- Те слова не принесут тебе добра. Нет, не принесут. Ты много хочешь. Все суетишься, покоя не знаешь. Но тебе следует слушать дом.
- Какой еще дом я могу слушать? - сердито спросила Эспер.
- Твой дом. Слушай, и он принесет тебе много мудрости. Ты услышишь через него слово Божье.
- Не понимаю как! - вскрикнула Эспер, шокированная богохульством. Она встала со стула. - Мне пора, тетушка Криз, а вы еще ничего не сказали о моем желании.
Старуха ткнула пальцем в карту красной масти.
- Твое любовное желание исполнится, детка, но тебя ждет удар. Да, удар, - негритянка, положив карты, поднялась, печально глядя на Эспер, словно жалея о том, что взялась за это гадание. - Такова твоя судьба. С тебя две монеты.
- Но вы мне ничего так и не рассказали, - рука Эспер сжимала два медяка в кармане передника. Один ей дали для воскресной службы, а другой - на расходы. Девушка чувствовала себя одураченной. Разбитое сердце, огонь, вода, дом, который надо слушать, трое мужчин, когда ей был нужен только Джонни. "Желание исполнится, но…"
- Я тебе много сказала, - возразила тетушка Криз, - и сказала всю правду, - она вдруг грозно поглядела на Эспер. - Думаешь, я не вижу того, что другие не могут видеть? Думаешь, я не могу читать, что скрыто в сердце? - Добродушная толстуха превратилась в разгневанную фурию. - Думаешь, не знаю, что будет у вас вечером? И не знаю, на что вам Амброз с его скрипкой?
Эспер в изумлении раскрыла рот. О чем она говорит? Знает что-то или вправду умеет читать мысли? Или она сама имеет отношение к ТТ?
Тетушка Криз, внимательно смотревшая на нее, вдруг захихикала. Она протянула руку, ладонью вверх, и Эспер неохотно положила туда две монетки.
- Ну, беги, - сказала старуха. - Я никого не трогаю, меня никто не трогает. Ступай себе.
Эспер кивнула и направилась к двери. Она чуть не плакала. Две монетки пропали даром, и мама будет ее ругать за ту, что была для воскресной службы. Гадание было пугающим, странным и неясным, как и сама тетушка Криз.
Как научиться быть готовой к неожиданностям? Вот взять, к примеру, Деревянную Ногу. Эспер и не думала, что он может быть таким сердитым. Она жила до сих пор в мире детства, где все было просто и ясно. И сейчас она чувствовала протест, столкнувшись со сложностями взрослого мира. Взять эту тетушку Криз, хороша она или плоха, - она знает что-то про Тропу, или ее слова - просто удачная догадка? Так мне и надо, думала Эспер, нечего слушать всякие дурацкие предсказания.
Пробегая по Орн-стрит, она услышала, как далекий церковный колокол пробил двенадцать раз. О Господи, уже обед! А мама, наверно, сильно волнуется, не зная, как обстоят дела. Проходя мимо Малой гавани, Эспер поискала глазами зеленую лодку Джонни среди других рыбацких лодок, но ее там не было. Девушка ускорила шаг и вскоре вышла к заднему двору своего дома. Здесь росли четыре яблони - все, что осталось от сада Моисея Ханивуда. На огороде работал мотыгой "чокнутый" старик Ходж, которого Сьюзэн вынуждена была нанять для работы потяжелее, так как у Роджера "руки не доходили". Спал Ходж в сарае между хлевом и конюшней, пустовавшей на случай приезда гостей, которые могли бы оставить там лошадей и коляску.
К счастью, на кухне оказался только отец. Он сидел за столом, но его обед был нетронутым. Роджер, улыбаясь, смотрел на дочь, когда она вбежала в кухню, скинула плащ и огляделась, ища глазами мать.
- Приветствую тебя, дочь светлого апреля, - сказал Роджер тем шутливым тоном, каким он обращался только к ней. - Садись, моя дорогая, я хочу прочесть тебе чудесные стихи из "Од" Горация, - он показал на лежавшую перед ним книгу.
Эспер смущенно посмотрела на отца и положила руку на его плечо.
- Не сейчас, папа, - она не знала, смеяться ей или огорчаться. - А где мама?
- В распивочной, а может, и в гостиной, готовится, надо думать.
Роджер продолжал сосредоточенно смотреть в книгу. Да, Эспер, пожалуй, слишком молода, чтобы понять всю утонченную красоту этих строк, но вполне могла бы послушать, подумал он. Например, вот это:
"Я не боюсь ударов Судьбы,
Ведь нечего мне терять;
В лодочке утлой могу я поплыть,
Не страшась стихий…
Вот так, спокойно, с мудрой созерцательностью, надо относиться к жизни.
- Ешь, папа, - сказала Эспер ласково, видя, что разочаровала его. - Я с удовольствием послушаю стихи завтра.
Тут в кухню вошла Сьюзэн.
- Явились, мисс? - привычно ворчливо обратилась она к дочери. Сьюзэн была разгорячена уборкой в гостиной, где приходилось двигать мебель, чтобы освободить место для гостей. - Роджер, ты меня с ума сведешь. Ты что, не начитался еще у себя в комнате? Пошли сбивать масло, - тихо сказала она, уже обращаясь к Эспер.
Они вдвоем отправились в кладовую, где хранилось масло, и за работой Эспер, понизив голос, рассказала матери обо всем, кроме, конечно, гадания.
- Значит, Деревянной Ноги не будет, и Джонни придется управляться одному, - Сьюзэн покачала головой. - Я не решусь довериться кому-то еще. Сын булочника говорил мне, что прошлой ночью была большая охота на черных в Линне. Охотник за беглыми рабами отправится оттуда прямо сюда.
- Ма, - сказала Эспер, - ты знаешь, я ведь умею грести. Я сама могу помочь Джонни.
- Чушь. Ты не знаешь, что это такое на самом деле. Лучше помолчи.
И тут в дверь постучали.
- Кто бы это мог быть? - спросила Сьюзэн задумчиво. - Обычный посетитель просто вошел бы, - она вытерла руки передником. - Ну да ладно. Все равно сейчас тут искать нечего, - Сьюзэн невесело усмехнулась и пошла к двери. Эспер последовала за ней, на ходу вытирая лицо полотняной салфеткой.
Чей-то низкий голос спросил:
- Миссис Ханивуд? Могу я поговорить с вами?
Судя по выговору, это был не местный. Мать ответила, что может побеседовать с ним в кухне, так как в доме идет уборка перед приемом гостей.
Вслед за Сьюзэн вошел плотный и очень высокий мужчина в сюртуке и жилете, два кармана которого были соединены золотой цепочкой от часов. Он вежливо снял цилиндр и держал его в руке. Волосы посетителя были короткими и такими белыми, что он казался старше своих двадцати шести лет. Роджер с удивлением посмотрел на незнакомца.
- Здравствуйте, сэр. Простите, что побеспокоил вас. Я - Эймос Портермэн, владелец обувной фабрики на Скул-стрит.
- В самом деле, сэр? - ответил Роджер вежливо, но без малейшего интереса. - Не желаете сесть? - он замолчал и вопросительно посмотрел на жену, несколько смущенный ее молчанием и настороженностью.
Эспер и Сьюзэн имя этого человека говорило больше, чем Роджеру. Эспер встретила его с враждебностью, вспомнив, что это о нем говорили Джонни и другие сапожники в мастерской Пичей. Какие у него отвратительные холодные глаза. И чего он вообще сюда приперся?
Сьюзэн сидела молча. Она ждала. Так это тот самый, кто прошлой осенью купил фабрику, когда прежний хозяин, Ален, как и большинство обувных фабрикантов, обанкротился во время паники. На вид он выглядит простым и открытым, но кто его знает?! Обувщики ведут большую торговлю с югом и могут быть за "твердолобых".
Однако Портермэн не был удивлен нелюбезным приемом. С тех пор как он приехал в Марблхед, он всегда встречался с настороженностью или враждебностью местного населения.
- Я пришел к вам, мэм, - продолжил он, - потому что слышал, что у вас очень хорошая гостиница.
- Ну… - выжидательно произнесла Сьюзэн, продолжая изучать посетителя.
- Так вот, мэм, купив фабрику, я вынужден проводить здесь какое-то время, чтобы за ней присматривать. В отеле, где я сейчас живу, мне не очень удобно, и я хотел бы перебраться к вам.
Эспер невольно сделала протестующий жест и очень тихо сказала "нет". Эймос с раздражением заметил это. Этакая неотесанная провинциалка. И на щеке у нее масло. Кто она такая, чтобы смотреть на него с нескрываемой враждебностью?
- У меня сейчас нет свободных комнат, мистер Портермэн, - сказала Сьюзэн. - У меня они редко бывают, обычно я сдаю комнаты торговцам на одну ночь.
- Вы хотите сказать, - вспылил потерявший терпение гость, - что вы не желаете, чтобы я здесь жил? Проклятые марблхедцы! Моя фабрика дает работу тем, кто в ней нуждается. Я не пойму почему, - он замолчал, вспоминая, как шел по Вашингтон-стрит, и стайка мальчишек, прятавшихся за зданием муниципалитета, кидали в него камни с криком: "Бей гада-чужака!"
К удивлению Роджера и Эспер, да и самого Эймоса, Сьюзэн вдруг рассмеялась:
- Может быть, мы и недолюбливаем чужаков, думаем, что лучше было по-старому, когда жизнь не зависела от фабрикантов, а все давало море. Но времена меняются, и я прекрасно понимаю ваше недовольство.
Неужели маме он понравился? - подумала Эспер. Да ведь ей всегда нравились в мужчинах темперамент и энергия. Но этот тип - фабрикант из Дэнверса, скверного места, вроде Салема, - и к тому же еще такой противный хлыщ.
- Хорошо, мэм, я, пожалуй, пойду, - произнес гость, несколько смягчившись. - Простите, что побеспокоил вас.
- Если вам нужна комната, - сказала Сьюзэн, решившая, что Портермэн пришел сюда без дурных намерений, - можете обратиться к миссис Кабби на Стейт-стрит.
- В самом деле? - Портермэн был благодарен ей даже за совет. Дела его шли хорошо, но поговорить ему было не с кем, кроме приказчика. Местные жители держались своего особого мира, было такое впечатление, что они живут в крепости. Все же ему придется добиться, чтобы марблхедцы приняли его, хотя бы для Лили-Розы.
- Странное имя Кабби, - сказал Портермэн, лишь бы что-нибудь сказать.
Тут поднял голову от книги мистер Ханивуд, он заговорил, как учитель, объясняющий урок:
- Оно происходит от французского имени Кубье. У нас много имен не чисто английского происхождения, в отличие от моего.
- О! - почтительно воскликнул Эймос. "Занятный тип этот Ханивуд", - подумал он. И в Дэнверсе он встречал таких чудаков, в очках, с руками в чернилах.
- Вы женаты, мистер Портермэн? - спросила Сьюзэн, увидев золотое обручальное кольцо на его пальце.
- Да, но моя жена - инвалид Она дома, в Дэнверсе. - "Не забыть бы, - подумал он, - купить ей подарок прежде, чем вернусь домой".
- Так я советую вам обратиться к вдове Кабби, - резко сказала Сьюзэн.
Эспер с облегчением поняла, что ее мать пришла в себя. Теперь посетитель просто мешал готовиться к приему гостей. Пусть идет к Ли или куда ему вздумается, лишь бы ушел. Он зануда, да и к тому же высокомерен. От девушки не ускользнуло, каким взглядом Портермэн окинул кухню, когда вошел.
И она была права. Эймос, ушедший от них, думал о Ханивудах с презрением и жалостью. Живут в таком древнем доме и не могут даже перестановку какую-нибудь сделать или ремонт, чтобы все было в новом стиле. Стоячее болото какое-то. Только в мамаше, пожалуй, есть живость и характер. Этот Ханивуд видать, образованный, а что толку?
Эймос подумал о собственной карьере. Отец его приехал в Дэнверс в 1818 году. Из Нью-Йорка или Нью-Джерси, Эймос не помнил. Женился на шотландке, открыл здесь сыромятню, и дело пошло. Отец оставил после себя десять тысяч монет. Он, Эймос, должен превзойти отца. Он хорошо знает фабричное дело. У него, может быть, будет сто тысяч и больше. Но кому он их оставит? Если бы только Лили-Роза могла выздороветь! Может быть, ей поможет морской воздух, если он уговорит ее сюда переехать. А могла бы решительная, энергичная женщина, вроде Ханивуд помочь Лили-Розе прийти в себя? Портермэн снова вспомнил древнюю гостиницу с ее властной хозяйкой и хозяином - книжным червем. Интересно, все ли здесь такие странные? О Эспер он даже не вспоминал.
Глава четвертая
К шести часам вечера гости начали прибывать в "Очаг и Орел". Моряки и рыбаки с "Цереры" и "Дианы" надели серые фланелевые рубахи, вязаные фуфайки и черные шелковые галстуки, сменив резиновые сапоги на начищенные до блеска башмаки, изготовленные в домашних мастерских. Все, у кого были жены, пришли с женами, как и были приглашены.
Эспер, слышавшая в верхней палубе частый звон дверного колокольчика, поняла, что надо спешить. Ее лучшее платье, перешитое из маминого, было из синего поплина, с красной узорной каймой на рукавах и юбке. Эспер, не обращая особого внимания на наряды, была довольна им. Но теперь она думала по-другому: ей не казалось, что платье ей так уж идет - тесное в груди и собиравшееся в сборки на одном плече. Она раньше терпеть не могла шить, предпочитая погулять или почитать книжку, но теперь решила уделять больше внимания выкройкам, которые делала для нее мама. Сегодня придет Чарити Треверкомб, а у нее всегда красивые наряды.
Девушка придирчиво осмотрела себя в зеркало. Что бы ни говорила мама, она больше не будет носить косичку, как маленькая девочка. Эспер пыталась расчесывать волосы так и этак, но ничего не получалось. Наконец она уложила тяжелую косу вокруг головы и закрепила ее костяной заколкой. Затем Эспер надела единственное украшение - брошку из оникса с серебром, доставшуюся в наследство от бабушки, и, волнуясь, сошла вниз. Там ее встретил отец. Роджер тоже ломал голову, как ему одеться. Его старый сюртук был дополнен белоснежным шарфом и старомодным жилетом с золочеными пуговицами. Он по-особому относился к сегодняшнему вечеру. Этот прощальный праздник был традиционным. Роджер не задерживался ни в одной компании, так как его никто не интересовал, но бродил от группы к группе, беседуя со всеми о том о сем и радуясь праздничному виду дома. В конце концов, самодовольно думал он, это старейший дом в Марблхеде, и самый лучший. Те дома, которые могли с ним соперничать, как, например, "Король Хупер" или особняк Ли, потеряли былую славу и были перестроены, один - под магазин, другой - под банк.
Сьюзэн сегодня открыла "новое" крыло дома, что очень обрадовало Роджера. Он бродил по огромному залу, отделанному белыми панелями, освещенному свечами в позолоченных канделябрах, любовался резной лестницей, которая вела наверх в четыре большие спальни для постоянных гостей. Сьюзэн открыла даже вторую маленькую гостиную, напротив холла, хотя та была обставлена для жилой комнаты неподобающе.
Продолжая свой обход, Роджер подошел к двум капитанам, Касвеллу с "Цереры" и Лэйну с "Дианы", которые стояли в распивочной и весело болтали над чашей с пуншем.
- Добрый вечер, господа, добрый вечер, - сказал он приветливо, - всегда рады вас видеть, и вас, и ваших людей у себя. Вы пробовали пунш? Я знаю, Сьюзэн очень старалась, чтобы он удался.
Два капитана, хвастающиеся друг перед другом достоинствами своих кораблей и своих моряков, прервали свою интересную беседу и вежливо повернулись к хозяину.
- Еще бы, Роджер! - воскликнул капитан Лэйн, сидевший с ним за одной партой в школе сорок пять лет назад. - Пунш у вас что надо, пра-агревает кишки и па-аднимает дух!
- Рецепт Лота Ханивуда, отца Моисея, - заметил хозяин, никогда не сомневавшийся, что и другие знают, о ком из его предков идет речь. Да так оно чаще всего и было. Большинство марблхедцев знали имена дедов и прадедов своих соседей, так как их всех многое связывало.
- Он записал рецепт вон там, - Роджер показал на одну из поперечных балок, на которой действительно было что-то нацарапано, и, не задумываясь, интересно ли слушателям, стал читать наизусть:
Есть в слове "пунш" - всего четыре буквы,
И столько ж элементов в нем нужны.
Вода и сахар, спирт в хорошей дозе,
Орех мускатный, все перемешав
Как следует, получите напиток,
Который сердце ваше усладит.
- Вот так и теперь, сто пятьдесят лет спустя, здесь готовят пунш, - добавил он гордо.
Эспер, сидевшая рядом с матерью в большой гостиной, слышала все это, ей было смешно и грустно. Бедный папа не знал, что мама готовит пунш не так. Она использует чай вместо воды, патоку вместо сахара, а также портвейн и ром. Но папа многого не знает. Вот сейчас он нарушил непринужденную беседу моряков, которые стоят и ждут, когда же он умолкнет. Он не знает, как вести себя с людьми, подумала Эспер со вздохом. И она сама, наверное, тоже не знает. Но теперь ей остается только ждать. Пока танцы не начались, в распивочной делать нечего. А главное - Джонни еще не пришел.
Сьюзэн сидела на софе рядом с миссис Лэйн, обе чинно и негромко беседовали, как приличествовало в открываемой по торжественным дням гостиной. Эта комната была гордостью Сьюзэн. В отличие от остальных помещений, здесь все было элегантно и в духе времени. Вся обстановка была не старше времен Моисея Ханивуда. Этажерка с фарфоровыми безделушками, стулья и софа были приобретены отцом Роджера, а бледно-зеленые и розовые ковры покупала сама Сьюзэн. В центре стоял стол с Библией и семейным альбомом, освещенный расположенной сбоку красивой масляной лампой. Были, конечно, и канделябры со свечами, но Сьюзэн предпочитала лампы: со свечей капает воск, и от них жди неприятностей.
В четверть седьмого пришла Чарити Треверкомб с матерью. Эспер поспешила поздороваться с ними, и ее ждало новое огорчение. Чарити была в платье из тафты вишневого цвета с оборками; ее вьющиеся каштановые волосы ниспадали на плечи, а в ушах сверкали золотые сережки в форме бабочек. Выглядела она прекрасно. Эспер также не могла не заметить, что мужское общество сразу обратило внимание на вновь прибывшую. Даже старый капитан Лэйн поправил галстук и развернулся, чтобы видеть девушку в вишневом платье.
- Ой, Хэсси, как все здорово! - восхищалась Чарити, оглядывая гостиную и стараясь расположиться поближе к мужчинам, насколько она могла осмелиться. - Я так люблю танцы. А еще девушки будут?
- Ну, наверное, Нелли Хиггинс и Бесси Бовен, а еще мама приглашала Селманов и Пикеттов, - Эспер осеклась, посмотрев в сторону распивочной.
- Вот и Джонни Пич! - воскликнула Чарити. - О, да он почти красавец! Сто лет его не видела. Наверняка пригласит меня на первый танец.
Джонни вошел в гостиную, но, улыбнувшись девушкам, он направился к софе, на которой сидели женщины.
- Добрый вечер, сударыни, - Джонни поклонился Сьюзэн, миссис Лэйн и матери Чарити. - Хороший вечерок сегодня. Только немного ветрено.
Эспер, напряженно наблюдавшая за ними, видела, как встретились его взгляд и взгляд ее матери.
- Надеюсь, ветер не помешает вам в море… завтра, - ответила Сьюзэн.
Пауза перед последним словом была понятна только Эспер и Джонни.
- Конечно, мэм, я надеюсь, мы справимся.
Миссис Лэйн была задета: в конце концов, капитан "Дианы" - ее муж, а Джонни просто матрос.
- Это дело капитана Лэйна, - напомнила она. - Он с этим разберется.
- Да, мэм, - ответил Джонни.
Миссис Треверкомб явно нервничала. Джонни Пич - приятный парень, хоть и из рыбацкой семьи, но она заметила реакцию дочери на его приход. Вряд ли полезно для Чарити здешнее общество. Здесь почти не бывает молодых людей из действительно достойных семей Марблхеда.
Обе большие комнаты понемногу заполнялись. Пришли семьи Хиггинсов и Бовеннов, Селманов и Пикеттов. Мужчины, подкрепившись пуншем, временно оставили его в покое и образовали смешанное с женщинами общество. Скрипач Амброз явился ровно в семь. Достав свою скрипку, он устроился на ящике в углу распивочной. Роджер, решив, что уже выполнил долг гостеприимства, удалился в кабинет.
Девушки собрались вместе, старательно делая вид, что не замечают приближающихся к ним молодых людей.
- Вот он идет, - самодовольно прошептала Чарити, имея в виду Джонни.