Аманда тараторила и распоряжалась, а я как зачарованная смотрела на человека, появившегося из-за занавески. На нем была туника и поверх нее – золотые латы, на ногах – обнаженных, с красивым ровным загаром – золотые же ремешки сандалий. И золотые кудри на плечах. И загорелые руки со скульптурным рельефом мышц. И темно-зеленые с поволокой глаза на лице античного бога!
– Здорово... – заговорил он и осекся с приоткрытым ртом, увидев меня.
А мой желудок отреагировал нервным спазмом на звук его голоса.
– Добрый день, господа. – Пьер перевел изумленный взгляд на Аманду. – Гости?
– Ну, балда! Неужели не узнаешь никого? – Она сняла шлем и повесила его на подставку.
– Я тебя не понимаю, Аманда.
– Да это же крошка Шарло! – Она ткнула в Шарля длинным ногтем, как в мобильник. – Ну, вспомнил?
– Шарло? – Черные ресницы запорхали над темно-зелеными глазами. – Правда, Шарло? Вы все меня не обманываете?
– А я его папа, правда, правда, – расхохотался Поль. – Стало быть, вырос, ковбой! Или, пардон, ковбои, это которые с коровами, а мы, укротители, – со львами по преимуществу?
– Вы были таким очаровательным ребенком, Пьер, – сказала Катрин. – Как сейчас помню ангельское личико и кудри.
– Кудри? Кудри вот они, кудри, – неуверенно сказал Пьер и продемонстрировал пару локонов. – А что?
– Да я это, честно! – Шарль поднялся и протянул Пьеру руку. – Здравствуй, Пьер Брандон!
– Ну если никто не шутит... – Пьер доверчиво усмехнулся и пожал протянутую руку. – Здорово, старина! Аманда, а остальные кто?
– Это папаня и маманя нашего Шарло, это его сестра, – Аманда тыкала пальцем в каждого, – это его невеста, это муж сестры. Представляешь, сцепился с нашим Бобо. И так его отделал! Я всегда говорила, дошутится Бобо, нарвется на серьезного мужчину! Ну, классная компания, малыш? Не ожидал? Никак не придешь в себя от радости?
– Супер! – Пьер наконец-то заулыбался. – А я думаю, кого тут я должен узнать? – И, стрельнув в меня глазами, поднял пластиковый стаканчик. – За встречу, господа!
Все выпили. Вино обиженно обожгло кислятиной, споткнувшись о мой спазм. Усилием воли я протолкнула жидкость в желудок, но ее явно не устраивало такое жилище. Неужели опять стошнит? Только бы не здесь! Что они все обо мне подумают? Нет, я должна перетерпеть! Главное, не смотреть на Пьера, и тогда никаких спазмов не будет. Ни в желудке, ни в кишечнике, ни ниже...
Доктор лечил Симона, все оживленно болтали, вспоминая то детство, то недавний поединок. Я не прислушивалась к разговору, сосредоточившись на поведении своих внутренностей, но я все равно видела, что Катрин не нравится цирковая компания, хотя и Марьет, и Поль, даже побитый Симон в восторге. На Пьера я старалась не смотреть, но все равно физически ощущала его призывные взгляды и волны мужской силы, мощными кругами расходившиеся от его полуобнаженной фигуры, как от метеорита, рухнувшего в пруд... Вода в пруду мгновенно дойдет до точки кипения, выплеснется на берег и, повинуясь ударной волне, на сотни миль разлетится вместе с прибрежными деревьями, какими-нибудь корнями, камнями, останками сваренных вживе обитателей пруда...
А вульгарная Аманда раздражала. Я вспомнила утреннюю сцену в кафе, когда разъяренная мамаша Жерара приняла меня за Аманду. Сейчас я вполне разделяла ее мнение, но как же далеко осталось сегодняшнее утро! Совсем в другой жизни!
Правильно, в другой. Тогда ты была свободная девушка, а теперь – невеста Шарля. И не забывай об этом, напомнила я себе и для убедительности поправила кольцо на своей руке. Замечательное кольцо с бриллиантом. Подарок моего жениха Шарля. Вдруг в окошко постучали и знакомый голос позвал:
– Эй! Пьер! Аманда!
Аманда выглянула.
– Ого! Твой любимый Жерар и маменька! – недовольным шепотом сообщила она Пьеру и распахнула окно. – О, мадам Монте! Доктор Монте! Какими судьбами! Неужели выкроили время на наше представление? Это такая радость!
У меня до боли зашумело в ушах, и уже не маятник изнутри, а какой-то внешний обруч тисками сжал мою голову.
– Такая честь для нас с Пьером! Входите, мадам, доктор, я познакомлю вас с нашими удивительными гостями!
Воздух сделался густым, плотным, переполненным звуками Амандиного голоса, радостно-удивленными возгласами остальных, их лицами, мимикой, жестами, запахами пота, пыли, вина, лекарств, блеском лат Пьера и стразов на тунике Аманды... У меня больше не хватало сил тянуть его в легкие. От напряжения потемнело в глазах. Но зачем я пытаюсь глотать что-то внутрь, пусть даже воздух? Надо сначала выкинуть наружу все, что есть в моем организме! Тогда там освободится место! Пусть думают и говорят обо мне что хотят, все равно – с Пьером для меня все кончено! Я приказала себя встать. О Боже, только бы не подвели ноги...
И я отчаянно ринулась к выходу из вагончика.
Глава 15, в которой бак с опилками как нельзя кстати
А потом Шарль робко спросил за моей спиной:
– Вив, тебе лучше?
– Угу, – всхлипнула я; раскаленный на солнце железный бак обжигал руку, как противень только что из духовки, а меня трясло от озноба. – У тебя есть платок? Мой остался в сумочке, в машине...
– Есть, конечно. – Шарль протянул платок, обнял меня за плечи. – Ой, да ты вся дрожишь! Ну, что такое? – Он ласково заглянул мне в глаза. – Не хочешь говорить сейчас? Ладно, скажешь после. Ну не плачь, Вив, ничего страшного не случилось. Все всё понимают. Пойдем, Аманда сделает тебе кофе, у нее в вагончике есть кофеварка.
– Нет! Поедем домой! Я... Я устала! Мне холодно...
– Хорошо, хорошо, домой! А ты случайно не простудилась? – Он прижал меня к себе и принялся энергично растирать мои плечи и спину. Его руки были теплыми, привычно родными. – В детстве я частенько простужался в самую жару. Пойдем, я включу в машине печку, согреешься. Там есть плед. Посидишь с Пьеро, а я сбегаю, скажу всем, что мы уезжаем.
– Не надо печку, а то у вас с ним случится тепловой удар. Мне хватит пледа.
– Мы потерпим, ты ведь нужна нам веселая и здоровая. – Шарль нежно поцеловал меня в кромку волос на лбу.
Мы подошли к нашей машине. Через стекло было видно, что щенок не спит. Заметив нас, он с волнением затявкал и привстал лапами на окно.
– Соскучился? – Шарль открыл дверцу, щенок тут же вынырнул наружу и завертелся возле его ног. – А хочешь пить, Вив? В багажнике есть упаковка "перье", принести бутылочку? Садись, устраивайся поудобнее. Или приляг на заднее сиденье? Я укрою тебя пледом, включу печку.
– Мне уже не холодно, Шарль, спасибо, правда. Здесь даже душно и все раскалено от солнца. "Перье"? С удовольствием. И знаешь, Шарль, может быть, я посижу с щенком в машине, а ты посмотришь представление? – виновато предложила я.
– Не придумывай, Вив.
– Мне неловко, ты ведь так рад встрече с друзьями детства!
– Если честно, Вив, мне до сих пор не верится, что мы с ним действительно встретились! Фантастика! И если бы отец не принялся вспоминать об этом и Марьет не настояла!
– Ну и иди, я подожду тебя здесь.
– Слушай, Вив, давай ты не будешь строить из себя героиню. На сегодня хватит уже подвигов нашего Симона, а с Брандонами мы больше не потеряемся, мы обменялись визитками, будем дружить, так сказать, семьями. – Шарль с улыбкой подал мне щенка. – Вот, держи Пьеро, а я пойду прощаться. Не скучай, пей минералку, я быстро!
Перспектива "дружить семьями" обдала меня новой порцией озноба: ведь рано или поздно Шарль почувствует мое отношение к Пьеру. И его ко мне... Да еще этот Жерар со своей мамашей...
Я смотрела Шарлю вслед и молила Небеса, чтобы Жерар не ляпнул Шарлю, как мы навещали Пьера... Стоп, стоп! Жерар не ляпнет! У него ведь амуры с Амандой, и ему не нужно, чтобы его маменька знала что-либо лишнее. А Пьер-то тем более не проболтается, он ведь понимает, что Аманде не нужно ничего знать про нас с ним, он ведь вполне убедительно сделал вид, что мы не знакомы... Боже, о чем я? У меня есть Шарль! Шарль! Шарль! Мой жених Шарль!..
Наверное, от усердия я начала твердить это вслух, потому что щенок насторожил уши, завертелся и, глядя в окно, сказал:
– Йаах-йяах-ах! – дескать, вон он идет, твой жених Шарль.
И действительно, Шарль уже возвращался. В цирке протрубил слон. Шарль открыл дверцу машины.
– Видишь, как я быстро, – сказал он, усаживаясь за руль. – Все передают тебе привет. Как ты?
– Все хорошо, – солгала я, машина тронулась с места.
– Представляешь, а этот Жерар Монте, ну, наш с тобой знакомый котовладелец, он, оказывается, ветеринар и присматривает за животными Аманды. Он дал мне визитку, я ему тоже. Говорю, буду вам полезен, мсье, в случае проблем с налогами. Он готов прямо завтра заняться нашим Пьеро. Брандон в восторге, что я назвал ньюфа его именем. Он мне пообещал, как только они с Амандой приобретут нового слона или тигра, они назовут его в мою честь. Мама в ужасе! Акции красавца Казимира скатились к нулю по сравнению с двойной красотой Брандонов. Согласись, действительно редкая красота у обоих?
– На Аманде слишком много грима. Кстати, сколько ей лет?
– Не поверишь, тридцать восемь, а Пьеру – двадцать девять, он на год моложе меня. Но ведь ей не дашь столько!
– Грим очень старит кожу. Слушай, а как там Симон?
– Герой он и есть герой. Между прочим, Аманда пригласила нас всех завтра вечером на устричное суаре. В понедельник цирк уезжает. Это традиционное суаре после последнего представления. Просто чудо какое-то, что Марьет настояла на цирке сегодня! В воскресенье Симон улетает в рейс, и мы бы не пошли никуда. И вообще никогда бы не побывали в цирке Аманды, ведь в понедельник их здесь уже не будет!
– Но как же Симон полетит с разбитым лицом? Его ведь в таком виде могут не допустить к рейсу!
– Да уже сейчас почти ничего не заметно. Этот Амандин лекарь просто чародей! По-моему, он пользуется не столько медикаментами, сколько заклинаниями. – Шарль игриво подмигнул мне в зеркало над ветровым стеклом. – Ну как ты? Получше? Ничего не надумала сказать мне?
– Что именно?
– Ну, я не знаю... – Он опять хитро подмигнул и дополнительно повел бровью. – Тебе виднее...
И тут мне вдруг дико захотелось жареной курицы! Жирной, горячей и почему-то с соевым соусом. Именно с соевым, и чтобы его была полная миска, и разрывать курицу руками, и обмакивать горячие куски в этот соус, и чтобы жир смешивался с соусом, и чтобы у курицы была румяная хрустящая корочка, а мясо – нежное, с ароматом гриля и таяло бы во рту...
– Шарль, только не смейся. Я хочу курицы. Жареной и с соевым соусом. – Я облизнулась, иначе бы изо рта потекла слюна, как у голодной собаки. – По дороге здесь нигде нет гриль-бара?
– Найдем. И мне очень нравится твое желание, Вив!
Глава 16, в которой мы ели курицу
Это была вторая курица, и мы ели ее уже у меня дома. Вернее, ела я, страстно оторвав вместе с ножкой чуть ли не половину курицы, а Шарль с ужасом наблюдал, как я щедро поливаю добычу базиликовым соусом для спагетти прежде, чем откусить в очередной раз.
– Не соевый, конечно, – сказала я, – но тоже ничего. Попробуй! Объеденье!
– Вив, а тебе не будет снова плохо?
Дело в том, что первую курицу мой организм исторг буквально метров через триста от гриль-бара, но стоило нам въехать в Марсель, как мне с удвоенной силой вновь захотелось курицы.
– Будет только хорошо! – заверила я – Тогда просто через кондиционер натянуло выхлопов от трейлера. Куда только смотрит дорожная полиция! – Я покончила с ножкой и оторвала крылышко, полила его соусом из бутылочки. – Как можно выезжать на трассу с неисправной выхлопной трубой? Особенно в такую жару! – Слизнула подтеки соуса с пальцев и впилась зубами в лакомство.
Шарль озабоченно следил за моими действиями. Щенок спал в кресле, покряхтывая и перебирая лапками. Шарль строго-настрого запретил мне кормить его жареным; малыш обиделся и уснул. Честно говоря, меня тоже начинало клонить в сон, но курицы мне хотелось больше, чем объятий Морфея.
– Вкуснятина! – сказала я, приканчивая крылышко и попутно раздумывая, приступить ли ко второй ножке или попробовать белого мясца. – Ешь, а то не достанется!
– Вив. – Шарль вздохнул. – Остановись, а? – И решительно добавил, отбирая у меня тарелку с останками развороченной птицы: – Хватит! Пусть хоть это переварится, пожалей организм!
– Ну, Шарль! – Я испуганно потянулась за тарелкой. – Ну еще кусочек!
– Хватит, хватит, Вив.
– Крылышко! Одно только крылышко!
Шарль отрицательно помотал головой и отнес тарелку в холодильник.
– Не ставь туда горячее!
– Извини, не подумал. – Он захлопнул дверцу и поместил тарелку с курицей на плиту. – Я ведь переживаю за тебя, я не знаю, что делать. Тебя ведь тошнит весь день!
– Не весь день! – возразила я, судорожно размышляя, знает ли он, что меня вывернуло утром после неумеренных угощений его матушки. – Только в цирке и по дороге. В цирке – потому как там воняло зверинцем и я объелась у твоей мамы, а по дороге – от выхлопов. От выхлопов вывернет кого угодно. А теперь я хочу есть. Что тут удивительного? А ты не даешь мне...
– Только крылышко, и все, – виновато смилостивился он, вернул тарелку на стол, я оторвала крылышко, он тут же забрал курицу. – Не обижайся, Вив, но ведь ты можешь навредить...
– Я понимаю, ты боишься, что я испорчу фигуру! – перебила я, обгладывая крылышко, оно оказалось определенно меньше предыдущего! – Не испорчу! Дай еще!
– Вив... – В его глазах была беспомощность, тарелку с курицей он прижимал к себе. – Вив...
– Шарль, я замечательно себя чувствую, а если опять стошнит, я выпью какой-нибудь антибиотик. Антибиотик моментально убьет любую заразу!
– С ума сошла! Никаких антибиотиков! Тебе это страшно вредно!
Шарль испуганно дернулся, курица подскочила на тарелке и жирно мазнула уцелевшим бедром по его рубахе. Ее вторая половина была такая сочная и аппетитная! На груди Шарля расплывалось пятно. И тут мне в голову пришла блестящая идея!
– Ну вот, испачкал рубашку, – миролюбиво сказала я, поднялась и отобрала у него тарелку.
Как же мне хотелось вцепиться в курицу зубами! Но я с безразличным видом запихнула ее вместе с тарелкой в пакет и убрала в шкафчик. Шарль смущенно разглядывал жирное пятно на рубашке.
– Ты прав, антибиотики могут вызвать дисбактериоз у кого угодно, не только у меня. Я действительно воздержусь пока, посмотрю, что будет. И знаешь, дорогой, я, пожалуй, прилягу. Я что-то устала, прямо глаза слипаются.
– Конечно, отдохни, любимая! – Шарль нежно приобнял меня за плечи и поцеловал в кромку волос у виска. – Пойдем, я провожу тебя в спальню.
– А ты не обидишься, если я скажу тебе "до завтра"? – Я не двинулась с места и сделала виноватое лицо. – Знаешь, просто сил никаких нет.
– Глупенькая! – Он опять ласково коснулся губами моего лба. – Нет, конечно. Я же все понимаю! Только мне страшно оставлять тебя одну. Может, я переночую в гостиной на диване?
– Ты такой заботливый, милый. – Я незаметно подвела его к креслу со спящим щенком. – Но со мной ничего не случится! А тебе еще нужно погулять с питомцем. Какой же он все-таки симпатяга! Я тебе позвоню, если что.
Шарль еще немного поупирался, мол, будет волноваться, но я заверила, что в случае необходимости разбужу его звонком среди ночи, он подхватил щенка, и я закрыла за ними входную дверь! Виват! Путь свободен! Я бросилась к шкафчику.
Курица уже успела прилично остыть, я подогрела ее в микроволновке, открыла пакет своего любимого персикового сока и новую бутылочку с соусом. На сей раз – грибной соус "тартар". Замечательно! И как же дальше все было замечательно!
Маловато курицы, правда, но я сумела растянуть удовольствие, закапав жиром и соусом все свои ландшафтные журналы – я устроилась на диване перед журнальным столиком, обложившись глянцевой прессой со всех сторон. Потом я допила сок, скинула журналы на пол и сыто растянулась на диване, решив, что подняться в спальню я успею еще сто раз, как и убрать посуду и умыться на ночь, а пока совершенно не обязательно совершать лишние телодвижения.
Диван словно покачивался, веки начали опускаться сами собой, и вдруг раздалось:
– Мя! Мя-а! А!
Я приоткрыла глаза. На лестнице в спальню стоял котенок.
– Казимир! – позвала я. – Кис-кис! Иди сюда! Кис-кис!
Он утвердительно мяукнул и затрусил ко мне. Понюхал и потрогал лапкой мою свисавшую с дивана руку. Я погладила его. Он муркнул, мягко прыгнул на диванную подушку, совсем тихо пробормотал еще что-то, пристраиваясь между моим плечом и щекой, и замурчал в полный голос.
– Казимир, Казимир, – прошептала я, надеясь уменьшить звук, но мурлыканье сделалось еще громче, и это было уже вовсе не мурлыканье, а шум прибоя.
Я бегу по берегу моря, по самой кромке прибоя, по пенным, пушистым барашкам волн. Они совсем небольшие, не выше моего колена, теплые и ласковые. Над морем цветет закат, и там, куда уже не достают лучи вечернего солнца, сквозь кобальт проглядывают звезды – прямо над моей головой. А мне навстречу с распахнутыми объятиями бежит мужчина. В полутьме я еще не вижу черт его лица, но по силуэту понимаю, что он хорошо знаком мне.
– Казимир! Казимир! – зову я.
Мужчина машет мне рукой. Его длинные волосы летят за плечами и отливают звездным блеском – солнце уже полностью село в море и на небе невиданное количество звезд, но ни месяца, ни луны.
– Казимир! Красавец Казимир! – снова кричу я, уже падая в его объятия.
Он что-то ласково шепчет в ответ, тихо и бархатно, словно большой кот мурчит, и целует, целует, целует, целует меня! Я чувствую его губы на своем лице, на шее, на груди, ниже... Его волосы шелково касаются моего тела, его руки сжимают и гладят меня, причем на мне почему-то совсем нет никакой одежды, и я не могу вспомнить, была ли она... Я тоже шепчу страстно-ласковые слова, обнимаю и целую его всюду, куда только попадают мои губы... И звезды вместе с небом начинают приближаться, и прибой со своей воздушной, серебряной от звезд пеной...
И мы уже лежим в этом прибое, и все вокруг серебряное – песок, прибой, его волосы и мои руки. Он иногда вскидывает голову, я вижу его темно-зеленые с поволокой глаза и черные брови на бледном от ночи прекрасном лице. Глаза улыбаются, его губы – тоже... А потом все пропадает, только звездный поток, или этот поток льется из моря? Или море превратилось в поток? Или это прибой входит в меня, заливая радостным серебром, и небо качается, и мы уже не на берегу, мы летим среди звезд, и вместе с потоком откуда-то появляется месяц, и я не понимаю, где я – внутри потока или он внутри меня? И месяц тогда тоже светится внутри? Я же вижу свет! Он разливается внутри и снаружи! Свет везде! Но почему тогда по-прежнему темно? И где мой Красавец Казимир!
– Казимир! Казимир! – испуганно кричу я, задыхаясь в прибое и колышущейся звездной пелене.
А он подмигивает и говорит мне:
– Хорошо? Хорошо? – И его глаза отливают медью.
– Да, Казимир, да! – шепчу я и снова ощущаю поток и месяц. – Еще! Еще! Казимир!
Он поднимает голову, глаза грустные – медь позеленела – и из них текут серебряные слезы!
– Я Пьеро, – с мукой шепчет он, и все исчезает.
Полная темнота...
– А-а-а-а-а-а!.. – в ужасе кричу я, как же я могла так ошибиться! – А-а-а-а-а!