– Харпер, с тобой все в порядке?
Она не могла вспомнить имени мужчины, который с ней говорил. Еолос был знакомым, она должна его знать. Ведь каждый день она общалась с ним по работе. Наверное, это Том. Или Тим.
– У меня слегка закружилась голова. – Харпер поморгала, надеясь, что туман перед глазами рассеется. Слева от нее стоял свободный игровой стол. – Мне надо посидеть минутку. – Сделав шаг, она покачнулась.
– Позволь, я помогу тебе, – сказал Том или Тим, взяв ее за руку.
– Нет. – Нащупав спинку кресла, Харпер обессиленно опустилась в него. – Прости. Я сейчас приду в себя, через пару секунд. Может, принесешь мне воды?
– Конечно.
Мужчина отправился к официантке, а Харпер, закрыв глаза, с силой потерла виски. Мысли ее немного прояснились, и теперь она могла обдумать случившееся. Судя по всему, у нее была паническая атака. Оно и понятно, ведь вся жизнь ее пошла кувырком.
Когда Ник Хоффман – в конце концов она вспомнила имя своего менеджера – вернулся с водой, Харпер чувствовала себя гораздо лучше. Но потребность бежать у нее не исчезла. Она никогда не боялась трудностей, встречала их лицом к лицу, и теперь не знала, что ей делать с этим импульсивным желанием. Работа не избавит ее от тревожного состояния. Именно работа явилась причиной ее страха. Лучше провести время в одиночестве, чтобы разобраться со своими чувствами.
– На улице так жарко, что у меня закружилась голова.
Мужчина, похоже, испытал облегчение.
– Да, сегодня очень жарко, это уж точно.
– Спасибо за воду. – Больше ничего не сказав, Харпер направилась к лифту.
Может быть, часовая пробежка на тренажере поможет ей полностью осознать случившееся.
Глава 6
Вытянувшись на диване в своем номере, Эштон смотрел в потолок. За высокими окнами догорал день, и улицы Лас-Вегаса стали озаряться огнями. Как ни любил он экзотические виды самых отдаленных уголков планеты, наслаждаться роскошью первоклассного отеля ему тоже нравилось.
К сожалению, текущие проблемы, тревожившие его, не позволяли ему полностью насладиться лавандовым запахом хрустящих простыней, декадентской ванной или захватывающим видом. Утром ему позвонил Винс и сообщил не очень хорошие новости. Продюсеры "Кулинарного бродяги" выдвинули ему условие: если в течение трех дней он не согласится поехать в Африку, они закроют шоу.
Эштон терпеть не мог, когда на него давили, но в данном случае ему стало легче оттого, что скоро он подпишет контракт с "Лайфстайл". И они с "Филлите" расстанутся по-доброму. Но почему же, если все так хорошо, он чувствовал какую-то вялость?
Раздался стук в дверь. Эштон провел рукой по волосам и встал с постели. Дэ сказал, что позвонит, прежде чем зайти, поэтому его он сейчас не ждал.
Но это был не Дэ. Посетитель его был таким неожиданным, что Эштон минуту молчал, изумленно глядя на него.
– Привет!
В коридоре стояла Харпер в обтягивающих серых джинсах и бледно-розовом свободном свитере.
– Наверное, мне следовало предупредить тебя о своем приходе.
Повседневная одежда и нерешительный тон говорили о том, что пришла она явно не по делу.
– В этом нет необходимости. Мне сейчас не хватает хорошей компании. – Эштон жестом пригласил ее войти.
– И мне тоже. – Харпер зашла в комнату и огляделась, будто не она руководила отделкой этого номера, вникая в каждую деталь декора. – Вчера вечером я наслаждалась нашим разговором.
– И я тоже. – Взяв Харпер за руку, Эштон повел ее к дивану. – Хочешь вина?
– Да, конечно.
Наполнив бокалы, он уселся рядом с ней. Наслаждаясь ее близостью, Эштон пил вино и смотрел на нее. Она выглядела растерянной, и отсутствие макияжа на ее лице еще больше подчеркивало ее уязвимость. От ее кожи исходил легкий запах жасмина. Волосы густыми волнами рассыпались по ее изящным плечам. На щеках горел румянец, и Эштон догадался, что она только что занималась на тренажере.
– Ты всегда хотел быть шеф-поваром? – Она сидела на диване, поджав под себя ногу.
– Можно сказать, я впутался в это дело.
Ему захотелось быть откровенным с ней. Правда рвалась наружу. Вчера вечером Харпер рассказала ему о своем детстве и школьных годах. И ее откровенность побудила в нем желание рассказать ей о своем прошлом. Большинство людей, которые знали о нем, затеряны в африканских джунглях либо давно лежат в могиле. Такая изысканная и элегантная женщина, как Харпер, могла бы ужаснуться, узнав о том, какой ценой ему удалось выжить.
– Когда мне было пятнадцать, – начал он, оставив в стороне общеизвестную версию о своем прошлом, – я ушел из дома, связавшись с дурной компанией.
Назвать "дурной компанией" банду отчаянных контрабандистов было большим преуменьшением. Главарем этих уголовников был Чапмэн – самый мерзкий человек из тех, кого Эштон когда-либо встречал.
– Насколько дурной?
Засучив левый рукав, Эштон показал ей глубокие шрамы возле локтя.
– Они любили играть с ножами.
– Это они тебя порезали? Не похоже на игру. И почему же ты с ними связался?
– Потому что я был дерзкий и упрямый. И думал, что смогу жить сам по себе. – А еще ему больше некуда было идти. Эштон опустил рукав. – Один парень готовил для всей банды. И он взял меня под свое крыло. Оберегал меня от бед. Оказалось, что у меня есть кулинарные способности.
– А у тебя были какие-то планы на будущее?
Эштон пожал плечами. Он был глупым и заносчивым подростком, жившим лишь настоящим моментом.
– Я знал только то, что не хочу следовать по стопам своего отца.
Губы ее дрогнули, и на лице отразилась печаль.
– А чем он занимался?
– Он был миссионером. – Эштон не хотел раскрывать этот секрет. Обычно он говорил людям, что отец его был торговцем. И не лгал. Его родители всю жизнь продавали спасение тем, кто даже не подозревал о том, что их ждут адские муки.
Впервые за то время, как она переступила его порог, глаза ее просияли.
– Миссионером? Прости, но ты совсем не похож на сына религиозного человека.
Она не пыталась скрыть своего любопытства. Это была уже не усталая и изможденная женщина, которая только что вошла в его дверь. Темное облако печали, окутывавшее ее, рассеялось.
– Да, не похож. В Африке было много всяких миссионеров, но отец мой и мать все мое детство разъезжали по разным деревням и распространяли христианские ценности.
– Ох, какие у тебя невеселые воспоминания. – Харпер прикоснулась к его руке, и ее прикосновение было легким и дружеским.
Но сердце его отреагировало очень бурно. Дыхание участилось. Обычно, когда желание охватывало его, Эштон не сдерживал себя. Зачем сопротивляться? Красивые женщины всегда для него были неким приключением. Но Харпер Фонтейн – не просто красивая женщина. Она умна, амбициозна и изобретательна. Когда он начал работать с ней, его раздражало ее упрямство и щепетильность. Но вчера он обнаружил, что она еще и страстная женщина.
– Что насчет тебя? – спросил он. – Ты всегда хотела быть руководителем?
– С пяти лет. – Харпер мечтательно улыбнулась. – Когда отец впервые привел меня в "Асторию", я сразу влюбилась в нее. В моем представлении это была самая роскошная гостиница в мире. Было Рождество, и в холле стояли огромные елки, украшенные разноцветными сверкающими игрушками. Стены и лестницы были декорированы лентами и мигающими огоньками. Все казалось сказочным. И я поняла, что хочу всегда быть частью этого волшебства.
Эштон без труда представил себе маленькую девочку с широко раскрытыми глазами, крепко державшуюся за руку отца, очарованную красивым старым отелем.
– Ведь ты Фонтейн, любовь к отелям у тебя в крови.
Лицо ее изменилось – блеск в глазах погас, губы сжались в твердую линию.
– Скажи, а что ты чувствовал, путешествуя по всему миру?
– Волнение. Усталость. – Иногда Эштону очень хотелось вернуться домой. Или, по крайней мере, ему так казалось. Ведь у него никогда не было дома. – Я жаждал увидеть новые места.
– А я привыкла совсем к другому. – Откинувшись на спинку дивана, Харпер глотнула вина. – Я никогда не путешествовала.
– С трудом могу поверить. Ведь отели "Фонтейн" разбросаны по всему миру.
– Да, но, когда я ездила в эти отели, у меня не было времени осматривать окрестности. Ты сказал, что не видел меня в магазинах Парижа. Ты был прав. Я была в Париже три раза, и у меня не нашлось времени пройтись по городу.
– Париж – чудесный город. Я жил там два года, ходил на кулинарные курсы и работал в различных ресторанах.
Это было первое место, куда Эштон приехал из Южной Африки. И это место стало идеальным для того, чтобы встать на ноги.
– А я свои первые восемнадцать лет провела в Нью-Йорк-Сити, а следующие четыре года – в Итаке, посещая Корнеллский университет.
– И ты не хотела путешествовать?
– Мои родители расстались, когда мне было одиннадцать. Мать стала жить во Флориде, я приезжала к ней на каникулы. Мой отец… – Харпер запнулась, на секунду смутившись. – Он много ездил, следя за работой отелей. Компания значительно расширилась в девяностые годы.
Детство ее, похоже, было таким же одиноким, как и его.
– А кто оставался с тобой, когда отец уезжал?
– Слуги. Иногда – мой дед. – Свитер ее сполз с одного плеча, и стала видна бретелька бюстгальтера.
– А ты мечтала куда-нибудь съездить? – Гладкая округлость ее плеча завораживала его. Интересно, кожа ее такая же нежная на ощупь, как и на вид? – Например, на Ниагарский водопад.
Она изумленно смотрела на него несколько секунд, затем заразительно рассмеялась.
– Ниагарский водопад? Я там уже была.
Ее мелодичный грудной смех пробудил в нем желание поцеловать ее. Озорные огоньки в ее глазах завораживали. Сильная. Нежная. Умная. Сексуальная. Понимала ли она, насколько привлекательна?
– Мне было тогда семь лет. – Лицо ее стало серьезным. – Туда возил меня отец. – Часто заморгав, Харпер вдруг встала с дивана. – Черт возьми. Я поклялась себе, что не буду плакать.
Любопытство заставило его последовать за ней. По крайней мере, так он говорил себе, пока она не оказалась в его объятиях. Тело ее содрогнулось, когда она судорожно глотнула воздуха.
– Что случилось? – Вдохнув запах ее волос, Эштон подумал: интересно, откуда в нем эта потребность утешить ее?
– Почему именно Ниагарский водопад?
– Люблю водопады. – Он помолчал. – А что любишь ты?
– Твои… – Харпер отстранилась от него настолько, насколько позволяли его руки, обнимавшие ее за талию. – Твои… передачи.
Откинувшись назад, он пристально посмотрел на нее:
– Теперь понятно, почему ты так добра ко мне.
– Я отношусь к тебе как к коллеге по работе.
– Конечно, ведь я тебе не ровня.
– Почему?
– У тебя есть деньги и семейные связи. Ты можешь получить все, что захочешь.
– Ах, вот какой ты видишь меня? – Голос ее был спокойным, но он почувствовал ее внутреннее напряжение. – А если у меня не будет денег и семейных связей, кем я буду?
Серьезность, с которой она ждала ответа на свой вопрос, удержала Эштона от шутливого ответа.
– Красивой, умной женщиной, умеющей добиваться своих целей.
– А если я не знаю, чего хочу?
– Я думал, ты собираешься стать генеральным директором "Отелей и курортов Фонтейна".
– Я больше не уверена в том, что имею к этому какое-то отношение. – Высвободившись из его рук, Харпер направилась к двери, ведущей в коридор. – Спасибо за вино и за плечо, на котором я смогла выплакаться. Мне надо идти спать. Завтра у меня много дел.
Догнав Харпер возле самой двери, Эштон схватил ее за руку. Повернувшись к нему, она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Когда ее теплые губы прикоснулись к его коже, он почувствовал, что по его жилам разлился огонь. Обняв за талию, он поднял ее лицо, ища губы.
Они были влажными и чуть солеными от недавних слез. Ее горькие слова пробудили в нем чувство, которое, как считал Эштон, он утратил много лет назад: сострадание. Что-то серьезное случилось с ней. Что-то, связанное с ее матерью. Их встреча выбила ее из колеи. Точно так же, как ее поцелуй чуть не сбил его с ног.
– Останься, – выдохнул он.
Она напряглась всем телом.
– Это плохая идея.
– Это великолепная идея, – уверил он ее.
– Я никогда не прыгну в постель к мужчине, которого плохо знаю.
– Считай, что это будет приключением на неизведанной земле.
– Боюсь, я не готова бросить все, что мне знакомо.
Еще одно загадочное высказывание.
– А зачем тебе бросать?
– Я же не спрашиваю тебя, что ты будешь делать, если не сможешь работать шеф-поваром. Ты уже и так сделал себе имя как медийная персона и ресторатор.
Сейчас, наверное, следовало сказать ей о том, что ему надо уехать в Нью-Йорк на несколько дней, это самый подходящий момент, но Эштону не хотелось нарушить зыбкую связь, возникшую между ними.
– Ты хочешь сменить карьеру?
Слабая улыбка показалась на ее губах.
– У меня возникла идея снять телепередачу о самых экзотических отелях мира.
– Хочешь, я скажу своему менеджеру об этом?
Глаза ее расширились.
– Ты серьезно?
– Похоже, ты ищешь свой путь. Может, тебе надо рискнуть, испытать себя. Сделай что-нибудь, что тебя ужаснет.
– Я уже сделала это. – Харпер горько усмехнулась. – Пришла сюда.
– И я тебя ужаснул?
– Нет, не ты. А то, что ты собой представляешь.
– И что же я собой представляю?
– Все, чего я избегаю.
Эштон не ответил на ее колкость. Пусть молчание между ними станет таким напряженным, что она не выдержит и скажет больше, чем собиралась. Это была техника интервью. Эштон не раз успешно использовал ее.
– Я не хотела тебя оскорблять, – сказала наконец Харпер. – Я просто люблю все организованное. А ты непредсказуемый.
– Но это делает жизнь интереснее. Некоторые из моих лучших рецептов основаны на совершенно несочетаемых, казалось бы, продуктах. – Черт, вся его карьера основана на необычных сочетаниях. – И я никогда не преуспел бы в жизни, если бы не ушел из дома.
Казалось, она не удивилась его словам.
– Я никогда не стремилась оказаться в отчаянном положении, поэтому никогда в нем и не оказывалась.
– А теперь ты гадаешь, чего тебе недостает?
– Я прекрасно понимаю, чего мне недостает. Все свои силы я отдавала на то, чтобы достичь своей цели.
– Стать главой компании.
– Да, чтобы выиграть или проиграть.
– И сейчас что-то изменилось?
– Неужели ты не догадался? Иначе я не пришла бы сюда и не стала бы плакать на твоем плече. – Отступив, Харпер судорожно сжала на груди тонкий свитер, который мгновенно обтянул ее стройное тело. – Сегодня я узнала нечто, что еще не готова обсуждать.
– Используй меня как отражатель звука. Считай, что меня нет.
– Наверное, я должна благодарить тебя.
– В этом нет никакой необходимости. Ты уже, наверное, поняла, что я отъявленный эгоист. И если красивая женщина приходит ко мне за утешением, я буду наслаждаться каждой минутой.
– А если она захочет, чтобы ты утешал ее всю ночь?
– Еще лучше.
– И как женщинам удается устоять?
– Обычно они не противятся.
– Значит, я ненормальная?
– В некотором роде – да.
Харпер снова взялась за ручку двери, и на этот раз Эштон не стал удерживать ее. Он научился медленно наслаждаться вкусом пищи. Спешка ни к чему хорошему не приводит, а он хотел сделать так, чтобы первая ночь любви с Харпер осталась в его памяти навсегда.
Харпер не могла заставить себя открыть дверь. Ее тело жаждало его прикосновений. Вчера вечером, когда они целовались, она еще могла сопротивляться ему, хотя и слабо. Но она переживала, что их увидят, и не позволила Эштону проводить ее в номер. Будет ли лучше, если кто-то увидит, как она выходит утром из его номера? Нет, но сейчас ее это почему-то не волновало.
Похоже, Эштон почувствовал ее смятение, поэтому, осторожно разжав ее пальцы, сжимавшие ручку двери, он нежно поцеловал ее ладонь. Она не стала противиться, когда он обнял ее за талию. Не стала она противиться и тогда, когда с тихим стоном он крепко прижал ее к себе.
– Попроси меня снова остаться, – прошептала она.
Ее груди налились, когда он крепче прижал ее к своей груди, дыхание его стало прерывистым и частым. Ей страстно захотелось раздеться донага, почувствовать кожей его обнаженное тело.
Она почти уже сошла с ума от желания, когда Эштон подхватил ее на руки и отнес в спальню. С нежностью, которой она от него никак не ожидала, он уложил ее на кровать и уперся руками в матрас по обе стороны от ее головы. Не зная, что он сейчас будет делать, Харпер смотрела на него из-под полуопущенных ресниц.
Подняв руку, она погладила ямочку на его щеке. Уголки его губ дрогнули в ответ на это прикосновение, и ямочка стала еще более привлекательной. Склонившись над Харпер, Эштон стал целовать ее, и она запустила руки в его волосы, целуя в ответ.
Они ласкали друг друга, все больше возбуждаясь. Харпер решила, что поцелуи Крофта в реальности гораздо лучше, чем в ее фантазиях. Она хотела бы вечно наслаждаться ими, но тело требовало большего. Она расстегнула рубашку и стянула с его плеч. Каким наслаждением было гладить его рельефные мускулы.
Встав с постели, Эштон сбросил рубашку, брюки и ботинки. Харпер, привстав на колени, стала стягивать с себя свитер, но в спешке запуталась в нем. Эштон помог ей снять его, и они упали на кровать. Каким-то образом Харпер оказалась сверху. Смеясь и задыхаясь, она поцеловала Эштона в шею. Он ухватил ее за ягодицы, прижав к своему восставшему мужскому естеству.
Когда пальцы его проникли за край ее трусиков, а затем коснулись влажного холмика между ног, она застонала. Но он убрал руку и стал ласкать ее грудь, сдвинув бюстгальтер. Харпер помогла ему окончательно высвободить ее из одежды. Эштон рывком подмял ее под себя, и она тихо вскрикнула, когда он обхватил губами ее сосок.
Сначала он нежно посасывал его, затем облизал, и Харпер испытала необыкновенное ощущение. Из груди ее вырывались стоны, подстегивавшие его.
Харпер полностью подчинилась ему. И почему она так долго отказывалась от этих потрясающих ощущений? Ей надо было лечь с ним в постель в первый же день знакомства и больше оттуда не вылезать.
Эштон занялся второй ее грудью и через некоторое время возбудил ее до предела. Наконец он стал стягивать с нее трусики, и Харпер приподняла бедра, чтобы облегчить ему задачу. Он спустил ее трусики вниз по ногам, и она сбросила их.
Раздвинув плечами ее ноги, он пальцами раскрыл шелковистые складки между ног. Харпер вцепилась в простыни, когда он прикоснулся губами к самой ее чувствительной точке. Тело ее содрогнулось, она что-то несвязно пробормотала. Больше у нее не было сил выносить эту сладкую пытку.
Наслаждение росло с каждой секундой. Пальцы Эштона впились в ее упругие ягодицы, и она почувствовала, что уже не владеет собой. Выкрикнув его имя, она выгнулась и заметалась. Перед глазами ее вспыхнул яркий свет, но затем он погас, и Харпер погрузилась во тьму.