Неожиданно король открыл глаза и с испугом огляделся. Свечи, догорая, вспыхивали в своих гнездах.
- Задуматься о том, как я жил, и просить Господа даровать мне прощение, - прошептал он. -Вот что они мне советуют. Вот что они мне советуют сейчас. Великое правление... великое и славное правление. О Боже, Генрих VIII трудился только ради твоей славы и блага Англии. Он не допускал и мысли о своих желаниях...
Голос его затих, дыхание стало тяжелым и вдруг совсем прекратилось, и те, кто наблюдал за ним, подумали, что наступил конец.
Но не успели они сделать и шагу, чтобы подойти к нему, как он опять заговорил:
- Это ты, кардинал, сидишь здесь? Почему ты улыбаешься, кардинал? Мне совсем не нравится твоя улыбка. Кардинал умер от дизентерии. Многие от нее умирают... не важно, кто ты - кардинал или нищий. У тебя хорошее вино, Томас... хорошая еда и вино. Подданный не должен так возноситься. Не смотри на меня своими огромными черными глазами, Анна! Ведьма! Колдунья!
Отравительница! Как красивы розы в Хивере! Красные розы... красные... цвета крови. Тени... тени надо мной. Тени в моей комнате. Вот они. Вот они. Это монахи... монахи... Черные рясы, которые сосут красную кровь. О Боже, они подкрадываются ко мне. Все ближе и ближе. Монахи... монахи лезут изо всех углов...
Он попытался поднять руки, но не смог пошевелить ими; он попытался закричать и погнать на помощь, но из его уст вырвался только шепот:
- Свечи догорают, и наступает темнота, а с ней приходят... монахи... В Тайберн их! В Тайберн! И... не в Тайберне. Я лежу в постели... и умираю... умираю.
Звук хриплого дыхания короля заполнил спальню.
- Пить! - выдохнул он. - Пить... стакан вина, во имя Господней любви.
- Его мучит смертельная жажда, - сказал Райотесли.
Подойдя к кровати и налив вина в кубок, канцлер услышал, как король произнес:
- Кейт... Кейт, это ты... моя добрая женушка?
- Это ваш канцлер, сир, - сказал Райотесли. - Вот вино, о котором вы просили.
- Хорошая моя Кейт, - сказал король; глаза его были закрыты. - Хорошая жена.
- Пейте, вино освежает, правда, сир?
- Оно гасит огонь, чтобы он не разгорелся сильнее. Кейт... Кейт... я уже никогда больше не увижу рассвета.
- Не говорите так, сир, - сказал Райотесли. - Кейт... я тебя любил. Я очень любил тебя. Я вовсе не собирался избавиться от тебя, чтобы, взять себе другую жену. Не надо было мне жениться... Джейн... да, Джейн... и мои подданные не заставляли меня жениться.
Даже в суровое сердце канцлера прокралась жалость, и, слушая последние слова короля, он захотел успокоить его совесть.
- Нет, это они заставили ваше величество жениться, - мягко произнес Райотесли.
- Это так. Катарина... разве ты не видишь вон ту густую тень... у портьеры на двери?
- Там ничего нет, ваше величество.
- Посмотри получше, - велел король.
- Нет, сир. Ваши глаза вас обманывают.
- Подойди поближе, Кейт. Я скажу тебе шепотом. Эта тень напоминает мне человека в черной рясе. Неужели ты не видишь, что у двери стоит монах?
- Это всего лишь портьера, сир.
- Ты лжешь! - вскричал король. - За твой обман я велю отрубить тебе голову. А, жена Суффолка! Она мне нравится. У нее глаза голубки, и клянусь, она будет приятной девкой. И не слишком покорной. Я никогда не любил покорных женщин. Помнишь ли ты, Джейн, что случилось с твоей предшественницей? Фландрская кобыла... и племянница Ховарда - самое прелестное создание, которое когда-либо появлялось при дворе. Это вы, канцлер? Монахи... канцлер. Они пришли за мной. Прогоните их. Прогоните их от постели своего короля, я сказал! - Король дышал с большим трудом. - Какой сегодня день? - спросил он.
- Наступило утро, ибо уже два часа, - сказал Райотесли.
- Какой день? Какой сегодня день?
- Двадцать восьмой день января, ваше величество.
- Двадцать восьмой день января. Запомните его. В этот день был убит король, ваш повелитель. Вон они, в портьерах! Видите? Возьмите мой меч. А, тебе нужен будет меч из Кале, чтобы расстаться со своей гордой головой. Охотник кричит... вы слышите это? Вот там... посмотрите. В портьерах. Клянусь, что занавески шевелятся. Монахи... монахи... Повешенные, колесованные и четвертованные. И так будет со всяким, кто выступит против короля!
Те, кто стояли далеко от кровати, теперь пододвинулись поближе.
- Боюсь, что он умирает, - сказал Райотесли. - Пришел его час.
Король, по-видимому, успокоился, увидев своих министров.
- Милорды, - сказал он. - Моя смерть близка. Что будет с моим сыном, моим мальчиком Эдуардом? Его сестра Мария годится ему в матери - ведь он еще так мал.
- Не волнуйтесь, ваше величество, мы позаботимся об Эдуарде.
- Он - ваш король. Верховный глава церкви. Защитник веры. Маленький мальчик... всего лишь десяти лет.
- Ваше величество можете положиться на своих министров, которых вы сами назначили управлять делами государства.
Но король только хмыкнул, услышав эти слова.
- Свора шутов! Вас ждет горячее времечко. Когда я умру, вы начнете драться за власть. Но я этого уже не увижу... не увижу. Кейт... Где Кейт? Я ее не вижу. Я велю вам, чтобы вы почитали ее, ибо она была мне хорошей женой. Я... Я никогда не думал о том... чтобы избавиться от нее. Все это было ради сыновей... ради Англии. Вина, вина... я горю, как в огне.
Но сил выпить вино, которое ему поднесли, уже не было.
Его глаза стали жалкими.
- Все копчено. Все кончено, - простонал король.
В комнату торопливо вбежал Кранмер. Генрих посмотрел на своего любимого министра, но говорить с ним уже не мог.
Архиепископ встал на колени у кровати и взял руку повелителя в свою.
- Ваше величество, любимый мой повелитель, дайте мне знак. Покажите мне, что вы надеетесь получить из рук Христа спасение.
Но глаза Генриха неподвижно смотрели в потолок.
Кранмер пришел слишком поздно.
* * *
В личных покоях короля в огромном гробу лежало тело Генриха. Пять дней в этой комнате горели свечи и служили мессы, служба не прерывалась ни на минуту и возносились молитвы за спасение его души.
На шестой день огромный гроб поставили на катафалк, украшенный восемью конусами, гербами и алыми флагами, на которых золотом были вышиты фигуры святых.
Зазвучали погребальные песни, и похоронная процессия отправилась в Виндзор, где готовили часовню, в которой должно было быть погребено королевское тело.
А что же люди, которые должны были оплакивать его?
У Катарины словно гора с плеч свалилась. Топор, который почти четыре года висел над ее головой, вдруг исчез. Она была совсем еще молодой женщиной, которая не знала, что такое счастливый брак. Она мечтала о нем и была уже на пороге счастливого замужества с Сеймуром, как вдруг король решил сделать ее своей женой. Эти четыре года показались ей сорока годами, но она сумела уцелеть. Смерть короля спасла ее; и, двигаясь вместе с процессией или усаживаясь в королевскую лодку, Катарина не могла думать ни о ком другом, как только о Томасе, который ждал ее.
В своей камере в Тауэре герцог Норфолкский был доволен не менее королевы, ибо он тоже спасся от смерти, до которой ему оставалось всего несколько часов. Король решил, что Норфолк должен умереть, но вместо этого умер сам, и теперь, без своего повелителя, никто не осмелится уничтожить главу католической партии. Католики были очень сильны, и, чтобы избежать кровавой гражданской войны, надо было действовать с оглядкой на них. Войны не хотел никто - слишком свежа была в памяти ужасная Война Алой и Белой розы. Так что, как и Катарина, Норфолк, чудом избежавший смерти, не мог искренне оплакивать кончину короля.
Лорд и леди Хертфорд не могли дождаться, когда власть в государстве перейдет к ним в руки. Юный король жил теперь у них, и они стали правителями Англии.
Маленький король был напуган почестями, которые теперь оказывались ему. Люди преклоняли колени в его присутствии и называли величеством, но он был умен и хорошо понимал, что если раньше он еще обладал какой-то свободой, то теперь полностью в их власти.
А что Мария? Между нею и троном стоял теперь только один человек. Король был слаб здоровьем, как и она, но Мария молила Господа, что бы он забрал к себе братца раньше нее, чтобы она сумела стяжать славу королевы, вернувшей Англию в лоно Римской церкви.
В драме, ареной которой стала тогдашняя Англия, участвовали еще два очень важных актера, два самых честолюбивых человека в королевстве - тринадцатилетняя принцесса и мужчина за тридцать.
"Почему бы и нет? - спрашивал себя лорд-верховный адмирал. - Я искренне верю, что король, проживи он чуть дольше, сам выдал бы за меня свою дочь. Но он мертв, и Кейт теперь свободна, а Совет ни за что не позволит мне жениться на принцессе".
Надо было действовать крайне осторожно, а ведь он славился на всю Англию своим безрассудством.
А принцесса Елизавета? По молодости лет и по неопытности она была очень нетерпелива. Она мечтала об адмирале. Ей передалась любовь ее матери к веселью и восхищению поклонников, и она тосковала о человеке, который возбуждал ее чувства и пробуждал в душе желания, одновременно сладостные и опасные. Кроме того, она, не должна была забывать, что между нею и троном стояли двое. Елизавета не сомневалась, что у ее брата никогда не будет детей. А Мария со своими вечными болячками и жалобами - долго ли она протянет? И тогда... Ослепительная жизнь! Как страстно ей хотелось приблизить эту минуту, с каким нетерпением она ее ждала! Но она мечтала и о Сеймуре. Ей хотелось заполучить и трон, и Сеймура. Но что-то подсказывало ей, что надо выбрать или трон, или Томаса.
Вот такие проблемы стояли перед девочкой тринадцати лет. Что же она могла сделать? Ей надо было ждать; ей надо было наблюдать; ей всегда нужно было поступать очень осторожно, со шей осторожностью, на которую только она была способна. Люди, стоящие очень близко от трона, всегда подвергаются опасности, пока не сядут на пего. И даже потом... Но только не Тюдоры. Нет, усевшись на трон, король - или королева - из рода Тюдоров знает, как на нем удержаться.
Вот о чем мечтали те, кто жил рядом с королем, пока погребальная процессия торжественно двигалась по улицам Лондона.
Гроб с телом короля установили в часовне в Сион-Хаус; и, пока он стоял тут, с него сорвало крышку, и на пол пролилась кровь Генриха.
Когда весть об этом разнеслась по стране, людей обуял ужас. Вспомнили об ужасных пытках, которым подверглись многие люди во время правления короля; произносились имена тысяч несчастных, погибших по его велению.
"Несладко придется королю, когда он предстанет перед Богом и будет держать перед ним ответ за содеянное", - шептались люди.
И люди содрогались.
Некий Вильям Гревиль заявил, что в часовню забрела собака и принялась лизать кровь короля; и, сколько ни пытались ее прогнать, она так и не ушла.
"Это был призрак, - утверждали суеверные люди, - призрак того, кого он казнил". Тогда все вспомнили, что его пятая жена, Екатерина Ховард, отдыхала в Сион-Хаус на своем пути в Тауэр; именно в этот день она положила голову на плаху и распрощалась с жизнью.
И разве брат Пейто, человек редкого мужества, не критиковал короля, когда тот удалил королеву Катарину Арагонскую и женился на Анне Болейн? И разве этот храбрец не сравнивал короля с Ахавом и не предрекал, что собаки будут лизать его кровь?
В церкви Виндзора Гардинер, окруженный самыми близкими к королю придворными, стоял у входа в фамильный склеп, глядя, как шестнадцать самых сильных йоменов гвардии во главе со своим офицером опускают гроб в могилу. Попавший в опалу при покойном короле и думая со страхом о новом царствовании, когда во главе страны будет стоять король, приверженный новой религии, он перевел взгляд на принцессу Марию и стал молить Бога, чтобы она поскорее заняла трон.
Лорд камергер, лорд казначей и все остальные, окружившие могилу и державшие в руках свои жезлы, дождавшись момента, когда на гроб упали первые комья земли, сломали по очереди жезлы над своими головами и бросили их обломки в могилу. Затем была прочитана De Profundis, и, когда отверстие в полу было закрыто досками, кавалер ордена Подвязки, стоявший вместе с хором, провозгласил титулы юного короля: "Эдуард VI, милостью Божьей король Англии, Франции и Ирландии, защитник веры и суверен благороднейшего ордена Подвязки", и другие кавалеры ордена под звуки труб повторили эти слова три раза.
Новое царствование началось. Всемогущий правитель отправился на покой, а вместо него на трон взошел мальчик с бледным лицом.
Многим, кто наблюдал эту церемонию, показалось, что над толпой витали призраки убиенных Генрихом мужчин и женщин.
Глава 6
Принцесса Елизавета пребывала в смятении.
Настал день, когда она получила предложение выйти замуж. Это было первое настоящее предложение подобного рода, поскольку было сделано ей лично. За те тринадцать лет, что она прожила на свете, были, конечно, и другие предложения о замужестве, но тогда ее мнения никто не спрашивал. Когда ей исполнилось всего несколько месяцев, король, который в ту пору любил ее, затеял переговоры с французским королем Франциском о том, чтобы выдать ее замуж за герцога Ангулемского, его третьего сына. Но после того как Генрих объявил ее незаконнорожденной, этот брак стал невозможен, и о нем уже давно позабыли. Позже ее обещали в жены шотландскому графу Ар-рану - совсем неподходящая партия для английской принцессы, - но и эти планы, как, наверное, и предполагалось с самого начала, пошли прахом. Позже возник весьма честолюбивый замысел выдать ее за Филиппа Испанского, сына императора Карла, но и он был обречен на провал.
Но это предложение отличалось ото всех остальных. Это было объяснение в любви, и сделал его человек, которого, как теперь могла признаться себе Елизавета, она тоже любила. Лорд-верховный адмирал Англии сэр Томас Сеймур просил принцессу Елизавету стать его женой.
Она сидела у окна в своих покоях в Уайтхолле, отданных ей королем по просьбе ее мачехи. В этих покоях Елизавета жила, когда появлялась при дворе и когда двор останавливался в этом дворце.
Какое-то время Елизавета предавалась романтическим мечтам - ей захотелось потешить себя мыслью, что она может выйти замуж за того, кого любит.
Он очень красив, этот Томас. Красив? Этого было мало, чтобы описать его. При дворе 6ыло множество красавцев, но всем им было далеко до Томаса Сеймура. Он был весел и беспечен и создавал вокруг себя атмосферу озорства, которая так нравилась ей, да и многим другим, наверное, тоже. Ей правилась его смелость, его сильные руки, обнимавшие ее, и задумчивое выражение его смеющихся глаз, словно бы он гадал, как далеко может зайти. В нем было много такого, что нравилось ей; когда он стыдливо обнимал ее, глядя на нее совершенно бесстыжим взглядом и разговаривая тоном, не оставлявшим сомнений в его намерениях, Елизавета всегда помнила о его честолюбивых замыслах, о которых она прекрасно знала и которыми восхищалась, ибо те же самые честолюбивые замыслы составляли основу ее натуры.
Он, наверное, смелый и страстный, да и она такая же. Ее потребность в нем, его потребность в ней напоминали двух норовистых коней, которых держало в узде честолюбие. А поскольку они должны были постоянно сдерживать себя, развитие их отношений возбуждало еще сильнее.
"Я хочу его, - решила принцесса, - но, помимо Томаса, я много еще чего хочу".
Она была дочерью своего отца, она была ребенком своей матери. Ей была присуща та легкость, которая отличала ее мать; ей хотелось всегда быть предметом восхищения, а поскольку это желание было сильнее чувственности, которую она унаследовала от своего отца, то она стремилась, чтобы накал этого восхищения никогда не ослабевал, поэтому погоня нравилась ей гораздо больше, чем результат. Даже сейчас ей не хотелось, чтобы адмирал стал ее мужем; ей хотелось, чтобы он оставался ее поклонником. Однако нельзя все время пребывать в состоянии неопределенности.
Выслушав завещание своего отца, Елизавета ощутила небывалый подъем. Она была названа третьей в очереди наследования, в обход других претендентов. К ней теперь будут относиться с уважением и почтением, мало уступавшими тем, которые выпали на долю ее сестры Марии. Она будет получать три тысячи фунтов в год, и это показалось ей богатством после той нищеты, в которой она жила; когда она будет выходить замуж, ей будет выплачено приданое размером в десять тысяч фунтов. Но здесь было поставлено одно условие - она получит эти деньги только в том случае, если выйдет замуж с согласия своего брата Эдуарда и его Совета. Если же Елизавета решит вступить в брак без их одобрения, то лишится не только приданого, но и, по всей видимости, своего дохода.
Она снова и снова прокручивала в голове сложившуюся ситуацию.
Она жаждала заполучить Сеймура, но не менее этого жаждала сохранить за собой положение третьей по счету наследницы трона.
Стать королевой... королевой Англии... полновластной государыней, а не возведенной в этот сан благодаря браку, подобно ее матери, чтобы потом, по капризу мужа, быть низвергнутой в прах. Нет! Стать королевой - истинной королевой Англии на всю оставшуюся жизнь!
И это было вполне реально. Эдуард не отличался крепким здоровьем - вряд ли у него будет наследник. Марии был уже тридцать один год - слишком поздно, чтобы выйти замуж и родить ребенка, к тому же ее здоровье было весьма слабым. Елизавете сейчас тринадцать лет. Да, она вполне может стать королевой Англии.
Но если она выйдет замуж, что тогда?
Совет, она это знала, никогда не одобрит ее брака с Томасом. Короля-то будет легко убедить. Елизавета рассмеялась при мысли, что они с Томасом без труда уговорят мальчика дать согласие на их брак. В этом она не сомневалась.
Но она тут же вспомнила о суровых людях, в чьих руках находится реальная власть. Брат Томаса не согласится никогда. А Гардинер, Райотесли, Кранмер? Нет! Они тоже не дадут своего согласия. И что потом? Если они с Томасом не послушаются членов Совета и обвенчаются, то очень скоро окажутся в Тауэре, а все прекрасно знают, что может случиться с узниками этой полной ужасов крепости.
Да, надо хорошенько все продумать, все тщательно взвесить.
В комнату вошла гувернантка Елизаветы, Кэт Эшли, и, увидев, что ее подопечная, задумавшись, сидит у окна, спросила, что случилось.
- Ничего, - ответила принцесса.
- Увидев вашу милость, я подумала, что у вас жар. Ваши щеки горят, а глаза ярко блестят. Мне кажется, вам лучше лечь.
- Молю тебя, Кэт, не мешай мне. Я совершенно здорова.
- Ваша милость обеспокоены письмом, которое вы получили?
- А откуда ты узнала, что я получила письмо?
- Во имя любви к вашей милости, я смотрю во все глаза и держу ушки на макушке. Признайтесь, моя милая, это ведь письмо от адмирала?
Елизавета взглянула на Кэт и расхохоталась. "Бывают мгновения, когда она так похожа на свою мать", - подумала Кэт Эшли.
- Ну и что, если даже и от него? - спросила Елизавета.
- Он очень обаятельный мужчина, этот сэр Томас, и я сама его очень люблю, но он не имеет права писать вам.