– Вот и я, – объявил вернувшийся Антонио, а следом за ним шла Розина с двумя тарелками яичницы с беконом и тостами. Накрыв на стол, экономка ушла, а Антонио развернул салфетку и взялся за вилку.
– Надеюсь, яйца с беконом тебя устраивают.
– Более чем. – От аромата в животе у нее громко заурчало. – Умираю с голоду.
Антонио замер, не донеся вилку до тарелки.
– Неудивительно, ты отправилась спать голодной. Минут через десять после того, как ты сказала, что пойдешь перекусить, я зашел на кухню, но тебя там не было.
– Слишком устала. Все почему-то говорят об утренней тошноте, а об общем утомлении никто не вспоминает.
Он задумчиво повертел в руке вилку.
– Когда я сказал Розине, что ты заснула, даже не переодевшись в пижаму, она ответила, что женщины очень устают в первый триместр и постоянно засыпают.
Заснула, даже не переодевшись в пижаму? Неужели он к ней заходил? И видел голой? Лаура Бэт мгновенно залилась краской.
– Что?
– Ты заходил ко мне в комнату?
– Да.
Она протяжно застонала.
– Что?
– Ты видел меня голой!
Антонио продолжал крутить в пальцах вилку.
– Нет. Я видел, как ты лежишь на кровати завернувшись в полотенце. Ты не была голой.
– Все равно!
– С каких это пор американцы стали такими чопорными?
Лаура Бэт крепко зажмурилась. Неужели она действительно раздувает из мухи слона?
– Ты сам наполовину американец.
– В чем дело-то? – не выдержав, рассмеялся Антонио. – У тебя красивая изящная спина, и я с удовольствием бы ее нарисовал, разве что полотенце заменил на шелковый платок и… – Резко замолчав, он нахмурился.
– И что? – Лаура Бэт тоже нахмурилась.
– Моя очередь ничего не отвечать.
– Серьезно? А я бы не отказалась попозировать для портрета.
– Боюсь, устанешь позировать. Я уже два года не брал в руки кисти.
Со смерти жены. И она об этом знала. А еще прекрасно понимала, что он до сих пор не пережил горе, так что не стоит углублять эту тему.
Лаура Бэт потянулась за тостом.
– Извините. – В столовую вошла Розина. – Посылка пришла, как вы и просили, я сразу же отправила ее в кабинет.
– Это твой новый компьютер, – улыбнувшись, пояснил Антонио, когда за экономкой закрылась дверь.
– Компьютер?
– Да. Раз уж ты так настойчиво хочешь две недели играть в секретаршу, тебе нужен компьютер. Когда захочешь приступить к своим обязанностям, приходи в кабинет, а я пока все настрою.
Поднявшись, Антонио ушел, а Лаура Бэт осталась недоуменно разглядывать собственную тарелку. Зачем он заказал ей новый компьютер, когда их там и так два? И оба отлично работают. Или все дело в том, что программы там на итальянском, которого она не понимает? Успокоившись, она доела яичницу с тостами, но так до конца и не насытилась. Похоже, если она в скором времени не возьмет себя в руки и не начнет обуздывать аппетит, к рождению ребенка она уже в двери проходить не сможет.
Вернувшись к себе, Лаура Бэт помыла руки, почистила зубы, глубоко вдохнула и пошла в кабинет.
– Ничего себе! – выдохнула она удивленно, стоило ей только открыть дверь. Груды бумаг превратились в аккуратные стопки, а старый компьютер стоял в углу на полу.
– Добро пожаловать, – поприветствовал ее Антонио, – вот тебе письма поклонников, можешь на них отвечать, а там, – он указал на дверь у себя за спиной, – ничего не трогай.
– Хорошо. А что в этих стопках?
– Просьбы написать портрет, какой-то конкретный пейзаж или сцену. Проще говоря, заказы. На них мы ответим вместе.
Лаура Бэт кивнула, а Антонио, явно посчитав разговор оконченным, поднял с пола монитор и отнес к себе в офис. Потом вернулся за системным блоком и клавиатурой, тоже отнес их к себе и запер дверь на ключ.
– У меня дела в городе, – Антонио старательно избегал ее взгляда, – вернусь после обеда и просмотрю наброски твоих писем.
– Хорошо.
Но он ушел еще до того, как она успела до конца выговорить это слово.
Усевшись за стол перед новым компьютером с английским меню, она старательно повторила, что именно ради этого новый компьютер и понадобился. Только к чему прятать старый, если бы она на нем все равно ничего не поняла?
К чему его вообще прятать?
Глава 5
Вернувшись чуть позже трех и злясь на самого себя, что так демонстративно спрятал компьютер, Антонио старательно избегал кабинета. Но все равно не удержался и пошел туда, сразу же услышав стук клавиатуры.
Замерев перед дверью на пару секунд, он глубоко вдохнул и вошел. Лаура Бэт сразу же подняла на него глаза и, судя по всему, работать ей действительно нравилось. Да и смотрелась она за столом и компьютером так, словно тут ей и было самое место. А длинные густые волосы, чтобы не мешались, она стянула на затылке в пучок и заколола двумя карандашами.
– Отличная прическа.
Рассмеявшись, Лаура Бэт сцепила руки над головой и потянулась, демонстрируя роскошную грудь, обтянутую розовой тканью.
Антонио вдруг снова захотелось ее написать, и ему стоило огромного труда удержать так и рвущийся наружу стон. Черт, она последняя женщина в этом мире, которую он сейчас хотел бы видеть под своей крышей. К чему подвергать себя искушению, если у них все равно нет никакого будущего? Он же не хочет причинить ей боль, да и сам не вынесет вида округлившегося живота, в котором растет ребенок.
Но как же ему сейчас хотелось рисовать… Взять в руки кисти, искать и находить нужные цвета и оттенки, выстраивать свет, выбирать ракурс… И Лаура Бэт была бы неотъемлемой частью всей этой радости творения…
– Забыла, что волосы будут мешаться, – улыбнулась она, – вот и пришлось изобретать на ходу.
Она опустила руки, и весь его творческий порыв мгновенно съежился и усох, оставив после себя лишь холодную пустоту.
Черт. А ведь он только свыкся с мыслью, что больше не будет рисовать, и даже перестал просыпаться, дрожа от горя, что потерял самого себя, свою страсть и призвание.
Она же, сама того не подозревая, вновь разбередила застарелую рану.
Ему безумно хотелось развернуться и уйти, но он все же заставил себя остаться на месте. В конце концов, Лаура Бэт, в отличие от него, ни в чем не виновата. Неужели так сложно было подумать головой, прежде чем связывать себя браком с самовлюбленной эгоисткой?
– Весьма оригинальное решение, – улыбнулся он, стараясь говорить естественным тоном. – Я смотрю, – он указал на стопки писем, – ты успела неплохо продвинуться.
– Мне нравится притворяться тобой и благодарить людей за то, что они сумели по достоинству оценить мои работы.
Окончательно вжившись в роль примерной секретарши, Лаура Бэт отыскала ручку и протянула ему вместе со стопкой готовых ответов. Отыскав взглядом место, в котором следовало расписаться, Антонио поставил автограф и взялся за следующее письмо, но не успел еще ничего написать, как Лаура Бэт отобрала у него стопку.
– Ты их не читаешь! – воскликнула она в ужасе.
– А зачем? Я тебе доверяю.
– Очень мило, но неужели тебе совсем не интересно, что я там написала?
– Нет. Думаю, ты благодаришь их за внимание и особо отмечаешь какую-нибудь мелочь из их собственных писем, чтобы твои ответы звучали более личными.
– Верно. – Лаура Бэт откинулась на спинку кресла. – Но тебе все равно следовало бы их прочитать.
Он снова взялся за письма.
– Большинство помощников обрадовались бы подобному доверию.
– Возможно. – Она скрестила руки на груди. – Но, по-моему, в твоем случае дело не в доверии, а безразличии.
– Не уверен, что вполне уловил разницу.
– Я проделала отличную работу!
– Так ты хочешь, чтобы я их прочитал, для того чтобы смог тебя похвалить?
– Ты невыносим! – воскликнула она, вскидывая руки.
– По-моему, тут все просто. Мне это все уже неинтересно, потому что раньше я был художником. Но все это уже в прошлом.
Лаура Бэт нахмурилась.
– Но утром ты сказал, что хотел бы меня нарисовать.
И он действительно этого хотел. Дважды. Но желание исчезало столь же внезапно, как и появлялось. И в любом случае его не стоило воспринимать всерьез. А уж тем более менять ради него выбранный стабильный курс жизни. Учитывая, что его неудержимо тянет к беременной женщине, а сам он до сих пор так и не сумел смириться с потерей собственного ребенка, так даже лучше. Для всех.
– Секундный каприз, ничего больше.
– Уверен? Может, к тебе просто возвращается желание творить? Если так, как я уже сказала, я бы не отказалась попозировать для портрета.
– Поверь, ты бы не захотела мне позировать, – усмехнулся Антонио, поражаясь подобной невинности.
Выбравшись из-за стола, Лаура Бэт подошла почти вплотную и пристально посмотрела ему в глаза. Причем для этого ей даже не пришлось запрокидывать голову. Они были едва ли не одного роста.
– У меня есть возможность заполучить собственный портрет работы едва ли не самого востребованного всемирно известного художника. Как я могу упустить такой шанс?
Антонио облизнул резко пересохшие губы. Лаура Бэт замерла всего в десятке сантиметров от него, и теперь он хотел ее не нарисовать, а поцеловать. И если желание рисовать беременную женщину было не слишком удачным, то простое сексуальное влечение было во сто крат хуже. А если представить, сколько времени им придется провести наедине, пока он станет писать портрет, сразу видно, что без неприятностей не обойдется.
– Ты просто не понимаешь, о чем просишь.
– В том-то и дело. – В зеленых глазах вспыхнул огонь. – Я столько всего не знаю и никогда не пробовала. Я жила в одном из лучших городов, но была слишком несчастна и подавлена, чтобы наслаждаться, а сейчас я вдруг оказалась в Италии и как никогда открыта и готова принимать мир. – Шагнув еще ближе, она положила руки ему на плечи. – Нарисуй меня, Антонио.
От этих простых слов по всему его телу пробежал обжигающий трепет пламени, и в нем вновь вспыхнуло желание рисовать. Одна мысль, что он может отказаться вернуть себе прежнюю жизнь, ранила едва ли не больше, чем опустошившее его предательство. Вот только он даже сейчас отлично понимал, что, в отличие от физического влечения, желание творить может загасить легчайшее дуновение ветерка. И даже если он прямо сейчас отведет ее в мастерскую, рискнув рассудком и еще сильнее распаляя желание, он все равно не застрахован от творческой импотенции. Что, если он усадит ее перед мольбертом, но так и не сумеет взять в руки кисти?
– Я же говорю, ты сама не понимаешь, о чем просишь.
– Тогда объясни мне. – Ну разве можно устоять перед этими огромными молящими глазами? – Пожалуйста.
Антонио вдруг понял, что влечение к Лауре Бэт как-то связано с желанием ее рисовать. Никогда в жизни он еще не испытывал ничего подобного, но сейчас он просто не мог рисковать. Что будет, если он отведет ее в мастерскую и не сможет ничего изобразить? Наверное, лучше прямо сейчас доступно все объяснить, чтобы она больше не пыталась поднимать эту тему.
– Вчера, увидев твою спину, я действительно захотел ее нарисовать, но совсем не так, как я когда-то хотел что-то рисовать.
– А как?
Еще до того, как всерьез заняться рисованием, Антонио всегда знал, что глаза – зеркало души. И, глядя в широко распахнутые зеленые глаза Лауры Бэт, он ясно видел, как она наивна и совсем мало знает о жизни. Ну как он может объяснять, что его желание рисовать накрепко связано с ее красотой и собственным влечением, когда он сам до конца всего этого не понимает?
– Ладно, я все поняла, – вздохнула Лаура Бэт, так и не дождавшись ответа, а с лица ее исчезло выражение едва ли не детской радости.
– Не думаю.
– Поняла. Ты два года не рисовал, а теперь вдруг снова хочешь взяться за кисти. Я тут вообще ни при чем, это талант выходит из спячки.
Наверное, ему стоило бы согласиться, закрывая тему, но в зеленых глазах было столько грусти…
– Ошибаешься. Дело в тебе.
– Ну конечно. Ты только посмотри на меня. Самая обыкновенная зеленоглазая брюнетка. Я никогда и нигде не выделялась. Мне просто нечем выделяться.
Коротко рассмеявшись, Антонио вдруг понял, что она говорит совершенно серьезно.
– Ты не считаешь себя красивой?
Вздохнув, Лаура Бэт отвернулась.
– Да.
Резко подавшись вперед, он вытянул из пучка удерживающие его карандаши и, глядя, как густая волна темных волос падает на изящные плечи, развернул ее лицом к зеркалу.
– Все еще не считаешь?
Во рту мгновенно пересохло, а от его пылающего взгляда задрожали колени.
– Что ты делаешь?
– Хочу, чтобы ты увидела то же, что я вижу, смотря на тебя. – Антонио провел пальцем по ее скуле и шее, остановившись у ключицы.
– Ты считаешь себя обычной, я вижу классическую красоту. – Огонь темных глаз буквально обжигал, а от прикосновения сильных пальцев по телу разбегались волны жара. – Женщина в расцвете красоты, готовая вот-вот стать матерью. Впереди у тебя целая жизнь, и запечатлеть это мгновение совсем не просто, также непросто, как поймать задумчивое выражение непростого выбора, что я вижу каждый раз, заглядывая тебе в глаза. И на это потребуется время. Очень много времени. – Антонио пристально смотрел ей прямо в глаза. – Все еще хочешь, чтобы я тебя нарисовал?
Да!
Она не сумела выговорить этого короткого слова, но Антонио и так все понял. Она не знала, хотел ли он ее нарисовать, потому что уловил что-то в ее глазах, или уловил что-то в ее глазах, потому что хотел ее нарисовать. Да и какая в общем-то разница? Тем более сейчас, когда внутри так и ломит от щемящей боли?
Лаура Бэт ждала. Ждал и Антонио, а между ними так и звенело напряжение. Он хотел ее нарисовать, и ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы он считал ее привлекательной.
– Говоришь, – выдохнула она еле слышно, – так редко бывает?
Но он покачал головой.
– Со мной такого еще ни разу не было.
– Надо же…
Резко развернувшись, Антонио отстранился.
– Черт, не будь такой наивной! Я не знаю, что это за чувство, но оно необычайно сильное. – Он снова на нее посмотрел. – Но при этом хрупкое и изменчивое. Мы можем провести в мастерской не один час, но в результате все равно ничего не получится. Или наоборот, твой портрет станет самым волнующим и важным моим творением.
– Если ты пытался меня отговорить, то выбрал неверный путь. Перед таким предложением ни одна женщина не устоит.
– И зря! Может, это чувство всего лишь муки таланта. – Антонио вновь подхватил пачку писем. – Иди пройдись перед ужином, пока я все это подписываю.
Замерев на месте, Лаура Бэт вдруг все поняла. Для него она не долгожданная возможность, а одна бесконечная пытка.
– Иди!
Резко развернувшись, она выбежала из комнаты, но не успела еще добежать до лестницы, как поняла, что Антонио ошибается. Если он не попробует, то так и не узнает, сумеет ли ее нарисовать.
Ладно, сегодняшнюю схватку она проиграла, но в следующий раз она так просто не сдастся.
За ужином никто из них не стал возвращаться к больному вопросу. Антонио боялся брать в руки кисти, а Лаура Бэт хотела, чтобы он написал ее портрет. Ну или в ней просто разыгралось любопытство. Да и что в этом такого особенного? После того как Брюс ее бросил, она не могла избавиться от ощущения собственной никчемности. На каждом свидании она неустанно пыталась добиться от него каких-то особых слов, чего-нибудь романтического, но так и не сумела его расшевелить. А Антонио сам захотел ее нарисовать. И считает, что она само воплощение классической красоты. И что ее портрет может стать главным достижением его жизни.
Лаура Бэт отлично понимала, что он не вкладывал в эти слова никакого романтического подтекста, но ей так не хватало внимания и привязанностей, что она готова была воспринимать их в романтическом ключе. А он предлагает ей просто обо всем забыть и не обращать внимания? Ни о чем таком не думать? Не интересоваться?
Но ночью она свернулась калачиком под одеялом и нещадно ругала себя за то, что ведет себя как какая-то не в меру впечатлительная школьница. Ну и что, что еще ни один мужчина не называл ее красавицей и не приравнивал к произведению искусства? Ну и что, что ее еще никогда ни к кому не тянуло так, как тянет к Антонио? Она – беременная женщина, и у нее есть определенные обязательства, о которых нельзя забывать. Нельзя жить мечтами и глупыми фантазиями.
Едва ли не всю ночь проворочавшись без сна, утром она с трудом заставила себя выбраться из постели, отлично понимая, что Антонио предпочел бы, чтобы она проспала все утро, вместо того чтобы отстаивать свою профессиональную пригодность и необходимость. Да и в любом случае эта работа лишь временная. Антонио не хочет чувствовать то, что чувствует в ее обществе, а значит, как бы она ни старалась, через несколько недель ей все равно придется уехать.
Но хочет он того или нет, ему все равно нужна помощница, а ей нужно обеспечивать ребенка. Лаура Бэт почти не сомневалась, что, сложись все иначе, она наверняка бы сумела доказать свою незаменимость, но не вовремя проснувшееся желание рисовать все испортило.
Вытащив из шкафа потертые джинсы и серую футболку, Лаура Бэт задумалась. Слуги носят униформу, а сам Антонио разгуливает по дому в футболках…
Порывшись в вещах, она достала три юбки, три пары брюк и блузки, в которых обычно ходила на работу. Они в Италии, и сам Антонио одевается как обычный пляжный бездельник, но сама она – его пусть и временный, но все же личный помощник. Так может, если она оденется соответственно, он перестанет думать о портрете и разглядит в ней ценного работника?
Натянув серую юбку и белую блузку, походившую на обычную мужскую рубашку, она собрала волосы в пучок, на этот раз без карандашей, завершив образ серыми туфлями без каблуков. А вместо контактных линз достала очки в черепаховой оправе.
Антонио на завтрак не пришел, так что она быстро поела в одиночестве и отправилась в кабинет. Но и там его не было. Ладно, все равно у нее еще осталась целая охапка писем поклонников, на которые нужно было ответить. Обедая все в том же гордом одиночестве, она с трудом поборола желание и не стала спрашивать у Розины, знает ли она, куда ушел Антонио. Она – помощница, а не подружка. И даже не подруга. Если она хочет сохранить работу, о дружбе придется забыть. Потому что иначе рано или поздно она снова начнет лезть не в свое дело.
И о всяких романтических мечтах тоже нужно забыть. Раз и навсегда.
Но когда Антонио не пришел ни на ужин, ни на следующий завтрак, она всерьез забеспокоилась. А что, если он вернется лишь через две недели, скажет, что помощница ему не нужна, а потом оставит отдыхать еще на две недели в полном одиночестве? Неужели она напрасно трудится и у нее нет ни малейшего шанса здесь остаться?
Вернувшись в кабинет, она взяла три последних письма, отлично понимая, что через час ей уже будет нечего делать.
Вот и все.
Она положила готовые ответы к остальной стопке, которую Антонио так и не подписал.
Где же он?
И неужели она позволит ему так просто от нее отделаться?