Я сказала адрес. Он приказал кучеру отвезти нас туда.
- Подумайте над моим предложением. Я должен вернуться к месту службы через десять дней. Может быть за это время вы сможете дать мне ответ, - сказал он. Затем добавил: - Меня зовут Жан-Батист Бернадотт. Уже несколько лет, как я откладываю из своего жалованья небольшие суммы. Я могу купить дом для вас и ребенка.
- Какого ребенка? - спросила я рассеянно.
- Для нашего ребенка, конечно, - ответил он, сжимая мне руку, но я отдернула ее. - Потому что я хочу иметь жену и ребенка. Уже давно хочу, мадемуазель.
Мои силы были на пределе.
- Замолчите, месье! Вы же меня совершенно не знаете!
- У меня так мало времени, чтобы думать о себе, что я не могу сейчас соблюсти все правила приличия в отношении вашей семьи. Поэтому я прошу вас дать свое согласие, а потом мы все сделаем так, как нужно. Я решил жениться на вас, и дело только за вами.
Бог мой, он говорил серьезно! Он хотел воспользоваться своим отпуском, чтобы жениться, купить дом, поселить в нем жену и иметь ребенка…
- Генерал Бернадотт, в жизни женщины бывает всего одна большая любовь!
- Откуда вы это знаете?
Да, действительно, откуда я это знаю?
- Во всех романах я читала об этом, и это, вероятно, так, - ответила я.
Коляска остановилась. Мы приехали. Он открыл дверцу и помог мне выйти. Я стала на цыпочки, чтобы разглядеть его лицо в полутьме начинающегося рассвета. У него были хорошие белые зубы и нос просто удивительной величины…
Я дала ему ключ и он отпер дверь.
- Вы живете в богатом доме, - заметил он.
- О, нет, мы снимаем здесь квартиру, - пробормотала я. - А теперь, доброй ночи и спасибо вам от всего сердца за то, что вы для меня сделали.
Он не двигался.
- Садитесь же в коляску. Вы промокнете. Можете быть спокойны, я останусь дома.
- Я верю, вы умница. Когда я могу придти за ответом?
Я покачала головой.
- В жизни женщины… - начала я. Но он поднял руку, протестующим жестом.
Я продолжала:
- Это невозможно, генерал. Это невозможно. Не потому, что я молода для вас, просто я очень маленькая по сравнению с вами.
С этими словами я вбежала в дом и захлопнула дверь.
Сейчас, оставшись в кухне Клапенов, я чувствую не усталость, а страшную, сокрушающую разбитость. Я не могу спать. Я ни за что не усну. Я сижу и пишу. Завтра Бернадотт придет сюда, но меня здесь уже не будет. Где я буду завтра, я еще не знаю…
Глава 8
Марсель, спустя три недели
Я была очень больна. Насморк, ангина, сильнейшая лихорадка и то, что поэты называют "разбитое сердце". Я продала в Париже золотой медальон Мари, и мне хватило денег как раз для того, чтобы вернуться домой. Мари тотчас уложила меня в постель и позвала доктора, потому что я металась в жару. Он не мог понять, каким образом я могла так сильно простудиться, так как в Марселе стоит прекрасная погода и уже давно не было дождя. Мари известила маму о моей болезни, и мама быстро приехала, чтобы ухаживать за мной. Пока никто не знает, что я ездила в Париж.
Сейчас я лежу в шезлонге на террасе. Меня закутали в несколько одеял, и все ахают, что я похудела и очень бледна. Жозеф и Жюли вернулись из своего путешествия и сегодня придут к нам. Надеюсь, что мама разрешит мне встать.
На террасу вбежала Мари. Она в волнении размахивает каким-то листком. А, это бюллетень о событиях в стране!
Генерал Бонапарт назначен командующим внутренними войсками. В столице восстание, вызванное голодом, было подавлено Национальной гвардией.
Сначала буквы листка плясали перед моими глазами. Но постепенно я приноровилась. Наполеон командует армией нашей страны! Директор Баррас согласился назначить командующим всех внутренних войск заштатного генерала Наполеона Бонапарта! Принимая назначение, этот генерал потребовал безотчетных полномочий и получил их. Тогда он назначил командующим артиллерией молодого кавалерийского офицера Мюрата, и тот расположил пушки на севере, западе и юге от Тюильри. Пушки защитили дворец со стороны улицы Сен-Рош и моста Руаяль.
Толпы восставших остановились, как только прозвучал первый залп. Восстановлены порядок и спокойствие. Директоры Баррас, Ларевельер, Летурнер, Ребиелл и Сарно благодарили человека, который спас Республику от нового хаоса и утвердили его назначение командующим внутренними войсками…
Я попыталась осознать все это. Мне вспомнился слышанный мною разговор в гостиной м-м Тальен: "Что вы скажете, Фуше, о маленьком бедняке, который увивается вокруг Жозефины?" И дальше: "Если бы я был Баррасом, я расстрелял бы эту толпу, дорогой Фуше. Только нужно найти кого-нибудь, кто готов был бы стрелять в народ"…
Я подумала: "Только один залп… И скомандовал "Пли" - Наполеон. Наполеон стрелял в толпу из пушек"…
Да, в толпу… Так написано в этом листке. Толпа - это те люди, которые живут так бедно, что не могут заплатить за хлеб. Они живут в подвалах. Мать Наполеона тоже живет в подвале… "Ваш сын - гений, мадам! - Да, увы!"
Пока я перечитывала этот листок, в гостиную вошли Жюли и Жозеф. Дверь на террасу была чуть приотворена, и мне было слышно, о чем они говорят.
Жозеф сказал:
- Наполеон прислал курьера с письмом, где он подробно все описывает. Он прислал много денег маме. Я просил передать маме, чтобы она поскорее пришла сюда. Вы не возражаете, м-м Клари?
Мама ответила, что не возражает и будет счастлива. Она спросила Жюли и Жозефа, не хотят ли они поздороваться со мной, так как я на террасе и еще очень слаба. Жозеф был в нерешительности, а Жюли расплакалась и сказала маме, что Наполеон написал Жозефу, письмо, в котором сообщает, что женится на вдове генерала Богарнэ. В этом письме он просит передать мне, что он всегда останется моим лучшим другом. Мама вскрикнула:
- О, господи! Бедное дитя!
В это время вошли м-м Летиция, Элиза, Полетт и все заговорили разом. Потом Жозеф им что-то читал. Наверное, письмо от нового командующего нашими войсками.
Потом Жюли и Жозеф вышли на террасу и Жюли стала гладить мою руку. Жозеф заметил, что сад имеет совсем осенний вид.
- Я хочу поздравить вас с новым назначением вашего брата, Жозеф, - сказала я, показывая на письмо, которое он нервно теребил в пальцах.
- Спасибо. К сожалению, я должен сообщить вам, Эжени, одну вещь, которая очень огорчает меня и Жюли…
Я остановила его:
- Оставьте, Жозеф. Я знаю.
Увидев его удивленное лицо, я продолжала:
- Дверь гостиной была открыта, и я все слышала.
На террасу вышла м-м Летиция. Ее глаза метали молнии.
- Вдова! С двумя детьми! На шесть лет старше моего сына! Вот кого Наполеон желает назвать моей невесткой!
Я вспомнила Жозефину. Блестящие глаза, детские букли, улыбка превосходства. А передо мной стояла м-м Летиция, со своими красными от стирки руками, со своей морщинистой шеей и в твердых от работы пальцах держала большую пачку денег. Командующий армией прислал матери большую часть своего жалованья.
Потом я лежала на диване в гостиной и слушала, как они говорили о больших переменах. Этьен принес отличный ликер и заявил, что он горд, что является родственником генерала Бонапарта.
- Я чувствую себя совсем хорошо, - заявила я. - Не принесете ли мне одну из салфеток, я хочу продолжать вышивать монограммы на моем приданом.
Никто не противоречил, но когда Жюли принесла, и я продолжала вышивать "Б" и все время "Б", вдруг наступило молчание.
И мне стало ясно, что первая глава повести о моей жизни закончена.
- С сегодняшнего дня, - сказала я, - я не хочу, чтобы меня звали Эжени. Вы знаете, что меня зовут Эжени-Бернардин-Дезире. И больше всего мне нравится имя Дезире. Пожалуйста, зовите меня Дезире!
Меня проводили обеспокоенными взглядами. Они боятся за меня…
Глава 9
Рим, через три дня после Рождества
(Здесь, в Италии, придерживаются старого календаря, таким образом, 27 декабря 1797)
Меня оставили одну с умирающим. Умирающего зовут Жан-Пьер Дюфо, генерал главного штаба Наполеона. Он только сегодня приехал в Рим, чтобы просить моей руки. Два часа назад пуля попала ему в живот. Мы уложили его на диван в кабинете Жозефа. Доктор сказал, что он безнадежен.
Дюфо без сознания. Каждый его вздох сопровождается всхлипыванием, тоненькая струйка крови сочится из угла губ. Я подложила ему салфетку под подбородок. Его глаза полуоткрыты, но он никого не видит.
Из соседней комнаты до меня доносятся приглушенные голоса Жозефа, Жюли, доктора и двух секретарей посольства. Они вышли, так как не могут видеть умирающего человека. Врач вышел с ними. Ему гораздо важнее "сделать знакомство" с Его светлостью, послом Французской Республики, братом покорителя Италии, чем присутствовать при последнем вздохе штабного офицера.
Не знаю почему, но мне кажется, что Дюфо придет в себя, хотя я знаю, что он уже почти мертв.
Я принесла свой дневник и после долгих лет перерыва вновь пишу. Мне не так одиноко, когда я держу в руках мою заветную тетрадь: перо скрипит и всхлипывания агонизирующего не единственный звук, нарушающий тишину этой высокой, огромной комнаты.
Наполеона (Боже мой, сейчас только его мать называет его так. Все остальные называют его Наполеон Бонапарт и не иначе), Наполеона я не видела с тех пор, как была в Париже. До сих пор никто из моих родных не знает, что я ездила в Париж.
Весной следующего года он женился на Жозефине. Тальен и директор Баррас были его свидетелями. Наполеон быстро уплатил свои долги, а вдова Богарнэ - свои, у портных…
Через два дня после свадьбы он уехал в Италию. Директория поручила ему командование нашей итальянской армией. Через пятнадцать дней он выиграл шесть сражений.
Дыхание умирающего стало спокойнее, глаза широко открыты. Я позвала его, он меня не слышит.
Да, за пятнадцать дней Наполеон выиграл шесть сражений. Австрийцы были изгнаны из Италии.
Я часто вспоминаю наши беседы у ограды сада в Марселе. Наполеон следует своим давнишним планам: Ломбардия, потом создание республики к югу от Альп. Он сделал Милан столицей Ломбардии и назначил пятьдесят итальянцев для управления этой республикой от имени Франции.
В течение одной ночи всюду вдруг появились крупные буквы афиш: "Свобода, равенство, братство". Миланцы уплатили огромную сумму денег, дали триста лошадей, и Наполеон отослал в Париж множество произведений искусства.
Наполеон уплатил жалованье армии. Жалованье, которое Директория никогда не платила. Директоры в Париже, в том числе и Баррас, не верили своим глазам: золото наполнило казну, лучшие итальянские лошади запряжены в их коляски, в залах - изумительные картины итальянских мастеров…
В числе картин одну особенно рекомендовал Наполеон вниманию парижской публики. Она называется "Джиоконда". Ее создал некий Леонардо да Винчи. Дама, которую звали Мона Лиза, улыбается не разжимая губ. Ее улыбка похожа на улыбку Жозефины. Может быть, у этой дамы были такие же плохие зубы, как у вдовы Богарнэ…
И, наконец, случилось невероятное. Конечно, Французская Республика отделилась от Римской церкви и католические священники, бежавшие за границу, проклинали ее на все лады. И вдруг Папа обратился к Наполеону и выразил желание заключить мир с Францией.
Магазин Этьена ломился от посетителей, желающих послушать рассказы моего брата. Этьен толковал о том, что уже давно слышал от Наполеона о его великих планах. Этьен не упускал случая заявить, что генерал Бонапарт не только его зять, но и лучший друг.
Я вновь склонилась к изголовью Дюфо и немного приподняла его голову. Но это не помогло. Дыхание его становилось все тяжелее. Я обтерла ему губы, на которых выступила кровавая пена. Лицо его пожелтело и стало восковым. Тогда я позвала врача.
- Это - внутреннее кровотечение, - объяснил он на плохом французском и вернулся к Жюли и Жозефу. Там, конечно, болтают о завтрашнем бале.
Сначала в Париже были обеспокоены договором с Ватиканом. Наполеон подписывал договоры с "освобожденными" им итальянцами, не только не советуясь, но даже не сообщая в Париж. Директоры в Париже очень сердились и считали, что это не соответствует тем функциям главнокомандующего, которыми они его наделили. Договоры - это уже политика, договоры с другими державами - это международная политика, и в Париже решили послать к Наполеону дипломатов в качестве советников.
Узнав об этом, Наполеон составил список. Он потребовал, чтобы указанным им лицам были присвоены титулы и чтобы они были названы послами Республики. Во главе списка стояло имя его брата Жозефа.
Таким образом, Жюли и Жозеф прибыли в Италию. Сначала в Парму, потом в Геную, потом в Рим. Они приехали не из Марселя, а уже из Парижа, потому что Наполеон, едва сделавшись главнокомандующим внутренними войсками, написал Жозефу, что тому открываются большие возможности в столице.
Наполеон очень покровительствовал Жозефу. Сначала он устроил его на скромную должность секретаря Дома Коммуны в Марселе. В Париже он свел Жозефа не только с Баррасом, но и с поставщиками армии и всеми нуворишами, которые нажили состояние на скупке имущества казненных.
Этьен говорит, что сейчас легко разбогатеть на подобных операциях. Действительно, очень скоро Жозеф смог купить небольшой дом на улице Роше, где и поселился с Жюли.
Как только вести о победах в Италии дошли до Парижа, Жозеф стал популярен. Он ведь был старшим братом этого Бонапарта, которого иностранные газеты называют "сильнейшим человеком Франции", а наши газеты - "освободителем итальянского народа", этого Бонапарта, худое лицо которого можно видеть во всех витринах, на кофейных чашках, на вазах и табакерках.
На одной стороне - портрет Наполеона, на другой французское знамя.
Никто не удивился, что Директория согласилась с требованиями своего победоносного генерала, и Жозеф был назначен послом.
Жозеф и Жюли поселились в своем первом мраморном дворце. Жюли чувствовала себя очень несчастной в Италии, писала мне отчаянные письма и умоляла приехать к ней. Мама разрешила.
С тех пор вместе с ней и Жозефом я переезжаю из дворца во дворец, живу в комнатах с ужасно высоким потолком, с полом, выложенным черными и белыми мраморными плитками; я брожу во двориках, окруженных мраморными портиками, где журчат фонтаны, украшенные бронзовыми статуями. Статуи разнообразны и причудливы, и из отверстий, расположенных во всех возможных и невозможных местах, бьют журчащие серебряные струи воды.
Дворец, в котором мы живем сейчас, носит название палаццо Корзини. Мы постоянно слышим бряцание сабель и звон шпор, так как персона посла - Жозефа - окружена, конечно, офицерами.
Завтра Жозеф дает самый большой бал, который когда-либо давался посланником Франции. Они хотят покрасоваться, он и Жюли, перед тремястами пятьюдесятью почтенными римскими гражданами, приглашенными на этот бал.
Жюли уже неделю не спит, она бледная и под глазами синяки. Жюли принадлежит к тому типу женщин, которые за несколько дней волнуются, пригласив к обеду гостей. Сейчас мы обедаем ежедневно в окружении не менее пятнадцати человек, а Жозеф часто устраивает приемы на сотню персон. Хорошо еще, что нам прислуживает целая армия лакеев, кухарок и горничных! Но все-таки Жюли чувствует себя ответственной за весь этот парад и время от времени бросается с рыданиями мне на шею, уверяя меня (и себя), что все очень плохо подготовлено, что бал не будет удачным. Это у нее наследственное, от мамы.
Дюфо пошевелился. Я подумала, что он пришел в себя, так как на минуту его взгляд стал совсем осмысленным, но в это время он судорожно вздохнул, захлебнулся кровью и откинулся на подушки. Жан-Пьер Дюфо, что бы я отдала, чтобы помочь вам! Но вы знаете, я бессильна помочь.
Несмотря на то, что дни и ночи Наполеон был занят осуществлением своих военных и политических планов, он находил время для устройства дел своей семьи.
Курьеры из Италии привозили в Марсель золото и письма м-м Летиции. Она смогла переселиться в хороший дом и отправить маленького негодяя Жерома в приличную школу.
Каролина была помещена в аристократический пансион в Париже, где воспитывалась Гортенс Богарнэ, падчерица Наполеона.
Бог мой! Какие утонченные стали Бонапарты! Как разозлился Наполеон, узнав, что мать дала согласие на брак Элизы с неким Феликсом Бачиоччи. "К чему торопиться? - писал он. - И почему Бачиоччи, этот бедняк-музыкант?"
А Элиза давно дружила с Феликсом, и они мечтали пожениться. Письма Наполеона опоздали. Элиза вышла замуж за Бачиоччи, или Бачиокки, как его называли.
Тогда Наполеон, испугавшись, что Полётт может, в свою очередь, ввести в семью кого-нибудь, неподходящего нынешнему положению Бонапартов, потребовал, чтобы м-м Летиция с Полетт приехали в Монтебелло, где он располагался со своим генеральным штабом, и немедленно выдал Полетт замуж за генерала Леклерка, пока никому неизвестного.
Что крайне неприятно и совершенно непонятно, так это то, что Наполеон не забывал меня при всей своей страшной занятости как на фронтах европейской истории, так и на своих семейных фронтах. Казалось, что он пытается загладить свою вину передо мной. И по договоренности с Жюли и Жозефом, он время от времени присылал к нам кандидатов на мою руку и сердце.
Первым был Жюно, бывший адъютант Наполеона еще в Марселе; Жюно - крупный, светловолосый, любезный, вскарабкался в Генуе по крутым лестницам на холм, где был расположен дворец Жозефа, увлек меня в сад, щелкнул каблуками и попросил моей руки.
Я поблагодарила и отказалась.
- Но это - приказ Наполеона, - простодушно заявил мне Жюно.
Я подумала о характеристике, данной Наполеоном своему адъютанту: "Преданный, но дурачок!"
Я покачала головой, и Жюно ускакал верхом доложить Наполеону о своем фиаско.
Следующим кандидатом был Мармон, которого я тоже знала по Марселю. Он не делал мне предложения прямо, а говорил много, хитро и все время "вокруг да около". Я вспомнила, что о нем Наполеон сказал: "Умный, держится за меня, чтобы сделать карьеру". Я поняла: он хочет жениться на свояченице Жозефа Бонапарта…
Он станет родственником Наполеона, он исполнит его желание, а одновременно получит неплохое приданое… На деликатные намеки Мармона я ответила не менее деликатным "нет".
Потом я пошла к Жозефу пожаловаться и просить, чтобы он написал Наполеону. Пусть Наполеон избавит меня от сватовства всех по очереди офицеров генерального штаба!
- Неужели вы не понимаете, что Наполеон признает заслуги какого-нибудь из своих генералов, предлагая ему руку своей родственницы?
- Я не считаю себя чем-то вроде вознаграждения для отличившихся офицеров, - ответила я. - Если меня не оставят в покое, я вернусь к маме.
Сегодня утром, пока еще не стало жарко, я сидела с Жюли в нашем дворе, окруженном портиками. Средней статуей вычурного фонтана была толстая бронзовая женщина, которая держала в руках дельфина, на которого, не переставая, лилась вода.
Мы изучали (в который раз!) фамилии знатных итальянцев, приглашенных на завтрашний бал. Подошел Жозеф с письмом в руках. Его светлость начал говорить о том, о сем, как делал всегда, когда его что-нибудь раздражало. Наконец он сказал напрямик:
- Наполеон прикомандировал к нам нового военного атташе, генерала Жана-Пьера Дюфо, очень приятного молодого человека.
Я подняла глаза.