– Вы нравитесь ему. Он никогда не привозил сюда женщин раньше.
– Он привез меня сюда не добровольно, Элени. Ему пришлось помогать мне, потому что я разбилась.
– Вы нравитесь ему, – повторила домоправительница твердо и поспешно ушла, заслышав звук подъезжавшей машины.
В белых брюках и шелковой блузе цвета морской волны, с соблазнительным декольте, открывающим медового цвета грудь, гостья Изабель выглядела еще более потрясающей, чем днем.
– Вы выглядите намного лучше… Милое платье. – Алисия пододвинула стул. – Оправились от шока, Изабель?
– Более или менее. Лукас звонил мне. Он ушел из больницы, как только ему оказали помощь.
– Я слышала.
– А вы знаете что-нибудь о человеке, который сделал это?
– Полиция допрашивает его. Основные новости будут позже. И я гораздо лучше справляюсь с переводом на сытый желудок. – Алисия бросила взгляд на Изабель. – Вы такая изящная, потому что прикладываете для этого усилия?
– Нет. Такой обмен веществ.
– Вам повезло. А я вынуждена строго следить за своим весом.
– Зачем? Вы такая… роскошная.
– Спасибо, дорогая. Но чтобы оставаться такой, я должна над этим работать.
– Ради Димитра?
– Нет, ему нравятся пышные формы. Но я хочу влезть в свое свадебное платье. Кстати, я принесла коробку медового печенья с орехами на десерт, но сама ограничусь только одним печеньицем.
– Звучит соблазнительно.
– А еще я прихватила бутылку вина – подарок моего отца. Он утверждает, что бокал вина – прекрасное лекарство от стресса. – Алисия дотронулась до руки Изабель. – Не переживайте. Лукас на редкость крепкий человек. Все будет в порядке.
Изабель вспыхнула:
– Это простая человеческая забота, Алисия, вот и все. Лукас пришел мне на помощь, и я благодарна ему. И мне тяжело представить его пострадавшим. Но между нами ничего не происходит. И вообще, мы только что познакомились.
– Час… минута – этого достаточно, чтобы влюбиться… или почувствовать страсть, Изабель. Но не буду больше об этом. Вот и ужин.
В отличие от Алисии, Изабель съела почти все, так что Элени, пришедшая забрать тарелки, осталась довольна.
– Вы не передумали насчет своего отъезда с виллы, Изабель? – поинтересовалась Алисия. – Ведь в коттедже вы будете находиться в некоторой изоляции, не будете знать новостей… Послушайте моего совета – оставайтесь здесь до тех пор, пока не сможете как следует двигаться.
– И ты, Брут? – криво усмехнувшись, сказала Изабель.
– Не надо бомбить меня латынью, дорогая. Я гречанка! А вы, – добавила она неожиданно, – англичанка, так что обречены любить чай. Давайте я попрошу Элени заварить нам чаю? И скажу о том, что вы изменили свой план.
Изабель засмеялась и подняла руки:
– Хорошо, хорошо. Сдаюсь. Я останусь здесь еще на день-два.
– Не забудьте сказать Лукасу, что это я вас уговорила. Теперь он передо мной в долгу!
Как это принято в Греции, они поели рано. После того как Алисия уехала домой, Изабель решила лечь. Она вдруг почувствовала страшную усталость. Она уле глась с книгой, опершись на взбитые подушки. Элени, как обычно, поставила рядом с кроватью поднос с напитками. Но вместо того чтобы читать, Изабель продолжала думать о том, как близок был Лукас в этот день к смерти. Почему это имеет для нее такое большое значение? Еще совсем недавно она испытывала к нему неприязнь, и вдруг такая разительная перемена? Какова бы ни была причина, но Изабель вздохнула с облегчением, когда позвонил Лукас:
– Я разбудил вас, Изабель?
– Нет. Как вы?
– Все ужасно болит. Мне нужно, чтобы какой-то друг меня утешил.
– Нет, серьезно…
– А я серьезно. Вы уже легли?
– Да.
– Мне хочется представить вас. Скажите, в чем вы спите.
Она хмыкнула:
– Голубая футболка до колен. Я ценю комфорт в постели, а не гламур.
– Для меня это достаточно гламурно… – Он резко вздохнул.
– Что случилось? – озабоченно спросила она.
– Мои многочисленные царапины дают о себе знать. Доброго сна, Изабель.
Она медленно закрыла свой телефон и выключила свет.
На следующее утро Изабель продолжила работать над своей акварелью. Время от времени она отвлекалась на короткие телефонные разговоры с Лукасом.
– Я очень рад, что вы решили остаться на вилле. Дождитесь там моего возвращения. Пожалуйста, Изабель!
– Посмотрим. – Это было все, что она могла пообещать, ничего не сказав о том, что хотела не только закончить до своего отъезда акварельный рисунок бассейна, но и сделать зарисовку пляжа Лукаса, что было намного труднее, поскольку приходилось спорить с Элени и Спиро, возражавшим против ее продолжительного пребывания на солнце.
Акварель с бассейном должна был напоминать Лукасу в будущем о ней, а рисунок пляжа был нужен ей самой.
Алисия, забежавшая к Изабель вечером, разделила опасения Элени и Спиро.
– Вы уверены, что вам стоит делать это? – спросила она. – Это тоже для Лукаса?
– Нет. Это для меня.
– Как ваша нога?
– Намного лучше. Я довольно шустро двигаюсь со своим верным костылем. И, предваряя ваш вопрос, сообщаю: я щедро мажусь солнцезащитным кремом, пью галлоны воды и ем все, что ставит передо мной Элени. Но спасибо, что пришли, Алисия.
– Пожалуйста. Кстати, Алекс шлет вам привет. Он виделся с Лукасом и уверяет, что тот в порядке.
После нескольких часов интенсивной работы Изабель, старавшаяся максимально использовать освещение, очень устала. Она и не заметила, как подошел Спиро.
– Пора остановиться, – сказал он твердо, собирая ее принадлежности для рисования. – Отдохните, а потом пообедаете.
Изабель была только рада такой программе. Она с удовольствием приняла душ, но почувствовала себя настолько уставшей, что позволила Элени отвести себя в комнату.
– Я принесу чай, – сказала домоправительница. – А вы ляжете, да?
– Да, Элени, – смиренно пообещала Изабель, неожиданно почувствовав, что ей холодно от вечернего ветерка, дующего в открытые двери веранды. Дрожа, она достала из своего чемодана лосины и жилет и даже натянула гольфы на озябшие ноги.
– Слишком долго были на солнце и слишком много работали, – строго сказала Элени, возвратившись с чаем. – Вам дать одеяло?
– Нет. Теперь мне хорошо, спасибо. Спокойной ночи, Элени.
Изабель не успела допить горячий чай, когда позвонил Лукас:
– Как дела, Изабель?
– Я уже в постели, но была занята весь день. Я рисовала.
– Я слышал об этом. Выходили на край обрыва, – строго сказал он.
– Да, мне хотелось нарисовать пляж, чтобы взять в качестве сувенира с собой.
– Чтобы акварель напоминала вам о Чиросе… и обо мне? А мне не надо напоминаний, – мягко произнес Лукас. – Я никогда не забуду мою красивую незваную гостью.
– Как ваши порезы?
– Заживают быстро.
– Вы выяснили, почему этот человек напал на вас?
– Да. – Его голос стал напряженным. – Он заявил, что ему заплатили за то, чтобы он ранил меня, но не убивал. Он утверждает, что не знает, кто заплатил ему, но я не верю. Этот человек явно слишком напуган, чтобы называть имена. Он сказал, что деньги и инструкции были переданы ему посредником вместе с угрозами в адрес его детей – в случае, если он ответит отказом.
– Тогда, ради бога, будьте осторожны, Лукас! – попросила испуганная Изабель. – Заказчик нападения на вас может найти кого-то еще. Там, где вы живете, хорошая охрана?
– Самая лучшая. Здание оснащено самой надежной системой безопасности. У меня отличные охранники. Кроме того, я нахожусь под временной защитой полиции. Но как только смогу, я тут же вернусь на Чирос, где никто и никогда не сможет причинить мне вред.
Глава 7
Изабель долго не могла уснуть. Ее беспокоило то, что Лукас был в опасности, а еще больше – то, что это волновало ее. Она едва начинала приходить в себя от недавней эмоциональной травмы, и ей совершенно не нужна была еще одна.
Тяжелый сон, который наконец сморил ее, неожиданно сменился кошмаром наяву, когда чьи-то грубые руки вытащили ее из постели. Ее отчаянный крик был заглушен прижатой к лицу резко пахнущей тряпкой…
Когда Изабель снова открыла глаза, она увидела над собой звездное небо и ощутила ледяной холод. Ей был слышен какой-то настойчивый гул, но вместо того чтобы испугаться, она страшно разозлилась, поняв, что связана. И похолодела, узнав шум. Это был звук подвесного мотора, а она находилась на дне лодки и была связана по рукам и ногам. Интересно, как долго она была без сознания? Куда ее везут? И, самое пугающее, – что будет с ней, когда ее привезут на место? Хорошо еще, что удушливую тряпку сняли с лица. С хлороформом, наверное. Она подавила приступ тошноты, порадовавшись тому, что ей не вставили кляп. Она заставила себя лежать неподвижно. Лучше сделать вид, что еще не пришла в себя, чем снова дышать хлороформом.
Итак, ее буквально выкрали из дома. Но зачем? О выкупе не могло идти речи, потому что с нее нечего было взять. Тут у нее упало сердце, потому что мотор заглох, а лодка заскрежетала по прибрежной гальке. Что теперь? Изабель не открывала глаз, когда ее взвалили на чье-то мощное плечо. Она почувствовала несвежий запах шерсти, пота и табака, пока ее несли, судя по тому, как ее встряхивало, вверх на скалы. В голове снова застучала боль, а лодыжка заныла.
Изабель услышала, как скрипнула дверь. Потом ее положили на какую-то скамью, остро пахнущую мокрой древесиной и рыбой. Она приоткрыла глаза, чтобы хоть что-то разглядеть в лунном свете, пробивающемся через маленькое оконце какой-то хижины, и едва сдержала крик, когда огромный человек, с головой, скрытой под капюшоном, наклонился над ней. Он грубо заговорил с ней на греческом языке. Когда она уставилась на него в безмолвном ужасе, он схватил ее за плечи, видимо требуя ответа.
Изабель откашлялась:
– Я… англичанка. Я не понимаю по-гречески.
Должно быть, это стало для него неприятным сюрпризом, судя по потоку явных ругательств. Он рывком посадил ее и завернул в какую-то грубую ткань, прежде чем связать.
– Вы говорите по-английски? – с надеждой спросила она.
В ответ он что-то прорычал.
– Вы не могли бы развязать мне руки? – спросила она без особой надежды. – У меня болят запястья и плечи.
К ее удивлению, он сделал так, как она просила, потом снял ткань и связал ее руки перед грудью. Изабель заставила себя сесть как можно прямее и заволновалась, вспомнив, как мало надето на ней выше пояса, когда он зажег фонарь, висевший на крючке. Когда свет фонаря упал на нее, человек снова выругался, а его глаза сверкнули в прорезях капюшона. Изабель отшатнулась в ужасе. По ее коже побежали мурашки, когда он отвел с ее лица спутанные локоны.
Что он собирается делать? И тут это выяснилось. Мужчина сунул газету между ее связанными руками, сфотографировал своим телефоном, а потом, к ее ужасу, раскрыл нож и срезал прядь ее волос. Решив не показывать страха, Изабель вызывающе взглянула на него, когда он показал на ящик, в котором находился какой-то пакет и бутылки с водой. Он принес ведро и поставил у конца скамьи. Потом выключил фонарь и вышел из хижины. Дверь за ним захлопнулась, загремели засовы, и вскоре взревел подвесной мотор. Лодка отплыла. Изабель обмякла, обрадовавшись тому, что изнасилование не было частью этого чудовищного плана. По крайней мере, пока…
Лунный свет стал слабее, забрезжил рассвет. Изабель немного воспрянула духом, когда стало достаточно светло, чтобы она могла оглядеть свою темницу. Она находилась в какой-то рыбацкой хижине, довольно примитивной. На скамье можно было только сидеть, а матрас был влажным и источал неприятный запах.
На этот раз похититель связал ее руки намного свободнее, чем раньше, что было хорошо, иначе она не смогла бы пользоваться ведром. Трудно было бы также что-то съесть и выпить. Как долго собирался этот человек держать ее здесь? И какому счастливцу предназначались ее волосы и фотоснимок в этой обстановке? Лукасу? Теперь ее похититель знал, что она англичанка и явно не родственница Лукаса Андреадиса. Может, он посчитал ее любовницей Лукаса и собирался получить от него выкуп? Но в большинстве случаев вымогатели старались избавиться от своих жертв, независимо от того, был заплачен выкуп или нет…
Изабель отогнала эти мысли и постаралась выработать план. Прежде всего ей надо было высвободить руки, чтобы выбраться отсюда. Она попыталась зубами развязать узел. После долгих усилий узел поддался, и веревка упала. Ура! Торжествуя, Изабель потерла затекшие запястья и после короткой передышки, изловчившись, подняла ноги на скамью, чтобы развязать и их. Каким-то чудом повязка на ее лодыжке уцелела, хотя нога нещадно болела. Двумя руками развязывать узлы было куда легче, чем зубами. После, казалось бы, бесконечной напряженной работы ей удалось освободить ноги, и она села, тяжело дыша.
Солнечный свет дал ей возможность разглядеть окружающую обстановку. Она находилась в бедной хижине, где ей не на кого было надеяться, кроме себя. Но несмотря на весь пережитый ужас, ее мучил голод. Изабель осторожно встала и, хромая, пошла по сырому дощатому полу, не имея возможности опереться на костыль. Покрывшись испариной от весьма ощутимой боли в лодыжке, она достала из ящика пакет. Там оказались хлеб, кусок черствого сыра, неизменные оливки и несколько помидоров. Тяжело дыша, она вернулась к скамье и с сомнением посмотрела на свою добычу. Насколько должно хватить этого?
Съев немного хлеба и помидоров и откусив кусочек сыра, она отложила остальное на потом. С жадностью сделав несколько глотков воды, заставила себя остановиться. Кто знает, насколько должно было хватить этого запаса… Выбившись из сил, Изабель решила, что, только отдохнув, будет способна напрячь свои мозги. Как ни странно, она уснула глубоким сном и, проснувшись, обнаружила, что чувствует себя гораздо лучше.
Встав коленями на скамью, Изабель выглянула в окно. Хижина находилась в узкой бухте среди скал. Покрытый галькой берег окружали сосны и кустарники, но скалы, на которых они росли, были высокими и крутыми. Она похромала к двери, чтобы осмотреть ее. Дверь была сделана из толстых досок. Вспомнив, как щелкнул засов, она поняла, что открыть дверь ей не удастся, поэтому вернулась к скамье.
Изабель прижалась лбом к стеклу. Окошко было маленьким, но, может быть, удастся в него протиснуться? Однако сначала надо было разбить стекло. Она осмотрелась. Ничего подходящего для этой цели… Снова повернувшись к грязному окну, она протерла куском тряпки уголок стекла, чтобы осмотреть ближайшую часть берега. И тут ее ждало потрясающее открытие: оконное стекло оказалось не стеклом, а тусклой пластмассой! Поэтому и было так трудно что-то разглядеть. Ее глаза засияли. Если она швырнет в это окно жестяное ведро, все может получиться! Изабель взвизгнула от радости. Как хорошо, что она подумала об этом прежде, чем использовать ведро по его прямому назначению. Стоя на здоровой ноге, она схватила ведро, сделала шаг назад и изо всех сил метнула его в окно, вспомнив, как играла в школе в баскетбол.
На окне появилось несколько трещин, но оно уцелело. Черт!
Отпив глоток воды, Изабель повторила попытку. Это была тяжелая и шумная работа, но она упрямо продолжала бросать ведро, пока у нее не заболело все тело. Наконец окно поддалось, и осколки пластмассы посыпались наружу. Покрывшись потом, она обмотала руку тряпкой, чтобы выдавить оставшиеся осколки, и села, опустив голову, чтобы перевести дух. Через пару минут выпрямилась и осмотрела проем. Пролезть будет трудно, но выбора не было. Она сделает это! И провизию заберет с собой.
Изабель завязала в тряпку пакет с едой и бутылки с водой и влезла на скамью, морщась от боли в лодыжке. Она бросила узел в окно, моля Бога, чтобы бутылки не разбились. На ее счастье, узел удачно упал на песок между скалами.
Сделав глубокий вдох, она начала протискиваться сквозь отверстие. Ей удалось сначала опустить за окно здоровую ногу. При этом пострадали лосины. Потом, ломая ногти, она вцепилась в оконную раму и смогла вытащить другую ногу. На мгновение Изабель повисла, тяжело дыша, потом отпустила руки и упала спиной на песок. Хорошо. Она лежала, радуясь тому, что не разбилась. Изабель села, потом медленно поднялась на колени и встала. Лодыжка по обыкновению ныла, но все остальное было в порядке. Она могла стоять, перенеся основную тяжесть тела на здоровую ногу.
Изабель прислонилась к стене домика, оценивая ситуацию.
Она внимательно осмотрела берег. Позади густой растительности, обрамляющей пляж, скалы круто поднимались вверх. Однако… Ее глаза радостно заблестели, когда она разглядела вьющуюся вверх тропинку.
Изабель подняла свой узел. Проделав острым камнем дыру в тряпке, она разорвала ее пополам. Одну половину завязала вокруг плеч, как шаль, допила полбутылки воды, потом сложила оставшиеся две бутылки и еду в другую половину тряпки и завязала ее концы вокруг талии. Хромая, поплелась по песку, стараясь уйти как можно дальше, а когда вошла в заросли кустарника, порадовалась тому, что могла удалиться с палящего солнца в тень сосен. Иголки кололи ее ноги сквозь носки. Да, без обуви тяжеловато. Да и шляпа и солнцезащитные очки не помешали бы. Но когда она наконец подошла к подножию тропинки, ее ждало страшное разочарование. Тропинка была гораздо более узкой и крутой, чем она предполагала. Подняться по ней было невозможно… По уцелевшим на руке часам Изабель увидела, что уже гораздо больше времени, чем она предполагала. Она слишком долго освобождалась от своих пут. И совершила большую ошибку, когда позволила себе уснуть.
И тут откуда-то с моря донесся шум мотора. В панике она бросилась на землю, освободилась от своего узла и стала шарить вокруг, пока не нащупала ветку, достаточно крепкую, чтобы обороняться. На всякий случай. Она заставила себя лежать тихо. Звук становился все громче, но тут она неожиданно передумала.
"Хватит чувствовать себя жертвой, Изабель!" Она поднялась на ноги и, расправив плечи, стала угрожающе размахивать своим орудием. Если это ее похититель, она встретит его стоя и будет бороться, а не трусливо прятаться! Ее сердце начало бешено колотиться с приближением шума, но тут, к ее несказанному облегчению, знакомый голос выкрикнул ее имя, и с подошедшей яхты на берег спрыгнул Лукас.
С радостным криком Изабель отбросила ветку, когда он бросился к ней. Более прекрасного и долгожданного человека она в жизни никогда не видела! Как, впрочем, никогда ни у кого не видела и такого чудовищного синяка под глазом.
Лукас схватил Изабель в свои объятия с такой силой, что едва не сломал ей ребра. А затем подбежал Спиро, чтобы пожать ее руку перед тем, как позвонить Элени и сообщить ей замечательную новость.
– Ты пострадала, Изабель? – взволнованно спросил Лукас, ослабив свои объятия, чтобы оглядеть ее с головы до ног.
– Не очень, – выдохнула она. – Может, поскорее уедем, пока он не вернулся?
– Это был один человек? – спросил Лукас, неся ее на "Афину".
– Да.
– Можешь описать его?
Изабель покачала головой:
– Было темно, и на нем был капюшон. Он был здоровенный и говорил по-гречески.