- Не так-то это просто - банки грабить, - ответил Нед. Он оттолкнулся от перил и отвязал лошадь Эммы. - По-моему, нам пора ехать домой.
Эмма поднялась с порожка и вскочила в седло. Нед отвязал своего жеребца, но на мгновение замешкался, глядя на алый цветок, который пророс сквозь щель в досках крыльца. Наклонившись, он сорвал цветок и, ни слова не говоря, протянул его Эмме. По всей видимости, это удивило Эмму; тем не менее она протянула руку, чтобы взять подарок. Однако Нед, вместо того чтобы вручить Эмме цветок, взял ее за руку и сжимал ее в своих ладонях не меньше минуты. Потом он отпустил ее, а цветок прикрепил к поводу ее лошади. Сделав это, он почувствовал, что выглядит глупо, вскочил на своего коня, сразу же дал ему шпоры и умчался вперед, предоставив Эмме его догонять. Эмма последовала за ним, но переводить лошадь в галоп не стала и ехала куда медленнее Неда. Так они проехали с милю, после чего Нед придержал своего жеребца и стал поджидать Эмму.
- Тут есть банк неподалеку - в Джаспере. Взять его - раз плюнуть. Надо только войти и выйти, - сказал Нед, когда Эмма с ним поравнялась и они поехали вместе, переведя лошадей на шаг. - Эдди давно уже не дает мне покоя - хочет, чтобы я его ограбил, но фермеры в округе Джаспера все сплошь нищие, так что денег в этом банке, скорее всего, кот наплакал.
Эмма не спеша обдумала его слова.
- Откуда ты знаешь, сколько там денег? Это все-таки банк, а не ссудная лавка. А в банках всегда должна быть наличность. Кроме того, в округе Джаспера, помимо нищих фермеров, наверняка живут торговцы и ранчеро, которые держат в этом банке свои сбережения.
Нед, кивнув в знак того, что принимает ее слова к сведению, рассказал ей все, что знал об этом банке. Выяснилось, что он бывал в Джаспере раз или два - правда, уже довольно давно. Город, в общем, произвел на него неплохое впечатление; более того, показался ему процветающим. Если разобраться, в этом не было ничего удивительного, поскольку через город проходила железнодорожная магистраль.
Когда Нед закончил рассказывать, Эмма, с минуту помолчав, сказала, что если к банку подъедут мужчина и женщина, то никто не заподозрит их в преступных намерениях. Нед придержал лошадь и с изумлением на нее посмотрел.
- Женщина испугается, - наконец сказал он.
- Когда лошади понесли, я ведь не испугалась, не так ли? - ответила Эмма. - Так что, если ты пойдешь на дело, я готова к тебе присоединиться.
- Я женщину на дело в качестве партнера не возьму, - отрезал Нед.
- А мужчину, которого знаешь хуже меня, взял бы?
Нед обдумал и это, но его ответ остался неизменным.
- Я с собой женщин на дело не беру.
- Я думала, ты хочешь купить себе ранчо, и полагала, что смогу помочь тебе в осуществлении твоей мечты. Или насчет мечты я ошиблась?
Нед с уважением подумал, что она умна и все понимает, как надо. Он довольно долго размышлял над ее предложением, прежде чем в весьма сдержанной форме дал ей понять, что готов принять ее помощь. К тому времени, как они доехали до "Чили-Квин", им даже удалось составить примерный план действий. Правда, когда разговор зашел о дележе предполагаемой добычи, их созданный на скорую руку союз едва не развалился. Нед, предлагая ей третью часть всех денег, считал, что поступает благородно, но Эмма требовала половину. В конце концов они сошлись на сорока процентах, при этом Нед добавил: "Когда пойдем брать следующий банк, тогда и разделим все поровну". Это должно было восприниматься как шутка, но Эмма в ответ не рассмеялась, а с самым серьезным видом кивнула.
Признаться, Нед не был уверен, что дело выгорит - с участием Эммы или без него. Он даже начал подумывать о том, чтобы отложить налет, если не отменить его вовсе, но потом, увидев, с каким ожесточением выступает против его идеи Эдди, разозлился, заупрямился и решил реализовать составленный им с Эммой план во что бы то ни стало. Противодействие Эдди, похоже, вызвало аналогичные чувства и у Эммы, поскольку она тоже укрепилась в принятом решении. Раздумывая над всем этим, Нед с удивлением понял, что совсем не понимает женщин. Он-то полагал, что Эдди и Эмма будут заодно, а вместо этого они тянули его каждая в свою сторону.
- Если что-нибудь случится, вся ответственность ляжет на тебя, - сказала напоследок Эдди.
Нед уже собирался ответить, что не допустит, чтобы с его партнером приключилось что-нибудь дурное, но неожиданно для себя осознал, что Эдди обращается не к нему, а к Эмме.
Как только солнце поднялось достаточно высоко, сделалось очень жарко. Эмма сбросила с себя одеяло, потом накидку, а через несколько минут и свой черный жакет. Прошло совсем немного времени, и она расстегнула верхнюю пуговку на воротнике блузки и закатала рукава. Под конец она сняла свой уродливый капор и надела соломенную шляпу с широкими полями.
- Ну как - похожа я теперь на фермершу? - спросила она.
Прошлым вечером она хотела позаимствовать у Эдди платье, которое могло бы подойти жене бедного фермера, но та, брезгливо поджав губы, ответила, что у женщин из "Чили-Квин" таких позорных нарядов просто быть не может. Нед сказал, что не так уж и важно, как будет выглядеть ее костюм, поскольку в Нью-Мексико фермерские жены, отправляясь в город, надевают все самое лучшее. Признаться, он ни разу не видел, чтобы Эмма надевала на себя что-нибудь такое, что могло привлечь внимание окружающих, но высказать ей это в открытую постеснялся. При всем том он не мог не отметить, что соломенная шляпа придала облику Эммы определенную законченность. Только жене фермера могло взбрести на ум носить такую шляпу с шелковым платьем. Кроме того, шляпа скрывала лицо Эммы, что уже само по себе было неплохо, хотя Нед и сомневался, чтобы кто-нибудь стал к ней присматриваться.
Нед против солнца ничего не имел. Ему нравилось смотреть на прерию с ее бурой растительностью, отливавшей в солнечном свете золотом. Но весна в этих краях была его любимым временем года. С ее приходом Великие равнины оживали; на их бескрайних зеленых просторах распускались яркие цветы, напоминавшие осколки цветного стекла, разбросанные по бархатному ковру пробивавшейся к свету свежей изумрудной травки. Впрочем, поздним летом прерия тоже была очень красива, особенно когда на фоне выцветшей сухой травы расцветали дикие пурпурные астры. Когда Нед кивком головы указал на алую россыпь этих цветов, Эмма заулыбалась.
- Нет, пожалуй, на свете такого цветка, который бы мне не нравился, - сказала она и тут же нахмурилась, словно вспомнила что-то неприятное.
- Как видно, все-таки есть, - сказал Нед.
- Лилии. Их я не люблю. Они всегда напоминают мне о смерти. - Тут она вздрогнула; Нед удивленно выгнул бровь, но Эмма не посчитала нужным ничего объяснять, и Нед так и не узнал, чью смерть она имела в виду. Возможно, Эмма в эту минуту подумала о своем отце или о матери; Эмма никогда о ней не упоминала. Однако могло статься, что у Эммы имелся какой-то секрет, некая мрачная тайна, мучившая ее по ночам и каким-то непостижимым образом связанная с лилиями. Вот у Эдди почти наверняка имелись тайны. Нед не сомневался, что она многое от него скрывает. Ничего удивительного: он знал, что ее жизнь была полна страданий и мрака. Но вот в том, что существование Эммы изобиловало горестями, он не был так уверен.
Что же касается Неда, то он старался ничего не принимать близко к сердцу и жить, избегая любых конфликтов, особенно душевных. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что потерял связь со своими сестрами: Элис и другой, постарше, которую звали Лиззи. Уж если ему суждено когда-нибудь остепениться и осесть, то он, вполне возможно, напишет им и сообщит, где его искать. Что же до дня сегодняшнего… Сегодня он даже не мог сказать наверняка, пережили ли они войну, а она, между прочим, закончилась добрых двадцать лет назад. Точно так же он ничего не знал о муже Элис, который вступил добровольцем в войска северян и, очень может быть, пал на поле чести. О муже Лиззи Нед почти не вспоминал - тот слишком задирал нос, и ему было на него наплевать. Помимо Элис и Лиззи, у Неда были другие сестры и братья, и он тоже был бы не прочь узнать об их судьбе. А еще ему хотелось бы знать, живы ли его родители. Он вспоминал иногда о своих родственниках и даже подумывал о том, что было бы неплохо съездить в Форт-Мэдисон и выяснить, живут ли они еще в тех краях. Ему даже необязательно было их видеть. Он мог прописаться в каком-нибудь местном отеле под вымышленным именем, а потом навести справки о семействе Келер. Он никогда не жалел о том, что в свое время от них сбежал. Он вообще редко сожалел о чем-либо. За свою жизнь Нед убил несколько человек - троих, уж если быть точным. Поначалу ему было их жаль, но так как смерть - штука необратимая, Нед примирился со смертью этих трех типов и старался как можно реже о них вспоминать. Он привык считать, что без них мир стал намного лучше.
Одну вещь он знал совершенно точно: если бы он остался дома, то никогда бы не встретил Эдди. Ее профессия его нисколько не смущала. Он знал многих женщин, но Эдди нравилась ему больше всех. Нед не любил липких, приставучих дам, и Эдди сразу ему приглянулась, в том числе и потому, что ничего от него не требовала. Довольно быстро они пришли к негласному соглашению, что ограничивать свободу друг друга не будут. Кроме того, Эдди ясно дала ему понять, что о спокойной оседлой жизни и не помышляет. Ей нравилось ощущать себя полноправной хозяйкой "Чили-Квин", и помощь Неда, как и его постоянное присутствие в этих стенах, ей не требовалась. Как-то раз она ему сказала, что если он ищет себе жену, то ему лучше ее оставить и не тратить зря время. Но хотел ли он сам остепениться и зажить семейной жизнью - вот в чем вопрос. Что ж, тогда он этого не хотел, это точно, но совсем недавно вдруг стал об этом подумывать. Не часто, но пару раз такая мысль в голову ему приходил. Возможно, толчком к такого рода размышлениям послужила мечта заполучить собственное ранчо. Время от времени перед его мысленным взором представал красивый большой дом, колыбелька с агукающим младенцем и открытая веранда, где в кресле-качалке сидела женщина с пяльцами в руках. Но даже при большом желании Нед был не в состоянии представить себе в этой качалке Эдди.
В последнее время отношения между ними складывались не слишком хорошо. Эдди все чаще ворчала, раздражалась, что, понятное дело, не могло вызвать у Неда теплых чувств. Однако порывать с ней и съезжать с насиженного места в "Чили-Квин" Нед не торопился. Он не любил резких перемен в своей жизни.
Через некоторое время Эмма достала из сумки рукоделие и принялась за работу. Неда охватило странное, почти забытое чувство: сидеть рядом со склонившейся над рукоделием женщиной - это было так по-домашнему! Нед вспомнил, как точно так же склонялись над лоскутными одеялами его сестры, когда наступал вечер и работа по дому была сделана. Иногда он сам сиживал вместе с сестрами, обмениваясь с ними шутками, болтая о том о сем. При этом он всегда занимался каким-нибудь делом - к примеру, чинил сбрую или разбирал по настоянию отца механизм веялки или молотилки, чтобы заменить негодную шестеренку. Нед любил возиться с разными механизмами. Он вообще любил работать и, вполне возможно, продолжал бы трудиться на ферме, если бы отец не обращался с ним как с ломовой лошадью и, взвалив на его еще не окрепшие детские плечи непомерную ношу, не взбадривал его то и дело плеткой.
И с чего это он вдруг так разленился, задал себе вопрос Нед. Должно быть, из-за Эдди. Она ничего не позволяла ему делать в "Чили-Квин". Он не раз предлагал ей свою помощь, но, постоянно получая отказ, плюнул и с тех пор пальцем о палец не ударил. А ведь было время, когда он хотел приколотить отставшую доску или заново навесить дверь, немного ее подстрогав, чтобы она без усилий и скрипа входила в дверную раму. Но Эдди всякий раз ему говорила, чтобы он оставил это дело. Он и оставил, просто не хотел навязываться. Но он скучал по работе; временами руки у него так и чесались что-нибудь отремонтировать или изготовить какую-нибудь полезную в хозяйстве вещь. Иногда он думал, как это, должно быть, приятно сделать что-нибудь для женщины, которая нуждалась бы в нем и в его помощи.
- Мои сестры тоже шили, - сказал он, взглянув на мозаику из ярких кусочков материи в руках Эммы.
- Большинство женщин шьет. Что тут удивительного? - ответила Эмма.
- Я хочу сказать, они любили это занятие и знали толк в том, что делали. Помнится, в школе мне не давалась геометрия, и Лиззи объясняла мне ее законы, пользуясь элементами лоскутного одеяла, состоявшими из треугольников и прямоугольников.
- В жизни не встречала мужчины, который бы подмечал и ценил такие вещи, - сказала Эмма, поднимая на него глаза. Солнце било ей прямо в лицо, и она заморгала. Несмотря на тени, которые отбрасывали ей на лицо широкие поля шляпы, Нед видел окружавшие ее глаза тонкие морщинки. Такие же морщинки были и в уголках ее рта. "Интересно, - подумал Нед, - сколько ей лет и не вышла ли она из детородного возраста". А потом спросил себя, с какой стати ему лезут в голову подобные мысли.
- Мои родители всегда говорили, что безделье - мать всех пороков и дьявольское наущение, - заметил он, глядя на то, как Эмма управляется со своей иголкой.
- С некоторых пор мне кажется, что я живу исключительно по наущению дьявола, - со вздохом ответила Эмма.
Когда наступил полдень, они остановились на отдых на берегу пересохшей речки, где росло с полдюжины гигантских трехгранных тополей. Других деревьев в пределах видимости не было. Прерия походила на гладкий ковер, вытканный из коричневой шерсти разных оттенков; на горизонте маячило небольшое стадо тонконогих антилоп.
- Какие они грациозные! Так и кажется, что они парят в воздухе, - заметила Эмма.
Нед думал примерно то же самое, и его обрадовало, что красоты прерии не оставили Эмму равнодушной. Он распряг лошадей и дал им напиться из грязного ручейка, с трудом пробивавшего себе дорогу в сухой, растрескавшейся от жары земле. Потом он стреножил лошадей и пустил пастись. Эмма достала из фургона корзинку с провизией, вынула из нее буханку черствого хлеба, кусок твердого сыра, пикули и положила все это на расстеленную в тени салфетку.
- Судя по всему, Уэлкам решила, что мы и питаться должны тоже как нищие фермеры, - сказала она, указывая кивком головы на скудное угощение.
- Уэлкам пора бы утихомириться, а то она слишком много болтает и вечно сует свой нос куда не следует. Можно подумать, это она в доме всем заправляет, - проворчал Нед. - Уверен, не будь она такая работящая, Эдди давно бы уже выставила ее за дверь. - Он достал нож и нарезал хлеб на куски. Потом настругал твердый как камень сыр. - Ничего, сегодня вечером мы с тобой на славу отужинаем в отеле.
- Я вовсе не против ночевки в фургоне. Не стоит привлекать к себе внимание, разбрасываясь деньгами в гостинице, - сказала Эмма.
- Ну, это очень скромный отель, хотя кормят там вполне прилично. Кстати сказать, этому заведению в моем плане отводится определенное место, поскольку задняя дверь у него выводит прямо к банку. Два эти здания отделяют друг от друга не более дюжины шагов. Этот банк так легко взять, что остается только удивляться, почему никто не сделал этого раньше. Нам нужно только спуститься по лестнице, выйти из задней двери, войти в банк, а потом, сделав дело, вернуться в отель. Я уже говорил Эдди, что подломить там кассу проще, чем меду отведать.
- Иногда без забот и меду не отведаешь, - сказала ему Эмма. Голос у нее при этом сделался таким резким и неприятным, что Нед с удивлением поднял на нее глаза. Эмма прожевала кусочек хлеба и, проглотив, добавила: - Ведь как бывает-то? Поднесешь ложку с медом ко рту, а тут откуда ни возьмись - пчелы. Да не одна или две, а целый рой. Тут уж не до меда - знай отмахивайся, чтобы не покусали. - У Неда сложилось такое впечатление, что она говорила, обращаясь скорее к себе, нежели к нему. Нехотя проглотив еще один кусочек хлеба, она поднялась на ноги. - Ты отдыхай, а я пойду прогуляюсь. Так в этом фургоне насиделась, что ноги сводит.
- Почему бы и нет? Прогуляйся. Время терпит. Кроме того, лошади должны отдохнуть, да и я, признаться, вздремнуть не прочь, - сказал Нед. - Часы-то у тебя есть, верно? Если через час не проснусь, приходи меня будить. - Нед растянулся на земле, надвинул на лицо шляпу и через минуту или две уже спал сном праведника.
Когда Эмма его разбудила, он, к большому для себя удивлению, обнаружил, что салфетка и остатки съестных припасов уже уложены в корзину, а лошади взнузданы и впряжены в фургон.
Джаспер считался более респектабельным городом, чем Налгитас. Салунов здесь было не в пример меньше, а над крышами глинобитных хижин и более солидных деревянных строений высились шпили двух местных церквей. В сумерках Джаспер казался уютным и ухоженным и, что более важно, весьма процветающим. Здание вокзала здесь было в два раза больше, чем в Налгитасе, и отсвечивало свежим деревом: его только что построили и даже не успели еще покрасить. Новенькая вывеска с выведенным на ней словом "Джаспер" стояла у стены. Между прочим, процветание здешней общины означало, что в банке могло оказаться куда больше людей, нежели предполагал Нед. Кроме того, в банке могли установить новый, более современный сейф. С другой стороны, рост благосостояния местных граждан являлся неоспоримым свидетельством того, что деньги в банке имелись, а это было важнее всего. Порадовавшись такому обстоятельству, Нед с заговорщицким видом сжал Эмме руку. Хотя Эмма и копалась в земле, высаживая розы и помогая Уэлкам работать на огороде, кожа у нее на руках была не менее гладкая и мягкая, чем у Эдди.
Подобно Налгитасу, Джаспер был отвоеван у прерии. Главная улица здесь состояла из полудюжины кварталов, застроенных кирпичными и каменными домами. Над входом в магазины висели полотняные навесы от солнца, а вдоль проезжей части были посажены деревца, придававшие городским кварталам уютный и законченный вид. Когда они ехали по улице, Нед указал Эмме на "Юнион-Отель" - выстроенное в два этажа красное кирпичное здание с двойными дверями, и сказал, что они оставят лошадей и фургон в платной конюшне, а потом вернутся к отелю пешком. Только что пришел поезд, и не было никакой необходимости афишировать перед гостиничным клерком то обстоятельство, что они приехали в фургоне. Конечно, в случае расследования этот факт быстро выплыл бы наружу, тем не менее, чтобы его установить, шерифу потребовалось бы какое-то время, а в таком деле, которое они задумали, даже несколько минут отсрочки могли им помочь ускользнуть от преследования. Эмма пришла к выводу, что в словах Неда есть рациональное зерно.