- Тогда в восемь. - Сказав это, он поднялся и пошел к двери, возле которой обернулся и посмотрел на нее сверкающими глазами. - И было бы хорошо, если бы ты, по крайней мере, притворилась для начала, что получаешь удовольствие в моей компании.
- Если вы настроены таким образом, то зачем вам вообще со мной связываться? - спросила Элизабет язвительно.
- Я бы сам хотел знать ответ на этот вопрос. - Он смерил ее насмешливым взглядом. - Допустим, мне невыносима мысль о существовании женщины, совершенно равнодушной к моим неотразимым чарам. Устроит? - Филипп вскинул брови, наблюдая, как она безуспешно пытается что-то вымолвить в ответ, а затем повернулся и ушел.
* * *
Тот вечер положил начало их встречам. Обычно он подъезжал к ее дому около восьми вечера и каждый раз вез в новое место.
В тот первый вечер они обедали в тихом маленьком ресторанчике, приткнувшемся на глухой улице, где еда была непривычной, а хозяин оказался толстым и чрезмерно общительным. Подсев к ним за столик, он потчевал их ужасными историями из своей юности на Сицилии, о друзьях и знакомых, примкнувших к мафии или убитых ею. Рассказы были чистыми фантазиями, которые тем не менее здорово развлекли их, и они вышли из ресторана на темную улицу, давясь от смеха и чувствуя, что не могли лучше провести время.
Следующий вечер прошел в фешенебельном ночном клубе с великолепным эстрадным шоу и не менее великолепной едой. Закончили они свое пиршество уже за полночь у лотка с "хот-догами" под любопытными взглядами нескольких оборванцев, укрывавшихся в картонных коробках и под старыми газетами в узком переулке неподалеку от оживленного проезда.
Филипп стал угощать бездомных, однако шофер такси, на котором они приехали, явно чувствуя опасность этого места для людей в элегантных вечерних костюмах, убедил их уехать, что они сделали.
Та же история повторилась в третий и в четвертый вечера. Он развлекал ее, поил и кормил, смеялся вместе с ней, в общем оказался очаровательным спутником, но все это время держал ее на расстоянии. Никаких попыток сближения! Только дружеский поцелуй, пожелание доброй ночи на пороге ее квартиры и веселая улыбка на прощание.
И это "доставало" ее. В самом деле "доставало". Было бесполезно говорить себе каждую ночь, лежа в одинокой постели, что ее устраивают их спокойные, дружеские отношения, - бесполезно потому, что это была неправда. Тот факт, что Филипп неожиданно стал рассматривать ее как нечто среднее между незамужней теткой и сестрой, был болезненным и раздражающим, а более всего оскорбительным.
А какова роль Мирей во всем этом? - спрашивала Элизабет себя по сто раз за день. Даже если Филипп проводит с рыжей красавицей по несколько часов ежедневно, то все вечера он непрерывно находится рядом со мной. И исходя из того, что она знала о Мирей, такая ситуация была бы совершенно неприемлема для капризной представительницы французской аристократии.
Что за отношения сложились между ними, в конце концов? Она этого не понимала. И чем больше старалась понять, тем сильнее запутывалась. А меж тем минута за минутой, час за часом ее любовь в Филиппу усиливалась, и это ужасало Элизабет.
Она не хотела любить никого из мужчин и тем более Филиппа де Сернэ - откровенного циника, который рассматривал женщин как необходимых, но дорогостоящих дарительниц удовольствия, приятных в общении лишь на короткое время. Одна только Мирей неотступно сопровождала его на жизненном пути, и все же это была самая странная связь из известных ей. Насколько свободна эта "свободная любовь"? - думала она с болью.
Каждое утро Элизабет готовилась сказать ему, что знает о присутствии Мирей, и спросить его, какие отношения связывают их друг с другом. И каждый вечер говорила с ним о чем угодно, но только не о том, что так тревожило ее сердце… Было десять минут третьего, середина жаркого дня. Элизабет сидела в здании аэровокзала недалеко от стойки таможенного контроля и ждалач С какой целью? - спрашивала она себя, не в силах найти ответ. Чтобы увидеть, как он появится с Мирей? Доказать, что она не была той слепой доверчивой дурочкой, за которую он ее принимал? Сделать вид, что ей все равно?
Она заставила себя поверить, что весь день будет неотлучно занята срочной работой, но она должна была прийти сюда - прийти ради себя. Наконец она увидела Филиппа. Он был один. Его большая, широкоплечая фигура выделялась среди прочих даже в сутолоке аэровокзала.
- Привет, Филипп! - Сохраняя спокойствие, Элизабет быстро двинулась в его сторону, и он резко обернулся. Когда их взгляды встретились, его лицо озарилось на редкость открытой и приветливой улыбкой.
- Элизабет! - Когда в следующий момент он заключил ее в объятия и, оторвав от земли, закружил в воздухе, при этом жарко целуя в губы, она почти решила ничего не говорить. Почти…
- Как хорошо, что ты пришла проводить меня. Вот не ожидал. - Он опустил ее на ноги, глядя ей в лицо внимательным и теплым взглядом. - Ты закончила работу раньше, чем предполагала?
- Закончила? - Его неподдельная радость, когда он ее увидел, объятия, горячий поцелуй - это было совсем не то, к чему она готовилась. Тут что-то не так, упрямо твердила она себе. - А где же Мирей? - Должно быть, она проговорила эти слова вслух, хотя не могла понять, как это у нее получилось.
- Мирей? - Он взглянул на нее с крайним изумлением.
- Но она здесь… - Элизабет посмотрела на него, теряясь от смущения.
- Здесь? - Филипп окинул внимательным взглядом огромный зал со множеством спешащих людей. - Где?
- В Нью-Йорке. Мирей здесь - вы знаете это. - Его глаза сделались чужими и холодными, а лицо словно окаменело. Элизабет поняла, что совершила ужасную ошибку.
- Я знаю, что Мирей в Нью-Йорке?! - В его голосе смешалось удивление и возмущение. Он нагнулся, чтобы одной рукой поднять чемодан, который уронил, когда увидел Элизабет, а другой продолжал железной хваткой удерживать ее руку. - Думаю, нам нужно поговорить.
Он отвел ее в тихий угол, поставил тяжелый чемодан на пол и, выпрямившись, посмотрел ей прямо в лицо.
- Ну, давай разберемся, - сказал он жестко. - Почему ты здесь и почему ожидала, что сюда придет Мирей? А прежде всего, - тут его глаза сделались совсем ледяными, - почему ты вообще пришла, если ожидала, что она будет здесь? Я полагал, что вы не ладите и вам не о чем говорить.
- Я… - Элизабет тупо смотрела на него, но в голову не приходило ни одной спасительной мысли. Что она могла сказать? Что ей нужно было сказать, чтобы не создалось впечатление, что она шпионит за ним? Потому что… И тут кровь бросилась ей в лицо, а сердце бешено заколотилось. Потому что как раз это она и делала. Элизабет почувствовала, что покраснела до корней волос, но все же не могла отвести взгляд от его лица.
- Ну? - Слово будто резануло ее. Похоже, он не собирался отступать ни на шаг, и Элизабет, собрав все свое мужество, решилась сказать ему правду:
- Я считала, что вы в Нью-Йорке вместе с Мирей, - пролепетала она.
- Но я говорил, что нахожусь здесь по делам бизнеса, - сказал Филипп мрачно.
- Я решила, что вы соединяете бизнес и удовольствие.
- Удовольствие?! - Эти слова разъярили Филиппа еще больше, и его лицо побагровело. - Подожди минутку, позволь мне внести ясность. Ты думала, что я привез Мирей в Нью-Йорк, чтобы проводить время в приятном общении с ней? Это так? - Она кивнула, вид у нее был совершенно несчастный. - А вечера? Когда я был с тобой? Как же это возможно? - Он едва сдерживал свою ярость, и его французский акцент стал очень заметен.
- Я думала… - Она беспомощно остановилась. Она ничего не думала, в голове царил сплошной туман. - Я думала, что вы были с ней днем, а со мной по вечерам, - закончила Элизабет упавшим голосом.
Он окаменел, видимо пытаясь справиться со своими чувствами.
- Филипп, Филипп, прости меня…
Он прервал ее извинения резким, сердитым движением руки, и она замолчала, глядя на него снизу вверх своими огромными лучистыми глазами.
- Так вот как ты обо мне судишь, - проговорил он со зловещим спокойствием. - Ты считаешь, что я мог бы привезти одну женщину в Нью-Йорк на неделю, спать с ней, а затем развлекаться с другой по вечерам? - Теперь, когда он наглядно обрисовал ситуацию, она выглядела совершенно дикой, но именно так она себе ее воображала, перед тем как прийти сюда, и ей нечего было противопоставить его гневу и сарказму. - Скажи мне, Элизабет, ты думала именно так?
- Скорее всего, что так. - Она слабо покачала головой. - Но… но я не уверена… в самом деле… Вот почему я…
- …Вот почему ты пришла сюда сегодня, - закончил он; в его глазах горела ярость. - А я-то обрадовался, когда увидел тебя! Ну и дурак! Какой же я дурак!
- Я не хотела…
- Ни слова больше! - Теперь Элизабет испугалась по-настоящему. Она оскорбила его, обвинив в том, чего он никогда не совершал.
- Филипп…
- Я сказал ясно, миссис Элизабет Макафи! Ни слова больше, или я не ручаюсь за свои действия!
- Послушай меня, пожалуйста, - просила она жалобно, но его лицо оставалось твердым, как гранит, а поза выражала непреклонность.
- А ты слушала меня? - спросил он с горьким упреком, который поразил ее в самое сердце. - Когда я рассказал тебе о Клэр, поделившись самыми сокровенными чувствами, ты сразу же отдалилась, будто услышала от меня что-то неприличное. И даже тогда я винил в этом себя, полагая, что был слишком нетерпелив, в то время как ты не была готова воспринять чужие эмоции, оставаясь еще слишком ранимой после смерти своего мужа. Но дело не только в этом, - продолжал он. - Главное здесь - не тоска по давно умершему человеку и не твое нежелание вернуться назад, в мир живых. Ты не любишь меня! Более того, я убежден, что ты меня ненавидишь!
- Неправда! - Это слово прозвучало как тихая мольба, но его лицо не изменилось; напротив, он отступил на шаг и бросил на нее взгляд, полный боли и презрения, который она с трудом могла вынести.
- Ну вот, ты пришла и убедилась, - сказал Филидп, давая почувствовать, что разговор близится к концу. - Убедилась, что была не права. Я действительно много грешил в прошлом, и если ты постараешься, то сможешь раскопать многие из моих прежних грехов. Без сомнения, мне не избежать их и в будущем. Как я говорил раньше, я не святой, никогда им не был и вряд ли смогу быть.
Он был разъярен до предела. Элизабет едва стояла на ногах, неспособная более выдерживать поток его гневных излияний.
- Но это тебя не касается, - продолжал он. - Как ты справедливо заметила, я всего лишь брат мужа твоей сестры - не кровный родственник, а значит, для тебя никто. Нам даже нет нужды встречаться вновь. Я постараюсь не попадаться тебе на глаза, когда ты будешь во Франции навещать сестру. Это тебя устраивает?
- Нет… - Она хотела протянуть к нему руку, но побоялась, что он грубо оттолкнет ее, так велика была его ярость. - Я не хочу этого, поверь мне, Филипп. Позволь мне объяснить…
- Но я, я хочу этого! - отрезал он. - Прощайте, миссис Макафи!
Ей хотелось кричать и плакать, броситься вслед за ним и ползать у его ног - лишь бы заставить его понять. Но ничего из этого она не сделала, а просто побрела прочь. Она думала раньше, что прошла через худшее в своей жизни, когда открылась вся правда про Джона, но это было ничто по сравнению с той болью, которая теперь рвала ее на части.
Чувства, которые она испытывала к Джону, создав его идеальный образ в своем воображении, были бледной тенью эмоций, вызванных у нее Филиппом. Он стал ее сердцем, ее кровью, ее жизнью, и Элизабет чувствовала, что он уносит все это с собой, даже не повернув голову, чтобы бросить на нее прощальный взгляд.
Она издала громкий стон, не заботясь о том, что на нее обращают внимание окружающие, и пошла спотыкаясь к выходу. Элизабет мысленно возвращалась к их разговору, раз за разом прокручивая в памяти мучительные подробности, пока не почувствовала, что сердце ее готово разорваться от горя. Она не пыталась оправдать себя. Любые оправдания теперь не имели смысла. Он никогда не простит ее. Осознание этого породило в душе ужасное ощущение опустошенности. Никогда!
Элизабет медленно побрела к автостоянке аэропорта, где оставила свой автомобиль среди множества других. Уже сидя за рулем и мчась, забыв об опасности, по скоростному шоссе, она спрашивала себя, как же ей теперь жить дальше с таким грузом в душе…
* * *
- Элизабет? - Голос Луизы был тревожным и взволнованным. - Как хорошо, что я наконец дозвонилась до тебя. Я рассчитывала застать тебя в студии, но там сказали, что ты уже ушла домой.
- Что-нибудь с Джулией? - У Элизабет душа ушла в пятки.
- Нет, нет, пожалуйста, не беспокойся. Все прекрасно. - Хотя голос на другом конце провода звучал бодро, в нем проскальзывали нотки неуверенности.
- Роды начались? - быстро спросила Элизабет. - Я имею в виду…
- Нет сомнения, что ребенок родится в самые ближайшие часы, - проговорила Луиза гораздо спокойнее. - Хочешь, я позвоню тебе примерно через час, когда буду знать больше. Сейчас Джулию осматривают врачи…
- Нет. Я срочно вылетаю. Если почему-либо задержусь, то позвоню прямо в больницу. Вы останетесь с нею? - спросила она обеспокоено.
- Конечно, Элизабет. Не беспокойся, - быстро проговорила Луиза. - Джулия нам как дочь, и это ребенок Патрика. Мы позаботимся о ней. Она в полной безопасности.
- Спасибо, дорогая мадам де Сернэ. Я буду у вас так скоро, как сумею. Поцелуйте от меня Джулию.
Элизабет повесила трубку и несколько мгновений ошарашено смотрела на телефон, а затем схватила его опять и дрожащими пальцами стала набирать номер аэропорта. Ей невероятно повезло: кто-то только что сдал билет на вечерний рейс во Францию. Правда, до вылета оставалось очень мало времени и нужно было спешить. Она вызвала такси, побросала вещи в чемодан и позвонила ассистенту, торопливо дав ему указания на время своего отсутствия. Через полчаса после звонка Луизы она уже выходила из дому.
Во время сумасшедшей гонки в аэропорт, а затем стремительного рывка к трапу самолета она не имела времени для размышлений, но, оказавшись в просторном салоне воздушного лайнера и немного отдышавшись, Элизабет вновь начала думать о Джулии и, конечно, о высоком черноволосом французе, который клялся, что никогда больше на нее не взглянет.
Недели после отъезда Филиппа были ужасны. В первые несколько дней она пребывала в состоянии подавленности, совершенно выбитая из колеи всей чудовищностью размолвки. А затем душевная рана начала кровоточить, сначала медленно и вяло, но потом все обильнее, и боль, терзавшая ее, была столь велика, что заставляла всю ночь напролет ходить по квартире и стонать, обхватив голову руками.
Сознание того, что она сама разрушила полностью и безвозвратно все, что могла бы иметь, было невыносимо. Он не прилетел вместе с Мирей, значит, приехал именно к ней. Эта мысль сводила ее с ума. Теперь она потеряла шанс быть хоть в малой степени причастной к его жизни - из-за своего страха и трусости. То был страх, что история повторится и он покинет ее подобно Джону, и трусость, которая мешала ей увидеть реального Филиппа без призрака Джона за его плечами. В результате она не дала шанса ни себе, ни ему.
Но сейчас она должна была сконцентрироваться на Джулии. Когда самолет поднимался в воздух, Элизабет, слушая гул турбин, страстно желала, чтобы сестра уже за тысячи миль ощутила ее любовь и поддержку.
Никто не знал, как много значил для нее этот ребенок. Он отвел юную мать от края бездны, у которой стояла Джулия после гибели Патрика, устранил отчуждение между нею и семьей своего отца и обеспечил для нее любовь и обожание этой семьи, включая Катрин и ее детей, о которых Джулия часто упоминала в своих письмах и телефонных разговорах. Ничего не должно случиться с этим ребенком; он был слишком дорог, чтобы его потерять.
В течение долгих часов полета Элизабет посылала небу свои молитвы, неспособная заснуть или даже вздремнуть, несмотря на то что в течение минувших недель спала лишь урывками.
Когда она прибыла во Францию, то чувствовала себя словно выжатая тряпка. Глубокое уныние и плохие предчувствия не покидали ее в течение всего пути от аэропорта до больницы, расположенной в нескольких милях от замка де Сернэ. Было раннее утро, но июльское солнце уже озарило окрестности своими теплыми лучами. Такси, на котором ехала Элизабет, поглощало милю за милей, но окружающий пейзаж не привлекал ее внимания. В мыслях не было никого, кроме Джулии и того крошечного существа, которому предстояло появиться на свет.
Когда такси остановилось возле больницы, все у Элизабет внутри судорожно сжалось. Филипп говорил ей, что эта маленькая частная больница настолько хорошо оборудована, что ни в чем не уступает известным медицинским учреждениям, а кроме того, может похвастать лучшей во всей Франции акушеркой. Элизабет очень надеялась, что опытный консультант всю ночь оставался с ее сестрой.
Когда таксист вынул ее чемодан из багажника и она открыла сумочку, чтобы с ним расплатиться, мужская рука легла поверх ее руки.
- Не беспокойся, Элизабет, это я беру на себя. - Она улыбнулась господину де Сернэ, тронутая тем, что он специально ожидал, когда она подъедет. - Ну а теперь идем и проведаем Джулию.
- Как она?.. - Ее голос дрогнул; по лицу Жоржа ничего нельзя было понять. - С ней все хорошо?
- Я обещал ничего не говорить, но тебе сообщу по секрету: с ней все хорошо, даже очень. - Его лицо просияло, и в этот момент он стал так похож на Филиппа, когда тот улыбнулся ей при роковой встрече в аэровокзале, что она похолодела. - Пошли. Это прямо через холл и налево. Палата номер четыре.
Он слегка подтолкнул ее, так как она стояла в нерешительности, и в следующий момент они оказались в холле, где полы были застелены толстыми коврами, а запах цветов соперничал со слабым, но безошибочно узнаваемым запахом больницы.
- Джулия… - Она вошла в комнату с некоторой опаской, полагая, что сестра еще спит. Но Джулия не спала. Она сидела на кровати, глядя на дверь, а в руках у нее был маленький сверток, закутанный в кружевное покрывало.
- Бетти, ах, Бетти! Я так хотела видеть тебя здесь… - Глаза Джулии заблестели от слез, тут Элизабет, тоже прослезившись, осторожно села на кровать рядом с сестрой и крепко ее обняла. - Теперь ты можешь поприветствовать свою племянницу, - сказала Джулия, улыбаясь сквозь слезы.
- Девочка? - Элизабет с любопытством посмотрела на крошечное сморщенное личико. Ребенок спал, плотно сомкнув веки. - Такая маленькая!
- Она не такая уж маленькая! - возразила Джулия, и ее голос выдавал избыток чувств. - Крошка весит целых восемь фунтов, это более чем достаточно. - Юная мать состроила выразительную гримасу. - Знаешь, Луиза меня просто поразила. Малютка родилась этим утром, в пять часов, и моя дорогая свекровь всю ночь не отходила от меня. Она только что ушла, думаю, хотела оставить нас какое-то время наедине.
- Как ты собираешься назвать ее? - спросила Элизабет, когда сестра осторожно передала ей крошечный сверток. Ребенок был теплым на ощупь и имел удивительный запах - смесь детской присыпки и чего-то неуловимого, что породило у нее щемящее чувство и ощущение комка в горле. Девочка была такой прелестной и такой крошечной! Вряд ли ей самой суждено испытать когда-нибудь радость материнства. Элизабет старалась поскорее отогнать грустные мысли и сосредоточить внимание на Джулии.
- Патриция. - Губы Джулии задрожали, и Элизабет протянула руки, чтобы вновь прижать ее к себе. - Звучит почти как Патрик, ты согласна?