- Вот теперь я скажу: ну и что? Это ее замок, она вправе завещать его кому угодно.
- Но ведь не еще более древней маразматичке, которая сыграла в ящик через неделю!
- Если бы речь шла о твоей бабушке, тебе вряд ли бы понравилось, если кто-то стал бы отзываться о ней в таком тоне!
- Моя бабушка, будь у нее недвижимость, никогда бы не выдумала такой дичи: родной внук получит замок, если найдет какую-то особу и отдаст ей всего одну картину, а не разыщет - так через год замок - с молотка!
Софи пожала плечами.
- Или эта особа получит замок в придачу к картине в случае смерти внука до ее обнаружения. А? Каково? Бред! Полный бред! Уж на что у меня широкие взгляды, но…
- Ты со своими широкими взглядами смотри не брякни при моем отце, что Элен делится с нами профессиональными тайнами. Я и так едва уговорила его побеседовать с Элен. Она единственная женщина в его конторе!
- Зато какая! Вылитая прабабушка! - Виктор показал на картину над диваном, на котором полулежала Софи.
Софи повернула голову и улыбнулась пышнотелой блондинистой прабабушке, которая в массивной золоченой раме элегически томно распивала чай в компании нескольких сытых котов, самовара и абсолютно круглой канарейки.
- Пожалуй, наша Элен все-таки раза в три потоньше. Будь она такой, отец не дал бы ей даже "периферийной" работы. Я вообще была потрясена, когда он признался, что под белокурыми кудрями сахарной булочки он вовсе не ожидал обнаружить мозги да еще два европейских языка в качестве подарка от фирмы.
- Так прямо и сказал? Сахарная булочка?
Софи закивала, собираясь сообщить что-то еще, но вдруг болезненно сморщилась и охнула со стоном.
- Слушай, Софи, поехали в клинику. - Виктор подлетел к ней. - Я больше не могу смотреть на это!
Софи вздохнула несколько раз, покачала головой.
- Нет. Не торопись. Успеем. Все уже прошло.
- Ну, Софи. - Виктор поднял ее руку, поцеловал и потерся щекой. - Это ведь уже в который раз. Поедем, моя мамочка.
- Тебе лишь бы избавиться от меня. Может, мне страшно.
- А мне - нет?
- Глупый. - Софи погладила мужа по щеке. - Нашему малышу не нужен трусливый папашка.
- Я не трусливый, но…
- Ты похож на виноватого кролика. Нет, у кроликов не бывает таких выдающихся носов. - Софи дотронулась пальцем до мужниного органа дыхания и почесала самый кончик.
- Ну-у-у, щекотно. - Виктор кокетливо повел бровью.
- Принеси мне яблоко из холодильника. Пожалуйста. - Софи медленно опустила ноги с дивана. - Я съем по дороге.
Глава 3,
которая опять в аэропорту
- Эле! Эле! - Продолжая улыбаться, мужчина шел ко мне.
А я не могла сдвинуться с места. Так не бывает! Чтобы от чьей-то улыбки раздвигались стены и солнечный свет наполнял бы тебя легкостью и радостью, как в детском сне, когда весело летишь над цветущей голубой землей… Боже, как же я жила раньше без этой улыбки?
Он уже стоял рядом и обнимал меня, запросто хлопая по спине, как давнюю подружку, и, то отступая на шаг и разглядывая меня, как художник свое творение, то снова обнимая и хлопая по спине, улыбался и говорил, говорил! Видимо, ему казалось, что говорил он по-французски. Я поняла только, что некто "засел пробкой" и "моя не ждать милый такую малышка"…