- Все, теперь ты можешь меня отпустить.
Шариф положил ее на кровать и отступил на шаг.
- Чтобы больше никаких ночных ожиданий.
- Мне не пришлось бы идти на такие крайние меры, если бы ты хоть раз мне перезвонил. Я по меньшей мере четыре раза просила передать, что хочу с тобой поговорить.
Его глаза сузились.
- Я не получал никаких сообщений. - Какое-то странное выражение мелькнуло в его глазах, но быстро исчезло. - Здесь, во дворце, не все так-то просто.
- Это я уже заметила. - Джеслин села на кровать. - Например, ты говоришь, что хочешь для своих дочерей как лучше, но на практике…
Смелость неожиданно оставила ее. Оказывается, она успела проникнуться традициями чуждой ей культуры сильнее, чем предполагала сама.
В Сарке, как и во многих арабских странах, все решали мужчины. В их обязанности входило заботиться о женщинах своей семьи. Если у матери умирал муж, она возвращалась жить к сыну. Сыновья любовь и преданность матери была здесь не пустым звуком, а Шариф являлся старшим сыном королевы Рейны. Если он мог позволить себе иногда покритиковать свою мать или даже разозлиться на нее, это не значило, что подобное дозволяется делать другим, тем более что шансов проверить слова девочек у нее не было никаких.
- А что на практике? - не дождавшись от нее продолжения, напомнил Шариф.
- Уже почти четыре, - уклончиво сказала Джеслин. - Время для разговора не совсем подходящее.
- Разве? Если бы это было так, я бы не нашел тебя там, где нашел. - Одним пальцем Шариф приподнял ее подбородок, заставляя смотреть на себя. - Ты здесь уже две недели. Что не так с моими детьми?
Джеслин отбросила сомнения.
- Мне передали папку от твоего имени, - начала она.
- Какую папку? Я ничего не велел тебе передавать.
- Да? Черная папка с расписанными по дням и минутам уроками для девочек.
- Я ничего не передавал, никого не просил и не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь. Наверное, это идея принадлежала моей матери. О чем ты и сама могла догадаться.
- В любом случае это не уменьшает твоей вины. Ты должен был предвидеть этот шаг с ее стороны. - Голос девушки зазвенел от возмущения. - Она чуть не превратила жизнь внучек в колонию строгого режима в твоем собственном доме, а ты просто пожимаешь плечами и говоришь: "Наверное, это моя мама".
- Я сказал иначе, - спокойно произнес Шариф, но на его скулах заходили желваки.
- Иначе, но по смыслу это было чертовски близко к тому, как сказала я, - распаляясь, продолжила Джеслин. - Возвращаясь к твоему последнему вопросу "что не так с моими детьми?", объясняю: с ними все так. В отличие от твоей матери.
- Если ты хотела меня удивить, то напрасно старалась. Я не удивлен.
- Так же, как не будешь удивлен, узнав, что своими страхами и фобиями девочки обязаны своей бабушке? - с сарказмом спросила она.
Как Джеслин и боялась, Шариф не придал значения ее словам.
- Я знаю, что моя мать тебе не нравится…
- Дело не в том, нравится она мне или нет. Дело в том, как защитить твоих детей.
- От моей матери? - Его брови поползли вверх. - И как я, по-твоему, должен это сделать и главное, зачем? Ты разве забыла, что это и ее дом тоже?
- Нет, не забыла. Но лишь хочу спросить, почему бы тебе с дочерьми не жить от нее отдельно, оставив ей дворец? - Стараясь достучаться до Шарифа, она схватила его за одежду. - Ваш собственный дом, в котором ты был бы единственным его хозяином. Помнишь, ты уже говорил об этом?
- И ты еще удивлялась, почему моя мать невзлюбила тебя? - изменившимся голосом спросил Шариф, убирая прядь волос с ее лица.
- Моей вины в том не было, - слабея от его ласки, произнесла Джеслин. - Я всегда относилась к ней с почтением и уважением…
Голос Джеслин затих, потому что Шариф дотронулся до ее лица.
- Можем мы поговорить о чем-нибудь еще, кроме моей матери? - Его пальцы коснулись ее щеки и опустились до подбородка, мягким нажатием заставив Джеслин запрокинуть голову.
- Но мы не можем забыть о ней. Она часть проблемы, - чувствуя себя беспомощной перед его нежностью, пролепетала она.
- Я подумаю над этим.
Шариф нагнулся и поцеловал ее в губы таким медленным и чувственным поцелуем, что Джеслин была вынуждена обеими руками ухватиться за его плечи.
Какая-то часть ее мозга, в которой еще сохранился здравый смысл, требовала, чтобы она немедленно прекратила поцелуй, но Джеслин уже была околдована и пребывала в эйфории, поэтому не обращала внимания на что-либо еще, кроме наслаждения, которое дарил ей Шариф.
Он осторожно покусал ее нижнюю губу, затем провел по ней языком, заставив девушку содрогнуться. Джеслин подалась ему навстречу, и Шариф привлек ее к своему телу, от которого исходил жар.
Джеслин уже забыла, как приятно находиться в объятиях мужчины, чувствовать его мощь и силу. Она не испытывала ничего подобного с тех пор, как они расстались. Шариф не был ее единственным мужчиной, но только в его объятиях она теряла ощущение реальности. Только с ним она испытывала не просто физическое желание, но и потребность владеть его мыслями, сердцем, душой…
Затуманенным краем сознания Джеслин отметила, что Шариф изнемогает от желания так же, как и она, и от этого страсть в ней разгорелась еще ярче. Ее руки проникли под его одежду. Прикосновение к гладкой горячей коже твердой мужской груди едва не свело ее с ума.
Не отрываясь от ее губ, Шариф накрыл Джеслин своим телом. Слабый стон сорвался с ее губ, потому что как только тела их соприкоснулись, она поняла, как сильно ей недоставало Шарифа, ее друга, любовника, любимого… Сейчас между ними не может быть никаких преград!
Джеслин дернула Шарифа за одежду, стремясь как можно скорее припасть к его полностью обнаженному телу, вдохнуть пьянящий запах, вспомнить, какова на вкус его кожа. Она была так поглощена своим занятием, что даже не заметила, как он снял с нее блузку.
Шариф смотрел на нее своими дымчатыми глазами, в которых она могла прочесть восхищение, удивление, страсть. Затем в них мелькнуло выражение страха, словно он вдруг испугался, что больше никогда ее не увидит.
Джеслин не могла этого вынести. Она протянула руки и погрузила их в его черные густые волосы, заставляя Шарифа наклониться и коснуться ее губ. Она целовала его страстно и самозабвенно, дразня своим языком, чтобы заставить его потерять над собой контроль, и не утаивая от него, что она полностью в его власти.
И что ее сердце бьется только ради него.
Неважно, почему Шариф занимается с ней любовью. Неважно, что она не может быть его женой или что в его страсти к ней нет любви. Важно лишь одно: сейчас он нужен ей как никогда.
Джеслин быстро избавила Шарифа от остатков одежды. Устроившись у него в ногах, она стала медленно целовать и ласкать языком его плоский упругий живот, узкие бедра, скользя вдоль тела и изредка кидая на него взгляд из-под ресниц.
Дыхание Шарифа участилось, с его губ сорвался хриплый стон. Он обхватил ее налившиеся груди руками и стал теребить и пощипывать заострившиеся соски, доставляя ей удовольствие, граничившее с болью.
Джеслин то подбиралась, то снова отступала от его возбужденной плоти, слегка касаясь ее губами и щекоча своим теплым дыханием. Почувствовав, как напряглось его тело, ставшее влажным и блестящим от пота, она приступила к главному. Низкий гортанный стон Шарифа подсказал ей, что она все сделала правильно.
Он был огромен и тверд, а его кожа оказалась атласно-гладкой и горячей.
Внезапно Шариф оторвал ее от себя.
- Я не хочу знать, кто научил тебя этому, - задыхаясь, сказал он.
Джеслин встретилась с его глазами, в которых пылало пламя страсти.
- Ты научил, - прошептала она и, слегка надавливая ногтями, провела по его груди кончиками пальцев.
- Раньше ты никогда этого не делала.
- Но всегда хотела попробовать.
Его руки сомкнулись на ее талии, и Шариф посадил Джеслин на себя верхом.
- Почему? - потребовал он.
Джеслин пожала плечами, заметив, каким голодным взглядом он следил за тем, как приподнялась и опала ее грудь.
- Хотела посмотреть, на что это будет похоже, если бы ты принадлежал мне.
Глаза Шарифа расширились.
- С нами всегда так было?
- Не помню.
Я помню только, что любила тебя.
- Я хочу тебя, - взяв ее руки и слегка сжав их, сказал Шариф, - хотя не знаю, что это значит…
Джеслин мягко закрыла его рот своими губами, целуя неторопливо и нежно. Глаза ее были закрыты, потому что она боялась, что Шариф прочтет в них, как отчаянно она в нем нуждается. До встречи с ним она была неопытна и только с ним занималась любовью, но сейчас прежнее знание вернулось к ней легко и незаметно, как способность дышать.
Джеслин хотела насладиться каждым мгновением, не зная, будет ли вообще повторение этой ночи, но Шариф не желал медлить. Его поцелуи становились яростнее и настойчивее, он жадно терзал ее губы, как человек, который не может насытиться. Она задрожала, слабея под его натиском, но не отступила, с радостью отвечая на горячие, головокружительные поцелуи.
Он взял ее с какой-то безумной страстью, словно хотел доказать, что она принадлежит ему и только ему. Джеслин чувствовала внутри себя шелковый огонь, который сливался с пламенем, сжигавшим ее изнутри. Вместе с пламенем росло напряжение, и ей казалось, что еще немного - и она взорвется.
Пальцы Шарифа переплелись с ее пальцами, и это было последнее, что она помнила. Мыслей не осталось, а тело словно больше не принадлежало ей, качаясь на волнах наслаждения в мире, в котором не было никого, кроме них двоих…
Когда Джеслин немного пришла в себя, то обнаружила, что сжимает в своих объятиях Шарифа, который по-прежнему лежит на ней. Его тело было расслаблено, но дышал он еще учащенно.
Она закрыла глаза, надеясь навсегда запомнить это чувство - чувство целостности. В объятиях Шарифа она переставала быть бедняжкой и сиротой, несчастной племянницей тети Мэдди. С ним она была совершенством, обретая недостающую часть себя.
Неожиданно слезы защипали ей глаза, и она зажмурилась. Как ни чудесны эти минуты, но они не будут продолжаться вечно, а это значит, что она опять потеряет своего любимого. Джеслин уже сейчас знала, как тяжело ей будет вернуться к прежней жизни, которая после этой ночи снова необратимо изменится. Теперь для нее все будет по-другому, и вряд ли она сможет забыть о том, что Сарк находится не так далеко от Дубаи и Шарджа.
Неужели она снова совершила ошибку?
Неожиданно матрас прогнулся под весом Шарифа, который скатился с нее и встал.
- Почти шесть, - сказал он, поднимая с пола свою одежду.
Джеслин открыла глаза, когда он уже был полностью одет.
- Слуги встали, - добавил он, - и скоро придет Меза.
Джеслин укуталась в нежно-розовое покрывало, чувствуя, как от слов Шарифа ее охватывает холод.
- На сегодня запланированы уроки? - не глядя на нее, спросил он, приглаживая рукой волосы.
Все правильно, с болью подумала Джеслин. Она знала, на что идет, когда отдавалась ему. Глупо ожидать от него какого-то ласкового слова, какого-то жеста, намекающего на то, что происходящее для него значило то же, что и для нее. Это был всего лишь отличнейший секс. Шариф уже давно не ее друг и любовник. Сейчас она всего лишь учительница, нанятая на лето для того, чтобы помочь его дочерям.
И для нее же будет лучше никогда об этом не забывать.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
- Уроки? - переспросила Джеслин. - В субботу?
Шариф кинул на нее быстрый взгляд.
- Ты не работаешь по субботам?
- Детям необходим отдых. К тому же сейчас каникулы.
- Им нужно выучить материал.
- Они его выучат, не беспокойся. Но сначала им надо хотя бы немного отдохнуть от школы, побыть с тобой.
- Передай им, что я присоединюсь к ним в полдник за чаем после того, как вы позанимаетесь.
- О, добрейший король Фер, - не скрывая иронии, проворковала Джеслин. Начав говорить о его детях, она позабыла о своих невеселых мыслях и о том, что сидит перед ним, укутавшись в покрывало. - Ваше пожелание будет исполнено.
- Это что еще за цирк? - сощурился Шариф.
Ее глаза вызывающе сверкнули.
- Ты неделю не видел своих дочурок и собираешься сделать им одолжение, присоединившись к ним за чаем?!
Джеслин опять поразилась тому, как изменился Шариф. В далеком прошлом, когда они еще были вместе, он был страстным любовником и вместе с тем внимательным, чутким человеком. Тогда она нисколько не сомневалась, что он станет прекрасным отцом. Все оказалось совсем не так…
- Что с тобой случилось? - гневно спросила она, чтобы скрыть свое разочарование.
- Только не сейчас, - нетерпеливо сказал Шариф. - У меня нет времени.
- Тогда я тебе сама отвечу. Ты не Шариф Фер, которого я знала и кем восхищалась, потому что он умел сопереживать друзьям и заботился о тех, кто был ему близок. Сейчас ты шейх, но никто и ничто не сможет заставить меня восхищаться холодным и безразличным человеком.
- У меня есть обязанности.
- У тебя они были и тогда, когда ты жил в Лондоне, но это не мешало тебе оставаться хорошим парнем.
- На этот счет спроси мнение живущих в Сарке людей. Довольны ли они тем, что у них есть работа и стабильный доход?
- А разве твоя жизнь - полная? У тебя есть три замечательные дочки, а ты исключил их своей жизни.
- Я забочусь о них. Разве этого мало?
- Заботишься? - хмыкнула Джеслин. - Ты последний раз видел их неделю назад, и то мельком. И почему-то я уверена, что раньше твои встречи с ними были не намного дольше.
- У них есть няня. К тому же сейчас появилась ты.
- Но им нужна не я! Ты им нужен! - в сердцах воскликнула она.
- Мне жаль, что я разочаровал тебя как отец своих детей, но поверь, я стараюсь. В детстве я тоже видел своих родителей не часто, но знал, что они заботятся обо мне.
- Заботятся или любят? - уточнила девушка.
- Джеслин…
- Ответь мне на один вопрос, Шариф. Если бы у тебя были не дочки, а сыновья, ты бы так же их игнорировал?
Его лицо вдруг потемнело.
- Как ты смеешь?!
- Как я смею? - повторила за ним Джеслин, прямо встречая его взгляд, не сулящий ничего хорошего. - Легко. Я смею говорить тебе это после того, как ты почти заставил меня приехать сюда, поскольку тебя беспокоили твои дети. Ты сказал, что нуждаешься, чтобы кто-нибудь сказал тебе правду. Так вот, сейчас я знакомлю тебя с правдой. Твоим детям не нужны ни няня, ни учительница, ни детский психолог. Им нужны любящие родители, а так как матери у них нет, значит, им необходим ты.
- А как те люди, о чьем благополучии я должен заботиться? Может, сказать им, что моим дочкам нужнее, чтобы я все свое время проводил с ними, а свои проблемы они пусть решают сами, не забывая платить налоги?
- Ты извращаешь мои слова. Тебе не требуется посвящать им все свое время, но лучше организовать его так, чтобы проводить с ними хотя бы по полчаса каждый день. - Джеслин покачала головой. - Я не могу поверить, что ты стал таким, Шариф. Может, ты хороший шейх, может, даже лучший среди всех, но мне больше нравился тот Шариф, которого я знала в Лондоне.
Ноздри Шарифа затрепетали, но он вышел, не проронив ни слова. Джеслин было все равно. Она сказала ему правду, на которой он настаивал, и от нежелания признать ее, правда в угоду ему не изменится.
Шариф включил душ и, не став дожидаться, пока вода нагреется, шагнул под холодные струи.
Последние слова Джеслин продолжали звучать у него в ушах. Он нравился ей больше, когда не был шейхом? Но с кем, она думает, только что занималась любовью?
Шариф стиснул зубы, чтобы не выругаться. Что он наделал, позволив своему желанию одержать верх над здравым смыслом? На что надеялся? На смену физическому удовольствию пришло эмоциональное опустошение. Впервые за много лет, когда он снова сжимал Джеслин в своих объятиях, ему было спокойно и хорошо, а теперь его сердце вновь саднило от боли, потому что он ушел от единственной женщины, которую когда-либо любил.
Их брак с Зулимой распался, когда однажды, забывшись, он назвал ее Джеслин. С той минуты она отделилась от него, не физически, нет, но эмоционально она стала от него так далека, что, несмотря на все свои попытки, он так и не смог проникнуть за стену ее отчуждения. И с сознанием этой вины перед ней за то, что любит другую, он подчинялся навязчивому желанию Зулимы иметь детей еще и еще. А затем она умерла, так и не простив. Это его вина в том, что его дочки остались без матери…
Шариф яростно вытерся полотенцем, побрился и переоделся.
Впереди его ждал еще один день государственных забот, и для их успешного решения ему нужно как можно быстрее забыть о личных проблемах. Впрочем, ему это всегда удавалось.
Когда дворецкий Шарифа удалился, чтобы принести завтрак ему в кабинет, дверь без стука открылась.
Шурша черным шелковым платьем, вошла его мать.
- Тебе следовало хотя бы постучать, - устало сказал он, думая о том, что пора что-то предпринимать, чтобы мать наконец перестала считать дворец своей личной собственностью.
- Я хочу, чтобы ты ее уволил, - заявила она.
- Ты выбрала неудачное время для разговора. - По лицу Шарифа прошла судорога. Ему не хотелось говорить о Джеслин, чью постель он покинул только час назад.
- Шариф, я не шучу. Я требую, чтобы ты избавился от нее. Как ты осмелился поселить ее в спальне своих сестер?
- Моих сестер уже давно нет, - спокойно ответил он, хотя в нем начинал закипать гнев. - И в этой спальни уже ночевали многие. Например, последней была жена шейха Аль-Буреми три недели назад.
- Но это совсем другое! Как ты мог поселить туда женщину, которой от тебя ничего не было нужно, кроме денег!
Когда-то у него имелись сомнения в причастии его матери к тому, что случилось девять лет назад. Однако с того времени он узнал ее лучше, поэтому уже давно был уверен в том, что без ее участия тогда не обошлось. И все же она его мать…
На лице Шарифа не отразилось никаких эмоций. Ему это и раньше всегда удавалось, но на второй год их супружеской жизни Зулима заявила, что ей ненавистны проявления каких-либо чувств, особенно с его стороны. Она пускала Шарифа в свою постель, но лишь ради их будущих детей, и не скрывала своего облегчения, когда он ее покидал.
Может, эта привычка так укоренилась в нем, что он спешно ушел от Джеслин, хотя этого ему совсем не хотелось? Или таким образом он кого-то наказывал? Но только кого? Джеслин за боль, которую он причинил Зулиме, или себя самого?..
- Шариф! - высокий пронзительный голос его матери нарушил его размышления.
- Она мне нужна, - сказал он правду. - А теперь извини, мне нужно сосредоточиться на вещах более важных, чем твое нежелание видеть американку в западном крыле.
- Что значит "она мне нужна"? - словно не слыша его, потребовала королева Рейна.
- То и значит, что она нужна мне и моим детям.
- Чушь. Она не была нужна ни твоим сестрам, ни тебе, ни девочкам.