- О, это самые замечательные, удивительные и захватывающие истории, которые мне когда-либо довелось читать.
- Ты ознакомишь меня с ними?
- Конечно, дитя мое, - сказала бабушка Урсула. - Он писал не просто хорошо. Он писал неприлично хорошо. Он такое вытворял с простыми словами, выстраивал их в волшебные, непредвиденные, неожиданные хороводы. Я ни разу не смогла дочитать его до конца с первого раза. Я вынуждена была бросать пьесу, так как у меня заходилось сердце от какого-то его словесного экзерсиса, художественного беспутства, от очередного найденного им необработанного алмаза.
- Но почему он писал их под псевдонимом? - не понимала я.
- Если бы он открыл свое имя, у людей возникло бы к нему много вопросов. Почему он бросил играть на сцене и так далее. А он хотел изменить свою жизнь. Он и детей-то решил завести только через несколько лет после того, как уехал из этого города. Луи у них самый младший. Они все его опекают. A.M. старше Луи, а Рассел старше А.М.
- А где сейчас Аарон Лимбарди? - спросила я, потому что у меня как-то странно зашлось сердце от того, что я сейчас услышу что-либо о четвертом сыне.
У меня даже во рту все пересохло, так я разволновалась.
- Аарон Лимбарди умер десять лет назад, - сказала бабушка Урсула.
- Что?
- Да, - сказала бабушка Урсула, - и я рассказала твоему дедушке о том, что все эти годы переписывалась с ним и была в курсе его жизни.
- И дедушка решил обо всем этом подумать в одиночестве?
- Что-то в этом роде.
Я видела, что ей тяжело об этом вспоминать.
- Расскажи еще про пьесы, - сказала я. Она улыбнулась.
- Через некоторое время после того, как не стало Аарона, мне прислали еще одну пьесу. Когда я стала ее читать, я поняла, что дело Аарона, его корни и его история продолжаются. Эту пьесу написал A.M.
- Это его псевдоним?
- Да. Он решил так же, как и его, отец писать под псевдонимом. На самом деле его зовут Алекс.
- Алекс? - Я попробовала это имя на вкус.
Надо же, а у A.M., оказывается, неплохое имя.
- Это была очень сильная и трудная пьеса.
- В каком смысле трудная?
- Я не знаю, как объяснить, но тут подходит только это слово. Это была история любви. Вымученная, выстраданная, и было удивительно, как он написал о таких чувствах тоже в столь юном возрасте, в каком начинал творить его отец. Они не стали ставить ее сами, они отдали ее в один из театров, и она имела успех. Потом мне прислали еще три пьесы. Одну тоже написал A.M., но две другие написал какой-то другой человек. И хотя она тоже была под псевдонимом А.М., я почувствовала, что ее написал кто-то другой.
- Как ты это почувствовала?
- Сердце подсказало, - ответила бабушка Урсула.
- А подробнее?
Она задумалась.
- Там был немного другой стиль.
- И все?
- Что значит "и все"? Немного другой стиль - в искусстве это вообще все! Знаешь, меня давно тянет послать в черту всех тех современных авторов, которые не могут не то что выстроить сильную пьесу, но и даже более-менее связно выразить свои мысли. Они не знают элементарных законов написания хороших пьес. Они думают, что достаточно просто изложить события, которые пришли им на ум, и даже не подозревают, что в написании хорошей пьесы, как в любой прозе, прежде всего важен стиль. Так вот, о чем я?
- О стиле, - кротко напомнила я.
- Так вот, автор третьей и четвертой пьес творил со своим стилем невообразимые вещи. Он играл им как музыкант, шаман, волшебник. Когда ты читаешь его диалоги, ты забываешь, где находишься. Ты чувствуешь брызги водопада, дыхание звезд, запах океана и дуновение тишины. Вот что с тобой происходит, когда ты слово за словом погружаешься в его стиль. Ну надо же! Она спрашивают меня, что такое стиль! Это связь времен, код человечества, эволюция людского творения.
Ну надо ли говорить, что я смотрела на свою бабушку раскрыв рот! Она, оказывается, хорошо разбиралась во многих делах, связанных с театром. Я и не знала, что она им тоже так увлечена!
Но что еще хуже - она точно описала то состояние, в которое я впадала, когда попадала под влияние этого человека, под его завораживающий голос, когда я слышала слова, которые он так точно находил, чтобы сказать мне от том, что я сама же чувствовала и больше всего на свете желала.
- Его зовут Дермот, - сказала бабушка Урсула.
- Что?
- Четвертого парня зовут Дермот.
Я хотела спросить - и все? Но по счастью вообще лишилась голоса.
Помните? Бывает слово как щелчок, как дверь в другой мир. Услышишь его - и ты уже в другом мире.
Это имя я даже на вкус попробовать боялась. Я боялась до него дотронуться. Мне хотелось просто закрыть глаза и раствориться в нем. Это было все равно что прикоснуться к сказке и пустить ее в свою жизнь.
Бабушка Урсула наблюдала за мной поверх очков.
- И ты думаешь, что это он? - только и могла произнести я.
- Что он, дитя мое? - спросила бабушка Урсула.
- Это он написал третью и четвертую пьесы?
- Думаю, да, - сказала бабушка Урсула. - Уверена, что это он.
- Почему уверена?
- Потому что потом мы с ним стали переписываться.
- Да? - потрясенно сказала я.
- Да, - обыденным тоном сказала бабушка Урсула.
Мол, ничего в этом такого необычного. Ну надо же, она и с ним переписывалась. Я с интересом разглядывала свою бабушку Урсулу.
- И он сказал тебе, что это он написал?
- Нет, он не сказал мне этого, я поняла это по его письмам.
- А почему эти последние две пьесы тоже были под псевдонимом A.M.? - спросила я.
- Думаю, что они все пожалели его, - сказала бабушка Урсула.
- Кого?
- A.M.
- Это как?
- Думаю, он выдохся и больше не пишет, - сказала она, - а они дают ему второй шанс. Ну чтобы все думали, что это тот же самый автор. И чтобы A.M. знал, что он вот-вот скоро начнет писать.
- А разве автор может высказать все свои мысли и больше не писать?
- Это не значит, что человек может высказать все свои мысли. Просто он не может оформить их так, как нужно, как он хочет и чувствует.
- Так бывает? - удивилась я.
- Конечно, - кивнула бабушка Урсула. - Есть много авторов одного романа. И это прекрасные романы. Просто люди высказали какой-то запас информации, которая пришла к ним, освободились от неких чувств и эмоций, и их организм решил передохнуть.
- И вся эта компания оберегает своего А.М.?
- О да, компания - это точное слово, - улыбнулась бабушка Урсула, - но они все очень хорошие ребята. Они и художники, и актеры, и драматурги. У кого-то лучше получается одно, у кого-то другое.
- Рассел - художник, - сказала я.
- Да, - сказала бабушка Урсула, - он может нарисовать все и постоянно этим занимается. Луи пытается писать пьесы.
- Получается?
- Немного.
Мы посмеялись.
- A.M. сейчас играет на сцене и ждет, когда к нему опять вернется его муза, - продолжила бабушка Урсула, - а Дермот - самый старший. Это с ним ты целовалась на кровати?
Вот так, без всякого перехода. Я раскрыла рот.
Я-то думала, что она и не заметила моих прошлых горячечных откровений, а она, оказывается, давно все понимала. Все мои слезы и метания, счастье и помутнение рассудка уже давно лежали в ее уютных и мудрых ладонях.
Я немного похватала ртом воздух, а потом стала оправдываться.
- Нет, - сказала я, - не на кровати, а в кресле. На кровати - в следующий раз.
- В следующий раз - на кровати?
- Нет, на кровати мы просто лежали.
- Просто лежали? - Бабушка Урсула смотрела на меня поверх очков.
- Мы просто разговаривали, - сказала я, - он просил меня почувствовать шепот соседних галактик.
- И как? - сказала бабушка Урсула. - Я надеюсь, дитя мое, ты почувствовала этот шепот? Не подводи свою бабушку.
- Конечно, почувствовала, - сказала я, как будто это была самая обыденная вещь.
- Ну теперь твоя бабушка спокойна, - сказала бабушка Урсула.
Мы немного посмеялись.
- А почему ты сказала нам с мамой, что их трое? - спросила я.
- Не хотела вас огорчать таким большим количеством жильцов в нашей квартире.
- О да, мы бы этого не перенесли, - улыбнулась я.
- Я тоже так подумала, - сказала бабушка Урсула, - я знала, что что-то начнется. Что-то непременно произойдет. Но даже не могла предположить, что именно. Значит, они приехали в город, чтобы изменить твою жизнь?
Я улыбнулась.
- С их присутствием в моей жизни у меня уже сбылось две мечты, - сказала я.
- Какие же?
- Я поняла, в чем мое призвание, и сыграла главную роль в спектакле.
- И как тебе эта роль? - улыбнулась бабушка Урсула.
- Это было так захватывающе и необычно! Если бы я знала, на что иду, я бы ни за что туда не пришла.
- Значит, они все сделали правильно? - сказала бабушка Урсула.
- Значит, они все сделали правильно, - улыбнулась я.
- А что у вас с ним происходит? - сказала бабушка Урсула.
- С кем? - глупо спросила я.
- С тем, чье имя ты так и не решилась до сих пор произнести.
Я растерялась. Как я могла рассказать ей эту историю? Разве ее можно было поместить в слова? Как описать сладкий дождь, запотевшее стекло, пение птиц и боль во взгляде?
- Все случилось так неожиданно, - сказала я.
- Все так и бывает, - понимающе кивнула бабушка Урсула.
- Да, я знаю, - сказала я.
- Тебе очень нравится этот человек? - спросила она.
- Я не знаю, - сказала я.
- Как это ты не знаешь? - не поняла бабушка Урсула.
- Меня просто немного бьет током, когда он рядом, - сказала я. А потом подумала и добавила: - И даже когда его нет рядом. Но я еще даже толком-то и лица его не видела.
- Как это ты еще толком его лица не видела?
- Он все время играет какую-то роль. Он все время что-то придумывает.
- Он что, в маске с тобой встречается?
- О, у него столько подручных материалов, - сказала я, - ты мне не поверишь.
- Почему же, душа моя, я поверю тебе, - сказала бабушка Урсула. - Но, может, еще просто не пришло время, чтобы он открыл тебе свое лицо?
20
Надо ли говорить, что следующие дни я летала как на крыльях? В моей жизни был человек. Еле ощутимый, почти неуловимый, немножечко волшебный, в чем-то нереальный и точно - не такой, как все.
Я чувствовала его во всем. В легком утреннем тумане, свете незнакомой звезды, сладких каплях дождя. Я чувствовала его в листве деревьев, в пении птиц, в солнечных лучах, в томном свете луны по ночам, в легком утреннем ветерке и в тонком запахе незнакомого одеколона.
Я чувствовала его, когда засыпала и просыпалась, когда ехала на своей машине на работу в редакцию, когда Джессика рассказывала мне в баре полную ерунду, когда миссис Ланг говорила мне, чтобы я наконец проснулась, и даже когда Марк Тоснан виновато звонил и спрашивал, на месте ли наша квартира.
Легкое счастье, оттого что этот человек просто есть на этой земле, наполняло меня тонким и неведомым чувством. Отныне я видела мир в другом свете. Весь мир теперь был - в легких красках радуги, в терпком запахе медового нектара, в маленьких капельках ночного тумана, в горячих солнечных лучах.
Нет, все эти радости жизни я и так ощущала всегда, и необработанные алмазы счастья земного существования и раньше постоянно встречались на моем пути. Но просто сейчас все это было окутано неким ореолом присутствия одного человека. Его присутствия где-то совсем близко-близко - только руку протяни.
Мама удивлялась мне по вечерам, когда я, напевая веселые песенки, продолжала питаться всухомятку. Джессика сосредоточенно наблюдала за моим настроением в обеденный перерыв в баре, когда я соглашалась со всеми ее несуразными заявлениями. А на работе народ отметил, что я уже не вздыхаю от большого количества ошибок в приходящих сообщениях.
На семейном ужине тетя Аманда и дядя Джон сказали мне, что я совсем выросла, и даже папа удивленно оторвался от газеты и тоже попытался оценить это обстоятельство. Словом, что-то во мне изменилось, и каждый из моего окружения это ясно видел.
Бабушка Урсула во время нашего последнего разговора сказала, что она за меня спокойна.
- Почему ты за меня спокойна? - удивилась я.
Я тут себе уже довольно давно места не нахожу, а она, видите ли, спокойна.
- Он такой человек, который просто не способен придумать что-то плохое, - сказала бабушка Урсула. - Он тонко чувствующий и ранимый, талантливый и наблюдательный, серьезный и озорной. В нем есть все прекрасные черты, которые были в его отце. Так что я за тебя спокойна, душа моя.
О да, я тоже давно заметила все эти черты. Так режиссировать наши встречи, чтобы я при этом шла за ним как по ниточке, куда бы он меня ни повел, и ни разу не упала и не сбилась с пути.
Это мог сделать только тонкий, наблюдательный и глубокий человек. Человек, который знал, что он хочет, и который угадывал желания, надежды и мечты другого человека.
Словом, все в моей жизни в общем-то было хорошо. Но тем не менее временами мне хотелось плакать.
Оттого что я не знала, что будет дальше, и не могла даже предположить, что еще произойдет. Я не могла угадать, куда я пойду в следующий раз, что я там встречу и что произойдет за новым поворотом.
Как-то неожиданно в связи с произошедшими в моей жизни в последнее время событиями я лишилась некоего внутреннего стержня. Отныне мне непременно хотелось на кого-то опереться. И спросить совета, как жить дальше и как найти единственно верную дорогу.
Но никто мне ничего не отвечал. Прошло уже несколько дней после нашей последней таинственной встречи, а он не подавал никаких знаков. Никаких намеков. Головокружительных, утонченных и понятных только мне одной.
Неких сигналов, что он тоже не может без меня. Что ему непременно нужно увидеть, почувствовать, в очередной раз свести меня с ума, а потом сделать вид, что все это случайно, ненароком.
И только я одна пойму, что все это было очень точно продумано, выверено, прочувствовано и наметано белыми нитками некоего таинственного чувства. Чувства, что я тоже нужна. Невыносимо, безотлагательно необходима.
Но жизнь моя текла своим чередом, день перетекал в другой день, заканчивалась рабочая неделя. А в моей жизни ничего неординарного не происходило.
Я не могла сама пойти в театр. Как я могла на это решиться? У меня не было никакого повода отправиться туда и сделать вид, что я пришла не по своей воле и сама я прекрасно могу без этого жить.
И я жила дальше без этого.
Весь уик-энд мои двоюродные братья Чарльз и Джеймс вили из меня веревки, заставляли делать луки и стрелы из веток деревьев, а потом спасаться от невидимых врагов в густой траве на заднем дворе дома бабушки Урсулы. Тетя Аманда учила меня нотной грамоте, а дядя Джон - резаться в покер.
Словом, я неплохо проводила время с самыми близкими мне людьми. Мне было весело, комфортно, я купалась в их любви и сама посылала им свою любовь.
Но временами мне хотелось отойти в сторонку и дотронуться пальцем до запотевшего стекла. И написать там одно имя, которое я все еще боялась произнести.
А в понедельник в нашу редакцию пришло новое сообщение.
"Если в первый день запланированного звездопада текущей недели ты пойдешь по дороге, по которой ты уже ходила три раза и еще один раз, ты сможешь встретить новую загадку. Ты должна это сделать, когда день будет уходить на покой, луна еще не будет такой яркой, какой она бывает по ночам, солнце уже скроется за дальними домами. Попробуй найти то, что ты ищешь, и ответить на простой вопрос, Я буду ждать этого ответа".
Сотрудники редакции были в шоке.
- Ну и кто мне объяснит, что тут происходит? - вопрошала всех миссис Ланг.
Две ее секретарши ничего не могли ей объяснить, я тоже пожимала плечами. Зато Майк, Джон и Джоуи встали грудью защищать это сообщение.
- Мы разобьем два сердца, если не выпустим это сообщение в свет, - говорили они.
- Подумаешь, - обиженно поправляла свою прическу миссис Ланг, - мое сердце с молодости разбито, и ничего.
Тем не менее сообщение было поставлено на полосу. Разве ж мы ничего не понимаем? Пусть молодые люди встречаются и разгадывают свои загадки, если поймут, как это сделать. И пусть их сердца не будут с молодости разбиты.
А всю редакцию газеты скрутил вопрос - а что такое запланированный звездопад? Больше всех расстраивалась миссис Ланг.
- Разве бывают запланированные звездопады? - вопрошала она.
- Очевидно, существует какой-то график, - отвечал наборщик текстов Майк.
- Какой график? - не понимала первая секретарша миссис Ланг.
- Обыкновенный график звездопадов, - пояснял верстальщик Джон.
- Разве так бывает? - удивлялась вторая секретарша.
- Все в природе запланировано, - настаивал Джоуи.
- Как это все в природе запланировано? - опять не понимала первая секретарша.
Словом, работа в редакции газеты весь день шла наперекосяк.
- Больше ни одного сообщения без обратной связи, ни одного, слышите? - строго говорила всем нам миссис Ланг.
Легкие светящиеся искорки электричества стали разряжаться во мне ближе к вечеру. Я старалась не обращать на них никакого внимания.
Сейчас закончу работу, а потом мы с Джессикой обсудим великое множество вещей и помечтаем о своей дальнейшей судьбе. А закончим нашу насыщенную беседу построением планов не только на ближайшие дни, но и на неопределенное будущее.
Очнулась я напротив театра. Слава богу, в своей машине. Так что еще было не поздно повернуть обратно.
Сейчас так и сделаю, сказала я себе, выходя из машины, захлопывая дверцу и направляя свои стопы к большим массивным дверям.
С удивлением и интересом наблюдали за мной - и день, медленно уходящий на покой, и еще не такая яркая луна, какой она бывает по ночам, и солнце, уже скрывающееся за дальними домами.
Сейчас, вот-вот сейчас я уже поверну обратно и поеду домой, в теплую ванну и к телевизору, говорила я сама себе, наваливаясь на массивные двери. Двери поддались тут же. Я как всегда еле удержалась на ногах.
Выйти обратно - дело нескольких секунд, сейчас я так и сделаю, обещало мне мое сознание, когда я осторожно шла по мозаичному полу.
Театр с улыбкой наблюдал за мной. Как я, частица мироздания, не понимаю, что творю.
Идти через служебный вход не решилась, пошла наверняка - через зрительный зал. Чтобы хоть в очередном спектакле не участвовать, у меня от прошлого раза впечатления еще не ослабли, куда мне новые.
В театре как всегда было сумрачно и тихо. Лишь осторожное эхо моих шагов тревожило эту тишину. В зрительном зале было пусто. Уютные кресла плотными рядами приветствовали меня.
Шла мимо кресел и любовалась прекрасным замком вдали. Я опять была в сказке. Только из-за этого стоило сюда прийти. Где-то там за стенами здания была другая жизнь, бытовые проблемы и земные страсти.
Тут было все по-другому. Тут можно было написать свою жизнь и свои мечты и поверить, что они исполнятся. И они действительно исполнятся.
Я осторожно ступила на ступеньки, ведущие на сцену. Сердце мягко билось у меня в груди, и я уже вся была сплошное электричество.