Она все обнаружит, и тогда единственный способ удержать ее - запереть в комнате. Поступить подобно грязному животному, каковым он на самом деле является. Только Йен не вынесет, если она будет несчастна. Он снова открыл глаза, и клокочущие воды реки Гриффит быстро его заворожили. Они бесконечно текли вдаль, унося сломанные ветви и сучья, затягивая под воду листья. Пена и пузыри, миниатюрные водовороты, смертоносные камни. Один, острый и зазубренный, удивительно напоминал шрам на плече Йена.
"- Кэтрин!!! - Его вопль пронесся по ущелью.
- Отпусти узду, животное! Я ухожу от тебя! Ненавижу, монстр ты этакий! Зверь! Ненавижу!
- Можешь ненавидеть меня сколько хочешь, но я не позволю тебе покинуть нашего новорожденного сына!
- Да неужели?! Попробуй меня остановить!"
Йен снова закрыл глаза, пытаясь отсечь мучительные воспоминания. Прошлое осталось позади, а впереди ждет будущее с Джорджианой. Господи, не дай рассказать ей…
Впервые в жизни он подошел так близко к истинной любви, и если расскажет Джорджи, что произошло той ночью, она попросту сбежит от него, и он никогда ее не вернет.
Если быть честным… он просто не знает, сколько еще сможет выносить это.
Но ведь дала же ему Джорджиана второй шанс после насилия, совершенного в Грин-парке! Невозможно пустить все под откос.
Йен не хотел, чтобы она знала. Не хотел признаваться в этом даже себе.
Нет, он сохранит свою ужасную тайну. На это у него хватит сил. Ведь хранить тайны, скрывать свои чувства - это самые сильные его стороны. Не так ли?
Она любила своего человечного, сдержанного дипломата, своего благородного миротворца, своего рассудительно го, благоразумного мужа.
Иисусе, какой же он притворщик!
Разве может их любовь выжить, когда жуткая тайна в его душе разверзла пропасть между ними?
И все же он был уверен, что, если скажет правду, она уйдет.
Он сознавал, что в каком-то смысле поступает с ней точно так, как Кэтрин когда-то поступила с ним. Это она шла к алтарю, притворяясь другой.
Он еще не знает как, но обязательно загонит тайну обратно в клетку и будет продолжать лицемерить, являя миру благопристойного Прескотта, как делал с той невыносимой ночи.
Но в самой темной глубине души, такой же холодной, как черные речные камни, Йен понимал, что ни о чем не жалеет. Да, он лгал Джорджиане, а заодно и всему миру, и теперь вынужден жить с этой ложью. Но пусть ему очень больно, онс радостью сделает это.
Ради Мэтью.
Днем Мэтью беспрекословно отправился спать, а когда задремал, Джорджи решила немного прогуляться по саду.
Должно быть, дурное настроение мужа было заразительным: она обнаружила, что расстроена и встревожена его неожиданным уходом. День, так хорошо начавшийся, показал, что беда никуда не ушла.
Боже, во что она ввязалась? Замужем неделю, а муж уже кричит на нее, явно желая, чтобы она оставила его в покое.
Что ж, он получит то, чего так страстно желает.
Джорджи упрямо поджала губы. Она не подойдет к этому человеку, пока он не извинится.
Бродя по зеленым лугам, Джорджи находила утешение в компании светло-желтых бабочек, порхавших над тропинкой. Время от времени ей казалось, что кто-то наблюдает за ней, возможно, идет следом. Джорджи нервно оглядывалась, но вокруг не было ни души.
Она шла без особенной цели, но когда за деревьями увидела белый мраморный обелиск, решила посмотреть на памятник своей усопшей предшественнице.
В небольшой впадине, из которой к лазурному небу поднималась белая мраморная игла, царило задумчивое молчание. Высокую мраморную колонну с верхушкой-пирамидой окружал мелкий гравий, а также кусты самшита и клумбы с фиалками и незабудками.
Здесь же стояли две изогнутые скамьи, на которых полагалось сидеть скорбящим, явившимся, чтобы помянуть Кэтрин. Может, и Йен проводит здесь те одинокие часы, когда покидает дом?
Она прошла по хрустевшему под ногами гравию, чтобы рассмотреть портрет в овальном медальоне. С портрета смотрела неулыбчивая светлокожая блондинка с карими, как у Мэтью, глазами.
Вокруг портрета вилась надпись на латинском, но Джорджи не знала этого языка. Можно было только догадываться, какой эпитафии удостоилась Кэтрин.
Она внимательно изучала надпись, когда тишину нарушил тонкий дрожащий голос:
- Ты вышла за дьявола, девочка моя.
Джорджи едва не подскочила от неожиданности и, схватившись за сердце, обернулась.
- О Господи! Матушка Авессалом, верно? - Она облегченно рассмеялась, узнав старую повитуху. - Как же вы меня испугали!
- Вам и следует пугаться, дорогая. На вашем месте я пребывала бы в постоянном страхе.
- Вот как? - терпеливо улыбнулась Джорджи. Хорошо, что Йен предупредил ее насчет безумной старухи. Но даже в этих обстоятельствах ее слова встревожили Джорджи.
Матушка Авессалом неодобрительно пожевала губами.
Господи! Теперь она поняла, почему все считали старуху ведьмой. У этой женщины такой зловещий вид: длинный черный плащ, пронизывающий взгляд и космы седых волос!
Старуха подковыляла ближе, тяжело налегая на посох.
- Итак, каково это - быть женой дьявола? Брови Джорджи взлетели вверх.
- Вы о лорде Гриффите?
- Дьявол, говорю я, - закудахтала старуха. - Отец Лжи!
Джорджи изумленно моргнула.
- Я уверена, что он не так уж плох.
- Да! Он сделал это, верно? - Матушка Авессалом кивнула в сторону обелиска. - Свел в могилу бедную молодую шлюху!
Джорджи ахнула:
- Добрая матушка, вы не смеете обвинять моего мужа в смерти леди Кэтрин! Для мужа и жены вполне естественно желать ребенка! Но иногда случаются трагедии, и в этом нет ничьей вины: ни ее, ни вашей. Боюсь, такова судьба.
- Судьба! Вздор! Вовсе не судьба швырнула ее в реку в ту ночь, когда мост провалился!
Джорджи, бледнея, воззрилась на нее:
- Оч-чем вы г-говорите? Первая леди Гриффит умерла от лихорадки.
- Глупая девчонка! Если хочешь выжить в этом месте, следует быть сообразительнее! Лихорадка? Сказка, которую он поведал всем, чтобы скрыть свои грехи! Он скрытен, подл и хитер, говорю я вам! Но ты молода и сладка, как это, - ответила старуха, доставая из складок плаща большое спелое яблоко.
Она протянула плод Джорджи, и та, словно в тумане, взяла его.
- Они знают, что он сделал, - заверила матушка Авессалом с хитрым взглядом в сторону дома. - Все они были тут в эту ночь. Но не смеют говорить из страха, что он и их убьет!
- Я вам не верю, - объявила Джорджи, пренебрежительно отбрасывая яблоко. Матушка Авессалом продолжала проницательно смотреть на нее. - Глупая старуха! Как смеете вы так ужасно лгать и чернить м-моего прекрасного мужа?! Он дал вам приют в своих владениях!
Неблагодарная ведьма рассмеялась ей в лицо.
- Хорошенькая молодая маркиза! Слепая девчонка! Будьте поосторожнее, говорю я вам! В этом саду есть место для второго памятника! В память о вас!
Джорджи содрогнулась.
- Вон отсюда!
- Если не верите матушке Авессалом, спросите старого Таунсенда, - добавила старуха, ковыляя прочь. - Хозяин убил леди Кэтрин собственными руками, а если осмелитесь ему перечить, и вас прикончит. Берегись, дитя. Берегись!
Джорджи в потрясенном молчании смотрела ей вслед. Она не верила ни одному слову безумной ведьмы. Так почему же она так дрожит?!
Глава 16
Уверившись, что крепко держит себя в руках, Йен пошел мириться с Мэтью. Самое прекрасное качество в детях - их способность быстро забывать и прощать ошибки родителей.
А вот жены… дело другое.
Исполненный решимости вытерпеть порку, как подобает мужчине, он отправился на поиски Джорджи.
После их ссоры прошло несколько часов. Больше так продолжаться не может. Он терпеть не мог ссориться с ней.
Как виновник, он должен был извиниться первым и сказать, что жалеет о своей вспыльчивости и о том, что испортил пикник.
Йен заглянул в несколько комнат, стремясь поскорее найти жену, потому что без нее чувствовал себя опустошенным. Он знал, что последнее время с ним нелегко, но теперь, когда у него было время подумать и загнать вглубь темные порывы души, все изменилось. Он хотел одного: чтобы между ними все стало как прежде.
Жаль, что они вообще приехали сюда. И это убеждение еще больше укрепилось в нем, когда он наконец увидел Джорджи в отвратительно безвкусной красной с золотом спальне, предназначенной для хозяйки дома.
Она неподвижно сидела на краю кровати, спиной к мужу, глядя в окно. Темные волосы ниспадали на спину мягкими вьющимися прядями. Возможно, она ждет горничную? Пора переодеваться к ужину, но она все еще была в светлом дневном платье изящного покроя.
- Любовь моя? - Он застыл в дверях, увидев, как окаменела ее спина.
О Господи! Он знал, что Джорджиана не злопамятна, но были все причины опасаться, что сегодня его так легко не простят.
Он расстроил не только ее, но и Мэтью, а это значит, что Джорджи вне себя. Йена очень трогало ее стремление защитить приемного сына.
- Можно войти?
- Можешь делать все, что тебе угодно. Это твой дом, - бросила она не оборачиваясь.
Йен прикусил губу. Судя по тихому бесстрастному тону, ему предстоит скандал.
Он закрыл за собой дверь.
- Сегодня я ужасно себя вел. И хотел бы загладить свою вину, - объявил Йен, прислонившись к стене и не делая попытки приблизиться.
Она обернулась: синие глаза были красными и распухшими. Очевидно, она плакала.
- Прости, дорогая, - нежно пробормотал охваченный раскаянием Йен, но когда подошел ближе и положил руку ей на плечо, надеясь обнять, Джорджи дернулась как от удара.
Йен отнял руку.
Он попытался что-то сказать, но тут взгляд его упал на открытый дорожный сундук.
К горлу Йена подступила тошнота.
- Ты… куда-то уезжаешь? - выдавил он, призвав на помощь все самообладание, чтобы не закричать.
- Я еще не решила, - ответила она едва слышно.
Йен нахмурился, все еще не понимая, в чем дело.
- Джорджиана?
- Сядь, Йен.
Он послушно опустился на кровать. Джорджи продолжала пристально смотреть на него, и в ее глазах стояла тоска.
- Я хочу, чтобы ты рассказал мне правду о том, что случилось с твоей первой женой. Если ты откажешься - я уеду. - Джорджи говорила очень тихо, и все же его словно громом поразило. - До меня дошли… жуткие слухи. Если ты не скажешь мне правду, я беру Мэтью и возвращаюсь в Хоксклифф-Холл, а оттуда - в Лондон.
Он упорно смотрел в деревянный пол, не зная, что сказать. Мысли его были в смятении, сердце выбивало барабанную дробь. Задумчиво потерев лоб, он осторожно взглянул на жену. B ee глазах светилась упрямая решимость. Губы были плотно сжаты.
- Не лги мне, - прошептала она.
Йен снова опустил глаза.
Будь он проклят, если солжет, и будь проклят, если скажет правду!
Он встал и подошел к окну, прислонился лбом к стеклу и стал смотреть на все еще солнечный вечерний сад.
- Я не хочу терять тебя, Джорджиана, - простонал он.
- В таком случае тебе лучше рассказать, как все было. Прямо сейчас. Неужели это правда, Йен? Неужели ты воплощение всего, что мне ненавистно?
Уж лучше бы она взяла шпагу и пронзила его. Наверное, было бы не так больно.
Ее пухлые губы дрогнули, но она безжалостно продолжала:
- Ты убил ее?
Йен зажмурился и опустил голову.
- Это был несчастный случай.
- О мой Бог!
Йен заставил себя поднять веки и с мучительной мольбой воззрился на жену. Она успела вскочить. И вид ее потрясенного, белого как снег лица яснее ясного говорил, что у него два выхода: либо оправдаться, либо навеки распрощаться с ней. Дипломат высшего класса или нет, но теперь уже слишком поздно лавировать. И, честно говоря, он понял, что не хочет этого.
Да, именно разоблачения он и боялся больше всего, но теперь, когда все случилось, осознал, что не может больше нести в одиночку такую тяжесть.
Он не потрудился спросить, кто рассказал Джорджи. Вряд ли это сейчас важно. Возможно, кто-то из слуг. Но ведь он знал, что рано или поздно это случится. И без того заговор молчания длился пять лет.
- По крайней мере обещай, что выслушаешь, - выдавил он.
- Говори, - дрожащим голосом велела она. - Расскажи, любил ли ты ее. И как она умерла.
- Любил? - с горечью откликнулся он. - Я ненавидел ее. Мы ненавидели друг друга.
- Ты ненавидел Кэтрин и поэтому отнял у нее жизнь? Я уже видела, как ты умеешь убивать.
Йен долго молчал, потрясенный обвинением.
- Ничего подобного не было. Я виноват в ее смерти, но не расправился с ней, как ты считаешь!
- Что же случилось?
Йен тяжело вздохнул.
- Предупреждаю, если ты произнесешь хотя бы одно лживое слово, как это любят дипломаты…
- Я скажу тебе правду, - перебил он. - Но обещай, что ты выслушаешь. Без тебя, Джорджи, у меня ничего не останется.
Слезы полились по ее щекам.
- У меня без тебя - тоже. Я не хочу потерять тебя. Но даже не знаю, кто ты на самом деле!
- И действительно хочешь узнать?
- Да. Больше всего на свете, - тихо заверила она.
Он снова вздохнул и помедлил, а затем начал рассказ:
- Все пошло наперекосяк уже через две недели после свадьбы. Это было настоящей катастрофой. Но, клянусь могилой отца, я не собирался мстить ей. Наш брак устроили семьи.
- Да, ты уже говорил мне, - кивнула она.
- До свадьбы я видел Кэтрин дважды. Ее выбрали мои родители. Я доверял им. И, честно сказать, мне было все равно. Я был не из тех, кто женится по любви. Женитьба всего лишь была частью моего долга. - Йен пожал плечами. - И почему-то я ее жалел. Пытался защитить.
Он снова подошел к окну и слепо уставился в пространство.
- Пышная свадьба состоялась в Лондоне. Длинная очередь экипажей. Гости из королевской семьи. Главы государства. Обед на тысячу персон. Все самое лучшее. Самое роскошное.
При упоминании о столь грандиозной свадьбе с ресниц Джорджи упала прозрачная хрустальная слеза и разбилась о щеку.
Йен страстно жаждал снять эту слезу кончиком пальца, но сомневался, что Джорджи вытерпит его прикосновение.
- Потом… что ж, Кэтрин была такой чистой, такой хрупкой, такой чувствительной, что не могла вынести… вульгарности супружеских отношений, как она выражалась. Можешь себе представить? - Он устремил мрачный взгляд в окно и прислонился плечом к раме. - Женщины всего мира из кожи вон лезли, чтобы увлечь меня. А собственная жена не могла заставить себя лечь в мою постель.
Джорджиана, которой явно пришлось не по вкусу сказанное, отвела взгляд.
- И?..
- Я, конечно, был с ней терпелив, посчитав, что она, возможно, побаивается первой ночи. Но когда прошло две недели, а она по-прежнему отказывалась осуществить наш брак, я оскорбился.
Джорджи встрепенулась. Во взгляде ее мелькнуло подозрение.
- Я мог жениться на самой завидной невесте, - пояснил он. - И моя гордость была задета тем, что та, которой я оказал честь, дав свой титул и имя, отвергает меня. Я имел полное право потребовать исполнения супружеского долга. А она открыто отталкивала меня… - Йен покачал головой. - Я был взбешен. Обозлен. Поэтому как-то ночью напоил ее, чтобы помочь расслабиться и забыть о страхах. А потом соблазнил.
Джорджиана поспешно уставилась в пол. Йен знал, что ей нелегко слышать все это. Но и ему нелегко признаваться во всем…
- Она наконец стала моей. К несчастью, я вскоре обнаружил, почему она до этого отказывала мне.
Джорджиана стремительно вскинула голову:
- Почему?
- Кэтрин была не девственна. Факт, который она отчаянно пыталась скрыть от меня. Но, боюсь, я оказался немного умнее, чем она предполагала. Видишь ли, после того как я овладел ею, она попросила меня принести еще вина. Была уже середина ночи и все слуги давно спали. Я не хотел их будить. Разумеется, мы запираем на ночь винные подвалы, и я понял, что забыл ключ. Я держал его в письменном столе, в спальне, а когда вошел, увидел, что она льет на простыни свиную кровь из маленького пузырька. Задумала обмануть меня самым подлым образом.
Йен брезгливо поморщился.
Джорджиана скривила губы от омерзения.
- Свиная кровь?
- Я и сам бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами. Конечно, слышал о подобных проделках, но в жизни не думал… - Он недоуменно покачал головой и снова пожал плечами. - В этот момент я понял, что она с самого начала предавала меня.
- Предавала… - эхом откликнулась она. - Ты сказал, что семьи устроили брак. Кто еще знал? Ее родители? Твои?
- Точно сказать не могу. Знаю, что и те и другие хотели этого брака. Вряд ли она могла так прямо признаться родителям, что позволила одному из конюхов стать ее первым мужчиной.
- Конюху?!
- Именно. Кэтрин, разумеется, не желала открытого скандала и позора: для этого она была слишком надменна. Она думала, что, если правильно разыграет свои карты, сможет и на елку влезть, и не исцарапаться. И я был идеальной мишенью для ее целей. Не так ли? Слишком большой пуританин и чертовски благороден, чтобы допустить мысль о женитьбе на начинающей потаскухе. Боже, а я клялся, что никогда в жизни так не поступлю. Особенно после того как видел, сколько боли и несчастий принесла своим детям твоя распутная тетка!
- Тетя Джорджиана?!
- Она самая.
Йен кивнул, снова сел рядом с ней и долго молчал.
- Кэтрин была еще хуже, - признался он наконец. - Распутница Хоксклифф по крайней мере не делала тайны из своих похождений и отважно выносила последствия, которые неминуемо валились на ее голову. Моя жена была не только лгуньей, но и трусихой. Знаешь, я пытался. И вступил в брак с полным намерением быть честным, порядочным мужем. Первые две недели, пока истина не вышла на свет, я делал все возможное. Обращался с ней нежно, заботливо и старался предугадать каждое желание. Даже надеялся со временем полюбить ее. И наивно предполагал, что когда-нибудь она сможет полюбить меня. - Он горько улыбнулся. - Но, к сожалению, выяснилось, что она увлечена все тем же конюхом.
- И что же ты сделал?
- После того как застал ее с пузырьком свиной крови в руках, начался скандал. Я кричал. Она плакала.
- Ты ударил ее?
Йен нетерпеливо обернулся к ней:
- Джорджиана, ты действительно считаешь, что я способен ударить женщину?
Джорджи покаянно потупилась:
- Прости. Нет, конечно.
- Рад, что ты по крайней мере в этих грехах меня не обвиняешь! Нет, я угрозами и давлением заставил ее признаться во всем. Лучше всего подействовало обещание обличить ее перед всем светом. Мне было противно слышать о том, сколько раз она встречалась с ним и какие слуги помогали ей скрыть эту связь. К утру я вполне ясно представлял всю картину ее падения.
- И, должно быть, не тратя времени, попытался справиться с ситуацией.
- Совершенно верно. На следующий день я выгнал всех ее слуг, приказал моим не выпускать ее из виду и поскакал в конюшни, чтобы положить конец этой связи.
- То есть ты посадил ее под домашний арест. Как сделал со мной в Калькутте.