Когда минут через десять появились радостные свекровь и свекор - Луиза и Жорж, - неся большой поднос с завтраком для Элизабет, сестры уже успокоились и лишь их покрасневшие глаза говорили о недавних слезах. Все четверо стали оживленно обмениваться впечатлениями, а Патриция крепко спала в маленькой колыбели рядом с кроватью, когда раздался стук в дверь и в комнату вошел Филипп.
Сердце Элизабет остановилось на мгновение, а затем забилось с сумасшедшей быстротой. Она почувствовала слабость и головокружение и была близка к обмороку, но тут увидела, что его взгляд будто прошел сквозь нее, а лицо даже не дрогнуло. Что-то холодное и тяжелое навалилось ей на плечи, но, превозмогая себя, она продолжала сидеть с высоко поднятой головой. Медленно допила кофе, изобразила на лице вежливую улыбку и ничего не сказала.
- Ну, где новорожденная? - Филипп ласково посмотрел на невестку, которая старалась не казаться слишком гордой. - Можно взглянуть на нее?
- Конечно. - Джулия жестом указала на колыбель, и когда Филипп склонился над ней, Патриция, словно по заказу, открыла глаза и зевнула своим крошечным ротиком. - Возьми ее, - подбодрила его Джулия. - Не бойся.
Видеть его, качающего на руках младенца, было уж слишком для Элизабет, и комок в горле грозил прорваться потоком слез, поэтому, обменявшись с Филиппом формальными приветствиями, она удалилась под предлогом того, что ей необходимо привести себя в порядок после дороги. И когда десять минут спустя Элизабет вернулась, он уже ушел.
Весь этот день и следующий, когда Джулия вернулась в замок с Патрицией, Элизабет ждала, что Филипп навестит ее - навестит хотя бы для того, чтобы подтвердить свое право ее игнорировать. Но к концу второго дня она поняла, что просто перестала для него существовать. И вместе с пониманием этого появилась озлобленность, а вместе с озлобленностью уязвленные самолюбие и гордость.
Он был точно как Джон. Не заботился о ее чувствах. Хотел иметь ее на короткое время в качестве сексуальной забавы. Иначе он не отверг бы ее с такой холодностью, не позволив даже объясниться. И она отныне ненавидела его. Ненавидела и презирала. Ей даже казалось, что Джон обошелся с ней менее жестоко.
На следующее утро она заказала авиабилет до Нью-Йорка, счастливая от сознания, что оставляет Джулию и ее ребенка в любящих руках. Все де Сернэ были на небесах от счастья, и тот факт, что родился не мальчик, явно не имел значения как для них, так и для гордой матери. Они полюбили Патрицию, потому что она была частью Джулии и Патрика, и Джулия буквально расцветала, окруженная их заботой.
- Вы нас завтра покидаете, Элизабет? - Они только что пообедали и удалились в очаровательную гостиную посидеть за чашкой кофе. Чудесные ароматы теплого летнего вечера доносились через открытые окна, а последние лучи закатного солнца освещали комнату. - Мы будем рады, если вы останетесь пожить у нас еще.
- Знаю. - Она улыбнулась Жоржу. - Но недавно я уже отпрашивалась на длительное время; компания охотно пошла мне навстречу, но мне не хотелось бы этим злоупотреблять.
Когда в следующий момент дверь резко распахнулась, Луиза даже вскрикнула от испуга, прежде чем увидела, что на пороге стоит ее сын.
- Филипп, зачем ты нас так пугаешь? Что произошло?
Первый раз в жизни Филипп де Сернэ пренебрег уроками аристократического воспитания, усвоенными с детства, и, отбросив все условности, подошел прямо к Элизабет, не глядя больше ни на кого. Его глаза сверкали.
- Ты собралась уехать? Завтра? Рано утром? Не говоря мне ни слова?
- Я… - В шоке Элизабет поднесла руку к своему горлу, отчаянно пытаясь понять, как воспринимать его слова. - Я…
- Как ты могла? Как смела ты думать, что можешь так поступить со мной?
- Филипп!.. - Жорж поднялся с кресла, беспокойно переводя взгляд с побледневшего лица Элизабет на лицо своего сына, мрачного как ночь. Он протянул руку к сыну, но сразу же отвел ее назад, когда Филипп повернулся и посмотрел на него гневным взглядом.
- Не вмешивайся, отец! Это касается только меня и Элизабет. - Он вновь обернулся к Элизабет и, прищурившись, пристально посмотрел ей в лицо: - Ну? Ты собираешься уезжать завтра?
- Да. - Теперь она встала. Ее лицо было бледным, но гневная реакция на его высокомерие проявилась яркими пятнами румянца на ее щеках. - А почему я не должна? Ты не появлялся и не звонил…
- Как я мог, когда я был в Марселе? - огрызнулся он. - Ты могла бы сама позвонить мне - я оставил тебе номер.
- Номер? - Она посмотрела на него беспомощно, и, увидев ее растерянность, Филипп обратил свой взгляд к матери, которая вскрикнула, словно вспомнив что-то важное.
- Ты отдала Элизабет письмо? - спросил он быстро.
- О, мой мальчик, прости меня но эти холопоты с ребенком… Я забыла. Оно до сих пор в моей сумочке. - Луиза до крайности расстроилась своей оплошностью.
- Но это просто невозможно! - Он вновь повернулся к Элизабет и сказал уже более спокойно: - Я дал матери письмо, чтобы она вручила его тебе в тот день, в больнице. Я должен был ехать в Марсель. Избежать поездки не представлялось возможным. В письме я все объяснил.
- Я так виновата. - Голос Луизы звучал трагически, но теперь Филипп ни на кого не обращал внимания. Он взял Элизабет за руку и буквально поволок ее через комнату.
- Ты едешь со мной. Я не желаю больше находиться в этой нелепой ситуации, - проворчал он. - Ты не получила письма, но явно не пыталась ничего узнать обо мне, не спрашивала, где я нахожусь, что происходит. Ты только собиралась опять исчезнуть, разве не так? Сознайся.
- Опять? - Ее возглас был таким резким, что Патриция, спавшая в колыбели в углу комнаты, проснулась и заплакала. - Это ты покинул меня, разве не помнишь? Даже не дав толком ничего тебе объяснить.
- Элизабет! - воскликнула Джулия крайне удивленно, и когда Элизабет уже в дверях оглянулась, то увидела выражение почти комического изумления на лицах всех присутствующих в комнате. - Ты виделась с Филиппом и ничего мне не сказала? - Похоже, этот факт произвел на Джулию большее впечатление, чем испуганный плач ее драгоценной дочери, которая впервые так громко заявляла о себе.
- Я не виделась с ним, - быстро солгала Элизабет. - Такого не было.
- Черта с два, не было! - Выталкивая Элизабет за дверь, Филипп бросил свирепый взгляд на присутствующих. - Сегодня вечером она останется у меня. Это все, что вам нужно знать. Вернется ли она завтра в Америку, я весьма сомневаюсь, так что пусть кто-нибудь возьмет на себя труд позвонить в. аэропорт и сообщить.
- Лучше не надо! Я возвращаюсь в Штаты… - Дверь захлопнулась, и голоса Элизабет не стало слышно, однако не прошло и минуты, как она распахнулась вновь, и в комнату ворвались Катрин и Пьер. Их лица были полны тревоги.
- Что, в конце концов, тут происходит? - Пьер посмотрел на Джулию, которая, стоя возле колыбели, качала на руках Патрицию и успокаивала ее, что-то тихо бормоча себе под нос. - Я думал, что-то случилось с ребенком.
- Патриция в полном порядке. - Все повернулись и посмотрели на Джулию. Луиза, перехватив взгляд своей невестки, ласково улыбнулась ей и продолжила: - А теперь, я думаю, что и с Элизабет все будет хорошо. Я должна была догадаться. Однако я ничего не подозревала, хотя и его мать, - спокойно добавила Луиза.
- Может, кто-нибудь объяснит мне, что происходит? - Жорж переводил взгляд с одного лица на другое и медленно качал головой. - Я решительно ничего не понимаю.
* * *
Но Элизабет, сидя рядом с Филиппом в его машине, хорошо себя вовсе не чувствовала. Его ярость была очевидной, но что действительно ее ужасало, так это нахлынувшие на нее эмоции. Искушение сказать, сделать что-то, чтобы восстановить их отношения, было мучительно острым. Но еще острее оказалось чувство страха, что она может вновь ошибиться.
Поведение Филиппа говорило о чем-то большем, нежели простое вожделение. И несмотря на ее негодование и все ее обвинения, высказанные и невысказанные, мысль, что она могла бы поверить ему, была слишком пугающей, чтобы принять ее. Она любила его, в этом не было сомнений, но все же она ему не верила.
Когда она ошибочно думала, что он состоит в близких отношениях с Мирей, сработал какой-то тайный механизм в ее подсознании. Механизм защиты от сомнений и разочарований, и теперь она не хотела, чтобы эта защита была вновь разрушена, не хотела отдаться чувству любви к Филиппу, чтобы вновь не испытать разочарования, чтобы опять не быть отвергнутой.
- Куда мы едем? - спросила Элизабет слабым голосом, когда напряженная атмосфера в замкнутом пространстве машины стала невыносимой.
- Ты прекрасно знаешь куда, - скупо обронил Филипп, не взглянув на нее. - Ко мне домой.
- Ты не можешь сделать этого…
- Я уже сделал. - Теперь он все же удостоил ее быстрого взгляда, и ей стало не по себе при виде мрачного огня, который горел в его глазах. - Из-за тебя я чувствую себя и выгляжу глупцом. Теперь ты довольна?
- Пожалуйста, не говори так.
- Почему же не говорить? Я никогда не боялся правды. Ты знаешь, что я к тебе неравнодушен, а тебя влечет ко мне, несмотря на эту одержимость твоим покойным мужем.
- Нет никакой одержимости! Ты ничего не понимаешь.
- Потому что ты не даешь мне понять. - Это было настолько близко к истине, что она не смогла ему ответить. - В Америке я был без ума от тебя, не стану отрицать. Когда ты сказала, в чем меня подозревала все то время, пока находилась со мной… - Он резко остановился и сделал глубокий хриплый вдох. - Я мог бы задушить тебя в тот момент, особенно после того, как открыл тебе вещи, о которых не говорил ни одной живой душе, - о Клэр, о том, что я пережил с ней. Я был несчастен с тех пор, как ты покинула Францию, нашел предлог для поездки в Штаты только для того, чтобы провести время с тобой, а ты, можно сказать, предала меня. Пусть это не совсем так, но я воспринял все именно таким образом. Однако, вернувшись домой, я начал понимать, что опять пытался форсировать события, а ведь у нас все шло хорошо. Помнишь те чудесные вечера в Нью-Йорке? Ведь ты наслаждалась ими?
- Ты знаешь - мне было хорошо тогда.
- А я был очень сдержан с тобой, разве не так? Вежливый поцелуй при расставании и никаких вольностей. Я и сам не мог поверить, что способен на подобное. Будто в тридцать шесть лет я перестал быть Филиппом де Сенрэ! - В его голосе прозвучала мягкая самоирония, но можно было почувствовать и нотку досады. - Поэтому я решил, что сделанное однажды может быть повторено вновь в подходящее время. Я могу быть терпеливым - у меня нет выбора, черт возьми! Я бы ждал, пока ты не приедешь навестить Джулию, и тогда продолжил бы постепенно, шаг за шагом, завоевывать тебя, пока не победил бы. Казалось, это так просто.
- Филипп!..
- Но ты, ты крепкий орешек. - Теперь он смотрел на нее с вызовом. - Что есть во мне такого, из-за чего ты меня так ненавидишь?
- Я не испытываю к тебе ненависти. - Ее сердце стучало как барабан.
- Ты всегда так обращаешься с людьми, которых любишь?
Она была избавлена от необходимости отвечать на эту колкость, так как машина въехала во двор дома Филиппа.
В гостиной он повернулся и скользнул взглядом по ее хрупкой фигуре.
- А ты похудела. - Он быстро приблизился к ней и стал внимательно ее разглядывать. - Почему? Ты и так была слишком худая.
Сочувственный взгляд и слова Филиппа чуть не вызвали у нее слезы, которые она и без того с трудом сдерживала. Этот прелестный фермерский дом Элизабет уже не чаяла увидеть вновь.
- А ты в полном порядке, я полагаю?
- Уж куда как в порядке. - Филипп улыбнулся, но она была просто не в состоянии улыбнуться ему в ответ.
- В больнице, в то утро, когда родилась Патриция, ты был отвратителен, - заявила она напрямик. - Совершенно отвратителен.
- Я просто оцепенел, - признался Филипп, медленно покачав головой, когда встретил ее взгляд. - Тебе трудно это представить? Думаешь, что я человек из камня? Так вот, могу тебя заверить, Элизабет, что я был потрясен, когда увидел тебя в комнате. Я жаждал заключить тебя в объятия, излить свою любовь и добиться твоей взаимности любой ценой. Другая, разумная, часть моего существа подсказывала, что я должен следовать избранному пути и продвигаться по нему медленно и осторожно. - На минуту он замолчал, а потом продолжил - А, черт, я мог бы продолжать говорить так всю ночь, но нам это теперь не поможет. Первый раз в жизни я потерял почву под ногами и не знал, как справиться с этим… Я предполагал быть в Марселе в первой половине дня. Эту деловую встречу я не мог пропустить. Я оставил номер телефона своего отеля в письме, где просил тебя позвонить мне.
- Я не знала.
- А если б знала, то позвонила бы? - спросил он тихо, глядя ей прямо в глаза. - Ответь, Элизабет.
- Не знаю… - Отступив на шаг, она села в одно из больших кресел. - Я думала…
- Я знаю, что ты думала, - сказал Филипп сухо, продолжая смотреть на ее поникшую голову, на светлые волосы, отливавшие золотом. - В тот день, когда я покидал Нью-Йорк, ты ясно дала понять, к какого сорта мужчинам ты меня причисляешь, но я надеялся, что, оставив свои подозрения относительно Мирей, ты сможешь осознать, что была не права в остальном. Мирей - красивая, чувственная женщина… и крайне избалованная, тщеславная, раздражительная, эгоистичная, мелкая… Нужно ли продолжать? - спросил он с сарказмом.
- Но ты был так приветлив с нею, - робко возразила она.
- Элизабет, она дочь лучших друзей моих родителей, - объяснил он терпеливо. - Что, по-твоему, я должен был делать? Плюнуть ей в глаза? Ее мать в течение ряда лет пытается поженить нас, но Мирей очень хорошо знает, как я смотрю на это. Я часто ставлю ее на место - ей нужен кто-то, чтобы держать ее в узде. Но Мирей привыкла видеть мужчин у своих ног, и тот факт, что один из них оказался невосприимчив к ее чарам, должно быть, сводил ее с ума.
- Ты когда-нибудь приглашал ее провести с тобой время? - спросила Элизабет, чувствуя необходимость задать наболевший вопрос.
- Несколько раз, когда она была моложе и немного помягче характером, - ответил он небрежно. - Вечеринки с общими друзьями и тому подобное. Но я никогда не получал удовольствия от ее компании. - Теперь он смотрел ей прямо в глаза. - Это правда, Элизабет. Между нами никогда не было иных отношений, кроме дружеских. Я знаю тип женщин, к которому относится Мирей. Мир полон красивых избалованных женщин, каждая из которых считает себя центром Вселенной. Я не ангел, я это уже говорил, и никогда не пытался им казаться. Но с Мирей? Нет. Ничего такого не было и в помине.
- Я вижу. - Элизабет смотрела на смуглое лицо Филиппа, которое было так близко от нее, и чувствовала в душе сумятицу. Она почти уже верила ему, знала теперь, что он не относится к тем мужчинам, которые способны делить свою любовь между двумя, но… Но это не означало, что та женщина, которую он безраздельно любит сейчас, будет последней в его жизни и не уступит место другим в длинной череде любовных увлечений. В конце концов, он устанет от нее - и тогда… Что будет тогда, Элизабет даже думать не хотелось.
- "Я вижу"? Разве это ответ? - Она не ведала, что красноречивая игра эмоций на ее лице причиняет ему острую боль. - Неужели это тебя не трогает?
- Филипп…
- Нет! Хватит! - отрезал он, глядя на нее с лихорадочным блеском в глазах. - Ты всегда произносишь мое имя так, как сейчас, когда начинаешь отдаляться. Ты делаешь это столь ловко, что все время остаешься закрытой для меня, отгороженной стеной недоверия. Я ожидал многого, когда рассказывал тебе о Клэр. И то, что это не смогло изменить твоего отношения ко мне, я не ставлю тебе в вину. Я действовал, как избалованный ребенок, сконцентрированный на своих чувствах, и получил за это по заслугам. - В его голосе слышалась горькая ирония. - Ты ни в чем не виновата. Не прав был я и готов это признать. Но я не позволю тебе больше возводить барьер между нами. Элизабет, я знаю, что тебя влечет ко мне. Это не так уж мало для начала.
- Я не могу позволить себе пойти на поводу у этого влечения. Прости меня, - сказала она горестно.
- Нет, можешь! - Он бросил на нее пылкий взгляд. - Как бы ты ни любила мужа, как бы ни тосковала без него, его нет здесь, а я перед тобой. Я люблю тебя, Элизабет. - Эти слова были исторгнуты из глубины души. - Я боролся, пытаясь подавить свое чувство, говорил себе, что это глупость - дать увлечь себя другой женщине после Клэр. Но рассудок здесь бессилен, это дело сердца. Я не хотел говорить тебе о своей любви, но я не желаю, чтобы ты хоронила себя, свою душу, разум и тело, как ты это делала в последние три года. Возможно, ты никогда не будешь испытывать ко мне такие же чувства, какие я испытываю к тебе, но, по крайней мере, я могу помочь тебе начать жизнь заново.
Это убивало ее. Он только что разрушил ее последнюю защиту тремя простыми словами: "я люблю тебя".
- Не говори таких слов, Филипп…
- Почему? Потому что ты не чувствуешь, что они правдивы? - спросил он мягко. - Это так? Но я действительно люблю тебя, Элизабет. Я бессилен перед тем чувством, которое к тебе испытываю. Оно делает меня уязвимым и незащищенным, и мне это не нравится, но ничего не могу с этим поделать. Ты любовь всей моей жизни.