- Увы, - заявил мистер Одли, - я обнаружил леди Амелию первым.
Томас посмотрел на него так, что любой известный Амелии мужчина смутился бы, но мистер Одли только усмехнулся.
- На самом деле, это я обнаружила его, - сказала леди Амелия. - Я увидела его в холле и подумала, что это Вы.
- Поразительно, не так ли? - побормотал мистер Одли. Он повернулся к леди Амелии. - Мы совершенно не похожи.
Амелия взглянула на Томаса.
- Нет, - резко сказал он, - совершенно не похожи.
- А вы как думаете, мисс Эверсли? – спросил мистер Одли.
Амелия повернулась к дверям. Она и не заметила, что Грейс вернулась.
Мистер Одли поднялся, неотрывно глядя на Грейс.
- У нас с герцогом есть общие черты?
Грейс, похоже, не сразу нашлась, что ответить.
- Боюсь, что я не так хорошо Вас знаю, чтобы судить объективно, – наконец произнесла она.
Мистер Одли улыбнулся, и у Амелии возникло ощущение, что между этими двумя есть что–то непонятное ей.
- Прекрасно сказано, мисс Эверсли, - ответил он. - Могу ли я сделать вывод, что Вы весьма хорошо знаете герцога?
- Я пять лет проработала на его бабушку, – сдавленно и официально сказала Грейс. - За это время мне повезло достаточно хорошо изучить кое–что в его характере.
- Леди Амелия, - вмешался Томас, - могу я проводить Вас домой?
- Конечно, - сказала девушка, явно воодушевленная предстоящей дорогой. Она и не надеялась на его компанию. Это было восхительное изменение планов.
- Так скоро? - пробормотал Джек.
- Моя семья ждет меня, - ответила Амелия,
- Тогда мы уезжаем прямо сейчас, - сказал Уиндхем. Амелия приняла его руку и встала.
- Э–э, Ваша светлость!
Они повернулись к Грейс, все еще стоявшей у дверей. Она выглядела очень взволнованно.
- Могу я поговорить с Вами, - сказала она, от двери, - Перед тем, как Вы, э–э, уедете. Пожалуйста.
Томас извинился и прошел за Грейс в холл. Их все еще можно было видеть из гостинной, но было очень сложно – вернее невозможно – разобрать, о чем они говорят.
- Что они там могут обсуждать? - спросил мистер Одли, и по его тону она поняла, что он–то совершенно точно знает, что они обсуждают, и одновременно знает, что ей это неизвестно, и наверняка знает, что этот вопрос здорово ее заденет.
- Понятия не имею, - огрызнулась она.
- Аналогично, - сказал Джек, беззаботно, как всегда.
А потом они услышали:
- Ирландия!
Это сказал Томас необычно громким голосом. Амелия очень хотела бы знать, о чем он говорил потом, но Томас взял Грейс за руку и отвел ее в сторону, за пределы видимости. И слышимости тоже.
- Что ж, мы получили ответ, - пробормотал мистер Одли
- Он не может расстроиться из–за того, что его бабушка уезжает из страны, - сказала Амелия. - Я бы подумала, что он скорее устроит праздник по этому поводу.
- А я думаю, что мисс Эверсли сообщила ему, что его бабушка требует, чтобы он сопровождал ее.
- В Ирландию? - Амелия удивленно отшатнулась. - О, Вы должно быть, ошибаетесь.
- Оставив в стороне тот факт, что я не могу вообразить, почему вдовствующая герцогиня пожелала поехать в Ирландию. Не то чтобы, – поспешила она добавить, – не то чтобы я не хотела бы увидеть Вашу красивую страну, но это не в характере вдовы, которая, как я слышала, всегда пренебрежительно отзывалась о Нортумберленде, Озерном крае и всей Шотландии в целом… - Она сделала паузу, пытаясь представить вдовствующую герцогиню, которая наслаждается тяготами путешествия. - А уж Ирландия кажется ей и вовсе концом света.
Он вежливо кивнул.
- И к тому же, утверждение, что она захотела, чтобы Уиндхем сопровождал ее, кажется бессмысленным. Они не любят находиться в компании друг друга.
- Как вежливо сказано, леди Амелия. А кто вообще любит находиться в их компании?
Ее глаза удивленно расширились. Вот и еще более явное выражение неприязни к Томасу. В его собственном доме! Право, это было откровенно невежливо.
И любопытно.
В этот момент в комнату вернулся Томас.
- Амелия, - произнес нарочито оживленно, - боюсь, что я не смогу проводить Вас домой. Приношу свои извинения.
- Конечно, - ответила она, и взглянула на мистера Одли, хотя и не была уверена, зачем она это делает.
- Я готов сделать все для Вашего комфорта. Возможно, Вы хотели бы выбрать книгу из библиотеки?
- Вы можете читать в экипаже? - засомневался Джек.
- А Вы нет? - спросила она.
- Я могу, - ответил он с особым ударением. - Я могу делать в экипаже почти все. Или с экипажем, - добавил он со странной улыбкой.
Томас удивительно крепко взял ее за руку и помог ей подняться.
- Приятно было познакомиться с вами, мистер Одли, - сказала Амелия.
- Да, - пробормотал он. – Похоже, вы действительно нас покидаете.
- Амелия, - церемонно произнес Томас, уводя ее.
- Что–то не так? – Спросила она, когда они вышли в холл. Она поискала глазами Грейс, но та исчезла.
- Конечно, нет – ответил он. – Просто дела требуют моего внимания.
Амелия собиралась спросить о предстоящем путешествии в Ирландию, но почему–то не спросила. Она сама не знала, почему. Решение не было осознанным, просто почувствовала, что не надо, и все. Томас казался таким погруженным в свои мысли. Ей не хотелось расстраивать его еще больше.
И кроме этого, она несколько сомневалась, что он ответит ей честно, если она все же спросит. Он не солжет, конечно, это было бы на него совсем непохоже. Но он отметет ее вопрос каким–нибудь расплывчатым снисходительным замечанием, и это разрушит чудесные чувства, которые возникли у нее сегодня утром.
- Можно мне взять с собой географический атлас? – спросила она. Поездка домой займет меньше часа, но ей так нравится разглядывать карты! Они когда–то делали это вместе, их головы склонялись над книгой, и они почти касались лбами…
Линия суши, бледно–голубые тона океана на странице – все это вечно будет напоминать ей о нем.
По дороге домой, пока карета тихо подскакивала на ухабах, она листала страницы, пока не дошла до Ирландии. Ей нравилась ее форма, плоская на востоке и будто тянущая руки к Атлантике на западе.
Она спросит Томаса о путешествии в следующий же раз, как увидит. Конечно же, он не уедет из страны, не предупредив ее.
Она закрыла глаза, представляя себе его лицо, скромно подретушировав синяк под глазом. В их отношениях началась новая глава. Она была в этом абсолютно уверена.
Она все еще не понимала, почему Томас напился прошлой ночью, но убеждала себя, что ей все равно. Единственным, что имело значение, было то, что это приблизило его к ней, и возможно, приблизило ее к самой себе.
Она проснулась. После стольких лет сна наяву, она, наконец, проснулась.
Глава тринадцатая
Четыре дня спустя
Когда прошел первоначальный шок, Томас понял, что в одном его бабушка права. Поездка в Ирландию была единственным решением их дилеммы. Они должны знать правду, независимо от того, насколько неприятной она была. Мистер Одли при должном ободрении мог добровольно отказаться от притязаний на титул (хотя Томас сомневался, что вдова позволит этому произойти). Но Томас понимал, что никогда не сможет обрести покой, если не будет знать, кем он был на самом деле. И он не думал, что сможет по–прежнему занимать это место, зная, что оно по праву принадлежит другому.
Была ли вся его жизнь ложью? А он сам никогда не был герцогом Уиндхемом, даже никогда не был наследником всего этого? Единственный забавный момент во всей этой истории - его отец тоже никогда не был герцогом. Этого было почти достаточно, чтобы заставить его желать своему отцу воскрешения из мертвых, только чтобы увидеть его реакцию. Томас спрашивал себя, должны ли они будут изменить надпись на его могильном камне. Вероятно.
Он побрел в маленький салон в передней части дома и налил себе выпить. Томас думал, с каким наслаждением стер бы титул с мемориальной доски своего отца. Хорошо было знать, что во всем этом могло быть хоть что–то смешное.
Томас подошел к окну и пристально посмотрел наружу. Он весьма часто приезжал сюда, когда желал одиночества. Он, конечно, мог бы уединиться и в своем кабинете, но там он был окружен бухгалтерскими книгами и корреспонденцией – напоминанием о все еще незаконченных делах. Здесь он мог просто думать.
Он предположил, что его нелюбовь к кузену стала меньше, чем прежде - за эти четыре дня, с тех пор как он застал его в гостиной с Амелией. Их разговор был весьма светским, но он все еще считал его безнадежно несерьезным. Он знал, что Одли был когда–то военным офицером, что должно было говорить о его осторожности и рассудительности, но у Томаса все еще были серьезные сомнения относительно его способности быть сильным и твердым, чтобы управлять герцогством.
Понял бы он, что средства к существованию и жизни сотен людей зависели от него?
Смог бы он почувствовать историю в своем положении? Свое наследие? Негласный договор с почвой, камнями, кровью, которые кормили эту землю в течение нескольких поколений? Уиндхем – больше, чем просто титул, приложенный к имени, это …
Это …
Томас сел в свое любимое кожаное кресло, в мучении закрыв глаза.
Это был он. Он был Уиндхемом, и он понятия не имел, кем он будет, когда у него все это заберут. А так и будет. С каждым днем он все больше уверялся в этом. Одли не дурак. Ради всего святого, он не прошел бы с ним весь путь до Ирландии, если бы доказательство его законности не ждало их в конце этого пути.
Одли должен был знать, что его забросают привилегиями и деньгами, даже если бы он объявил свою мать портовой шлюхой, с которой его отец провел каких–нибудь три минуты. Их бабушка была так отчаянно увлечена идеей о том, что любимый сын произвел на свет собственного сына, что несмотря ни на что она предоставит ему пожизненный доход.
Жизнь Одли была бы безопасной и намного менее сложной, если бы он был незаконным.
А это значило, что и сам он им не был. Где–то в Ирландии существовала церковь, хранящая доказательство бракосочетания лорда Джона Кавендиша и мисс Луизы Гелбрейт. И Томас знал, что когда они его найдут, он все так же останется мистером Томасом Кавендишем, линкольнширским джентльменом, внуком герцога – ближе его родственные связи не пойдут.
Что он сделал бы с собой? Как он заполнил бы свои дни?
Кем он был бы?
Он посмотрел на свою выпивку. Он недавно допил ее, и подумал, что это был его третий бокал. Что сказала бы Амелия? Он сказал ей, что он не злоупотреблял алкоголем, а сейчас для него это нормальная, очевидная вещь. Но жизнь была совсем не нормальна в последнее время.
Возможно, это стало бы его новой привычкой. Возможно, это было то, чем он заполнит свои дни - в позорной погоне за забвением. Залить в себя достаточное количество бренди – и он забудет, кем он был, что имел и для чего был предназначен.
Или - он мрачно усмехнулся - как отнесутся к этому другие. Было бы забавно наблюдать агонию общества, заикающегося, без подсказки, что же сказать. Какой жуткой забавой это должно было бы выглядеть в Линкольнширском бальном зале. В Лондоне было бы еще хуже.
И еще была Амелия. Он подумал, что он должен будет уйти прочь, или, по крайней мере, настоять, чтобы она сделала это, потому что как джентльмен он не мог разорвать помолвку. Но, конечно, она не хотела бы его. И ее семья, разумеется, тоже.
Амелия была воспитана, чтобы стать герцогиней Уиндхем, так же как и он должен был быть герцогом. Это было больше невозможно, потому что он сомневался, что Одли собирался жениться на ней. Но на земле было много других титулов и больше чем горстка не состоящих в браке пэров. Амелия должна выйти за человека намного лучше, чем бедный простолюдин, который ничего полезного не умел.
Никаких навыков, полезных для чего–то кроме обладания огромными землями и наследным замком.
Амелия.
Он закрыл глаза. Он мог видеть ее лицо, острое любопытство в ее ореховых глазах, легкую россыпь веснушек на переносице. На днях он хотел поцеловать ее, больше, чем он осознавал в тот миг. Он лежал с открытыми глазами в кровати, думая о ней, задаваясь вопросом, хотел ли он ее теперь только потому, что она никогда больше не будет принадлежать ему.
Он думал о ее теле, освобожденном от платья. Теле, податливом под его руками и губами, исследующими ее кожу, считая веснушки, которые, несомненно, скрывались под ее одеждой.
Амелия.
Он выпил еще одну порцию в ее честь. Это казалось почти правильным, ведь в последний раз их примирило пиво. Это было прекрасное бренди, крепкое и нетерпкое - одна из последних бутылок, которые он приобрел прежде, чем вывозить его из Франции стало незаконным. Он поднял свой бокал. Она заслужила самого лучшего тоста.
А может, и двух, решил он, когда осушил свой стакан. Конечно, Амелия стоила двух бокалов бренди. Но когда он поднялся и потянулся к графину, он услышал в зале голоса.
Это была Грейс. Она казалась веселой.
Веселье. Это было трудно. Томас не мог даже вообразить такую простую, легкую эмоцию.
Потребовалась лишь секунда, чтобы узнать другой голос. Он принадлежал Одли и звучал так, как будто он хотел обольстить ее.
Проклятье.
Грейс была увлечена им. Он заметил это за последние несколько дней, когда она краснела в его присутствии и смеялась над его остроумными замечаниями. Он подумал, что она имела право влюбиться в кого захочет, но ей–Богу, в Одли?
Он чувствовал себя преданным наихудшим образом.
Неспособный помочь себе, он двинулся к двери. Она было немного приоткрыта – достаточно, чтобы слушать, не будучи замеченным.
- Вы можете называть меня Джеком, - сказал Одли.
Томас хотел вмешаться.
- Нет, я так не думаю, - голос Грейс звучал, как будто она неосознанно улыбалась.
- Вы не будете так называть меня?
- М–м–м–м… нет.
- Однажды Вы сделали это.
- Это, - сказала Грейс, очевидно флиртуя, - было ошибкой.
Томас шагнул в зал. Некоторые вещи просто нельзя было вынести.
- Вот именно.
Грейс задохнулась и в шоке посмотрела на него.
- Откуда, он взялся, черт возьми? - пробормотал Одли.
- Какая приятная беседа, - Томас растягивал слова. - Одна из многих, как я понимаю.
- Вы подслушивали? - сказал Одли. – Какой стыд.
Томас решил проигнорировать его. Лучше так, чем позволить себе придушить его. Он подозревал, что будет трудно объяснить это властям.
- Ваша милость, - начала Грейс, - я…
О, ради Бога, если она могла называть Одли Джеком, то, проклятье, она могла бы снова использовать его имя.
- Я - Томас, разве Вы не помните? – перебил он. - Вы использовали мое имя намного чаще чем единожды.
Он почувствовал короткую острую боль раскаяния, видя несчастное выражение ее лица, но это быстро прошло, когда Одли, как обычно, настойчиво вмешался.
- Это правда? – спросил он, пристально глядя сверху вниз на Грейс. - В таком случае, я настаиваю, чтобы Вы называли меня Джеком.
Он повернулся к Томасу и пожал плечами.
- Так будет справедливо.
Томас уже едва сдерживался. Что–что уродливое росло в нем, что–то разъяренное и черное.
И каждый раз, когда Одли говорил - его тон был настолько забавен, его улыбка настолько легкой, как будто ничего не имело значения. Это подпитывало темный узел в его животе, жгло его грудь.
Одли повернулся к Грейс.
- А я буду называть Вас Грейс.
- Не будете, - отрезал Томас.
Одли поднял бровь.
- Он всегда принимает за Вас решения?
- Это - мой дом, - выдавил Томас. Черт побери, его не будут игнорировать.
- Возможно ненадолго, - пробормотал Одли.
Это был его первый враждебный комментарий, и по ряду причин Томас нашел это почти смешным. Он посмотрел на Грейс, потом на Джека, и внезапно ему стало ясно, как отчаянно Одли хотел уложить ее в свою постель.
- Только чтобы Вы знали, - сказал Томас, подсознательно принимая тон Одли, его улыбку, все его поведение, - она не передается вместе с домом.
Одли напрягался, и его подбородок дернулся. Ах, подумал Томас, прямое попадание. Великолепно.
- Что Вы имеете в виду? – спросил он.
Томас пожал плечами.
- Думаю, Вы знаете.
- Томас, - сказала Грейс, пытаясь вступиться.
Он почувствовал горечь от этих слов.
- О, мы вернулись к Томасу, не так ли?
Затем Одли в своей обычной веселой манере повернулся к Грейс и сказал:
- Я думаю, что Вы ему нравитесь, мисс Эверсли.
- Не будьте смешны, - сказала Грейс.
И Томас подумал, почему бы нет? Почему он не мог увлечься Грейс? Это была бы неплохая партия, меньше сложностей, чем с этим расцветающим чувством к Амелии.
В любом случае ему стало интересно, как на это отреагирует Одли, поэтому, скрестив руки, они пристально посмотрел на него.
Одли просто улыбнулся, приняв вызов.
- Я не желал бы удерживать Вас от Ваших обязанностей.
- Ах, теперь это - мои обязанности?
- Пока дом все еще ваш.
- Не только дом, Одли.
- Вы думаете, что я не знаю этого? - Что–что загорелось в его глазах, что–то другое и абсолютно новое. Это был страх, начал понимать Томас. Одли был испуган получением титула.
Хорошо, если бы так и было.
Впервые Томас начал чувствовать слабый проблеск уважения к этому мужчине. Если он знал достаточно, чтобы бояться …
Отлично, по крайней мере, это означало, что Одли не был полным дураком.
- Извините меня, - сказал Томас, потому что больше не чувствовал себя вполне уравновешенным. Виной тому было бренди и это небольшое столкновение. Никто из них не был таким, каким должен был быть – ни Грейс, ни Одли, ни тем более он сам.
Он повернулся на пятках, плотно закрыв за собой дверь. Если бы они говорили, он смог бы услышать их, но, конечно, они не были настолько глупы, чтобы остаться. Они пошли бы куда–нибудь в другое место, чтобы посмеяться и пофлиртовать. Одли попытался бы поцеловать Грейс, и, возможно, она позволит ему, и они были бы счастливы, по крайней мере, сегодня.
Томас сидел в своем кресле, смотрел в окно, спрашивая себя, почему он не мог плакать.
Позже тем же вечером Томас сидел в своем кабинете, чтобы якобы просмотреть свои дела. По правде говоря, он искал уединения. Он не очень наслаждался компанией других в эти дни, особенно когда эти единственные "другие" – его бабушка, его новый кузен и Грейс.
Несколько раскрытых бухгалтерских книг лежали на столе, с бесчисленными колонками, заполненными аккуратными числами, выведенными на странице чернилами его собственной рукой. Конечно, управляющему Белгрейва платили за ведение учета, но Томасу нравилось заботиться обо всем лично. Так или иначе, его мозг по–другому воспринимал информацию, когда это он сам записывал все цифры. Он попытался бросить эту привычку несколько лет назад, когда казалось ненужным иметь два полных набора отчетов, но почувствовал, что так он мог бы упустить что–то важное.