Наследство Джошуа Форстера было не таким большим. Живя в Лондоне, он тратил огромные деньги на развлечения и светские забавы. В последние же годы Джошуа после приключившегося с ним несчастья тратил баснословные суммы на лекарства и докторов. Большая часть этого уже изрядно истощившегося наследства досталась Женевьеве. Уильям же остался практически без гроша. Единственным выходом для него было найти богатую невесту. Шарлотта Дарби как нельзя лучше подходила на эту роль.
Теперь же и эта последняя надежда рухнула. Бенедикт пообещал, что расскажет графу Рамси о том, какой он жестокий и развратный человек. Рамси не захочет, чтобы Уильям женился на его единственной дочери.
Бенедикт покривил душой, когда пообещал рассказать Женевьеве о своем визите к Форстеру все до мельчайших деталей. Многое пришлось утаить. В частности, он не передал ей оскорбительные и злые слова о ней самой.
Погасив сигару, Бенедикт встал из-за стола:
- Дело сделано. Можете больше не волноваться. Теперь ваш пасынок точно не тронет вас, Женевьева. И это главное. И вообще, я думаю, нам не стоит сейчас о нем говорить. Не тот он человек, чтобы на него тратить восхитительный вечер. Давайте лучше займемся чем-то более приятным. - С этими словами Бенедикт подошел к ней.
Женевьева заметила, как топорщатся спереди брюки Бенедикта. Он очень возбужден. Теперь понятно, что он подразумевал под "чем-то более приятным" и почему хотел как можно скорее закончить неприятный разговор.
Глава 14
Женевьева опять занервничала.
Что, если Бенедикт вновь попытается заняться с ней любовью и она его разочарует? Насколько ему хватит терпения? Не покинет ли он ее навсегда?
Бенедикт говорил, что его отношения с женщинами длились не более двух дней. Получается, он привык, чтобы женщины отдавались ему сразу, без долгих ухаживаний. Они были куда более раскрепощенными, чем она, и жили полной жизнью. Ей никогда не стать такой. Чем дальше, тем больше Женевьева в этом убеждалась. Что, если он когда-нибудь потеряет терпение и бросит ее? А если это произойдет уже сегодня?
- Вы слишком много думаете, это мешает вам наслаждаться отношениями с мужчиной, Женевьева. Женщинам вообще не идет много думать, - сказал Бенедикт, нежно подняв ее со стула и поставив на ноги. Теперь они стояли друг напротив друга. - Я советую вам отдаться на волю чувств. Так будет лучше для вас. Сегодня вечером вы должны понять, что подсказывают вам чувства. Как вы на это смотрите? Готовы плыть по волнам ощущений и ни о чем не думать?
Его глаза заблестели от вожделения. Дыхание стало прерывистым. Женевьева нервно облизнула губы. Он заметил розовый кончик ее языка, и это его ещё больше возбудило.
- Я могла бы опять… прикоснуться к вам… к вашему фаллосу… - смутилась она.
У Бенедикта перехватило дыхание. Неужели она опять будет ласкать его пальцами, а быть может, и губами?
- А вы этого хотите?
- О да. - Ее глаза заблестели от восторга. - Я этого очень хочу. Мне нравится доставлять вам удовольствие.
- Ну тогда этим мы сейчас и займемся.
Он отпустил ее руки, подошел к двери и закрыл на ключ.
- Что вы делаете, Бенедикт? - с беспокойством спросила Женевьева. - Зачем вы закрыли дверь?
- Пока мы ужинали, у меня из головы не выходила одна картинка. Я представлял, как вы стоите на коленях у окна. Обнаженная, с распущенными волосами. Теперь я хочу, чтобы эта картинка ожила, стала реальной. А если дверь останется открытой, кто-нибудь из слуг может войти сюда. - С этими словами Бенедикт подошел к ней. Лицо его приняло какое-то хищное выражение.
Женевьева покраснела от смущения. Значит, его мысли во время ужина были такими же сладострастными, как и ее собственные.
- Вы хотите, чтобы я разделась прямо здесь, в столовой? Я вас правильно поняла?
- Мы будем раздевать друг друга, - задыхаясь от вожделения, проговорил он и посмотрел своими жгучими черными глазами на ее приоткрытые губы. - Хоть вы и отпустили Дженкинса, я подумал, что нам лучше все-таки запереть дверь. Тогда уж точно никто не сможет войти сюда и застать нас. Я не хочу, чтобы из-за меня пострадала ваша репутация. Вам она еще пригодится.
Женевьева знала - если Дженкинс вернется и заметит, что дверь заперта, он не решится даже постучать. Не говоря уж о том, чтобы попытаться войти. Но Дженкинс не настолько глуп, чтобы не понять очевидного. Да и что в такой ситуации можно подумать?
Но странное дело - ее эта мысль нисколько не встревожила. Наоборот, вдруг стало приятно при мысли, что завтра все слуги будут говорить о том, что у них с Бенедиктом серьезный роман и они занимались любовью.
Наверное, его это тоже не очень тревожит, раз он хочет заняться любовью в столовой.
Она посмотрела на него и принялась вытаскивать шпильки из прически. Спустя мгновение огненно-рыжие волосы рассыпались по плечам.
- А вы коварный соблазнитель, Бенедикт, - со смехом заметила Женевьева.
- Вы так прекрасны, что рядом с вами я просто не могу вести себя иначе, - с восхищением глядя на ее рыжие волосы, сказал он. - Я теряю голову. Просто схожу с ума!
- Вы действительно хотите, чтобы я разделась прямо здесь?
- О нет, любовь моя, я хочу, чтобы вначале вы раздели меня, а потом я вас, - сладострастно улыбнулся Бенедикт.
- Ну если вы этого хотите…
Женевьева покраснела от смущения, представив, как медленно раздевает Бенедикта и бросает одежду на пол.
Это немного пугало и в то же время очень привлекало. Ей не терпелось начать раздевать его. Господи, как же ей хотелось опять увидеть его наготу! Женевьева представила, как, раздев Бенедикта, начинает ласкать его плоть кончиками пальцев. При этой мысли в низу живота у нее растеклось сладкое тепло. Но она никак не могла заставить себя это сделать. Ведь это так неприлично. Ей придется переступить все запреты, забыть о том, как должно вести себя благовоспитанной даме. Нет, она не может так поступать, как бы ей этого ни хотелось. Но в следующий момент ее пронзила ужасная мысль: если она откажется выполнить просьбу Бенедикта, он, устав от ее капризов, прекратит с ней все отношения.
Она смущенно взглянула на него, длинные ресницы затрепетали.
- Но вы ведь понимаете, насколько я неопытна в подобных вещах. И потому, возможно, сделаю все не так искусно, как вам бы хотелось.
Медленно и нерешительно она принялась расстегивать пуговицы на его жилете. Бенедикт возбужденно задышал. На шее забилась жилка.
- Вам не о чем беспокоиться, Женевьева. Уверен, у вас все прекрасно получится. Да к тому же я буду так поглощен процессом, что просто не смогу обращать внимание на то, как именно вы это сделаете.
Словно в подтверждение своих слов он закрыл глаза, чувствуя, как она медленно сняла с него сюртук, потом жилет. Затем осторожно развязала галстук, стянула его с шеи и принялась так же медленно и осторожно расстегивать рубашку. Бенедикт почувствовал, как ее нежные пальцы блуждают по его груди. У него перехватило дыхание, когда она принялась поглаживать его соски кончиками пальцев. Глаза его все еще были закрыты, черты лица исказились от страсти. Эти простые и бесхитростные действия необыкновенно возбуждали.
- Мне казалось, в прошлый раз вам это понравилось, - принялась оправдываться Женевьева, услышав, как Бенедикт глухо простонал. - Я думала, ваша грудь так же чувствительна, как и моя.
- Ну, Женевьева, все-таки между мужчиной и женщиной большая разница. Не думаю, что, когда я ласкаю вашу грудь, ваш фаллос твердеет и дрожит от возбуждения, а семя готово вырваться наружу. У вас этого нет. Но в целом вы правы. Меня такие ласки возбуждают не меньше, чем вас.
Грубость Бенедикта шокировала ее. Разве джентльмены разговаривают с дамами в подобном тоне? Но, с другой стороны, так ли это важно? Главное, что она ему нравится. Он хочет ею обладать. Так и пожирает ее глазами. Неожиданно Женевьева почувствовала, как соски ее твердеют, а в низу живота разливаемся приятное тепло.
- Да, если бы у меня был фаллос, а вы ласкали мои груди, я чувствовала бы именно то, что вы описали, - осмелела она.
Бенедикт некоторое время молча смотрел на нее. Потом закатил глаза в притворном ужасе, но не выдержал и громко рассмеялся:
- Вам не стоило повторять мои слова.
- А вам не стоило так выражаться в моем присутствии, - парировала Женевьева.
- Простите. В следующий раз не буду употреблять в вашем присутствии подобных выражений.
- А вам нравится, когда я ласкаю вас губами и языком, как вы меня? - смущенно опустив глаза, спросила она. - Только, прошу вас, ответьте честно. Для меня это очень важно. Я должна точно знать, что вам нравится, ведь опыта в любовных делах у меня почти никакого.
- О, вы еще спрашиваете!
Бенедикт застонал от вожделения, представив, как Женевьева будет целовать его обнаженное тело и касаться его языком. Когда же она дотронулась губами до его соска, он зарычал, как дикий зверь. Она поцеловала его сосок, лизнула и принялась посасывать.
- Вы превратили меня в дикого зверя, - прошептал он. - Я готов взорваться от страсти.
Женевьева смущенно взглянула на него из-под полуопущенных ресниц:
- И теперь жалеете об этом?
- Господи, нет! Нисколько об этом не жалею. - Бенедикт погладил Женевьеву по огненно-рыжим волосам.
Неопытная во всем, что касается физической близости, она была страстной и любвеобильной женщиной. И инстинкт подсказывал ей, как лучше всего доставить мужчине удовольствие. Она полностью сняла с него рубашку и принялась нежно гладить по обнаженной груди. Потом переключилась на спину.
Бенедикт сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Он стиснул зубы от напряжения, сдерживаясь, чтобы удовлетворение не пришло раньше времени. Он даст волю эрекции, когда перенесет Женевьеву на кровать и займется с ней любовью по-настоящему. Он мечтал об этом весь вечер. Да что там! Он мечтал об этом с первой встречи.
Хотя, может быть, его планам не суждено сбыться, ведь он твердо для себя решил не торопить ее, чтобы не отпугнуть. Все, что будет между ними сегодня, должно произойти с полного согласия Женевьевы.
Бенедикт надеялся, что его не хватит удар, как когда-то Джошуа Форстера, от постоянно сдерживаемого возбуждения. Ведь, возможно, придется ждать близости очень и очень долго.
Бенедикт был совершенно голым. А Женевьева все еще оставалась полностью одетой. Мысль об этом почему-то его взволновала. Еще никогда он не был в подобной ситуации. До этого момента до конца не осознавал, насколько красиво его собственное тело. Он вообще никогда не думал о своей внешности. Но теперь, когда Женевьева с наслаждением ласкала его плоский живот, подтянутые ягодицы, узкие бедра, длинные ноги и широкую грудь, Бенедикт понял, насколько совершенно сложен и сексуально привлекателен. Именно Женевьева помогла ему это осознать.
Еще ни одна женщина не говорила, что его тело непривлекательно или сам он некрасив. Но ни одна из них не смотрела на него с таким вожделением, как Женевьева. Или он ошибается? Он решил больше не мучить себя сомнениями и спросить ее об этом прямо.
- Вам нравится то, что у вас сейчас перед глазами, любовь моя?
Женевьева в этот момент занималась изучением его спины и задержалась с ответом.
- Вы же прекрасно знаете, что мне очень нравится то, что у меня в этот момент перед глазами. Вы - мой идеал мужчины. У вас очень красивое лицо и совершенное тело. - Она ласково улыбнулась. - Вы очень сильный и мужественный, и у вас такие широкие плечи… - С этими словами она погладила его по плечу. - Широкая мускулистая грудь. - Она нежно провела кончиком пальца по груди. - Плоский живот и узкие бедра.
Женевьева хотела погладить его по бедру, но почему-то смутилась и не стала этого делать.
- Пожалуйста, коснитесь моей плоти, как в прошлый раз, - сквозь сжатые зубы процедил Бенедикт.
Она стыдливо покраснела. Руки дрожали от волнения, когда она коснулась затвердевшего от возбуждения фаллоса. Когда он застонал от удовольствия, Женевьева поняла, что все делает правильно, ее движения стали смелее и решительнее.
- Неужели у всех мужчин такие же большие фаллосы, как и у вас?
- О боже, - задыхался он. - О чем вы спрашиваете, Женевьева, любовь моя!
- Так да или нет? Вы не ответили на мой вопрос.
- Не знаю… Возможно, мой фаллос действительно больше обычного.
Женевьева с удивлением увидела, как на фаллосе появилась прозрачная капелька, и нерешительно коснулась ее кончиком пальца.
- Во всяком случае, он гораздо больше, чем… - Она не смогла закончить, смутилась и закусила нижнюю губу. А потом резко убрала руки от плоти. - Простите. Мне не стоило говорить об этом…
Она совсем засмущалась. Краска стыда залила ее бледные щеки. Женевьева и представить себе не могла, что когда-нибудь сможет сказать мужчине такое.
- Нам нечего стесняться, Женевьева, - ласково стал уговаривать ее Бенедикт и, несмотря на сопротивление Женевьевы, вернул ее руку туда, где она была до этого. - Пожалуйста, не убирайте руку.
Она смогла справиться со своим смущением и теперь восхищенно смотрела на огромный член.
- Я не знала, что мужская плоть может быть такой красивой, как ваша.
Женевьева облизнула губы. Она была самой невинной и при этом самой сексуально привлекательной женщиной, какую он когда-либо знал. Ее детские суждения, неискушенность в сексуальных вопросах и природная чувственность привлекали Бенедикта куда больше, чем уловки самых искушенных и раскрепощенных женщин.
- Нет, не делайте этого, любовь моя. - Бенедикт схватил Женевьеву за руку, когда она хотела опуститься на колени, боялся, что он рухнет на пол как подкошенный, когда ее нежные теплые губы сомкнутся на его не в меру возбужденном фаллосе. - Давайте я сначала перемещусь на диван, потом вы сможете ласкать меня как захотите.
Женевьеву восхитили по-кошачьи грациозные движения. Его обнаженное смуглое тело было просто идеально. Этот мужчина - само совершенство.
Но до конца преодолеть свое смущение Женевьева пока не могла. Свечи ярко горели. Она могла видеть его полностью, до мельчайших подробностей. Шторы не опущены. Кто угодно мог заглянуть в окно и увидеть их. Женевьеве на секунду стало жутко и стыдно. Но внезапно смущение прошло. Незадернутые шторы… Яркий свет свечей… Кто угодно может увидеть их… Все это, наоборот, подействовало на Женевьеву возбуждающе, придавая сложившейся ситуации особую прелесть и пикантность.
Возможно, она действительно стала той сладострастницей, какой притворялась перед Софией и Пандорой, когда сказала, что им во что бы то ни стало нужно завести любовников до конца сезона.
Как бы там ни было, Женевьева, нисколько больше не сомневаясь и чувствуя себя абсолютно раскованной, обхватила пальцами огромный фаллос, спустя мгновение губы ее сомкнулись на нем. Ее шелковистые рыжие волосы щекотали ему бедра, горячее дыхание обжигало.
Женевьева медленно и ритмично ласкала фаллос, иногда слегка прикусывала кожицу на нем. Бенедикт стонал от наслаждения. Тело сотрясала сладостная приятная дрожь.
- Женевьева… - хриплым от страсти голосом прошептал он. - О, Женевьева!
Что же она делает, эта ведьма, эта безжалостная рыжеволосая сирена? Она специально доводит его до высшей точки наслаждения, чтобы он удовлетворился прямо сейчас. А это никак не входило в его планы. Он хотел обладать Женевьевой полностью. Член его увеличивался и твердел с каждым ее движением.
Сколько он ни сдерживался, несколько капелек семени выделилось из него. Но Женевьеву это нисколько не смутило. Да ее теперь вообще больше ничего не смущало. Она слизала капельки. Он почувствовал, как закипает кровь, а тело сводит приятная судорога. Понял, что больше не может сдерживаться и удовлетворение вот-вот придет.
- Немедленно остановитесь, любовь моя, прошу вас! - С этими словами Бенедикт схватил Женевьеву за руки и резко поднял с колен. Удивительное дело.
Ласки возбудили ее не меньше, чем его. Глаза блестели от вожделения, на щеках играл румянец. Влажные губы блестели, и это делало Женевьеву еще более сексуально привлекательной и желанной.
- Но вы сказали, что вам это нравится. Или я неправильно поняла?
- Мне очень нравится. Даже слишком.
- Что значит - слишком?
- Это значит, что, если бы я не остановил вас, не смог бы сдержаться и удовлетворился бы прямо в ваш восхитительный ротик, - качнув головой, объяснил Бенедикт.
- Что в этом плохого? Ведь вы говорили, что нам нечего стесняться друг перед другом, - возразила она.
- Да, это так. Но до известных пределов. - Он жалел, что заговорил об этом, Женевьева, по своему обыкновению, поняла все слишком буквально. - Вы знаете, что такое эякуляция, знаете, что во время оргазма у мужчин выделяется семя?
- Я, конечно, наивна, но не настолько глупа, чтобы не понимать очевидных вещей, - обиделась Женевьева. Щеки залила краска стыда. - Когда у мужчины наступает оргазм, он выделяет семя, из которого рождаются дети. Но, - она нетерпеливо замахала руками, когда он попытался что-то ей возразить, - вы не вошли в меня, и потому я не могу забеременеть. Так что беспокоиться не о чем.
- Дело не только в этом. Да, вы не можете забеременеть, но… - начал он.
Женевьева его перебила:
- Тогда что плохого в том, если бы все так и произошло?
- Боже мой, Женевьева! Вы совершенно ничего не понимаете. Когда мужчина удовлетворяется, его фаллос похож на… - Он нетерпеливо затряс головой, злясь на нее за непонятливость. - Я не знаю, как вам это объяснить. Вы когда-нибудь видели картинки в книгах, где изображен вулкан, извергающий лаву?
- Конечно, видела. Но как вы можете сравнивать фаллос, из которого вытекает сперма, с извержением вулкана? - все не понимала Женевьева.
Бенедикт снова подумал, что ему не стоило начинать этот разговор. Но теперь делать нечего, она требовала объяснений, и ему волей-неволей пришлось продолжать.
- В чем-то эти два явления действительно схожи. Ни мужской орган во время оргазма, ни вулкан во время извержения не могут себя контролировать, - сквозь зубы процедил он. - И если это случится, когда мой фаллос будет находиться у вас во рту… Проклятье, Женевьева, как вы не понимаете! Неужели вы не боитесь попросту подавиться моей спермой, если это произойдет?
- Если это и произойдет, я не подавлюсь и не захлебнусь, не беспокойтесь…
Бенедикт вдруг представил, как это происходит. Картина неожиданно показалась очень соблазнительной. Но нет, этого не должно случиться. Он нервно заходил по комнате. Потом понял, что выглядит нелепо абсолютно голый. Он опять начал сердиться:
- Женщины и уж тем более леди не должны глотать мужское семя. Как вы не можете понять?
- Почему? - Она действительно не понимала. - Объясните мне.
- Я… Я не знаю. Не должны, и все, - уже начиная сердиться по-настоящему, отрезал он.
- Как же тогда женщины поступают с мужским семенем?
- Никак. - Бенедикт с трудом сдерживал раздражение. - Насколько я могу судить, дамы из высшего общества упали бы в обморок, если бы их возлюбленные или мужья предложили бы им подобное.
- Но почему? - не отставала Женевьева.
- Я думаю… Такие вещи не должны нравиться женщинам, а уж дамам из общества тем более.