Отец был категорически против венчания и свадьбы. "Глупые предрассудки и еще более глупая трата денег! Записались в мэрии и плодитесь, сколько не лень"… Адель была ужасно обижена. Еще бы! Это с сыном отец был не в меру суров и строг, а над обожаемой доченькой, что называется, трясся и не дышал. И вдруг такое! Конечно, Мишель помог сестре с ее парнем и деньгами, и участием. А отец даже не пришел в церковь и свою жену Анжел и не пустил. И года полтора не общался с Адель. Смягчился только, когда она назвала первенца Жеронимом - в его честь. Что это? Старческий каприз? Или… ревность?
Подумав о ревности, Мишель невольно вспомнил вчерашнюю безобразную выходку сына. Приревновать мать к родному отцу! Прямо Эдипов комплекс какой-то! Он ведь не ревновал своего отца к Анжели. Наоборот, всегда считал ее отважной женщиной - выйти замуж за вдовца с грудным младенцем и двенадцатилетним сыном, плюс к этому дикий характер родителя! Конечно, отец - дорожный полицейский. А, как известно, служба в полиции не для слабохарактерных людей.
Анжели всегда говорит, что вышла за Жеронима, потому что любила его со школьной скамьи. Странная такая скамья - Анжели моложе отца лет на десять. Общих детей у них нет: ей нужно было лечиться от бесплодия, но отец заявил, что двоих ему вполне достаточно и нечего тратить деньги на то, чтобы в доме прибавлялись дополнительные рты.
Анжели истово любит Адель и Мишеля. Мишеля особенно. И раз уж Полин так хочется, чтобы кто-то присмотрел за домом в ее отсутствие, то вполне логичным было бы попросить об этом именно Анжели. Но он даже не предложил жене этот вариант, потому что добрейшая матушка не выносит единственного на свете человека: а именно Полин. Дескать, ее невестка - слишком заносчивая и высокомерная гордячка.
Ну уж это точно ревность, усмехнулся своим мыслям Мишель. Хотя в снобизме Полин никак не отказать. Впрочем, матушка Анжели вряд ли знает такое слово - "снобизм". Полин действительно ведет себя с его родственниками так, как если бы являлась членом королевской фамилии или, по меньшей мере, титулованной особой. А ее родители - всего лишь учителя, всю жизнь протрубившие в одной из муниципальных школ Тура.
"Приглядывать" за хозяйством Полин могла бы попросить и свою маменьку. Но терпеть присутствие в доме тещи хотя бы одну неделю - выше его сил. Естественно, она явилась бы с мужем. Кстати сказать, отец Полин - очень симпатичный тип и с ним можно поговорить не только о футболе. Но теща! В каждой ее фразе будет содержаться поучение, как жить дальше, а Селестена она замучит диктантами.
Иногда Полин ужасно напоминает свою мамашу, с внезапным раздражением подумал Мишель; поток машин опять превратился в стоячее болото. Побольше бы ей рассудительности, свойственной ее отцу! Тесть-то как раз хорошо понимает, как нелегко далась Мишелю его карьера. Стать преуспевающим адвокатом с ученой степенью, когда твой отец - дорожный полицейский, а его жена до замужества работала приемщицей в химчистке - ох как непросто! Родители же Полин с самого детства настраивали на поступление дочери в Сорбонну…
Ну и духота сегодня, с тем же раздражением подумал Мишель. Или я забыл включить кондиционер? Конечно, совершенно башка не варит. Он нажал кнопку, и ему показалось, что в салоне сразу же стало легче дышать. Нет, это я придумываю, нужно хоть какое-то время. Мишель огляделся по сторонам, словно впервые увидев другие автомобили за окнами своего. Слева, за рулем "рено", дремал какой-то бородач, а справа, на заднем сиденье такси, молодая женщина что-то внушала девочке лет пяти. Лицо мамаши было до смешного серьезным, а девчушка таращилась на свои перемазанные шоколадом ручки. Ее мордашка, кофточка и даже пряди светлых волос тоже были в шоколаде.
Мишель какое-то время с умилением рассматривал девочку. Вероятно, слишком пристально. Мамаша повернула голову и злобно зыркнула на него. Он смутился, виновато сделал улыбку и опустил глаза. Зачем она так? - подумал он. Разве предосудительно любоваться красивым ребенком? И как можно так недоброжелательно разговаривать с дочкой? Неужели эта женщина не понимает своего счастья?
Мишель полез в кейс за сигаретами. Нет, не буду, подумал он. И так в голове шумит. Лучше принять таблетку аспирина. Он обернулся назад, чтобы достать аптечку, но тут поток машин сдвинулся с места.
А может, развернуться на ближайшем перекрестке и поехать домой? Нет, неудобно перед дамой де ля пляс, она и так уже ждет. Он взглянул на часы, сорок три минуты! Да еще непонятно, сколько придется добираться. Эти известные парижские пробки! И ведь она ждет не дома, когда можно было бы позвонить и предупредить, что застрял, а в кафетерии. И мобильный не заводит принципиально, дескать, не по карману. Этим своим "не по карману" дама де ля пляс иногда ужасно напоминает Мишелю его отца. Он невольно хмыкнул: смешно - находить сходство в любовнице и родном отце!
Дама де ля пляс аккуратно сидела за столиком у входа в кафе. Увидев Мишеля, радостно замахала ему и привстала навстречу. Хрупкая женщина с очень коротким "каре", негустые волосы тщательно расчесаны на пробор. И почему женщины, связанные с искусством, обязательно носят "каре" или вовсе стригутся под мальчишку? - Мишель опять почувствовал раздражение. У моей Жюльет никогда не будет столь дурацкой стрижки, только длинные, прямые, блестящие волосы…
- Я так соскучилась, - сказала она, тонкими пальцами заправляя прядь за ухо. Чуть припухшие глаза без косметики делали ее особенно уязвимой.
Мишелю стало стыдно за свое раздражение.
- Извини, заставил тебя ждать, - смутился он. - Сплошные пробки. - Затем нагнулся и дотронулся губами до ее виска. Едва уловимый знакомый запах терпких духов. - Ты плакала?
- Пустяки. - Она жалобно улыбнулась. - Я готова ждать тебя всю жизнь.
- Не самое веселое занятие, - нарочито бодро прокомментировал он. Мишель всегда старался избегать этой темы в разговоре с ней. - Но плакать вовсе не обязательно.
- Это не то. Это - глазные капли. Окулист готовит меня к тому, чтобы пользоваться линзами. Я старею, Мишель.
- Не придумывай, глупышка. - Он едва заставил себя улыбнуться и галантно поцеловать ее холодные пальцы. Раздражение опять росло. Куда катится мир? Вчера родной сын закатил безобразную сцену, сегодня трепетная и нежная дама де ля пляс определенно провоцирует его. - Пойдем к тебе или сначала выпьем кофе?
- Кофе, - безразлично произнесла она.
Действительно безразлично, или ему так кажется? Он подозвал официанта и заказал две чашки.
- Я хочу пирожное, - сказала она. - Самое большое.
- Самое большое, - подтвердил он официанту.
Тот кивнул и ушел. Мишель решительно взял ее руку и поднес к губам. Надо скорее прекратить это невыносимое состояние! В голове и без ее унылого вида и капризного голоса шумит от бессонницы.
- Что случилось, малышка? В чем дело?
- Ни в чем. Просто я устала. Я мечтаю уехать!
- Зачем? Куда?
- Куда угодно! Например, на Канары!
- Конечно, поезжай, отдохни, - машинально согласился Мишель и вдруг по ее взгляду и выражению лица понял, что она говорит серьезно, и переспросил: - Ты действительно собралась в отпуск? А как же…
- Что как же? - торжествующе перебила она. Но он обрадовался резкой перемене ее настроения. - Как же ты без меня? Или ты хотел спросить что-то еще?
С подносом подошел официант. Мишель вместо ответа пожал плечами и опять пожалел, что поленился принять таблетку аспирина, - голова совершенно не справлялась с клубком мыслей.
- Ну, что ты замолчал, мой милый? - Она отломила кусочек пирожного, положила себе в рот и многозначительно, по одному, облизала пальцы. - События приобретают неожиданный оборот?
- Да. - Из клубка мыслей он вытянул самую простую. - Ты не такая, какой мне казалась. - И под столом с силой сжал ее колено, а потом скользнул выше, по бедру. - Совсем не такая!
- Это хорошо или плохо? - Она продолжала в той же развязной манере поглощать свое пирожное, как бы не реагируя на его энергичное подстольное "туше".
- Пойдем, протестируем на твоем диване, - подделываясь под ее непривычно-вульгарный тон, предложил он и сквозь шум в голове подумал: скорее бы!
Может быть, нормальная физиологическая процедура - полноценный половой акт - вернет комфорт его организму? Или нужно просто выспаться? Нет, нет! Конечно, секс! Воздержание в его возрасте - совершенно излишнее геройство. Зачем мучить уже не молодую плоть укрощением желания? Вон как призывно облизывает губы дама де ля пляс! Как отзываются на его прикосновения ее бедра…
Но Жюльет? Сможет ли она простить такое поведение отцу? Ой, какие глупости? При чем здесь еще не родившийся ребенок? Да дочь и не узнает! И в конце-то концов он в первую очередь щадит ее саму, занимаясь сексом не с ее матерью… И каким сексом!
- Да, Мишель, да, да! Идем скорее! - Они уже бежали по лестнице вверх к двери квартиры. Дама де ля пляс почти уже отдавалась ему на лестнице. - Скорее, мужчина моей жизни!
Они едва захлопнули дверь и тут же, в прихожей, повалились на пол, срывая одежду друг с друга. Из клубка мыслей Мишель вдруг выскользнула одна: нет, это не она отдается ему, а он ей! Это она всеми силами старается ублажить, удовлетворить, усладить его. Ее гибкие тренированные руки заставляют откликаться каждую клеточку его тела, а губы, проворный язык, вся ее змеящаяся, верткая плоть… Нет, Полин ведет себя совсем не так! Она не заставляет его и не изобретает сама чего-то там… эксклюзивного, а лишь жадно радуется его ласкам. Но как эта женщина умеет радоваться! Радость Полин захлестывает, переполняет его самого, от столь бурного и искреннего проявления чувств она становится все желаннее и страстнее… Нет, разве можно сказать так: "страстнее"? Надо сказать: "вызывающей все большую страсть"…
- Эй? Ты что там притих? - откуда-то издалека, из другой галактики долетел заботливый женский голос. - Что-то не так?
- Хорошо… Все хорошо…
Вот, вот, сейчас. Еще один вздох! Наконец-то! Какое блаженство! И он закричал:
- О, Полин! О-о!
И тут же лицо звонко обожгла пощечина. Слева.
- Мерзавец! - Еще одна пощечина справа.
- Мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!..
Слева, справа, слева, опять справа. И как будто даже царапнули ногти… Она сидела на нем верхом и как заводная игрушка лупила по щекам.
- Прекрати! - Мишель с силой схватил ее за руки. Женщина лягнула его ногой. - Прекрати сейчас же! У тебя истерика!
- Ты все врал! Ты любишь только ее! - Она сразу обмякла и повалилась ему на грудь, щекотнув по дороге волосами его нос. Он невольно фыркнул.
- Тебе смешно, - беспомощно обиделась она, но не шелохнулась. - Да-а, тебе смешно…
- Нет. Нет же! - Он бережно погладил ее узкую спинку с острыми крылышками лопаток. - Извини, просто щекочут твои волосы.
- Конечно, у меня плохие волосы.
- Да что ты, малышка, замечательные!
- А грудь?
- И грудь замечательная!
- А ноги?
- И ноги, и руки, и музыкальные пальцы. - Он принялся старательно целовать их по одному. - И губы, и глаза, и ушки…
- Почему ушки, а не уши? - страдальческим тоном поинтересовалась она.
- И уши, и пятки… - Боже мой, когда это кончится? - И зубы, и колени, и… - Господи, что же бывает у человека еще? - И живот, и плечи, и…
- Это смешно, Мишель. - Она вдруг заговорила будничным голосом и резко поднялась на ноги. - Как бы ты ни притворялся, все равно не любишь меня.
- Люблю!
- Тогда почему мы не вместе? Почему встречаемся украдкой и только в рабочие дни? Почему я должна в одиночку тосковать по выходным? Почему? - Она неторопливо начала одеваться.
Мишель тоже поднялся. Как-то глупо выяснять отношения, лежа на полу в прихожей.
- Малышка, ты прекрасно знаешь, что я никак не могу развестись сейчас. У сына такой трудный возраст! Ты не представляешь, что он закатил вчера вечером, когда узнал о беременности Полин!
Какого лешего это слетело с моего языка, ужаснулся Мишель. Зачем! Только привел даму де ля пляс в чувство! И вот. На тебе. Не сдержался. Теперь уж точно не миновать сцены…
Но дама де ля пляс отреагировала на удивление спокойно, хотя и не вполне адекватно.
- Ну-ну, - сказала она. - А вот лично я очень за всех рада!
- Правда! Милая!
- Правда. Милый. Я рада за всех нас! - "Нас" она произнесла особенно выразительно. - Теперь я вольна поступать так, как мне вздумается! Понимаешь, мне! Мне! - На этом все спокойствие и закончилось. - Я уезжаю на Канары!
- Да езжай, пожалуйста. Только я не понимаю, зачем ты стараешься поссориться со мной перед отъездом?
- Я не стараюсь, просто… - Она шмыгнула носом и как обиженная девочка прижалась к нему. Такая маленькая, едва до плеча. - Просто ты меня не любишь.
Он вздохнул и погладил ее по голове. И едва сдержался, чтобы не отдернуть руку: волосы были противно-липкими от лака. Надо же, он заметил это только сейчас.
- Это не так, моя малышка.
- Ну, пожалуйста, разведись с ней!
- Разведусь, обязательно разведусь! Но ты же сама понимаешь, что я не могу бросить жену в таком положении. Подожди, потерпи еще немножко. Маленькая моя. - Он нагнулся и поцеловал ее щеки. - Ну не плачь, мы же рядом!
- А если я умру, так и не дождавшись? Вот возьму и умру!
Нет, это просто невозможно! Что творится со всеми, кто его окружает? - в который раз возмутился Мишель.
- На Канарах? Ты решила умереть на Канарах?
- Поедем вместе?
- Обязательно поедем. Естественно, не сейчас, но потом поедем обязательно.
- Конечно! Так всегда! Не сейчас…
Неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта пытка, но мобильный голосом его секретаря сообщил, что пришел один запрос, которого давно ждет мсье Сарди, так что мсье Сарди может не волноваться, пакет лежит на его столе.
- Патрон вызывает срочно, - сказал Мишель, отключая мобильник. - Извини, малышка, ты же знаешь, что я подневольный человек.
Дама де ля пляс горько вздохнула и привычным жестом заложила за ухо прядь волос. Мишель наклонился, осторожно обнял ее и тихо поцеловал в губы.
- Пока, малышка! На следующей неделе Полин ляжет в клинику, все будет по-другому.
- Я бы родила тебе без всякой клиники. Ладно, мужчина моей жизни. Уходи. - Она чмокнула его в саднящую щеку. Словно коснулась наждаком. - Зря я выдернула тебя сегодня с работы.
- Что ты! Я так соскучился!
Она внимательно посмотрела на него снизу вверх.
- Больно, любимый? - И осторожно прикоснулась к его лицу пальцами. Они были холодными, как всегда, но сейчас это было приятно. - Извини. Я сама не знаю, что на меня нашло. Ты же не в первый раз назвал меня Полин…
Глава 7, в которой прошло полгода
- Знаешь, Эдит, я ужасно счастлива!
Я только что покормила Жюльет грудью, а теперь моя подруга докармливала ее из бутылочки. Ей так не терпелось взять на руки свою будущую крестницу! А я, позволяя себе чуть-чуть передохнуть от требовательных губенок, смотрела в окно. Мой садик, моя клумба, мои деревья… Конечно, сейчас под моросящим дождем и шквальными порывами зимнего ветра сад выглядел далеко не лучшим образом. Но я дома! Дома!
- Я невероятно счастлива, Эдит!
- Еще бы! Такие ангелы! - восторженно сказала она, а мадам Сифиз тем временем передала мне мою вторую девочку. Крошка выразительно вздохнула и тут же зачмокала, моментально поймав сосок и от нетерпения даже заметно прикусывая его деснами. - Но я и не предполагала, Полин, что их так много!
- Как это, много? - весело удивилась я. - Разве ты уже не видела их всех у меня в клинике?
- В клинике - это одно, они там все были завернутые и спящие, - вмешалась Мари, внучка мадам Сифиз, развлекавшая мою третью дочку в ожидании приема пищи.
Счастье, что у меня есть молоко, хоть и в весьма ограниченном количестве. Впрочем, и то, что внучка мадам Сифиз, моей домработницы, оказалась студенткой акушерского училища и не прочь подработать няней, тоже своего рода счастье.
Эдит вдруг пристально посмотрела на девочку у себя на коленях, а потом на ту, которая жадно сосала мою грудь.
- Слушай, Полин, а ты уверена, что у меня именно Жюльет? А как ты их различаешь? Они же совершенно одинаковые! Кстати, вы с Мишелем уже придумали имена для остальных?
- Придумали. Тебе понравятся, - кивнула я. - Мадам Сифиз, забирайте у меня Эдит и давайте скорее третью, а то бедняжке не достанется ни капли!
- В следующий раз, мадам Сарди, надо будет начинать с Мадлен, - наставительно сказала Мари, - чтобы она не подумала, будто вы ее не любите.
Мадам Сифиз смешно наморщила нос и басовито хохотнула.
- Скажешь тоже, внучка! Подумает! Тебе вон двадцатый годок пошел, а я сильно сомневаюсь, что ты уже умеешь думать.
- Они думают, ба! - обиделась Мари. - Наукой доказано. Мыслительный процесс начинается уже на определенной стадии формирования плода.
- Ишь ты! Стадия, наука!.. Кушай, кушай, девочка. - Мадам Сифиз старательно совала соску теплой бутылочки в ротик тезки моей подруги, но та мяукала, как котенок, и отворачивалась.
А Мадлен осторожно сосала мою грудь.
- Удивительно, - сказала я. - Правда. Такие крохи, а все разные. Жюльет с одинаковым усердием сосет и грудь, и бутылочку. Эдит вон, видите, от бутылочки воротит нос, а грудь даже прикусывает от жадности. Мадлен тоже не в восторге от бутылочки, но грудь берет очень бережно, словно боится сделать мне больно.
- Да. Удивительно, - кашлянув, отрывисто заговорила наконец большая Эдит, глядя куда-то в пустоту. Но тут же перевела взгляд на меня и весело добавила: - Спасибо, дорогая, за "Эдит". Я очень тронута. - А ее глаза, как в замедленном спецэффекте, из настороженных постепенно превращались в лукавые. - Значит, ты говоришь, что Мадлен боится сделать тебе больно?
- Да, мадам, Мадлен самая смирная, - вместо меня ответила Мари. - У Жюльет самый большой аппетит, а ваша тезка вечно всем недовольна.
В подтверждение ее слов маленькая Эдит выплюнула соску и что есть мочи завопила. Жюльет открыла глазки и тоже заплакала, видимо, из солидарности. Только Мадлен, также размеренно посапывая, продолжала тянуть из моего соска. Хотя, кажется, ее усилия были напрасны. Ей опять досталось меньше всех. Да, Мари права, в следующий раз нужно начинать кормежку именно с нее.
Когда все мои сокровища уснули и остались под присмотром Мари, мы с Эдит и мадам Сифиз спустились в кухню. Селестен и Бернар были в школе. Торжественно водворив меня с близнецами в дом, где уже ждали Эдит, вызванная по этому случаю мадам Сифиз и ее внучка, согласившаяся стать няней, Мишель отбыл в спешном порядке на слушание очередного дела в суде.
Мадам Сифиз выпила с Эдит черного кофе, - да, этот напиток непозволительная роскошь для кормящей мамашки, я вынуждена довольствоваться только молоком и кипяченой водой, - и ушла, заверив, что крохотули очаровательны и она готова в любой момент прилететь на помощь. Если что. И как-то особенно посмотрела на меня. Впрочем, может, и не особенно. Просто мне сейчас все казалось особенным, даже тишина в доме. Моя теплая, славная живая тишина в моем теплом, славном доме, в котором теперь стало живее еще на целых три души!
- Я тебе бесконечно благодарна, Эдит, - сказала я. - Если бы не ты, ничего бы не было.
Она откровенно засмущалась и характерным жестом поправила волосы.