Наверное, никогда Женевьева не сможет забыть тот страшный вечер. Она кричала и билась в истерике, а он, не подавая никаких признаков жизни, лежал на крыльце. На крики сбежались слуги, и она смогла взять себя в руки и отдавать распоряжения. Благодаря ей все было организовано быстро и четко. Бенедикта перенесли в ее спальню, послали за доктором, принесли бинты и полотенца, которые Женевьева прижимала к его ране. Иначе он истек бы кровью до прихода доктора.
Женевьеве пришлось помогать доктору извлекать пулю, а потом накладывать повязку на рану, после того как врач зашил ее. Это было невыносимо трудно с расстроенными нервами, но Женевьева радовалась, что Бенедикт без сознания, не чувствует боли и не видит, сколько потерял крови. К счастью, не задеты жизненно важные органы.
Все время, пока Женевьева помогала доктору, ей не давал покоя вопрос, кто и зачем стрелял в Бенедикта. С ужасом она думала о том, что если бы выстрел был на несколько дюймов выше, то он бы погиб.
Но может быть, стреляли не в него?
Ведь не случайно это произошло возле ее дома. И если бы Бенедикт не успел оттолкнуть ее, услышав щелчок взведенного курка, ранили бы ее. Она более вероятная цель, поскольку стреляли туда, где за секунду до выстрела стояла она.
За эти дни Женевьева окончательно пришла к выводу, что, возможно, целью был не Бенедикт.
Женевьева ни на шаг не отходила от него. Не позволяла никому дежурить возле его постели. Хотела сама ухаживать за ним и ревностно оберегала его покой. Она позволяла заходить в комнату только доктору и Дженкинсу. Бенедикт метался в бреду и что-то бессвязно бормотал, ему часто приходилось менять белье, так как оно быстро намокало от пота.
Женевьева написала лучшим друзьям Бенедикта о том, что в него стреляли, пока он без сознания и в данный момент не может принимать посетителей, но она сразу же даст знать, как только ему станет лучше. Друзья Бенедикта, в свою очередь, написали о том, что произошло, его крестному отцу. Получив это письмо, тот сразу же поспешил к Женевьеве. Он хотел немедленно видеть Бенедикта, очень обеспокоенный его состоянием. Женевьева вежливо, но твердо отказалась провести его к раненому. Она обещала, что обязательно напишет, как только Бенедикт придет в себя и будет в состоянии принимать посетителей. Граф во что бы то ни стало хотел поговорить с крестником, о том, кто, по его мнению, мог стрелять. Но разговор пришлось отложить. Женевьева считала, что только она должна быть рядом с ним в эти тяжелые для него минуты, только она может обеспечить ему правильный уход.
Вернувшись к реальности, она виновато улыбнулась Дженкинсу:
- Пожалуйста, отнесите поднос с едой на кухню и передайте повару мои извинения. - Ее просто тошнило от запаха куриного бульона. Она до такой степени устала, перенервничала и измучилась, что сама мысль о еде была для нее невыносима.
- Повар очень расстроится, когда узнает, что вы отказались поесть, - укоризненно покачав головой, сказал Дженкинс. - И вам нужно набраться сил, чтобы ухаживать за его светлостью.
- Но я…
- Съешьте поскорее этот проклятый бульон и пудинг, не доставляйте Дженкинсу проблем, Женевьева, - раздался слабый голос Бенедикта.
- Бенедикт! - вскрикнула от неожиданности Женевьева. В этом возгласе наряду с испугом послышались облегчение и радость.
Она склонилась над ним, посмотрела в лицо. Он увидел в ее глазах беспокойство и тревогу. Лицо его было бледным и изможденным, под глазами залегли темные круги. Но взгляд был совершенно осмысленным, и это очень обрадовало Женевьеву. Глаза ее наполнились слезами, она прижала его руку к груди.
- О, Бенедикт, мой дорогой, наконец-то вы очнулись!
Бенедикт был еще очень слаб, и состояние его оставалось тяжелым, но он пришел в себя. Он внимательно посмотрел на Женевьеву. Лицо ее похудело и осунулось. Под прекрасными небесно-голубыми глазами появились темные круги.
- Что со мной произошло, Женевьева? - спросил он. - Я ничего не помню.
- Вы тяжело ранены. Шесть дней назад в вас выстрелили возле моего дома, - объяснила она.
Черт побери! Вот оно что. Теперь Бенедикт все вспомнил. Он услышал характерный звук, какой издает курок, когда его спускают. А потом в опасной близости от них с Женевьевой просвистела пуля. Повинуясь инстинкту, выработанному за годы военной службы, Бенедикт оттолкнул Женевьеву в сторону и прикрыл собой от пули. А потом почувствовал резкую боль. При воспоминании об этом он почувствовал, как горит его рана.
- Вы не могли бы принести мне воды? - облизнув пересохшие губы, попросил Бенедикт.
- Конечно. Подождите минутку, я быстро.
Женевьева рада была что-нибудь сделать для него и побежала исполнять просьбу. Спустя мгновение она вернулась к постели со стаканом воды.
Только теперь Бенедикт понял, что находится в спальне Женевьевы. При мысли об этом он нахмурился. Если он все эти шесть суток провел в ее постели, где же тогда спала она? Судя по мертвенной бледности ее лица, темным кругам под глазами, растрепанным волосам и измятой одежде, Женевьева не ела, не пила, не спала и даже не переодевалась. Бенедикт вспомнил, что именно это платье было на ней в тот злополучный вечер, когда в него стреляли. Теперь он понял, почему Дженкинс с такой отеческой заботой настаивал, чтобы Женевьева поела.
- Спасибо. - Бенедикт сделал несколько глотков освежающей холодной воды. - А у повара, случайно, нет еще одной порции куриного бульона и молочного пудинга?
Он с надеждой посмотрел на Дженкинса. Дворецкий стоял за спиной Женевьевы и с беспокойством смотрел на обоих.
- Доктор сказал, что вам ни в коем случае нельзя есть, если вы очнетесь. Пока вам можно только пить воду, - наставительно сказала Женевьева.
"Если вы очнетесь". Эта фраза очень ему не понравилась. Неужели существовала вероятность, что он никогда не очнется? Его ранение столь серьезно?
- Но ведь доктор далеко и не узнает, что мы нарушили его предписания. Я очень проголодался, Женевьева, - сказал Бенедикт и замахал на нее руками, когда она попыталась прервать его. - Если я сейчас не поем, то просто умру от голода. Вы хотите, чтобы я умер прямо у вас на глазах? - попытался он пошутить, но увидев, как испугали Женевьеву его слова, замолчал и задумался.
Бенедикт чувствовал, что ужасно ослабел за эти шесть дней. Наверное, Женевьева чувствует себя так же. Ведь она тоже все эти дни ничего не ела. Господи, как запали ее щеки! Им обоим просто необходимо подкрепиться.
- У меня предложение, - сказал Бенедикт, - давайте вместе пообедаем.
- Это прекрасная идея, госпожа, - одобрительно кивнув, проговорил дворецкий. - Вы так давно не ели.
- Теперь я вижу, вы окончательно пришли в себя, Бенедикт, - лукаво улыбнувшись, констатировала Женевьева. - Вы в сознании всего две минуты, а уже успели перетянуть моего дворецкого на свою сторону.
- Дело не в том, просто мне кажется, что Дженкинсу мое предложение показалось разумным, - самодовольно улыбнулся Бенедикт.
- Да, ваша светлость, - согласился Дженкинс, - вполне разумным.
- Ну хорошо, - сдалась Женевьева, понимая, что ей придется уступить натиску двух мужчин. - Давайте поступим следующим образом: я пожертвую вам куриный бульон и пошлю Дженкинса на кухню, чтобы он принес мне новую порцию.
- Нет, так дело не пойдет. Я разгадал вашу хитрость, Женевьева. Вы отдадите свою порцию бульона мне, а сами потом под каким-нибудь предлогом откажетесь есть. - Он перевел взгляд на дворецкого. - Думаю, я смогу дождаться, пока Дженкинс принесет мне новую порцию, и не умру за это время, не так ли?
- Я постараюсь вернуться буквально через минуту, милорд, - пообещал дворецкий.
- И еще одно, Дженкинс, - сказала Женевьева, когда он уже подошел к двери. - Пошлите кого-нибудь с записками к герцогу Страттону, графу Шербурну и графу Дармаусу. Передайте им, что его светлость пришел в себя.
- Конечно, госпожа, - сказал Дженкинс и буквально выбежал из спальни, чтобы исполнить приказание.
Женевьева тяжело опустилась на стул возле кровати. Теперь, когда в спальне не было никого, кроме нее и Бенедикта, она могла дать волю своим эмоциям и крепко сжала руку Бенедикта:
- Господи, я думала, что я… что мы… что вы не выживете, и мы вас больше никогда не увидим.
Бенедикт чуть насмешливо посмотрел на нее:
- Значит, я оказался крепче, чем вы думали.
- Вы были так больны, Бенедикт. - Глаза ее потемнели, когда она вспомнила об ужасах этих шести дней. - У вас возникло заражение крови и, как следствие, лихорадка. И… - Она беспомощно покачала головой. - Это было так страшно! Доктор приходил каждый день утром и вечером. Но до вчерашнего дня он не знал, выживете вы или нет.
- В самом деле? А что же произошло вчера? - спросил Бенедикт. - Расскажите, как это было. - Хотя он не желал признать, но был столь слаб, что мысли его путались. Время для него совершенно сместилось. Он забыл, что Женевьева рассказывала, как в него стреляли шесть дней назад, и решил, что это произошло вчера.
- Вчера лихорадка прошла, но если бы вы до сих пор не пришли в сознание… - неверно истолковав его вопрос, стала объяснять Женевьева. Но вдруг страшно побледнела и нахмурилась, вспомнив о чем-то ужасном. - Теперь все уже позади, и беспокоиться не о чем.
- И все это время вы ухаживали за мной? - растроганно спросил Бенедикт.
- Конечно, - спокойно сказала она. - Ведь я не знала, кто и почему в вас стрелял. Поэтому никому не могла доверить уход за вами. Мало ли что могло произойти!
Значит, она ухаживала за ним все это время. Такая самоотверженность тронула его до глубины души. Вот почему она выглядела такой уставшей и измученной, что даже не успела переодеться. Интересно, кто же все-таки мог, совершить на него покушение? И почему?
- А вам не приходило в голову, что в меня мог стрелять Уильям Форстер? - спросил он. - Ведь я потребовал, чтобы он отказался от выгодной для него партии. А при его финансовых затруднениях это настоящая катастрофа. Веская причина желать мне смерти.
Все эти дни Женевьева не переставая думала о том, кто мог стрелять. Она думала об этом, когда коротала ночи у его постели, протирала его лицо и тело полотенцем, смоченным в холодной воде с уксусом, когда его мучил жар. Она думала об этом, когда ложилась рядом с ним в постель, чтобы согреть, его все время бил озноб.
Уильям, конечно, способен пойти на такое страшное преступление. Женевьева в этом нисколько не сомневалась. Трус по натуре, он вполне мог спрятаться в кустах и выстрелить. В этот час на улице было совершенно темно, и он мог нисколько не опасаться, что его узнают.
И все же почему-то Женевьеве не верилось, что стрелял именно Форстер. Она вспомнила, что все это время не неотступно преследовала какая-то мысль. Неясное подозрение. Но сейчас голова кружилась от голода и слабости, мысли путались, она ни на чем не могла сосредоточиться и была не способна ответить на вопрос.
- Почему бы и нет? Возможно, это действительно был Уильям, - с сомнением в голосе размышляла она. - Я известила Руперта и Данте о несчастье. Они, в свою очередь, сообщили об этом лорду Каргилу. Теперь, когда вам стало лучше, я думаю, вы будете в состоянии их принять и обратиться к ним за помощью. Уверена, ни один из них не откажется навести необходимые справки и вы сможете выйти на след преступника.
- Я в этом нисколько не сомневаюсь, - сказал Бенедикт. - Я… - начал он, но, увидев вошедшего в комнату слугу, замолчал. - О, Дженкинс! - воскликнул он, оживившись. - Наконец-то!
Он повернулся к дворецкому, который внес поднос, заставленный тарелками с едой. Ему с огромным трудом удалось поставить поднос на маленький столик, здесь и так было мало места, к тому же большую часть занимал графин с водой.
- Дженкинс, мой друг, пожалуйста, распорядитесь, чтобы приготовили ванну для вашей госпожи, - попросил Бенедикт. - Думаю, ей захочется вымыться после ужина.
Женевьева смутилась. Наверное, сейчас она представляет собой жалкое зрелище. Волосы взлохмачены, она растеряла все шпильки и ни разу не причесалась. Платье измято и залито кровью Бенедикта. Она ни разу не посмотрела в зеркало, но подумала, что, должно быть, ужасно бледна и под глазами залегли темные круги. Не спала и не ела шесть дней. Неудивительно, что теперь она выглядит весьма плачевно.
Смущенно опустив глаза, Женевьева пригладила волосы.
- Да, пожалуйста, согрейте воды, Дженкинс. - Дворецкий бросился исполнять приказание. Как только он выбежал из комнаты, Женевьева обратилась к Бенедикту: - Должно быть, я выгляжу ужасно.
- Ужасно? Да вы никогда еще не казались мне такой прекрасной, - поспешил заверить Бенедикт.
- Вы бредите. Неужели лихорадка вернулась? - нахмурилась Женевьева и коснулась его лба.
Лоб был чуть теплым, почти прохладным.
- С чего вы взяли, что лихорадка вернулась? - Бенедикт рассмеялся, понимая, что Женевьева приняла его комплимент за бред. Если бы он не был столь ослаблен, вскочил бы с постели и обнял Женевьеву, чтобы доказать, что для него она всегда была, есть и будет самой красивой на свете. Его прекрасный ангел, которого он будет любить вечно. Его спасительница, верный друг.
Он не помнил ничего из того, что происходило все это время. Но, судя по некоторым фразам Дженкинса и мертвенной бледности Женевьевы, она не отходила от него ни на шаг, ухаживала за ним, мыла его. Заботилась о нем.
Конечно, Бенедикт чувствовал определенную неловкость. Еще никогда он не оказывался в подобном положении. Но зато теперь узнал Женевьеву совсем с другой стороны. Она показала, на что готова ради него в критической ситуации. В его глазах она выглядела настоящей героиней. К сожалению, Бенедикт не открылся для Женевьевы с лучшей своей стороны. Но он еще себя проявит.
Не в силах сдержать своих эмоций, он крепко сжал ее руку:
- Вам не стоило помещать меня в свою спальню.
- Но куда еще я могла вас поместить? - нахмурившись, спросила она. - В спальне удобная кровать.
- Но ваша репутация, - перебил он. - Она могла пострадать… Представьте, если об этом узнают в свете.
- К черту мою репутацию! - с чувством воскликнула Женевьева. Глаза ее сверкнули, - Вы были в очень тяжелом состоянии, и перевозить вас куда-то было опасно. Я не могла допустить, чтобы вы умерли по дороге от потери крови. Кроме того, никто, кроме графа Каргила, Руперта, Данте и моих слуг, не знает о вашем пребывании здесь. А они не производят впечатления сплетников.
- Возможно, вы правы. Но…
- Может быть, вам сначала стоит подкрепиться, восстановить утраченные силы, а уже потом читать мне нотации, - сухо заметила она. - Давайте я покормлю вас бульоном и пудингом.
- Я вполне могу обойтись и без посторонней помощи. Вам не нужно меня кормить, - запротестовал Бенедикт и попытался сесть. Но тут же страшная боль пронзила его, он застонал и без сил упал на подушки.
- Неужели вы действительно думаете, что сможете обойтись без моей помощи? - Женевьева укоризненно покачала головой, сетуя на его упрямство. Затем быстро и ловко положила ему на грудь салфетку и взяла со столика тарелку с бульоном.
После неудачной попытки сесть ему пришлось покориться судьбе. Бенедикт незаметно под одеялом ощупал себя. Вся правая сторона его тела была забинтована. На нем не было одежды и даже белья. Значит, он лежал под одеялом совершенно голый? Интересно, кто его раздел? Неужели Женевьева?
Чтобы скрыть смущение, Бенедикт решил перевести ситуацию в шутку:
- Надеюсь, вы не воспользовались моим состоянием и не овладели мной, пока я находился в беспамятстве, Женевьева?
- Я вижу, вы не утратили чувство юмора за время болезни. Все такой же язвительный и насмешливый. - Женевьева не оценила его шутку.
- Неужели вы в этом сомневались?
- Я надеялась, что за время болезни вы его не утратите. - Голос ее звучал хрипловато. - Кстати, по поводу белья. Я на вас его не надела по причине, не имеющей никакого отношения к сладострастию и любовным играм. Просто вы очень сильно потели во время жара. Иначе пришлось бы слишком часто переодевать вас. А это трудно.
- Неужели вы сами переодевали меня? Это же так… - начал Бенедикт, но не успел поблагодарить, поскольку она поскорее сунула ему в рот ложку с бульоном. Бенедикту бульон показался сладостным и ароматным, словно амброзия. - Просто я хотел спросить, не позволили ли вы себе ничего лишнего, когда переодевали меня и… - Он опять не успел закончить фразу, Женевьева снова сунула ему в рот ложку с бульоном. - Скоро я съем весь бульон и пудинг. Как же вы сможете заставить меня замолчать?
Он насмешливо посмотрел на нее.
- Не беспокойтесь, что-нибудь придумаю.
Женевьева была рада, что к ней вернулся прежний Бенедикт. Такой же насмешливый и язвительный, как до болезни, и это прекрасно. Она улыбнулась. Во взгляде мелькнуло озорное выражение.
- Вижу, вы истосковались по любовным играм. Что ж, это поправимо. Я приму ванну и постараюсь потушить огонь вашего желания.
Бенедикт издал сладострастный стон:
- Из-за вас у меня начинается лихорадка. Но уже другого плана. К моей основной болезни не имеющая никакого отношения.
- Я знаю один способ, как избавить вас от этой лихорадки. Если, конечно, у вас хватит сил, - усмехнулась Женевьева.
- Сил хватит. Можете не сомневаться. - Глаза его заблестели. - За эти дни я так по вас соскучился!
Женевьева промолчала. Выражение ее лица стало загадочным. За эти бесконечные дни и ночи она поняла, насколько сильны ее чувства к нему. Это не было простым увлечением. Она чуть не сошла с ума от счастья, когда он открыл свои прекрасные глаза после длительного беспамятства. Самая счастливая минута ее жизни. Только теперь она поняла, что влюбилась в Бенедикта по-настоящему. Окончательно и бесповоротно.
Теперь кошмарные воспоминания о браке с Джошуа перестали ее мучить. Призраки прошлого отступили. Казалось, сердце Женевьевы оттаяло под теплыми лучами этой прекрасной и чистой любви. Теперь она больше не боялась Бенедикта. Была рада его возвращению из мертвых и готова сделать все, что он захочет. Подарить ему всю себя без остатка. Теперь ничто не имело для нее значения. Ни прошлое, ни будущее. Важно только настоящее. Их с Бенедиктом настоящее.
- Я не знаю, серьезно вы говорите или шутите, но… - Бенедикт не мог отвести от Женевьевы взгляд.
Она начала раздеваться, готовясь к купанию. Слуга поставил корыто возле камина. Спустя минуту в комнату вошли служанки и наполнили корыто горячей водой.
Они удивленно уставились на Бенедикта, который лежал в постели их госпожи.
В отличие от слуг мужского пола девушки не знали о его пребывании в доме. Но Дженкинс поспешил выставить их из спальни и плотно прикрыл дверь.
Женевьева распустила волосы и сняла туфли. Повернулась к Бенедикту и лукаво посмотрела на него из-под длинных ресниц. Теперь на ней была только нижняя сорочка. Прекрасные шелковистые волосы покрывали плечи, словно огненно-рыжая шаль.
- Может быть, вы не хотите, чтобы я мылась при вас? Может быть, вас это смущает? Если так, я могу перейти в другую комнату.