Катя изображает изумление.
- Плохо. Очень плохо. Вы, надеюсь, правильно меня поняли, Анастасия Евгеньевна.
- Кажется, да. Хотя Катя права - не так уж это и плохо.
- Да ведь я не о том. Я хотел сказать, что не могу представить вас у плиты, в ворчливом настроении. Чтоб вы придирались по мелочам к мужу, ревновали его.
- Ну и зря, Николай Николаевич.
Николай Николаевич беспомощно разводит руками, лезет в карман за платком, которым вытирает вспотевший лоб.
- А я тебе что говорила? - тараторит Катя. - Ты рождена быть принцессой. Ты украшаешь нашу жизнь, возвышаешь ее, превращаешь в куртуазный роман прошлого столетия.
- А свою - в вульгарный водевиль. Николай Николаевич, продолжайте ради Бога. Мне очень интересно.
- Да я, в общем, все сказал. Она за меня сказала.
Делает жест рукой в сторону Кати.
- То есть вы оба хотите сказать, что я не создана для домашней любви?
- А разве это плохо, Настенька? - подает голос Лариса.
- Ладно, это не так уж и важно. Как у вас дела идут? Помню, вы говорили в прошлом году, что соберете американский урожай зерновых. Мы… я, признаться, приняла это за шутку.
- До американского, честно говоря, не дотянули, но среднеевропейский получить удалось. Только нам от него рожки да ножки остались. Зато, я думаю, где-нибудь в Кампучии пекут нынче замечательный хлеб по старому русскому рецепту, а не по современной экономически выгодной технологии, как в нашей районной пекарне.
- Вы перестроились, Николай Николаевич. - Катя смотрит на него чуть-чуть насмешливо. - А я читала в какой-то периодике, что в русской глубинке и по сей день длятся благостные застойные времена.
- Слава Богу, еще длятся. Что касается меня, то я смелею в присутствии женщин. Тем более молодых и интеллигентных.
- Я хочу выпить за то, чтобы мы с каждым днем становились умней, понятливей, снисходительней к ближним и требовательней к себе. А вовсе не наоборот, - говорит Анастасия, глядя куда-то поверх Катиной головы.
- Прежде, чем я крикну "ура!", объяснись. Тост какой-то неожиданный. - Катя недоуменно и с тревогой смотрит на подругу.
- Перевожу дословно: "Я многого хотела от тебя. Я не замечала, что сама веду себя как последняя дура. Теперь у нас все будет наоборот". Браво, Настенька. За тебя.
Лариса делает вид, что осушает свой пустой бокал.
Все слегка растеряны. Кроме Кати - та растрогана до глубины души. Она улыбается Анастасии, одобрительно кивает головой, гладит ее по руке.
- Давайте как-нибудь сделаем вылазку? Ночную? С костром, ухой, звездами и еще чем-нибудь горячительным? - предлагает Николай Николаевич, снова наполняя бокалы шампанским.
- А вы романтик. Последний из могикан.
Катя смотрит на него с нескрываемым восхищением.
- Давайте, давайте, милый Николай Николаевич! - слишком уж горячо подхватывает Анастасия. - Комары нас накусают до кровавых ран, продрогнем до костей, устанем так, что ни о чем думать не захочется, кроме подушки. В старое русло, да? Или нет, лучше за переправу. Там мы в детстве ловили с подружкой раков и наткнулись на утопленника. Самого настоящего. Он весь распух и от него так воняло. Помню, мы сочинили про него балладу - любовь, ревность, измена и прочее.
- Я боюсь! - всерьез беспокоится Катя.
- Не волнуйся - теперь от любви и измены не топятся. В лучшем случае напьются в стельку и просят и даже требуют сочувствия, - успокаивает ее Анастасия. - Николай Николаевич, а ваша жена не будет против? Впрочем, что это я? Нынешний мир, по моему мнению, делится на покорных мужей и агрессивных жен. Я тоже жена. Почему я всегда забываю об этом?
- Заметано, да? Тогда мне пора. Если хотите, - можем хоть на край света уехать. На моей моторке - час туда и обратно. Зверь, а не моторка.
Николай Николаевич галантно прощается со всеми по очереди и уходит, тихо прикрыв за собой дверь.
Катя разливает по бокалам остатки шампанского.
- Ничего не понимаю: я-то думала, ты его разлюбила. Я даже жалела его.
- Может, я вовсе и не любила его. Вообще никого, никогда. Кроме себя, разумеется. Сами же говорите, что я принцесса. А зачем принцессе кого-то любить? Чтобы вздрагивать от каждого телефонного звонка? Любоваться по утрам в зеркало на припухшие от бессонницы глаза и посиневшие от поцелуев губы? Лгать по поводу и без повода? Все время мысленно возвращаться в заброшенный дом в самом центре Вселенной?..
- Как красиво, Настек. И как грустно. - Катя шмыгает носом. - Почему все красивое всегда навевает грусть? - Она выглядывает в окно, откуда видна река, луга, зелено-голубые дали. - И там тоже грустно. - Включает приемник. Передают мазурку Шопена. - Тоже красиво и грустно… А для чего нужна грусть? К тому же красивая? И без того другой раз такое навалится, что хоть башкой о стенку. Мама говорит: "Сходи в церковь". А там тоже: красиво и грустно.
- Сходи на концерт Пугачевой, - предлагает Лариса.
- Была, - серьезно говорит Катя.
- Ну и как?
- Билеты местком распределял. Мы сидели рядом с женой моего шефа. Потом всю ночь уснуть не могла.
- Что - красивая жена?
- Жаба. Вся в бородавках и бриллиантах.
- Тебе не угодишь.
Анастасия сидит на лодке. Она совсем одна. По ее щекам текут слезы.
Во всем доме солнечно.
В мансарде задернуты плотные шторы. Анастасия спит на низкой тахте, свернувшись калачиком.
Лариса поднимается по лестнице. У нее в руках большой букет разноцветных гладиолусов и ведро с водой. Она ставит цветы в изголовье тахты. Какое-то время смотрит на спящую Анастасию. Потом так же бесшумно спускается вниз.
Из комнаты под лестницей выходит заспанная нечесаная Катя в юбке и широкой рубашке. Лариса налетает на нее и вскрикивает от неожиданности.
Убегает, громко хлопнув входной дверью, отчего со стены падает картинка с Элвисом Пресли. Катя поднимает ее, прикрепляет на прежнее место.
- Улыбаешься. Ты всегда мне улыбаешься. Неужели тебе никогда не было плохо? Или ты умеешь это скрывать? А вот я не умею. Настек! Настек!
Над Анастасией жужжит шмель, привлеченный запахом гладиолусов. Она поднимает голову от подушки и видит цветы.
- Настенька! Мне ужасно! - кричит снизу Катя. - Ау!
- Ау, Катя.
- Мне снилось… - Катя начинает подниматься по лестнице в мансарду. - Мне снилось, будто тебе собираются отрубить голову, а у тебя развеваются волосы и ты такая счастливая.
- Всему виной магнитные бури, ветры, черные дыры. Моя голова, кажется, пока цела. Катька, не входи - я голая!
Она легко встает с тахты, потягивается, Катина голова теперь уже на уровне пола мансарды. Она замирает, любуясь подругой.
- Ты красивая. Ты из другой жизни.
- Вот именно. Кто-то взял и все перепутал. То ли по неопытности, то ли озорства ради. - Она надевает на голое тело сарафан, расчесывает пятерней волосы. - Ты веришь снам, Катька?
- Верю. Вот увидишь: ты с ним будешь очень счастлива. Вы потрясающая пара. Голову во сне рубят или к покойнику, чур не нас, либо к новому браку. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
Входит женщина с тарелкой свежих пышек и банкой меда. Это Малаша. Она выглядит старухой, но одета пестро, почти по-цыгански. Таких вот сметливых и вместе с тем бестолковых бабок играла когда-то Татьяна Пельтцер. Похоже, Малаша тоже чуть-чуть играет, только бы не быть самой собой. Наверное быть самой собой не очень-то приятно.
- Вот, девчата, деда на огород отправила, а сама к вам. Ольгу… А, да ну ее в самом деле. Всю ночь из-за этой Ольги не спала.
- Не наладилось у Оли с Сашей? - спрашивает Анастасия. Она слегка подыгрывает Малаше - даже говор у нее изменился.
- Какой там наладилось! Все одно и то же: сегодня сходятся, завтра расходятся. А тут к этому козлу жена приехала. Так он велел Ольге, чтоб ни ногой к нему на усадьбу, покуда та краля здесь. А моя дура в подушку воет, капли сердечные пьет.
- Этого вашего Сашеньку давно пора метлой под задницу, - заявляет Анастасия.
- Бедняжка. А я ее понимаю. - Катя сладко зевает и берет с тарелки пышку.
- Ну, был бы еще мужик как мужик. А то получку с дружками-приятелями пропьет, а наша дура после его кормит-поит на свои кровные. А то еще и бутылку другой раз поставит. Лучше бы детям чего купила.
- Никакая она не дура. Она добрая, - возражает Катя.
- Лучше бы к своим детям добрая была, чем к дядькам чужим.
- Она же молодая еще. Ей любовь нужна, ласка. Как вы не понимаете этого, Меланья Кузьминична. Не в монашки же ей с таких лет записаться?
- И все равно нужно уметь держать себя в руках. Пускай больно. Зато потом… Потом все безразлично становится, - говорит Анастасия.
- Да какой Сашка мужчина? Ольге много ли надо? Он ей палку кинул, а она растаяла.
- А вы говорите - не мужчина, - оживляется Катя.
- Какой же он мужчина? Хата у него на бок завалилась, бурьяну во дворе по пояс. Мой дед дом и сад в порядке содержит. Кушайте, девчата, пышки. Молодцы какие, что приехали, - теперь хоть есть с кем душу отвести. А то дед все молчком да с табачком.
- Михаил Степанович за Олю переживает?
- А кто нынче не переживает? Твоя мать, небось, извелась вся, когда ты прошлым летом взяла да и сбежала из дома с чужим мужиком. Да ты у нас умница - собой владеешь, знаешь, что тебе лучше. А Ольга наша глупая. Ой же и глупая!
Внезапно в окно вскакивает Лариса, хватает с тарелки пышку, становится к своей палке. Она жует пышку, машет ногами и одновременно говорит:
- Настенька у нас очень умная. Вы даже представить себе не можете какая! Я просто в восторге от ее ума, таланта, красоты. На ее хрупких женских плечах покоится прелестная ледяная головка.
- Заткнись белым шарфом, - подает голос Катя.
- Настенька непременно напишет грандиозный роман о великой, но, увы, в силу многих, от нее, разумеется, независящих причин, несостоявшейся любви, который наверняка потянет на Нобеля. Его главная героиня будет воплощением мечты, недоступной для обыкновенных смертных, как вершина духовных Гималаев. А он - жалкий земляной червь… Это будет ультрасовременное произведение, звонкая пощечина нашему хилому, пораженному СПИДом веку.
- Ребенок совсем отощал в этой вашей Москве, - говорит Малаша, обнимая Ларису за плечи. - Может, вареников с вишнями налепить? Или лучше пирожков испечь?
- Настенька, родненькая, отведи мне там хоть какую-нибудь завалящую роль. Я так люблю околачиваться в тени великих предков.
- Ты будешь выносить горшки за Тото Кутуньо, - торжественно изрекает Катя. - Настек, возьми сигарету. Помогает лучше всякого тазепама.
Анастасия закуривает. Кашляет. Ее волнение выдают лишь слегка подрагивающие пальцы.
- Обязательно напишу, - говорит она. - Только ты, Лорка, ошибаешься: это будет ультрастаромодное произведение.
- Настоящая любовь всегда старомодна, - подхватывает Катя. - Как бархат и жемчуга. Напиши. Обязательно напиши про то, что современные мужчины мечтают о сильной, чистой, верной женщине, но встретив такую, прячутся почему-то в кусты.
Малаша подходит к Анастасии и жалостливо гладит ее по спине.
- Да он твоего мизинца не стоит - и не жалей нисколько. В хозяйстве от него никакого проку: гвоздя и того вбить не умеет. Небось, и чего другого не больно разживешься. У Сашки хоть по этой части все как надо.
- А как надо, Меланья Кузьминична? - заводится Катя.
- Будто сама не знаешь.
- Ей-богу, не знаю.
- Правда, дед говорит, оно бывает, что с виду незаметно. С виду оно кажется так себе, зато силу потайную имеет.
- Ха-ха, как интересно! - Катя даже подпрыгивает на стуле. - А что еще ваш дед говорит?
Анастасия вдруг резко встает.
- Пойду искупаюсь.
- И я с тобой.
Катя тоже встает.
- Я на другой берег поплыву.
- Может, лодку возьмем. А, Настек?
- Нет. Я вплавь хочу.
Она уходит, хлопнув дверью.
- А муж ни о чем не догадывается? - Малаша вдруг вспоминает про Ларису, тихонько ахает и закрывает рот кончиком платка. - Ну и дура же я старая. При ребенке.
- Не знаю, Меланья Кузьминична. Так что еще говорит ваш дед?
- Да ну его в болото. Ему б только языком болтать. У самого это дело давно не петрит. Так не догадывается муж-то?
- Папочка ни за что не скажет, если даже и догадается. Он так боится, что мама его бросит, - отвечает за Катю Лариса.
- Они как, встречаются между собой? - спрашивает Малаша уже у Ларисы.
Катя отходит к окну. Нечаянно опрокидывает банку с розами. Они завяли, потому что в них забыли налить воды.
- Последнее время наша Настенька ведет монашеский образ жизни.
- А ты за ней следишь, да? - внезапно вспыхивает Катя. - Своей жизни нет, что ли?
- Она сама афиширует это. Говорит, что переживает сейчас период сладостного девичества.
Лариса делает пируэт и поворачивается спиной к Кате. Катя вдруг хватает с пола розы и изо всей силы ударяет ими по заднице Ларисе.
- А ты, небось, мать ревнуешь, - говорит Малаша. - И правильно делаешь. Мой внук сказал вчера: или я или этот Саша-алкаша. Когда Ольга у Сашки ночует, он такой нервный делается, на нас с дедом кричит, ногами топает.
Лариса вдруг поворачивается, стремительно приседает и хватает Катю за ноги. Обе с грохотом падают на пол.
Малаша комментирует:
- Бедный ребенок. Тоже переживает. Так уж устроено в этой жизни - мы за детей душой болеем, дети за нас. Нет, чтоб каждый сам за себя отвечал… - Она разговаривает сама с собой, убирая со стола посуду. - Одиноким, безродным всяким хорошо - никто с них ответа не потребует. А за что, спрашивается, отвечать? За любовь?..
Малаша уходит. Лариса, швырнув напоследок в Катю подушкой, выпрыгивает в окно и убегает в сад. Катя садится на стул и шумно переводит дух. Стул качается под ней, жалобно скрипит.
- Одиноким хорошо… Да, очень хорошо. Люби себе на здоровье. Или не люби…
Она встает, ходит из угла в угол, потом вдруг разувается возле лестницы в мансарду и тихо крадется по ступенькам. Оказавшись наверху, становится на колени и погружает лицо в букет гладиолусов.
- Хорошо одиноким… Никто тебя никуда не увезет - ни в центр Вселенной, ни на край света. Никто не спросит: с кем была? И выбора перед тобой не поставит: или - или. Впрочем, есть выбор: или одиночество, или еще раз одиночество, или еще два раза одиночество…
Катя падает на постель Анастасии, катается по ней, колотит по одеялу ногами.
Анастасия переплывает реку. Она отчаянно борется с течением, которое сносит ее к песчаной косе, сводя на нет все ее старания.
Накрапывает тихий дождь. Дали в легкой задумчивой дымке. На кустах и деревьях крупные блестящие капли.
В каплях и оконное стекло. Они сбегают сверху, образуя на подоконнике лужицу.
Катя сидит за пишущей машинкой. Она пытается заставить себя работать, но у нее это явно не получается.
Появляется Анастасия с мокрыми распущенными по плечам волосами. Она хочет подняться к себе в мансарду, но Катя вскакивает и хватает ее за руку.
- Мне так одиноко. И очень печально. Точно похоронила кого-то.
- Это хорошо. - Анастасия делает попытку улыбнуться. - Справишь поминки. Поставишь свечку за упокой. Закажешь памятник. Гранитный. С трогательной эпитафией.
- И что останется? Любимая работа? Дом? У тебя по крайней мере есть творчество.
- О, я вообще несказанно богата.
- Но ведь раньше я как-то жила. Чем-то жила же, правда? Хотя тогда я девчонкой была. У меня и радости такие были: поклонники, рестораны, красивые тряпки.
- Этими радостями можно всю жизнь пробавляться.
- Уже нельзя. А у тебя как до него было?
- Примерно в том же духе, что и у тебя, - задумчиво говорит Анастасия. - Но дело не в нем - дело во мне самой. Он лишь помог все это обнаружить.
- А мне кажется, не встреть я Святослава, я бы так всю жизнь и играла в свои игрушки. Вот твоя Лариса совсем другой человек. Она смелая, даже, можно сказать, отчаянная. Наверное, на самом деле не нужно ничего бояться. Но почему тогда нас с детства чем только не стращали. А самое главное на свете - судьба. Правда, Настек?..
Два женских профиля на фоне окна, сквозь которое пепельно светится дождливый летний день.
- Судьба, говоришь? Ну да, молодящаяся дама с протезом вместо сердца и фантазией преступника, решившего стать на праведный путь.
- Зачем ты ее так, а? Не боишься кары?
- Боюсь. Оттого и задираюсь первая.
- Ты никогда не рассказывала, как вы встретились. Вообще, Настек, я про тебя почти ничего не знаю, хоть мы и знакомы уже три года. Не может же быть правдой то, что видно невооруженным глазом.
- Ты хочешь сказать, что в каждом чулане непременно должен быть спрятан скелет, как говорят англичане? А если нет чулана?
- Тогда этот скелет оказывается выставленным на всеобщее обозрение. Дорогая Анастасия Евгеньевна, уважаемый Анатолий Васильевич… Я думала, это был обычный камуфляж.
- Нет. Это было безмятежное время. Полет к звездам. Катька, хочешь верь, хочешь нет, но у меня на самом деле было ощущение, будто за моей спиной легкие сильные крылья.
- Милая Анастасия Евгеньевна. Уважаемый Анатолий Васильевич… Ты права: постель на самом деле все портит. Безвозвратно.
- Мы встретились у моей подруги, которую я вижу в пять лет раз, а то и реже. Помню, шла мимо, забежала на минутку. И то только потому, что лопнула резинка на колготках. Уважаемый Анатолий Васильевич пришел к Ирине буквально через две минуты после меня. Он будто следовал за мной по пятам. Мы пили на кухне кофе, смеялись по поводу всякой ерунды и вообще без повода. И в воздухе вдруг запахло детством. Катюша, ты помнишь этот запах детства?
- Елка, мандарины, пироги с печенкой, сортир в коммуналке, цветочное мыло…
Анастасия определенно не слышит Катю.
- Потом пришел Иркин муж Димка, стал дурачиться, целовать мне руки, говорить комплименты. А… уважаемый Анатолий Васильевич насупился и смотрел на него так, словно собирался плеснуть в него кофе. Потом схватил меня за руку и буквально вытащил на улицу под Димкины совсем не безобидные намеки. Гуляли, болтали о всякой ерунде. Главным образом о том, о чем молчали с самого детства.
- Это о чем же? О первой любви?
- О ней тоже. Дома мне нагорело по первое число - впервые в жизни я потеряла ощущение времени, которым всегда так гордилась. Наплела, что была на концерте в консерватории. Сама не знаю - зачем. Ведь между нами еще ничего не было.
- Было! Это бывает либо с самого начала, либо вообще не бывает.
- Да, да, Катька, ты права. Помню, я переживала по поводу того, что он не купил жене конфет и цветов - у нее был день рождения. А теперь воспоминание о том, что не купил, согревает душу. Не купил. В день ее рождения. Был со мной. Душой, разумом и всем остальным.
- Язычница.
- Да. Обращенная в так называемое христианство путем усыпления силы воли. В советское христианство.
- Не кощунствуй.
- Буду. Хочу в степь. Хочу плясать у костра. Хочу умереть на голой земле от ножа или пули. Но только не на белых простынях от старости и маразма.