- И что же такое вселилось вдруг в вас, Тод Треверс? - требовательно спросила она. - Вы думаете, найдется еще мужчина, готовый изменить все только для того, чтобы получить возможность больше заниматься сексом?
До сих пор Тод проявлял столько терпимости и понимания, сколько мог, но после этого оскорбительного выпада он побледнел от злости.
- Значит, ты считаешь, что я затеял это по одной-единственной причине? - поинтересовался он угрожающе. - Ради того, чтобы спокойно заниматься сексом?
- Я не знаю, - устало ответила Анна. - Ты должен мне объяснить. Что еще? Кризис среднего возраста? Тогда не слишком ли ты молод для этого в свои тридцать три?
- Вот именно, черт возьми! - яростно согласился Тод. - Но может быть, ты отчасти права. Может быть, действительно некий кризис, просто у тебя не было времени или желания заметить это раньше…
- Тод… - перебила она, пораженная как злым выражением его лица, так и тем, что они, кажется, собираются затеять настоящий скандал. - Я тебя не понимаю. Что ты хочешь сказать?
- Не понимаешь? - Она никогда еще не слышала у него такого злого голоса. - Как же ты можешь понять? Ты же никогда не слышишь ничего, чего не хочешь слышать. Но сейчас наступило время, когда вам придется выслушать меня, Анна Треверс!
- Говори, - ответила она низким взволнованным голосом.
Он набрал побольше воздуха в легкие.
- Тебе никогда не приходило в голову, что наша жизнь превратилась в рутину?
- Рутину? - не веря своим ушам, повторила она.
- Конечно.
Увидев, как она потрясена, Тод смягчился и протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, но Анна отстранилась.
- Мне показалось, ты хочешь поговорить, - холодно заметила она.
Тод кивнул. Она права. Секс уже один раз отвлек их от темы.
- Анна, ты выросла в этой квартире, - вздохнул он. - Мы провели здесь всю свою супружескую жизнь. Тут выросли наши девочки, и теперь нам становится тесно. Мне кажется, мы задыхаемся в ней.
В его словах была ледяная завершенность, будто заканчивался какой-то этап их жизни, и холод дурных предчувствий зябкой дрожью прошел по спине Анны. Она сглотнула страх, куском застрявший в горле.
- Я слушаю тебя, Тод, - тихо произнесла она.
- Это уже хорошо, - был его осторожный ответ.
Слезы грозили пролиться из ее глаз.
- И теперь ты впервые хочешь произнести вслух то, что мы оба всегда знали: что я женила тебя на себе, забеременев! Если бы ты не встретился со мной, ты никогда не оказался бы в этой ужасной ситуации и смог бы жениться, как и собирался, на своей любимой Элизабете!
Его сузившиеся серые глаза превратились в осколки гранита.
- Я очень тебя прошу, Анна. Даже в запале не надо говорить слова, о которых ты потом пожалеешь!
Но она отметила, что возражать он не стал.
- В таком случае я лучше вообще ничего не буду говорить, - заявила она.
Он открыл рот, чтобы ответить, но громкий звонок в дверь возвестил о прибытии тройняшек, и Тод решил промолчать. Пока.
Когда Анна направилась за мужем к двери, он попытался примиряюще обнять ее, но жена уклонилась от объятий, не в силах еще простить сказанное.
- Просто подумай обо всем, что я сказал, Анна, - попросил он, не обращая внимания на частые звонки. - Все, о чем я прошу. Поразмысли. Ты можешь сделать это для меня?
Что она могла возразить на такую просьбу?
Выходя за Тодом из спальни, Анна боязливо заглянула в зеркало. Волосы спутаны, щеки предательски горят, но хуже всего то, что синие трусики надеты, кажется, задом наперед. Хорошо, что хоть этого девочки никак не могут заметить! Она собрала волосы в привычный хвост и перетянула резинкой.
Тод открыл входную дверь, и в квартиру вихрем зеленых школьных форм и белокурых локонов ворвались три девочки, тут же принявшиеся возбужденно и одновременно тараторить, как делали это с тех пор, как научились говорить.
- Мамочка, Ханна Фипс, та, что пишет книги о лошадях, приезжает к нам в школу, и я буду дарить ей букет цветов!
- Мамочка, мне дали роль ведьмы в весеннем спектакле, и я должна была принести тебе список того, что нужно для костюма, но я его потеряла.
- Мамочка, я написала дополнительную работу по латыни - просто так, а там оказалось все правильно, и миссис Макфаден по-настоящему мной довольна!
- Правда?
- Угу, миссис Макфаден говорит, что я могу получить директорскую премию!
Губы Анны растянулись в широкую улыбку гордости, а глаза с удовольствием рассматривали дочерей-тройняшек, совершенно неразличимых на вид, но с такими разными характерами. Все они унаследовали ее светлую веснушчатую кожу; кобальтовые глаза и золотистые волосы достались им тоже от матери, но если ее волосы были прямыми, то на маленьких головках вились непокорными локонами. Высокие для своего возраста, с доставшимися от Тода стройными, спортивными фигурками.
- Привет, мои хорошие! - говорила Анна, обнимая всех по очереди. - Какие вы у меня умницы!
Наталья, Наташа и Валентина были известны дома под ласковыми именами: Талли, Таша и Тина. Талли и Таша родились тринадцатого февраля, третья же сестра присоединилась к ним только через две минуты после полуночи, в День святого Валентина.
- Папочка, почему ты дома так рано? - спросила Таша, переводя с матери на отца любопытные глазенки.
- Я… вроде как… устроил себе выходной на полдня, - запинаясь, пояснил Тод, и Анна с большим трудом подавила улыбку, забыв о своем раздражении. Не часто приходилось ей видеть, чтобы муж не мог найти нужных слов!
- А-а, понятно. А почему у тебя рубашка надета наизнанку? - невинно добавила Таша.
- Гм… а не хотят ли три усталые труженицы выпить сока с печеньем? - поторопился предложить Тод.
- Ура! Очень хотим, папочка! - хором закричали все трое.
- А тебе, милая? - Тод посмотрел на Анну.
Глаза их встретились поверх светлых головок, и ясно читавшаяся решимость во взгляде мужа заставила Анну вздрогнуть от предчувствия продолжения неприятного разговора.
- Чаю, пожалуйста, - попросила она, благодарная хотя бы за передышку.
Пока Тод гремел посудой на кухне, а Анна причесывала взлохмаченных тройняшек, наступило временное затишье.
Обсуждая с девочками последние новости из художественной студии, она не могла не думать о сказанном мужу. Собственные слова преследовали ее и не давали покоя. Во время ссоры она впервые осмелилась высказать Тоду правду.
Но факты говорили сами за себя. Она действительно женила на себе Тода Треверса, который вовсе не собирался этого делать.
Глава третья
Анна познакомилась с Тодом в ночном клубе. Ей было тогда всего семнадцать лет, и она никогда прежде не бывала в таких местах. Клубы не казались Анне каким-то особенно привлекательным местом, но это был день рождения одноклассницы по престижной Кенсингтонской школе, и та настояла, чтобы повести пятерых подруг в один из самых оживленных лондонских клубов.
Что оживленный - это точно! Но там было тесно, шумно, а от вспышек света, превращавших ее подруг в серебристо-белых дергающихся марионеток, у Анны дико разболелась голова. Не прошло и двадцати минут, как она поняла, что хочет только одного: поскорее уйти домой.
Тод тоже попал в клуб не по своему желанию. Его шофер, работавший с ним еще с тех пор, когда Тод только начинал делать свой первый миллион, женился в ближайшие выходные и этим вечером пригласил Тода на мальчишник. В свои двадцать три года Тод не увлекался ни мальчишниками, ни выпивкой, но он чувствовал себя обязанным принять приглашение и надеялся только, что его лицо не слишком явно выражает скуку.
Около полуночи, чувствуя, что музыка уже барабанит изнутри, он незаметно сбежал и обнаружил уютный, освещенный неярким светом бар на втором этаже здания.
Анна отправилась на поиски туалета, но, найдя, тут же пожалела об этом, потому что оказалась перед большим зеркалом и немедленно убедилась, что изысканное платье и макияж придали ей вид очень взрослой и умудренной опытом девицы.
Платье, разумеется, было не ее, поскольку гардероб Анны не предусматривал ничего подходящего для подобных случаев. Хоть Анна и училась в дорогой, престижной школе, отец не имел ни малейшего представления о запросах девочек.
Этот замкнутый государственный служащий проводил большую часть времени в своем пыльном и захламленном кабинете в Уайтхолле. Когда-то он был совсем другим человеком, веселым папой Анниного детства. Мать Анны сбил пьяный водитель, когда девочке исполнилось четырнадцать, и с тех пор будто свет погас в жизни отца. Он вообще стал редко бывать дома. Не в состоянии разделить свое горе с дочерью, он заглушал его работой.
Довольно сухой интеллектуал, он не интересовался высокой модой, а то немногое, что все-таки знал о ней, только убедило отца, что мода - не что иное, как умышленное надувательство, единственной целью которого является разлучить юных и впечатлительных девочек с их деньгами. Поэтому, получая хорошие карманные деньги, Анна, тем не менее, не могла позволить себе туалеты, которые носило большинство девочек ее круга.
Платье, взятое взаймы, преобразило ее, потому что никогда прежде Анна не замечала, чтобы мужчины так вожделенно глазели на нее. Это было короткое атласное платье на бретельках-шнурках, обнажавшее молочно-белую кожу плеч. Шелковистая серебристо-серая ткань облегала ее гибкие формы, и глаза большинства мужчин следовали за ней неотступно.
Тод потягивал тоник и краем глаза наблюдал за женщиной в мерцающем платье. "Отличные ножки", - мелькнуло в его голове, но потом что-то заставило приглядеться внимательнее, и он нахмурился.
При всей красоте в девушке ощущалась какая-то неловкость. Было заметно, что она не слишком уютно чувствовала себя здесь. Тогда зачем пришла? Ведь с минуты на минуту какой-нибудь из накачавшихся спиртным подонков подойдет к ней и, дыша перегаром, затеет двусмысленный разговор. В лучшем случае.
Тод встал, не обращая внимания на то, что все присутствовавшие женщины бесстыдно раздевали его глазами.
Кроме одной.
Разумеется, Анна заметила его. Но только чересчур тщеславной или самоуверенной женщине могло прийти в голову, что такой мужчина задержит на ней взгляд. А она не страдала ни одним из этих недостатков.
И вдруг она удивленно захлопала глазами, увидев, что незнакомец идет через бар, явно направляясь именно к ней.
Анна даже оглянулась через плечо, проверяя, не стоит ли там, сзади, какая-нибудь роскошная дива, дарящая соблазнительной улыбкой высокого сероглазого красавца. Но никого не было. Только она сама. Анна прикусила губу.
Тод видел ее невинное смущение, и тепло странного удовлетворения согрело его грудь, когда он приблизился к девушке.
- Здравствуйте, - сказал он глубоким, хорошо поставленным голосом. - У вас такой вид, будто вы потерялись.
- Я бы очень хотела, - откровенно призналась Анна. - Здесь хуже, чем на фабрике фейерверков.
- Правда? Почему же? - Он был заинтересован, и не скрывал этого. Последнее время нечасто удавалось встретить женщину, способную произнести что-нибудь оригинальное. Большинство из них только соглашалось с каждым его словом.
- Ну, все эти мигающие огни, от которых можно просто сойти с ума, а музыка гремит так, что лопаются барабанные перепонки! - Анна осмотрелась с явным неодобрением. - К тому же здесь ужасно дорого.
- Вы говорите так, словно попали сюда случайно, - отметил он.
Анна пожала плечами.
- Пришла с подругами, - ответила она, умышленно не добавив "школьными".
- А они?.. - он оглянулся по сторонам.
- Танцуют. Внизу.
- А вы не хотите танцевать? - поинтересовался он, представив себе, каким небесным блаженством было бы держать в руках это покачивающееся в такт музыке тело.
Анна на мгновение задумалась. Она была бы не против потанцевать с ним. Совсем не против. Но решится ли она пойти с ним вниз, на танцевальную площадку? Он красивее всех, кого она видела здесь этим вечером. Не накинутся ли на него другие девочки, как голодные собаки на сахарную кость?
- Нет, не очень, - пожала она плечами. - Там слишком много народу.
- Тогда, может быть, хотите выпить? Или лучше чашечку кофе?
- Я бы с удовольствием выпила кофе, - с жаром согласилась Анна. - А здесь разве есть?
Он передернул плечами.
- Уверен, что здесь выдают за кофе какую-нибудь коричневую бурду, но я знаю небольшой экспресс-бар прямо за углом, где готовят лучший кофе во всем Лондоне. Вы не против?
Анна колебалась. Она хорошо помнила, чему учили на уроках личной безопасности, но какой-то внутренний инстинкт подсказывал ей, что этому человеку можно довериться.
- Можете пригласить с собой подружку, если так вам будет спокойнее, - мягко предложил он, правильно истолковав ее сомнения.
Вот уж ни за что! Анна мотнула головой, и золотистые волосы тускло блеснули в приглушенном свете бара.
- В этом нет необходимости - у меня, знаете ли, черный пояс по карате, на случай, если понадобится защитить себя.
- Правда? - поразился он.
- Нет! - рассмеялась Анна. - Но я вас огорошила. Скажете, нет?
Он тоже рассмеялся.
- Тод Треверс, - негромко представился он и протянул руку.
- Анна Маршалл, - ответила она, пожимая ее.
Они провели невинный и захватывающий час за чашкой кофе, хотя потом Анна с трудом могла вспомнить, о чем же был разговор. Она только радовалась, что хорошо училась в школе, а отец заставлял ее внимательно прочитывать газеты, благодаря чему она могла свободно поддерживать беседу с разносторонне образованным Тодом Треверсом.
Потом они вместе вышли на освещенную неоновыми огнями улицу, и Тод на такси проводил ее до Найтсбриджа. Анна чувствовала, как заливается румянцем, когда шофер затормозил у ее дома. Она отчаянно надеялась, что Тод предложит встретиться снова.
Во время поездки Тод боролся с собственной совестью. Эта девушка совсем не походила на женщин, с которыми он до сих пор встречался. Были в ней какие-то чистота и невинность, вызывавшие в нем потребность защитить ее, чувство, которое он испытывал лишь дважды в жизни: к младшей сестре и школьной подруге Элизабете. Но он никогда не был влюблен в Элизабету…
Такси остановилось, и Тод, прислушиваясь к голосу совести, заставил себя спросить:
- Сколько вам лет, Анна?
Настал момент истины, но Анна предпочла ложь.
- Двадцать, - сказала она беспечно, видя, как он с облегчением улыбнулся.
Жребий был брошен.
В течение последующих недель Анне удавалось встречаться с Тодом каждый день наедине, удачно скрывая это от отца, что оказалось вовсе не сложно, так как Тод не изъявлял ни малейшего желания делить ее с кем-то другим.
На его вопросы о себе Анна отвечала очень уклончиво, говоря, что сейчас у нее пасхальные каникулы, и, когда Тод высказал предположение, что она занимается в университете, Анна не стала переубеждать его, утешая себя тем, что и вправду будет скоро учиться в колледже. Она, человек поразительной честности, вскоре открыла, что обманывать ужасно легко, особенно когда чего-нибудь безумно хочешь.
А ее желание было велико…
Ей было безразлично, обманывает она или нет. Она полюбила его, но знала, что все рухнет, если он узнает, сколько ей лет на самом деле. А любовь есть любовь. Анна потеряла мать, и это заставило ее быстро повзрослеть. Лучше, чем большинство людей, она знала, что счастье недолговечно, и твердо верила в то, что нужно хвататься за него обеими руками, поскольку не известно, когда оно исчезнет. И Анна решила сделать все необходимое, чтобы удержать Тода Треверса…
Тод увлекся куда сильнее, чем ему хотелось бы. Он влюбился впервые, и это чувство перевернуло его жизнь. Впервые он осознал, что на свете существует нечто гораздо более сильное и волнующее, чем разум.
Его жизнь была так же изломана, как и жизнь Анны. В свой восемнадцатый день рождения он унаследовал разорившуюся фабрику, что в значительной степени повлияло на его решение отказаться от Оксфордской стипендии. Его отец, азартный игрок, спустил все небольшие сбережения, которые имелись в семье, и бежал в Австралию. Там он и умер спустя год от чрезмерного употребления алкоголя, без гроша в кармане.
На плечи Тода легла забота о матери и младшей сестре, и всю свою злость на предательство отца он направил на преобразование фабрики в динамичное и удачливое предприятие по производству различных сортов мороженого из лучших натуральных ингредиентов. Это была очень своевременная стратегия. Потребитель как раз бунтовал против безликого массового производства и был готов платить большие деньги за качество. В ту пору Тод еще не осознавал, что основывает новое направление в торговле, но потом всегда старался быть впереди своего времени.
За первой фабрикой последовали другие. Руководители предприятий, которым грозило банкротство, видя его успех, приходили за советом, и Тод превращал их компании в прибыльные.
Другие уже давно бы промотали состояние, заработанное в столь раннем возрасте, но Тод консультировался у лучших финансистов. Вскоре он стал владельцем впечатляющего портфеля акций и ценных бумаг, что обеспечивало ему вполне комфортное существование.
Да, Тод работал много в течение последних пяти лет и сейчас хотел поиграть…
Заниматься любовью с Анной превратилось из простого желания в необходимость. Страсть, испытываемая к ней, переполняла его. Он никогда бы не поверил, что может чувствовать такое к женщине. Его страсть была всепоглощающей. Он должен был владеть ею. Жажда обладания стала больше, чем просто желание. Он ощущал примитивную потребность дать всем знать, что она принадлежит ему. И если бы не его двадцать три года и не циничное отношение к браку - следствие поведения отца, - он бы женился на ней немедленно, несмотря ни на что…
Интимные отношения между ними были лишь вопросом времени, и только вопросом времени было то, сколько еще Анна могла оттягивать пугающий момент признания, что ей всего семнадцать и что она беременна…
- Дорогая?
Анна растерянно подняла глаза, пытаясь вернуть себя в реальность, и увидела Тода, стоящего над ней с чашкой дымящегося чая в руке.
- Такое впечатление, что ты где-то далеко отсюда, - заметил он, передавая ей чашку и устраиваясь на подоконнике, вытянув длинные ноги в вылинявших, ставших почти белыми, джинсах. За незашторенным окном было уже совсем темно. Фонари сверкали, как топазы, сквозь голые ветки деревьев, выстроившихся вдоль Кингсбриджской площади.
Анна попыталась представить себе другой вид из окна, отличный от того, к которому она привыкла и который обожала, и едва сдержала дрожь, пробежавшую по спине.
- Где девочки? - спросила она.
- Смотрят детский канал, поглощая сок и пирожные. Я сказал, что нам с тобой нужно поговорить.
- Ясно. - Ее голос был удивительно спокойным, без обычного бурлящего энтузиазма.
Тод наблюдал за ней из-под опущенных ресниц.
- Пей чай, - сказал он вкрадчиво.
Анна попыталась улыбнуться, но ее губы, казалось, застыли в гримасе.
- Нет никакой нужды обращаться со мной, как с инвалидом.
Его глаза сузились.
- Да? А разве кто-то не прячется в свою раковину, как улитка, убегая от малейших намеков, которые могут его расстроить?