- Не называй меня любимой. Это неправда. - Ее колени превратились в расплавленный воск, а в ушах появился звон, словно звук множества церковных колоколов, собранных воедино. Как у него так легко это получалось? И знал ли он, как часто она мечтала о нем - мечтала, что он придет к ней, вот так, как сейчас, и возьмет ее за руки, прижмет крепко к себе и станет дышать ей в ухо, пока она не затрепещет? Она чувствовала его улыбку у своей щеки, ощущала его руки, передвигавшиеся от ее талии к крошечным пуговицам на груди.
Плохо соображавший мозг Ганны, почти совсем уснувший под ленивыми убаюкивающими ласками губ и рук Крида, очнулся, чтобы подтолкнуть ее на робкий, бессвязный протест, затем снова впал в летаргический сон. "Мужчина должен быть доктором, - как в тумане подумала она. - Известным медиком, рекламирующим безумие во спасение". "Один курс - безумие гарантировано" - гласит вывеска.
Потом, когда он поднял ее на руки и положил на кровать у стены, она лежала на перине из гусиного пуха и чувствовала, будто утопает в дремотном тумане. Она скоро проснется, будет уже день, и она будет очень разочарована, что это был только сон.
Дождь бил по стеклу, дул сильный ветер. Умиравший огонь горел все тусклее и тусклее, свечи еле мерцали. Тикали часы. Стекла слегка задребезжали от глухого раската грома, и Ганна подумала, почему в объятиях Крида она вдруг почувствовала себя такой защищенной - защищенной от всех случайностей, от незваных гостей, от всего, кроме своей любви.
Горячие губы нашли чувствительную струнку на ее шее и ласкали золотистую ямочку с бешеным пульсом. Границы между ее телом и одеждой пали, и пылающим, трепещущим телом она почувствовала, как холодный воздух словно обжег ее потоком всепоглощающего огня желания. Эта буйная несдержанность была ей еще не знакома, казалась странной и пугающей, и она застонала. Легкое прикосновение кончика его языка к ее упругим соскам вызвало у нее неудержимый стон блаженства. Ганна изогнулась дугой, неожиданно заметив, что он как-то успел снять с себя одежду.
В медлительных движениях ее губ и рук не было страстного желания, только томный, всеохватывающий огонь в глубине ее разгорался все сильнее и сильнее. Ласковые руки Крида, пройдя по плоскому животу, углубились между бедрами - мир взорвался всеми цветами радуги, повисшей на темном потолке. Он касался ее сокровенных тайн, а она изгибалась и вытягивалась в его руках.
Все ее страхи и суеверия улетучились, как только она пробежалась пальцами по его крепкой волосатой груди.
Она с жадностью исследовала его тело, лаская его, прислушиваясь к его тяжелому дыханию. Когда ее руки опустились к его животу и ниже, она услышала резкий вдох и почувствовала, как его легкие, казалось, расширились.
Подавляя ее стон страстного нетерпения, Крид опустился на нее, вклиниваясь между ее бедрами. Его дыхание обжигало ее.
Это мука - сладкая, томная мука - быть в его объятиях!
Тело Ганны болело; ее напряженные нервы кричали, моля о расслаблении. Ее тело вздымалось и изгибалось в агонии неосуществленной потребности расслабления.
Но Крид ждал, играя с ней, лаская ее грудь. Он ждал того момента, пока не сможет больше терпеть, пока не взорвется от обладания ею, а потом рванулся вперед, чтобы слиться с ней воедино.
На потолке неожиданно появились вспышки множества крошечных звездочек, казалось, тело Крида состоит из воздуха и звездной пыли. Это было колдовство - сладкое, но колдовство. Она была подхвачена на облако и перенесена к звездам. Их ожидал почти недосягаемый апогей, к которому они оба стремились. Когда он пришел, Ганна была окутана в бархатный туман безумных ощущений, захвативших ее целиком, поглотивших ее, поднявших к вершинам и оставивших ее там в восторженном блаженстве.
Оглушенная реакцией своего тела и запоздавшим укором совести, Ганна лежала в объятиях Крида, едва слыша его бормотания слов любви - слов, в которые он не вкладывал, конечно, никакого смысла, а так просто, чтобы облегчить минуту разочарования, когда страсть прошла, и вновь наступила реальность.
Когда вихрь новых, еще странных для нее чувств, угас, Ганна лежала совершенно обессиленная в объятиях Крида, начиная сознавать, что же она опять наделала.
Горячий пресс слез сдавил нос и глаза, и она быстро заморгала. Опять слезы - ее обычная реакция на любой шок. Когда она научится быть мужественной и безразличной - или этого никогда не случится? В ее жизни слезы никогда не были эффективной защитой перед лицом опасности и не решали никаких кризисных ситуаций. В самом деле, слезы никогда не действовали ни на кого, включая и Крида Браттона.
Отвернувшись, она боялась посмотреть на Крида. Он лежал, обратив свое лицо к ней, его длинные ресницы оттеняли загорелые щеки, а рот так и остался в легкой усмешке. Как он осмелился спать с таким умиротворением, когда ее грызут вина и совесть?
Она толкнула его согнутым пальцем.
- Крид.
Он зевнул в ответ и открыл один глаз.
- Что?
- Просыпайся.
- Зачем? - Веко снова опустилось, закрывая черный глаз, и он прижал ее к себе.
- Тебе надо уходить, - прошептала Ганна, а рот свело от боли при этой мысли. - Это нехорошо, что ты здесь со мной как… как этот…
Открылись оба глаза, а его рука лениво провела по ее животу и легла на грудь.
- Да. А почему бы и нет?
- Ты знаешь, почему.
- Я знаю, почему некоторые местные могут так думать, но не ты. Отчего ты прогоняешь меня, милая моя Ганна?
"О, я не хочу, чтобы ты уходил! Я хочу услышать от тебя добрые слова, слова, которые свяжут нас навсегда…"
Выбросив из головы свои надежды и будучи уверенной в своей правоте, она произнесла хриплым голосом:
- Это против Божиих заповедей, Крид.
- Но соответствует Книге Бытия, - сказал он. - Бог создал мужчину и женщину - "…мужчину и женщину сотворил их; и благословил их…"
- Это неправильно с точки зрения Второзакония… - печально повторила она. - Те, кто…
- Черт возьми! Не смей мне цитировать этих "те, кто", Ганна Макгайр! - вспыхнул он, глядя на нее. - Я живу своей жизнью и не собираюсь продолжать ее по их заповедям.
Ганна была ошеломлена его злобой и боролась с желанием броситься ему в объятия - прильнуть к нему и просить любить ее. Но не смогла. Это было неблагоразумным и могло кончиться плохо. Между ними должно возникнуть большее, чем простое сладостное стремление обладать друг другом.
- Хорошо, - мягко согласилась она. Слезы застряли в горле и приглушили ее голос: - Я не буду больше ничего цитировать тебе, Крид, но больше и не пойду на это. Чтобы стать счастливой, мне требуется много больше, чем просто чувственное влечение. Должно быть что-то еще…
- Тебе этого недостаточно? - помедлив, спросил он. Его голос был ровным и спокойным, словно он обсуждал цену на хлеб, а не свое будущее.
Она покачала головой; ее медные волосы блестели в розовом свете, отбрасываемом умирающим огнем.
- Нет.
- Отлично. Если это не то, что ты хочешь… - Он оставил остальное недосказанным, поднялся с постели и стал одеваться.
Ганна молча наблюдала за ним, ее сердце тонуло, словно камень в воде. Силой воли она придала своему лицу гримасу покорности, удерживая глаза сухими, а рот от слов, которые она все равно не смогла бы произнести. Все это должно было кончиться именно так. Без обязательств и обещаний с его стороны она не видела их дальнейшей жизни.
- Что ты собираешься делать? - бросил он ей, когда был одет и застегивал патронташ. - Останешься в этом городе и выйдешь замуж за своего проповедника?
Удивленная своим спокойствием, она произнесла:
- Нет, думаю, что в конце концов я поеду в Сент-Луис.
- Кто-нибудь умрет и оставит тебе наследство? Или ты думаешь, что твой проповедник оплатит тебе дорогу?
Она рассердилась, ее глаза горели, став голубыми, когда она посмотрела на него:
- Нет, и он совсем не мой проповедник. Мы расселили детей и получили деньги, продав лошадей. Пастор Аллен принес их мне сегодня вечером.
- Как трогательно! - Крид пересек комнату и пошел к своему макинтошу. - А Эрику Рамсону еще не нашлось места. Я разговаривал сегодня с ним у магазина…
- Нет, потому что мы считали не правильным разделить их с Иви, - она такая хрупкая и робкая. Но пастор Аллен знает семью в Вала-Вала, и первая идущая туда повозка…
- Ты прикрываешься детьми. Хорошо. Ты все обдумала, Ганна? Все, кроме того, куда ты на самом деле хочешь себя втиснуть. Думала ли ты о том, чем собираешься заниматься через двадцать лет? Ты будешь все такой же классной дамой, цитирующей стихи из Библии, и наблюдать со стороны за жизнью других?
Его глаза, полные ярости и выражения чего-то ей непонятного, встретились с ее. Если бы на этом месте стоял не Крид, а кто-то другой, или если бы она не знала, что он не способен заботиться пи о ком, кроме себя, то подумала бы, что это сострадание. Но следующие слова отбросили все ее иллюзии.
- Делай, как я, Ганна, бери от жизни все, что лезет в руки, и не беспокойся ни о ком, кроме себя, потому что, естественно, другие никогда не позаботятся о тебе.
- Прекрасная философия жизни, если ты собака или любое другое животное, питающееся падалью, Браттон, но, к сожалению, она не слишком подходит для людей.
- Мне подходит, - был короткий ответ.
- Так ли? - улыбнулась Ганна, заглушая боль в сердце. - Ты не можешь так говорить…
Выпрямившись, Крид напялил свою мокрую шляпу и рывком открыл дверь. Эхо от захлопнувшейся двери долго еще звенело в маленьком и чужом для нее доме.
"Посмотри, Ганна, как просто потерять чувствительность, если тебя часто бьют, и достаточно сильно", - подумала она.
Часть II
Как небо в высоте и земля в глубине…
Книга Притчей Соломоновых
1
В сарае мужчины приглушенными голосами обсуждали свои планы, словно боясь, что даже стены имеют уши. Это было грязное помещение, заваленное соломой и освещаемое лишь тусклым светом мерцавшей лампы.
- Я считаю, что надо сделать так, - сказал один из них, рисуя прутом на земле свой план. - Забрав несколько пассажиров, фургон отправится из "Сердца стрелы". Мы подхватим его недалеко от этой старой фермы и возьмем на абордаж.
- Ты уверен, что в нем будет золото?
- Естественно, как и в том, что мы сейчас сидим в этом чертовом грязном сарае; там будет наш человек, - был ответ.
Нат Стилман толкнул свою шляпу на затылок и призадумался. Его лицо выражало сомнение.
- А как насчет Браттона?
- Он выехал два дня назад. Я видел сам, как рано утром он отправился по Мулланской дороге.
Стилман кивнул.
- Никогда нельзя ему верить. Иногда он чертовски быстро смывается и хорошо скрывается.
- Скрывается? Черт возьми, еще неделю назад я мог держать ружье, а теперь рука не действует, - возразил Труэтт, пошевелив слегка пальцами.
- Сейчас это уже не так принципиально, Труэтт. Теперь ничего не имеет никакого значения: мы будем очень богаты - это главное. Черт возьми, мы так давно ждали этого! Бывали моменты, когда я думал, что все пропало, а теперь… теперь мы здесь, и наше время пришло.
Поднявшись, Стилман подкрался к полуоткрытой двери и выглянул. Нога у него болела. "Чертов Браттон, - подумал он с ненавистью. - Я достану тебя - и скоро". Погладив рукоятку пистолета, его пальцы сжались в кулак.
- Поехали, мальчики, - сказал Стилман.
Ганна сидела прямо, как китайская статуэтка, глядя в окно фургона на красивые пейзажи Айдахо. Внезапно фургон накренился, толкнув ее на сидевшего рядом полного, дородного мужчину.
Как она дошла до этого? Она, Ганна Элизабет Макгайр, у которой еще месяц назад все переживания были связаны только с капризами погоды, а теперь она едет в этом примитивном фургоне, видимо, специально созданном для изнурительной пытки пассажиров. Ее пальцы ухватились за кожаную занавеску на окне.
На ней были высокие ботинки на пуговицах, а шею скрывал высокий, почти до подбородка, воротник. Корсаж подаренного ей голубого платья был несколько узок ей и до неприличия обтягивал. Она держала довольно-таки потертый бархатный ридикюль с двумя носовыми платками, подаренными миссис Вентвисл, и деньгами от продажи двух изнуренных лошадей. Пастор Аллен настоял, чтобы она взяла их с собой.
- Они обязательно вам понадобятся, - сказал он, с печалью глядя на Ганну. - Я просто не отпущу вас без них.
Ну почему она не влюбилась в Джоэла Аллена? Это так бы упростило ее жизнь. Он заботился бы о ней, прислушиваясь к ее желаниям и не требуя многого взамен. Возможно, она бы и вышла за него замуж. Если бы не Крид, если бы не было той лунной ночи на берегу озера, когда она познала высоты и глубины любви. Меньшее ее теперь не устраивало. Она вкусила сладострастие любви, но чувствовал ли Крид ту же любовь: переступающую пределы физического и захватывающую целиком ум и сердце? Она вздохнула. Сам факт все сказал за себя, когда он отыскал ее в "Сердце стрелы" и не сделал ей предложения. Одно тянется за другим.
"Эта ночь значила для Крида не больше чем мытье рук. Это было просто страстное желание, удовлетворение потребности, и больше ничего. Серые оттенки, серые оттенки", - предостерегала себя Ганна.
Может быть, напрасно она так думала о нем? Может быть, для него это тоже что-то значило? В любом случае нет ничего хорошего в том, чтобы осуждать себя за то, что уже случилось, казнить себя, что поддалась естественной человеческой потребности.
Отодвинувшись на свое место, Ганна взглянула на своего соседа. Теперь фургон накренился в другую сторону, и он навалился на нее, толкнув плечом. Его голова откинулась назад, рот открылся, и он громко захрапел. Ганна оттолкнула его и посмотрела на него с раздражением.
Ее взгляд упал на другого пассажира, довольно респектабельно выглядевшего господина с сединой на висках и тяжелым, словно выточенным из камня, лицом. Он уже был в фургоне, когда тот на короткое время остановился в "Сердце стрелы". Удивительно, что он отказался выйти из фургона, чтобы размять ноги. Это было тем более странным, что он ехал из форта Вала-Вала без остановок. Он сопровождал какой-то металлический ящик, втиснутый под сиденье. Цель его пути не была тайной - форт Бентон в Монтане, который был конечным пунктом маршрута этого фургона.
А Ганне нужно было пересесть в другой фургон, который повезет ее дальше. Представив, что за эти годы менаду Сент-Луисом и Калифорнией были организованы почтовые перевозки два раза в неделю, она улыбнулась. Дважды в неделю! Двадцать восемь миль за пять дней. Но ей придется ехать окружным путем. Ей предстоит длинная дорога: назад, к тете Энни и городской жизни, домой, чтобы продолжить учение, стать учительницей и начать новую жизнь. Жизнь без…
Плавные мысли Ганны были прерваны внезапным толчком, и ее отбросило на пол. Она упала, подогнув ногу, и муслиновые юбки переплелись вокруг нее - она оказалась полностью спеленутой.
- Ой, - пробормотала она сквозь зубы, смутившись от нелепости положения.
Респектабельный господин с любезной улыбкой предложил свою помощь:
- Позвольте мне, - сказал он, наклонившись и протягивая руку.
Он поднял ее с пола, помог выпутаться из юбок и усадил на сиденье.
- Спасибо, - сказала она почти бездыханно. - Боюсь, я задумалась и потеряла равновесие. - Она слегка улыбнулась ему, а он откликнулся на это галантным кивком головы.
- Не стоит благодарности, мисс…
- Макгайр - Ганна Макгайр. А кого я благодарю, сэр?
- Эдвард Муллэн, к вашим услугам.
- Муллан? Тот самый капитан Муллан, который отвечает за строительство этой дороги? - спросила Ганна, удивившись.
- О, нет, не имею к нему никакого отношения, "э" вместо "а", и не Джон, а Эдвард, - пояснил он.
- Понимаю. - Ганна поправила складки на платье и сдвинула назад шляпу. Перо сломалось, и ей пришлось вынуть его.
- Вы едете до форта Бентон? - вежливо спросил Муллэн, решив, очевидно, начать разговор после долгого молчания.
- Нет, мне придется выйти раньше, ехать южнее, - ответила она, сдувая перо с руки.
- О, и я еду на юг, - с ослепительной улыбкой заявил храпевший ранее дородный мужик, и Ганна слегка отодвинулась, когда он склонился прямо к ее лицу и спросил: - Там вы встречаетесь со своим мужем?
Ганна покачала головой и любезно ответила:
- Нет. - Она приложила ладони к его груди и прибавила: - Пожалуйста, отодвиньтесь.
- А, извините. Меня зовут Чессман, - представился господин. - И я холост.
Чувствуя, куда он клонит, Ганна сказала:
- Я не говорила, что я не замужем, мистер Чессман.
Его лицо выразило разочарование.
- Ну, извините.
Эдвард Муллэн промолчал, но посмотрел на Ганну долгим, оценивающим взглядом. В глазах мелькнул огонек, а на губах появилась чуть заметная улыбка.
Разговор оборвался. Ганна решила, что молчание намного безопасней и снова отвернулась к окну. В этот момент они как раз проезжали старую ферму, расположенную в излучине реки на высоком, поросшем травой холме. Неширокая дорога была проложена среди густого леса и отлогих холмов.
- А говорят, что в Айдахо и Монтане нашли золото, - произнес Чессман, прерывая их молчание. - Я слышал, пароходы везут старателей.
- Пароходы уже высаживают золотоискателей в форте Бентон, мистер Чессман, - сказал Муллэн. - Большинство из них еще там - сошли только самые нетерпеливые.
- Все сойдут. Прямо как лихорадка в Калифорнии в сорок девятом году. На этот раз, я думаю, они будут в "плюсе".
- Вы случайно не из Канады? - вежливо поинтересовался Муллэн, приподняв темные брови.
- Да, оттуда! А как вы узнали?
Муллэн улыбнулся.
- Просто догадался.
Сдерживая улыбку, Ганна кинула на Муллэна веселый взгляд. У дородного канадца был характерный для его местности говор.
Потеплело, и Ганна, стянув перчатки, медленно и вяло стала обмахиваться ими.
- В Айдахо то слишком тепло, то очень холодно, - заметил Муллэн. - Нигде не встречал такой переменчивой погоды, как здесь.
- А мне нравится, - отозвалась с нежностью Ганна, ее взгляд блуждал по деревьям, зубчатым горным вершинам, возвышавшимся, кажется, прямо до небес. - Я думаю, это очень красивая страна.
- Я не спорю, - сказал Муллэн. - Просто эта погода раздражает меня - то холод, то дождь, то снег, и так мало солнца.
- Вы когда-нибудь были здесь в июле или августе? - спросила Ганна, удивляясь самой себе: что ей пришло в голову защищать Айдахо?
В конце концов она ведь из Миссури и всего три года провела здесь. Она даже не задумывалась, любила ли эту местность, пока незнакомый человек не сделал колкого замечания о крае, с которым у нее связано столько прекрасных и горестных воспоминаний. Если Джошуа так любил Айдахо, почему она должна относиться к нему хуже?