– Нельзя просто врываться в чужой дом и раздавать приказы!
– Ива, закрой дверь, – повторил он сухо. – Разумеется, если не хочешь, чтобы соседи слушали все, что я собираюсь сказать.
На секунду ей захотелось высокомерно фыркнуть и заявить, что мнение соседей ей безразлично, что он ее отверг, и его слова больше ничего не значат.
Но как же он все-таки красив… Ива как завороженная любовалась нависшим над ней мужчиной, а потом вдруг поняла, что не сможет дальше жить, если прямо сейчас к нему не прикоснется или не отстранится. В конце концов, это ее дом и командует здесь она.
– Я как раз варила кофе. Тебе налить?
– Я пришел не за кофе.
– А зачем? Да еще с таким лицом, от которого молоко разом прокиснет?
Данте стиснул кулаки.
– Ну и чего ты этим надеешься добиться? Думаешь, сможешь уложить меня в постель?
– О чем ты?
– А то ты не знаешь?
– Не знаю.
– Хочешь сказать, что не имеешь ни малейшего представления, почему уже весь Интернет пестрит новостями, что мы с тобой помолвлены и скоро поженимся?
Ива почувствовала, как кровь отлила от лица.
– Нет, конечно. – Она прижала руку к губам. – Если только не…
– Так все-таки знаешь?
Может, все это сон? Ну пожалуйста, пусть это будет сон. А стоит моргнуть, и все исчезнет…
Но, разумеется, Данте и не думал исчезать, да еще и смотрел так, словно бы с радостью придушил прямо на месте.
– Я… Я разговаривала о тебе с сестрой, точнее, она меня допрашивала. Хотела знать, насколько у нас все серьезно, я по возможности отделывалась общими фразами, но нас подслушала двоюродная бабка и сразу заговорила про свадьбу, ну а я… я не стала с ней спорить.
Данте прищурился.
– И почему же?
Почему?
Разве это не очевидно? Впервые в жизни она почувствовала, что живет настоящей жизнью, а не просто подглядывает в окошко. Она сама придумала себе сказку и по глупости начала в нее верить.
– Я не думала, что возникнут какие-то осложнения. Мне жаль.
– Тебе жаль? – переспросил он недоверчиво. – Думаешь, достаточно промямлить извинения и все встанет на свои места? Мой помощник все утро отвечал на звонки, а парижский офис штурмуют репортеры. Со мной разорвал сделку партнер, что весьма ревностно охраняет свою частную жизнь, а на меня уже начали охоту папарацци.
– А ты не можешь… просто заявить, что это неправда?
Данте старательно вглядывался в ясные серые глаза.
– Ты действительно думаешь, что все так просто?
– Можно сказать… я не знаю… что я пошутила?
Данте разом посуровел.
– Можно было бы все отрицать, но один дотошный пройдоха успел позвонить деду на Лонг-Айленд и узнать его мнение. И, несмотря на разницу во времени, дед страдал от бессонницы, скуки и боли и с удовольствием ответил на звонок. И поэтому… – Данте явно сдерживался из последних сил, – поэтому старик уже успел мне позвонить и сказать, как рад, что я наконец-то успокоился и остепенился. Сказал, что ты красавица и из хорошей семьи. Я ждал возможности возразить, что между нами ничего нет, но возможность так и не подвернулась. Точнее, дед мне ее просто не оставил.
– Данте…
– Не смей меня прерывать, пока я не закончил, – прорычал он. – Моральный шантаж никогда его не смущал, да и вообще он всю жизнь так добивался желаемого, поэтому он не забыл добавить, как ему сразу полегчало, стоило услышать новости. Сказал, что уже очень давно так хорошо себя не чувствовал, и вообще мне уже давно пора жениться.
– Извини. – Ива нерешительно посмотрела на Данте. – Что я еще могу сказать?
Задыхаясь от переполнявшей его ярости, Данте сам себе поражался. Как он мог хоть на секунду забыть, каковы женщины на самом деле? Мало ему Люси было? Так называемый "слабый пол" ни перед чем же не остановится, чтобы добиться желаемого! И как же он легко забыл прошлые уроки, встретившись с мнимо скромной блондинкой со слезоточивой историей, что сумела уговорить его пойти на ту чертову свадьбу!
Глядя на дрожащие губы, он впервые в жизни понял, как можно наказать поцелуем. Потому что именно это он сейчас и собирался проделать. Чтобы наказать за то, что сорвала все его планы. Глядя на слегка порозовевшие щеки, Данте чувствовал, как напрягается его плоть, и сразу же захотел уложить Иву на кровать, навалиться сверху…
– Так ты одна из тех женщин, что пытаются из себя что-то изображать, чтобы казаться интереснее, чем есть на самом деле?
Ива так резко поставила чашку, что расплескала кофе на стол, но, кажется, даже этого не заметила.
– Ты не имеешь права так говорить.
– Почему? Потому что ты такая нежная и хрупкая, что мне даже правды нельзя сказать?
А я-то думал, ты ненавидишь, что все с тобой носятся, потому что ты много болела. Но тебе придется выбрать что-то одно. Нельзя сперва изображать увядающий цветочек, а в следующую минуту превращаться в голодную современную хищницу. Реши, какая ты на самом деле.
Несколько секунд она молча его разглядывала.
– Смягчать удары ты не собираешься?
– Я обращаюсь с тобой так же, как и со всеми остальными женщинами.
– Вовсе нет! Если бы ты ничем меня не выделял, ты вчера занялся бы со мной любовью.
Данте молча выругался. И зачем он сам поднял эту тему? Но неужели она думает, что он просто устанет и сдастся?
– Как я уже сказал, я не сплю с девственницами.
Ива резко отвернулась, но он все равно успел заметить, как густо она покраснела, и кипящая ярость помимо его воли вновь переплавилась в желание. И как же легко было бы его сейчас удовлетворить, дав ей то, на что она и так сама напрашивается даже после тех обвинений, что он бросил ей в лицо. Несмотря на нерешенный вопрос, что делать с ее неосторожными словами, принесшими столько осложнений, в воздухе отчетливо звенело сексуальное напряжение, а Данте при всем желании не мог свести с Ивы глаз. А сама она хоть и смотрела в окно, он готов был поклясться, что ничего она там не видит.
Зато сам он видел очень хорошо. Обтянутая джинсами аппетитная попка, падающий на плечи водопад светлых волос… Интересно, если он возьмет ее прямо здесь и сейчас, уложив на кухонный стол, станет ли ему легче?
Невольно вспомнив раздвинутые стройные ножки, Данте ощутил очередной приступ желания. С одной стороны, разумеется, ему полегчает, но с другой… Разве не повлечет ли это за собой еще больше последствий, когда их и так уже более чем достаточно?
Ива вновь повернулась к нему лицом.
– Как я уже сказала, мне очень жаль, что все так получилось, но я ничего не могу с этим сделать.
– Ошибаетесь, мисс Гамильтон, еще как можете.
– И что же? Письменно извиниться перед твоим дедом? Сделать публичное заявление для прессы, сказав, что все это лишь недоразумение? Ладно, я согласна.
– Нет, все немного сложнее. Дед хочет встретиться с женщиной, на которой я, по его мнению, собираюсь жениться. И тебе придется исполнить его желание.
Она слегка нахмурилась.
– Что? Ничего не понимаю.
– Тогда давай объясню. Дед – старый, больной человек, и я готов на все, чтобы ему стало лучше. Он хочет, чтобы я привел тебя в дом и познакомил с семьей. Что ж, пусть так и будет. Тебе нужно лишь ненадолго продлить начатую тобой игру. Поехав со мной на Лонг-Айленд в роли невесты.
Глава 8
Легкий ветерок колыхал занавески, словно фату невесты, а Ива до сих пор не могла поверить, что действительно оказалась в поместье Данте. Точнее, что он, несмотря на многочисленные возражения, все же сумел уговорить ее приехать сюда на выходные.
Он заставил ее почувствовать себя виноватой, а вина – мощный мотиватор. Данте настаивал, что именно из-за того, что она соврала, назвавшись его невестой, у деда и появились определенные надежды, и лишь в ее власти заверить умирающего старика, что его надежды не беспочвенны.
– Ты весьма охотно позволила своей семье верить, что скоро станешь моей невестой. И теперь ты действительно можешь сыграть эту роль, – сказал он тогда.
Вот только притворство в любом случае остается притворством, потому что настоящую невесту жених бы холил и лелеял, а не холодно отстранялся, как от чего-то нежеланного, но при этом нужного.
Они поселились в симпатичном коттеджике, стоявшим в стороне от основного здания, но так было еще хуже. Потому что возникала иллюзия близости, тогда как на самом деле у них не было ничего общего. Ива вынуждена была жить с мужчиной, который откровенно ее презирал, да к тому же в их распоряжении была всего одна кровать. Ива сглотнула. На этот раз кровать оказалась королевских размеров, но это ничего не меняло, и она сразу поняла, что Данте и на этот раз не захочет делить с ней ложе.
И это притом, что он заранее предупредил экономку, чтобы их не беспокоили.
– Они решат, что это потому, что мы без ума друг от друга и не можем друг к другу не прикасаться, – пояснил он тогда насмешливо.
Только это не помешало ей сразу же разгадать истинную причину. Раз их не станут беспокоить, ему не придется скрывать свою холодную враждебность. На людях он будет строить из себя само очарование, но стоит им только остаться наедине…
Прикусив губу, она пыталась не обращать внимания на струи воды в ванной за стеной, чтобы не представлять под ними обнаженного Данте. Но как же это было непросто…
Они прилетели сюда на вертолете всего полчаса назад, и от вида поместья Дишонов у нее сразу же захватило дух. Разумеется, она и сама выросла в большом доме, но старом и потрепанном, здесь же все так и дышало богатством. Да и вообще белый мрамор поместья на Лонг-Айленде был столь чист и нетронут, что она с трудом верила, что в нем действительно кто-то живет.
Встретила их экономка Альма, сказав, что дед Данте прилег отдохнуть, но будет рад встрече.
– И разумеется, здесь ваша сестра, – добавила она.
– Талья?
– Да. Она пошла рисовать наброски. – Альма тепло улыбнулась Иве. – Вы познакомитесь с мисс Натальей за ужином.
Ива кивнула, старательно пытаясь сделать вид, что недавно обручилась, а не просто получила бриллиантовое кольцо от мужчины, преподнесшего его с таким видом, словно отдавал ей ненужную безделушку из рождественской хлопушки.
– Что это? – спросила она, когда он бросил ей на колени бархатную коробочку.
– Главная деталь маскарадного костюма, – усмехнулся он, когда вертолет завис над посадочной площадкой у поместья Дишонов. – Блестящая побрякушка, что является средоточием успешной женщины, ясно дающей понять, что она сумели заарканить себе мужчину.
– Столько цинизма.
– По-твоему, правда – это цинизм? Или будешь отрицать, что женщины относятся к погоне за бриллиантовым кольцом как к какому-то новому виду спорта?
Ива вдруг с ужасом поняла, что не может оспорить это утверждение. Ведь ее собственные сестры, так же как и большинство коллег, сходили с ума по бриллиантам, тогда как сама она видела в них всего лишь холодные бесчувственные камни. Она задумчиво взглянула на огромный бриллиант на собственном пальце, как раз в ту секунду, что Данте вышел из ванной.
С замершим сердцем она подняла глаза, почти рассчитывая увидеть, что на нем нет ничего, кроме обернутого вокруг бедер полотенца, так что, наверное, ей стоило бы радоваться, что он не поленился одеться прямо в ванной. Но почему-то испытала лишь разочарование. Неужели она всерьез рассчитывала полюбоваться великолепием оливкового тела? Но к чему лишний раз себя мучить, мечтая о том, чего все равно не получит?
Но даже брюки с рубашкой не могли скрыть литых мышц и исходившей от этого мужчины мощи и властности. Темные волосы влажно блестели, а голубые глаза горели столь ярко, что Ива мгновенно почувствовала острый приступ желания. Потому что после того, как сестры два раза помешали им на свадьбе, Данте больше ни разу так к ней и не притронулся. Ни единожды. И так старательно избегал любого физического контакта, как мог бы избегать наступить на мину, пробираясь по минному полю.
Заметив, как она разглядывает руку, Данте усмехнулся:
– Нравится колечко?
– Слишком большое. Да и вообще здоровенные бриллианты – это не мое.
Он недоверчиво приподнял бровь.
– Зато перепродать их можно дороже, чем нечто сделанное на заказ.
– Точно. – Вспомнив, что сегодня ей придется ужинать с его семьей, Ива разом напряглась. – Знаешь, если мы собираемся убедить твоего деда, что действительно помолвлены, мне нужно хоть что-то о тебе знать. Ну и желательно, чтобы ты не вел себя так враждебно.
Данте защелкнул на манжетах золотые запонки.
– И что же конкретно ты хочешь знать?
Больше всего ей хотелось знать, откуда в нем столько цинизма. И почему стоило им выйти из вертолета, как он разом помрачнел.
– Ты говорил, что тебя отправили учиться в интернат в Швейцарии, но не говорил почему.
– А для этого должна быть какая-то конкретная причина?
– Возможно. И если она действительно есть, мне следовало бы об этом знать.
Данте едва удержался, чтобы не ответить колкостью, как всегда отвечал, когда вопросы затрагивали нечто действительно личное. Потому что никогда и ни с кем не обсуждал ничего личного и тем более не собирался делать исключений для двуличной Ивы Гамильтон. Но на ее лице вдруг мелькнуло что-то похожее на искреннюю заботу, и Данте ощутил нечто очень непривычное, и ему вдруг захотелось раскрасить яркими красками пробелы в прошлом. Неужели просто потому, что ему хотелось, чтобы дед умер спокойно, веря, что его внук наконец-то нашел истинную любовь? Или потому, что, несмотря на то что все так сложилось лишь из-за ее неосторожного язычка, в Иве все равно ясно угадывалась какая-то беззащитность и уязвимость, на которые он при всем желании просто не мог не обращать внимания?
Вспомнив, как хитер и проницателен Джованни, Данте сразу же сжал губы. Всего одно неосторожное слово – и он сразу поймет, что все это лишь игра. Так что, наверное, ему действительно следует рассказать ей все, что обычно рассказывают невестам.
– Я один из семи детей, и, когда наши родители внезапно умерли, дед стал о нас заботиться.
– А… как они умерли?
– Плохо.
Слегка приоткрыв губы, Ива смотрела так, словно понимала, через что ему довелось пройти. Только вот не нужно ему это понимание. Он хотел, чтобы она просто выслушала голые факты и спокойно кивнула, а не смотрела на него так, словно он какая-то проблема, которую ей под силу решить.
А ведь когда-то давным-давно он действительно надеялся, что найдется женщина, способная сотворить с ним чудо… Данте смотрел на поблескивающую вдали гладь озера. Надеялся, что и он обретет спутницу жизни, с которой ночь за ночью будет отправляться в кровать… А вместо этого женщины сменяли одна другую, но стоило им хоть немного сблизиться, как не оставалось ничего, кроме скуки. И он уже давно разочаровался и больше и не мечтал встретить человека, что сможет принести в его душу мир и покой. Данте вздохнул. Интересно, обрел ли их Дарио со своей Анаисой?
Стоило вспомнить о близнеце, как в нем сразу проснулась вина за содеянное.
– Что случилось?
Она спросила так мягко, что что-то в нем не выдержало, и слова полились сами собой.
– Отец был избалованным богатеньким сынком, который искал счастья на дне бутылки и в крохотной кучке белого порошка, что вдыхал через свернутую трубочкой стодолларовую бумажку, а во всех своих зависимостях винил отца, потому что того никогда не было рядом. Вот только тысячи людей растут и вовсе без родителей, но при этом далеко не все из них нуждаются в бесконечных стимуляторах.
– А твоя мать? – спросила она так спокойно, словно он только что сказал, что его отец был президентом США.
– Она была скроена по той же мерке. Ну или отец подогнал ее под себя. Я знаю лишь то, что она любила отрываться ничуть не меньше. Или ей нужно было хоть как-то отвлечься от реальности, потому что особой верностью отец никогда не страдал. Они закатывали шикарные вечеринки, походившие на какие-то римские оргии. Помню, как тайком спускался, чтобы посмотреть на валявшихся среди пустых бутылок и бокалов людей и послушать доносившиеся от бассейна женские стоны. А в один прекрасный день мать просто остановилась. Врачи, реабилитация… Правда, на смену алкоголю и наркотикам пришел неумеренный шопинг, но на какое-то время все стало казаться… – Не в силах подыскать подходящего слова, Данте пожал плечами.
– Нормальным?
Он горько усмехнулся:
– Нет, нормальной жизнь в нашем доме никогда не была, но все стало получше. Собственно говоря, какое-то время все шло просто замечательно. Нам казалась, что у нас действительно вновь есть мать, а потом…
– Потом?
Данте уже больше не злился на эту настойчивость, да и вообще чувствовал себя так, словно ему давно пора сделать надрез и выпустить накопившийся внутри яд.
– Ночью была крупная ссора. Не знаю, что у них там случилось, но отец был совершенно невменяем, и мать начала кричать. Тогда он тоже перешел на крик, а потом ушел, а она бросилась за ним. Я знал, что он не в состоянии управлять машиной, и попытался ее остановить, и…
Он умолял мать остаться и изо всех сил за нее цеплялся, но многое ли может восьмилетний мальчишка? Она не стала ничего слушать, а в следующий раз он увидел ее лишь в гробу, с лилиями в руках и невыносимо холодным восковым лицом.
– Она не стала меня слушать, а отец не справился с управлением, и они оба погибли. Я не сумел ее остановить. Отлично знал, в каком отец состоянии, но все равно позволил ей сесть в машину…
Данте невидящим взглядом скользил по коттеджу, в котором поселился вскоре после того, как дед взял их к себе. Но даже здесь он так и не сумел пережить горе и вину и сходил с ума, пока дед не отправил их с Дарио в интернат. И с тех самых пор только и делал, что убегал… Он впервые задумался: а не превратилась ли вся его жизнь в бесконечную одержимость все и всех контролировать именно потому, что тогда он не сумел удержать мать? Не именно ли поэтому так и обошелся с братом?
– Но, может, ты и не мог ее остановить.
Голос Ивы вернул его к реальности.
– Ты о чем?
– Дети далеко не всегда могут добиться от родителей желаемого. Несмотря на все усилия.
Данте смотрел на сидевшую за столом светлокожую женщину, что сейчас походила на какого-то ангела. В простом хлопковом платье она казалась необыкновенно невинной и чистой… Черт, да она же и была невинной и чистой. И дело не только в сексе. Она смотрела так, словно могла забрать из его сердца всю тьму, разочарование и вину, словно как никто понимала, что творится у него на душе…
Сам того не заметив, Данте шагнул к Иве, не в силах оторвать глаз от маняще приоткрытых мягких губ. Внезапное признание опустошило, и теперь ему хотелось лишь забыться.
Он потянул Иву на себя, заставляя встать, и она охотно послушалась, а ее взгляд ясно говорил, что она хочет его ничуть не меньше, чем он ее.
Запустив пальцы в светлые волосы, Данте впился губами в нежные губы и, не в силах сдерживаться, громко застонал. Опустив руки на тонкую талию, он прижал Иву к себе еще крепче, вновь мимоходом подивившись ее легкости, а она отвечала на его поцелуй так жадно, словно стремилась всосать его в себя целиком. На секунду он подумал, где именно ему бы хотелось, чтобы она его пососала, а стоило положить руку на небольшую грудь, как Ива довольно застонала и принялась тереться об него узкими бедрами. Куда же он дел презервативы? И когда их ждут в главном доме?