- Забудьте то, что я сказал, дорогие мои, - произнес он. - Мне не следовало бы этого говорить, ведь мои слова пахнут изменой. Но ты ведь не выдашь меня, Эдуард?
- Никогда! Ни за что! Я скорее умру, чем выдам тебя, дорогой дядюшка!
Томас обнял мальчика за плечи и, прижав его к себе, повернулся к Елизавете:
- А вы, миледи, надеюсь, вы тоже не выдадите бедного Томаса?
Но она ничего не ответила, опустив свои шелковистые ресницы, чтобы он не видел ее глаз. Томас протянул другую руку и обнял принцессу.
Он сказал:
- Эдуард, я не отпущу ее, пока она не поклянется, что не выдаст меня.
Это была любимая игра дяди Томаса, хотя мальчику его шутки порой казались грубоватыми.
Приблизив свое лицо к лицу Томаса, Елизавета сказала:
- Нет-нет. Я не думаю, что выдам вас.
- С чего бы это? - спросил он, наклонившись к ее губам.
Он крепко прижимал к себе детей. Эдуард радостно смеялся - он обожал своего дядюшку, который позволял ему забыть о разнице в их возрасте.
- Ну, наверное, потому, - ответила Елизавета, - что вы мне нравитесь.
- Сильно нравлюсь? - спросил адмирал. Она подняла на него свои глаза - они были серьезны, но Томас заметил в них легкую тень восхищения.
Надежды адмирала разгорелись с новой силой, когда Елизавета сказала:
- Может быть, и сильно.
Сеймур поцеловал мальчика в щеку и повернулся к принцессе. Она ждала. Ей достался поцелуй в губы; Томас прижал ее к себе, и она почувствовала, как сильно бьется его сердце.
Он не отпускал их от себя. - Мы - друзья, - сказал он. - И будем держаться вместе.
"Как с ним интересно! - думал Эдуард. - Опасности отступают, становится легко и весело. Когда дядя Томас рядом, мне кажется, что быть наследником престола просто замечательно. Он никогда не говорит: "Ты должен сделать это, ты должен выучить наизусть то". Он никогда не утомляет. Быть с ним рядом - это приключение, самое удивительное, самое приятное приключение из всех".
А Елизавета думала: "Сидеть с ним рядом и слушать его - лучше этого нет на свете ничего!"
- Если наш любимый король умрет, - с грустью произнес адмирал, - ведь он болен... очень болен... королем станешь ты, Эдуард, мой дорогой племянник. Ты ведь не забудешь своего старого дядюшку, правда?
Эдуард взял руку адмирала и с искренней любовью поцеловал ее:
- Я никогда не забуду тебя, милый мой дядя.
- Когда ты станешь королем, многие люди будут говорить, что любят тебя больше всего на свете.
- Есть только один человек, в чьей искренней любви я не сомневаюсь.
- Ты станешь королем. Твое слово будет законом для подданных.
- Они этого не допустят, - сказал Эдуард. - Мой дядя Хертфорд, Кранмер... Лайл, Райотесли, Браун, Паже, Рассел - те, кого отец назначил управлять от моего имени. Он говорит, что они должны руководить мной, ибо я еще слишком мал, чтобы взять бразды правления в свои руки. И мне придется поступать так, как они мне скажут... я буду связан еще сильнее, чем сейчас.
- Ты всегда будешь моим любимым племянником, - заверил его Томас. - А ты будешь всегда принимать меня и рассказывать, что тебя беспокоит, правда ведь?
- Всегда, дорогой дядя.
- И если тебе не будут давать денег, то ты всегда будешь запускать руку в кошелек дяди Томаса?
- Буду, дорогой дядя.
Это был опасный разговор, ибо обсуждать смерть короля считалось изменой. Но Томас не боялся. Он знал, что бояться ему нечего, - он мог доверять Эдуарду, ибо мальчик был ему предан. Но можно ли доверять Елизавете? Томас верил, что можно. Он прочитал в ее глазах, что единственный человек, который мог бы играть на ее слабостях, - это сэр Томас Сеймур.
- А вы, миледи? - спросил он. - Что будете делать вы? Вам, вне всякого сомнения, подыщут мужа. Что вы скажете на это?
Он крепче прижал ее к себе. Она прекрасно понимала, что этот якобы невинный флирт был на самом деле очень опасен, ибо слова, произносимые ими, имели скрытый смысл.
- Будьте спокойны, - ответила она, - когда дело дойдет до выбора моего мужа, решающее слово будет за мной.
Томас улыбнулся ей; его рука была так горяча, что, казалось, способна была прожечь ткань ее платья.
- Могу ли я... надеяться на это? - небрежно спросил он.
- Можете, милорд.
Неожиданно она вспомнила о том, что она - принцесса, и с надменным видом высвободилась из его объятий. Покидая Хэтфилд-Хаус, сэр Томас Сеймур был уверен, что его визит был не напрасен. Он не сомневался, что продвинулся вперед в своем ухаживании и еще на один шаг приблизился к трону.
Рождество пришло и ушло. Все, кроме самого короля, понимали, что он скоро умрет. Генрих же отказывался признавать этот печальный факт. Несмотря на болезнь, он требовал, чтобы Совет собирался каждый день и обсуждал государственные дела. Он почти не видел Катарину, да и не хотел видеть. После прижигания язв на ногах он не желал, чтобы женщины приближались к нему; он по-прежнему раздумывал, как бы ему избавиться от жены.
Наступил январь, холодный и унылый. Девятнадцатого числа поэт Сюррей взошел на эшафот на Тауэрском холме.
Молодой человек умер так же, как и жил, - беспечно и надменно, продемонстрировав искреннее презрение к смерти.
Придворные поежились, увидев, как его красивая голова скатилась в корзину. Что он сделал, чтобы его казнили, - разве только хвастался королевской кровью, которая текла в его жилах? Впрочем, подобное преступление стоило жизни не одному ему.
Таков был конец Сюррея; говорили, что его отец вскоре последует за ним.
Король узнал о свершившейся казни, лежа в постели.
- Пусть сгинут все изменники! - пробормотал он.
В эти дни болезни ему живо припомнились все те мужчины и женщины, которых он послал на эшафот. Но какое бы имя ни вспомнилось ему, он всегда знал, как успокоить свою совесть.
"Я должен думать о своем мальчике, - говорил он ей. - Вот почему умер Сюррей. Вот почему должен умереть и Норфолк. Он еще слишком мал, мой Эдуард, чтобы остаться без отца в окружении всех этих властолюбивых людей, которые считают, что их головы очень подходят для короны".
Сюррей казнен. А за ним будет казнен и гордый Норфолк.
Норфолк сидит в Тауэре, ожидая следствия.
Рядом с королем был Сеймур - он поднес кубок с вином к его губам. Временами руки Генриха так сильно дрожали от водянки, что он не мог удержать в них кубок.
- Добрый мой Томас! - прошептал король. Красивая голова придворного наклонилась к нему.
- Ваше величество, - сказал Сеймур, - леди Елизавета горюет оттого, что ей пришлось расстаться с братом. Я подумал, что вам будет приятно узнать, как сильно они любят друг друга.
- Если бы эта девчонка родилась мальчиком! - пробормотал Генрих.
- Да, ваше величество, это было бы замечательно. Но - увы! - она родилась девочкой, и что ее ждет в будущем? Неужели она, как и ее сестра Мария, останется старой девой?
Генрих хитро взглянул на адмирала. Он знал, какие мысли бродят в этой прекрасной голове.
- Это было бы очень грустно, ваше величество, - продолжал бравый адмирал. - Да, это было бы грустно, - согласился король.
- И все-таки, учитывая безнравственное поведение ее матери и тот факт, что ее брак с вашим величеством не был законным, поскольку она был обручена с Нортумберлендом, что же... что же будет с леди Елизаветой?
Король смягчился. Он любил смелых людей, ибо сам был таким.
Он улыбнулся.
- Еще вина, добрый мой Томас.
- Ваше величество может выдать ее за одного из своих придворных... если его положение и богатство будут соответствовать ее положению.
- Да, я могу. Но она еще совсем ребенок. А там, кто знает... кто знает, друг Томас.
И королевский друг Томас возликовал в душе.
Старый герцог Норфолкский лежал в своей камере, ожидая смерти. Сколько лет он ждал своего часа? Всю жизнь он ходил по острию ножа - был слишком близок к трону, чтобы уцелеть. Но он был мудрым человеком и всегда демонстрировал королю, что служит ему верой и правдой.
Но и мудрые люди не могут избежать предательства, которое очень часто приходит со стороны тех, кто им ближе и дороже всего.
Завтра он умрет.
А во дворце Уайтхолл лежит больной король. "Он ненамного переживет меня", - думал Норфолк.
Когда человек стоит на пороге смерти, он вспоминает свою жизнь. Он был выдающимся государственным мужем, этот герцог из самого благородного дома Англии; он внес свой вклад в укрепление могущества страны. Он был гордым человеком, и умереть вот так... как изменник, было для пего позором.
Гордый молодой Сюррей предал его - не участием в заговоре, а своим тщеславием и гордыней.
Мысли Норфолка унеслись в те годы, когда он женился на дочери Бэкингема - гордой тщеславной женщине. Он сам тогда был графом Сюрреем - титул герцога Норфолкского достался ему несколькими годами позже. Но вся эта история с Бесс Холланд началась тогда, когда он был еще графом Сюрреем.
"Бесси!" - подумал он, вспомнив, какой она была тогда - с рукавами дешевенького платьица, закатанными выше локтей и обнажавшими ее крепкие руки. "Грязнуля", - могли бы сказать некоторые, но она обладала тем необъяснимым очарованием, перед которым он - аристократ, кичившийся своим положением, - не смог устоять.
Он соблазнил ее в первую же их встречу, хотя убеждал себя, что это она соблазнила его. Но этим дело не кончилось. К таким женщинам, как Бесси, мужчины возвращаются снова и снова.
Естественно, что его жена пришла в ярость. Променять дочь благородного Бэкингема на прачку! Но у Бесси было кое-что более притягательное, чем благородное происхождение. С ней Норфолк забывал о том, что они принадлежат к разным слоям общества.
Да, это была настоящая любовь, и Норфолк не мог отказаться от Бесси, несмотря на то, что был первым после короля аристократом в королевстве и одним из самых способных государственных мужей. Его жена была мстительна по натуре и постоянно устраивала ему скандалы, так что он получил сполна, деля свою жизнь между нею и Бесси.
Его семейство... его проклятое семейство! Сколько хлопот оно ему доставило! Сначала Анна Болейн, которая была только наполовину Ховард, ибо отцом ей приходился низкородный Болейн, а потом еще и Екатерина Ховард. Обе эти королевы возвысили род Ховардов и умножили его богатства, но, когда их казнили, звезда Ховардов закатилась.
Он вспомнил - зная, что сам вскоре взойдет на эшафот, - как жестоко он ругал своих родственниц, погибших королев. Он обличал их пороки яростнее, чем многие другие. Он стоял на стороне короля и свято верил, что в его страданиях повинны обе эти женщины, хотя это и наносило удар по чести всей семьи.
А теперь его собственный сын, старший сын, его гордость и надежда, лишился головы. Весельчак Сюррей, красавец поэт, который не умел держать язык за зубами, а может, и не хотел.
- Сын мой... сын мой, - прошептал герцог. - Впрочем, какая разница, ведь завтра я присоединюсь к тебе.
Он лежал, ожидая рассвета, и думал о том, как много ошибок совершил за свою долгую жизнь. Он не мог забыть горящего презрением взгляда Анны Болейн, которую он отвез в Тауэр; он не мог выбросить из головы воспоминание о слезах Екатерины Ховард.
И он спокойно ждал рассвета.
* * *
Король еще не подписал приказа о казни Норфолка. Он был слишком слаб, чтобы заниматься делами, и весь этот день провел в постели. Его руки и ноги раздулись от водянки; он жестоко страдал от боли и находился в полузабытьи, с трудом различая очертания комнаты, освещенной свечами.
В углу стояло несколько придворных, среди которых были члены его Совета - братья Сеймур, лорд Лайл, Райотесли и сэр Энтони Денни.
Они шептали друг другу:
- Он не переживет эту ночь.
- Ему никогда еще не было так плохо.
- Надо сказать ему. Надо подготовить его.
- Но кто же осмелится сказать ему правду? Они замолчали и услышали, как король зовет их.
- Иди, - сказал Хертфорд брату. - Иди ты. Он тебя любит.
Сэр Томас подошел к постели короля.
- Кто здесь? - спросил Генрих, глядя прямо перед собой. - Кто это?
- Томас Сеймур, ваше величество. Ваш верный слуга и друг.
- Друг Томас... друг Томас... Мои руки горят огнем. Мои ноги - в печи. А все тело охватила ужасная боль.
- Отдохните, сир. Вам лучше молчать, - сказал Сеймур. - Когда вы говорите, у вас на лбу выступают капельки пота, крупные, как виноградины.
- Но я не хочу молчать, я буду говорить, - прорычал король. - Подданный не должен указывать мне, когда мне говорить, а когда - молчать.
- Прошу прощения вашего величества. Я просто боялся за вас.
- Сколько времени?
- Приближается полночь, сир.
- Я слышу звон колоколов в ушах, Сеймур. Мне кажется, что я иду по мягкой траве. Мне кажется, что я еду верхом через Ричмонд-парк. Мне кажется, я плыву вверх по реке на королевской лодке. Мне кажется, что я сижу рядом со своей королевой и наблюдаю за ходом турнира. Но... лежу здесь... члены мои горят... и я умираю в своей постели.
В спальню вошли два члена Совета. Они встали у полога кровати и принялись шепотом обсуждать состояние короля.
Генрих услышал их шепот. Он попытался поднять голову, но не смог и, застонав, упал на спину.
- Кто там шепчется в тени? Это Сюррей... это милорд граф.
Сеймур наклонился к нему и прошептал:
- Нет, сир. Ваше величество забыли - Сюррею отрубили голову девять дней назад.
- Сюррей! - пробормотал король. - Сюррей... поэт... красивый мальчик... гордый и глупый мальчик.
- Он замышлял против вас недоброе, ваше величество.
Голос Генриха зазвучал отчетливее.
- Это он, Сюррей, первым начал писать белым стихом. Я помню это. Он подарил мне сонет. Он был поэтом, этот мальчик, но... гордым и глупым.
- Он интриговал против вашего величества. Он велел изобразить королевский герб на стенах своего дома. Ваше величество позабыли об этом. Сюррей считал себя более достойным трона, чем его король.
В голове короля все перепуталось.
- Бэкингем! - вдруг закричал он, но тут же понизил голос до шепота. - В Тауэр Бэкингема! На плаху его, говорю вам!
Сеймур подумал, что с того момента, как голова Бэкингема скатилась с плахи, прошло уже тридцать лет. С чего это король вдруг вспомнил об этом? Может быть, его совесть, угрызения которой он столько времени заглушал, теперь напомнила ему о себе? Бэкингема казнили по той же самой причине, что и Сюррея, - он тоже был аристократом, помешанным на своем королевском происхождении.
Король снова принялся бормотать. Он вернулся в настоящее.
- Сеймур... ты здесь? Томас... друг мой... ты говорил о Сюррее. Он ведь умер, правда? А за что его казнили?
- Он хотел, чтобы его сестра стала вашей любовницей, ваше величество. Ваше величество пришли в ярость, узнав об этом.
Губы короля тронула сладострастная усмешка, отчего его раздутое лицо стало еще омерзительнее.
- Женщина из рода Ховардов... пригожая девка... и пикантная.
Сеймура чуть не стошнило. Он отвернулся от короля, с изумлением подумав: "Лежит на смертном одре, а все думает о плотских утехах! И Кейт... моя бедная Кейт... замужем за этим человеком. И это чудовище собиралось сделать с ней то же самое, что и с другими своими женами. Если верить слухам, он собирался казнить ее через несколько недель".
- Томас!.. - неожиданно закричал король. - В мою спальню проникли враги. Они шепчутся и замышляют против меня недоброе.
- Нет, сир. Это - члены вашего Совета, они пришли справиться о вашем здоровье.
- А Норфолк здесь? - Нет, ваше величество, Норфолк сидит в Тауэре, ожидая, когда вы подпишете указ о его казни.
- Я подпишу его, обязательно подпишу. На плаху обоих Ховардов - отца и сына.
- Ваше величество, берегите свои силы.
- У меня хватит сил... Я подпишу этот указ. Сюррей... глупый мальчишка. А твоя сестра, Сюррей, пригожая девка. Пить... пить... мое горло горит огнем. Залей его, Сеймур. Залей, друг мой. Кто это там шепчется около моей кровати? Выходите, выходите! А, и ты здесь, мошенник! Ну, что вы хотите мне сказать? Почему вы все такие мрачные? Я умираю? Это вы хотели сказать мне, да? Подходите... Ты, Денни, скажи мне, как мои дела? Как мои дела, спрашиваю тебя?
Денни, который был храбрее других и не сомневался, что король умирает, решил сообщить ему правду:
- Ваше величество, доктора опасаются, что больше ничего не в силах сделать. Настало время вашему величеству задуматься о том, как вы прожили жизнь, и просить Господа даровать вам прощение во имя его сына, Иисуса Христа.
На мгновение воцарилась жуткая тишина. Лицо короля исказилось от ужаса, свидетельствовавшего о том, что он все понял. Но он быстро подавил охвативший его страх, и лицо снова приняло спокойное выражение. Твердым голосом король произнес:
- Скажи мне, Денни, по какому праву ты выносишь мне приговор? Какой судья уполномочил тебя сделать это?
- Ваши судьи - доктора, сир. Я пришлю их к вам. Они ждут аудиенции.
Король утомленно закрыл глаза, но, когда несколько минут спустя врачи со своими лекарствами приблизились к нему, он открыл их и взглянул на подошедших со своей привычной свирепостью.
- Что это? - сердито спросил он. - Вы ведь уже вынесли мне приговор, господа судьи, а когда судья приговаривает преступника к смерти, он уже не должен больше беспокоить его. Убирайтесь! Убирайтесь, говорю вам!
Но врачи продолжали стоять, глядя на него, и он заорал:
- Убирайтесь! Убирайтесь!
Доктора поклонились и повернулись, чтобы уйти.
- Ваше присутствие здесь излишне, - заявил им Райотесли.
Когда они удалились, канцлер подошел к посте-пи короля.
- Ваше величество, не хотите ли вы поговорить с духовными лицами?
- А? - спросил король. - О чем это вы? А... дело уже дошло до этого? Нет, не надо никаких духовных лиц. Я буду разговаривать только с Кранмером... и то не сейчас.
Райотесли повернулся к одному из придворных:
- Отправляйтесь за Кранмером. Он в Кройдоне. Да поторопитесь. Скажите ему, что король желает, чтобы он без промедления явился в Уайтхолл. Ваше величество, - продолжал Райотесли. - Кранмер скоро появится.
- Я приму его, когда буду готов... но не раньше. Уходите, говорю вам. Оставьте меня...
Его глаза уставились на них, хотя он видел только расплывчатые тени. Члены Совета отошли в дальний угол спальни, и через некоторое время король закрыл глаза и снова заговорил: - Уходите... Уходите... Видеть вас не хочу. Он застонал и неожиданно закричал в испуге: Анна, Анна, и ты здесь, ведьма? Я тебя вижу. Дальше он продолжал уже шепотом: - Не смотри на меня своими огромными черными глазами У тебя тонкая шея - ты не почувствуешь удар меча. А! Ты хочешь, чтобы для тебя привезли меч из Кале. Да, это на тебя похоже. Пусть топором рубят головы простым смертным. Ты осталась гордячкой до самого конца. Анна, Анна... Я сделал это ради Англии, дорогая моя. Англии нужен был наследник. Король - слуга своей страны, а не своих страстей. Анна, твои черные глаза смотрят на меня с презрением. Я этого не потерплю. На плаху! На плаху!