– С этим нужно что-то делать, – сказал правый. – Она умрет от обезвоживания.
– А вам-то что за дело, – усмехнулся левый. – Она сама этого жаждет, неужели вы не понимаете.
Прикованная к батарее Тамара смотрела на них, и глаза ее расширялись от ужаса.
– Заткнитесь, вы!!!!
Тапочки, торчавшие из– под кровати, казалось, не обращали на нее никакого внимания, продолжали деловито оценивать шансы хозяйки уцелеть.
– Мне кажется, она перешла черту, – заметил правый. – Приковать себя к батарее… Конечно, замочек уязвим, но едва ли она сможет справиться с ним, если просидит в таком положении хотя бы один день, а судя по ее настрою, она готова ждать здесь Страшного суда.
– Пожалуй, – согласился левый.
– Что вы знаете о Страшном суде, паразиты!!! – взревела Тамара. – Страшный суд – в сердце, а не в геенне огненной!!! Заткните свои поганые пасти!!!
– Что ж, поглядим, – сказал левый тапочек правому и, действительно, заткнулся. Правый тоже не стал беспокоить его вопросами.
В квартире воцарилась тишина.
…Через два часа у Тамары затекло все, что было мягким и податливым. Постоянно вертясь на месте и подыскивая удобное положение, она исцарапала ягодицы о грубый деревянный пол, но словно не замечала, как под задом образовывается небольшая лужица крови.
…Еще через два часа у нее онемели руки и пересохли губы. Но что гораздо хуже – вернулись голоса и образы. Те самые, что мешали спать ночами.
Незнакомые мужчины жаждали ее нежного тела. Смаковали детали. Подробно останавливались на рельефах, впадинках и ложбинках, возбуждая и одновременно вызывая отвращение своей низменной похотью. Несомненно, они собирались ей вдуть, но почему-то все никак не могли перейти от слов к делу. Если их как следует не подзадорить, они так и простоят у порога, трусливые самцы.
– Идите, идите сюда! – закричала Тамара. – Я вас угощу по самое не балуйся!!! Захочешь мою киску? На, возьми мою киску! Повеселишь… какой ты шустрый…
Шепот усиливался, проникал в самые дальние закоулки головного мозга, царапал, вгрызался, объедал, как крысы объедают труп младенца. И в какой-то момент она будто увидела их лица. Точнее, только одно лицо.
Лицо до боли знакомое. Молодое. Улыбчивое. Это он. Васька. Ее самый первый настоящий мужчина, не тряпка трусливая, как те, что сбегали от нее, едва выясняли, что невеста может оказаться без какого-либо приданого. Васька не струсил. Не сбежал. Он долго и упорно с ней разговаривал. Он ее жалел. Он ее любил. Может ли быть такое, чтобы несчастной, убогой, дефективной женщине, над которой смеялись не только одноклассники, но и собственная мать – такой дурнушке и глупышке улыбнулась удача в лице Настоящего Мужчины? Так не бывает…
Почему она его потеряла? Дай Бог памяти, как это случилось? Как же вышло?
– Вася? – простонала она, вглядываясь в темноту прихожей. – Василек… любимый мой, куда ты ушел?…
Мужчина промолчал. Вместо него ответили тапочки:
– Она окончательно и бесповоротно сошла с ума.
– Аминь.
Тамара взревела:
– Убирайтесь вон, сучьи потроха!!!!
Они убрались. Все голоса и привидения, преследовавшие ее много дней. Вместе с Василием.
…Еще через два часа Тамара сползла на пол. Вскоре рука, стиснутая цепью, стала синей. Потом рука почернела.
В последние мгновения Тамара попыталась позвать на помощь. Реально позвать на помощь реальных соседей. Но никто не поверил и не откликнулся.
Ближе к полуночи восьмого июля, в День семьи, любви и верности, сумасшедшая умерла. Дверь взломали, лишь когда вонь стала невыносимой.
День четвертый – 28 декабря
ПРИЧАСТИЕ
Давайте я расскажу немного о своем вокзале. Вы ведь он нем почти ничего не знаете. Уверяю вас, тут есть на что посмотреть. Едва ли я стал бы слоняться целую неделю, не будь мне здесь комфортно.
Он большой. Дворец из черного гранита. На крыше – три купола в ряд, похожие на гигантские караваи с солонками. По задумке архитекторов они должны демонстрировать гостеприимность и широту души местного населения. Даже если вы находитесь в нашем городе проездом, вы получите всю гамму впечатлений, будто остались здесь на несколько дней… бла-бла-бла, какой-то подобный рекламный бред я читал несколько лет назад, когда вокзал решили реконструировать и благоустроить. Я уже не помню, каким он был раньше. Наверно, таким же большим, но менее гостеприимным и комфортным. Меня, школьника, здесь уже ловили однажды и едва не отправили в комнату для беспризорных детей. Я прогуливал уроки. Таскался по залу на первом этаже с сумкой на плече, дурень, на глазах у внимательной милиции, вот и загремел. Едва отбрехался от строгой тетеньки в синей форме, желавшей непременно выяснить, не бьют ли меня родители и получаю ли я необходимую суточную норму калорий. Она думала, что я беспризорник, но все же надо отдать ей должное: убедившись, что благополучный 13-летний оболтус всего лишь сбежал с урока физкультуры, она не стала звонить матери. То ли милиция раньше была душевнее, то ли я склонен идеализировать прошлое…
Простите, отвлекся.
На первом этаже этого великолепного дворца можно играть в футбол. Здесь есть билетные кассы и пара кафе по углам, плюс туалет у северного выхода. От небольших красивых фонтанов, расположенных в северном и южном крылах, спиралями на второй этаж уходят две лестницы. Возле фонтанов отдыхают с журналами редкие граждане. Прямо посередине центрального холла на второй этаж ведет широкая лестница, перед которой висит большое табло, извещающее о прибытии и отбытии поездов. Однажды при мне вниз по этой лестнице покатилась тележка с багажом. Хозяйка не справилась с управлением. Ценой своего пресса мне удалось остановить тяжелую сумку. Удостоился скромной благодарности.
Второй этаж кажется гигантским, особенно если понять голову и посмотреть на купола. На двух широких площадках справа и слева отдыхают пассажиры, ожидающие поезда. Кофейные автоматы, телевизоры, комнаты для важных персон (меня всегда удивляло, почему нашим важным персонам следует уделять особое внимание, ведь гадят они точно так же, как и простые смертные, если не больше; вот в Европе, например, важные шишки стоят в дорожных пробках вместе со всеми и толкаются в супермаркетах как обычные домохозяйки… дикие люди, ей-богу). Есть даже зимний сад: небольшой пруд в южном углу перед окном, выложенный камнями, обрамленный пальмами, фикусами и мелкими цветами в горшках. Слева висит клетка с парочкой живых попугаев. Рядом с клеткой – картонный ящик с прорезью, предлагающий жертвовать денежные пожертвования на содержание сада. Я бросал туда по полтиннику каждый день, а потом часами медитировал возле сада, сидя в алюминиевом кресле. Слушал журчание, с которым скатывалась в пруд по небольшому желобу вода. Оно походило на журчание сливного бачка унитаза и вызывало таким образом воспоминания об оставленном мной домашнем уюте. Каюсь, пару раз мне хотелось бросить вокзал и вернуться домой, вырвать из сердца чертову бабу, запутавшуюся в своих мечтах и желаниях, но едва я делал несколько шагов по привокзальной площади, непреодолимая сила тянула меня назад. Я возвращался, покупал в автомате стаканчик капуччино, садился в кресло перед зимним садом и втягивал ноздрями бурлящую вокруг жизнь.
А еще я очень люблю стоять над поездами внутри конкорса (там, где я пообедал с моим рыжим другом, представившимся Павлом Кутеповым). Я опираюсь руками о перила и смотрю, как крыши вагонов плывут подо мной. Как стоят пассажиры, курят, жмутся от холода. Посадки, стоянки, отправления, прибытия. А за спиной у меня суетятся люди, спешащие к поезду, спускаются по эскалаторам. Суета, запах вареных сосисок с кетчупом и кофе.
Мой вокзал – центр мироздания. Европейский комфорт и пафос классического русского купечества. Приют заблудшего странника. Строгость и неприкаянность. Порядок и хаос. Жизнь и вакуум. Я могу здесь торчать довольно долго: поесть в ресторане на втором этаже или в маленьком кафетерии на конкорсе, переночевать в комфортной и современной гостинице, стоящей почти у самой первой платформы рядом с православным храмом, принять душ или погладить сорочку в цокольном этаже у камер хранения, отправить и принять электронную почту, поковырять в носу, поспорить с молодыми ментами или их менее презентабельными гопниками из охранного агентства… Эти краснолицые парни неоднократно пытались выгнать меня на свежий воздух, но после моей задушевной беседы с капитаном Самохваловым, состоявшейся несколько дней назад в соседнем здании старого вокзала, меня больше не трогают. Я использую имя и звание сего достойного мужа как индульгенцию. Помогает. Молодые сержанты не просто сразу отваливают, но и отдают честь, а однажды даже угостили стаканом чая с лимоном из автомата, как персонажа Тома Хэнкса из загадочной республики Кракожия, застрявшего в международном терминале американского аэропорта. Я не просил чая, я сам могу его купить (и не только чай, как вы понимаете), но они меня угостили. Странные у нас все-таки менты, никогда не знаешь, чего от них ждать – удара по почкам или поздравления с Рождеством.
Словом, я могу всё, даже оставаясь на этом проклятом вокзале. Всё – кроме одного.
Я не могу вернуть Любовь.
…"Может, встретимся?"
Этот вопрос рано или поздно должен был прозвучать. Предполагалось, что задам его я, как мужчина и джентльмен. Но я провалился. Мне оставалось лишь принять приглашение.
"Хорошо, – ответил я. – Где и когда?"
Молчание в ответ продолжалось не менее получаса.
Мне порой казалось, будто моя подруга впадает в летаргический сон. Пишет, общается, веселится со мной, и вдруг – бац! – исчезает. Иногда даже выпадает из сети, забыв попрощаться. Однако, как это часто случается, за объективную реальность мы принимаем лишь собственные фантазии. Просто я забывал, что она находилась на рабочем месте и повседневные обязанности с нее никто не снимал, и угроза жесткого "орального секса" с начальством висела над моей подругой почти ежедневно.
"Давай в парке на Алом поле, – написала она через полчаса. – Завтра после работы. До которого ты торчишь в офисе?"
"До шести".
"Я тоже. Минут через пятнадцать-двадцать я уже могу подойти к дедушке Ленину".
"Может, не надо Ленина? Давай на мостике?"
"Хорошо, давай на мостике. Но потом все равно пойдем к дедушке Ленину, потому что я буду страшно голодна, а под дедушкой делают прекрасные шашлыки и разливают хорошее темное пиво. Ты пьешь пиво?"
"А то!".
"Я и не сомневалась"…
В тот день мы больше не переписывались. Обоих парализовало предчувствие скорой встречи. Мы общались уже два с лишним месяца, но как будто забыли о том, что мы живые люди, у которых есть уши, нос, губы, руки, глаза … гениталии, в конце концов. Нам было комфортно в сети: ни звучания голоса, ни прикосновений, ни созерцаний – только мысли, соображения, чувства и эмоции, спрессованные в короткие предложения (реже – большие тексты, когда мы начинали делиться своим далеко не безоблачным прошлым). Общение душ. Разговор сердец. Стоит ли мечтать о большем в нашем безумном мире?
Но, очевидно, она раньше меня поняла, что подобное общение в интернете между мужчиной и женщиной сродни мастурбации: нет ничего зазорного в том, чтобы развлечься с самим собой, когда рядом нет постоянного партнера, и временами это даже необходимо для поддержания гормонального фона; однако если мастурбация начинает подменять собой живой контакт – всё, можешь звонить своему психотерапевту.
Вечером я не мог уснуть. Перечитывал Януша Леона Вишневского, искал параллели. Сходств было достаточно, но в таком случае изрядно пугал финал. Если у нас действительно завязался роман в интернете, к чему он приведет? Мне казалось, что в своих отношениях мы давно пересекли черту, за которой начинается близость – не сексуальная, а подлинная человеческая близость, столь необходимая для гармоничных отношений между мужчиной и женщиной.
Да, очень умным я казался себе в тот вечер. Почти таким же, как Якуб, хотя ни черта не понимаю в генетике.
Утром побрился. Я могу носить щетину несколько дней, наблюдая, как она превращает меня в талиба, но в то утро решил, что не стоит начинать живое общение с уколов. Побрившись, придирчиво оглядел себя в зеркало: мальчишка, ей-богу, только возрастные морщины украшали лоб и участки вокруг глаз. Что ж, зеркало в ванной по утрам никогда не врет.
Двумя часами позже в офисе у меня завязалась небольшая переписка.
Она: Волнуешься?
Я: Есть немного.
Она: Наверно, представляешь меня толстозадой булкой с маленькой грудью?
Я: Да, именно так я тебя и представлял. Еще я думаю, что ростом ты с небольшую домашнюю пальмочку, и вкупе с телосложением это производит сильное впечатление.
Она: Ты даже не представляешь, насколько прав! :)
Я: Хм… что ж (вздыхаю), ничего не поделаешь…
Она: Ну, а чего мне ожидать? Полагаю, не Джонни Деппа и даже не Певцова.
Я: Тебя ожидает нечто среднее. От Джека Воробья у меня безумный взгляд, а от Певцова – уши. Но не отчаивайся, зато у меня доброе сердце…
Она: Я знаю, милый. Это меня в тебе и подкупило.
Я: "Милый"?
Она: Да.
Я: Считаешь?
Она: Чувствую.
Я: Спасибо.
Она: Пока не за что. Вот увидимся сегодня вечером – узнаем, насколько важна оболочка для удачных романтических отношений. Ведь я действительно могу оказаться для тебя дурнушкой, каких свет не видел, и чего тогда будут стоить месяцы нашей теплой переписки?
Я долго молчал после этой фразы. Она была права. Мы рисковали. Смогу ли я думать о ней с той же нежностью, если она окажется крокодилом?
Она: Страшно?
Я: Как тебе сказать…
Она: Я поняла. Спасибо за честность.
И она снова пропала. К счастью, на этот раз лишь до конца рабочего дня. За пять минут до шести бросила небрежно: "До встречи на мостике", – и отключилась.
Сердце мое провалилось в желудок.
Цветы не купил. Мне показалось это пошлым. Знаю, что женщинам в любом случае приятно получать цветы – даже от тех, кого они в гробу видали – но мне не казалось, что я значительно выиграю в ее глазах с букетом тюльпанов или, допустим, роз (нет, уж точно не розы, увольте!). По той же причине я не надел свою любимую рубашку и новые джинсы, а оделся так же, как одевался на работу, буднично и небрежно. Достаточно того, что утром побрился, а сейчас закинул в рот жевательную резинку.
Увы, я опоздал. Она ждала меня у маленького полукруглого каменного мостика, перекинутого через ручей. Она держалась одной рукой за перила и смотрела на меня настороженно. Я увидел ее издали…. и сердце мое снова провалилось куда-то вниз.
Невысокая пухленькая шатенка. В джинсах, чересчур сильно перетягивающих упитанную попу (не уверен, что попа сильно в этом нуждалась). Поверх джинсов – белая блузка, под ней – белый же лифчик, а под лифчиком…
Ну да, моя сетевая знакомая не солгала ни в чем, даже в размере груди. Я постарался проглотить вздох.
– Здравствуй, – сказала она, протягивая руку. Голос был приятный, рука мягкая и нежная, личико – милое, без изысков. Глаза блестели, пухловатая шейка вспотела, но, скорее, от волнения, чем от летней жары.
– Привет.
– Разочарован? – Бровки ее хитро изогнулись. Вместе с губами подпрыгнули вверх два не очень удачно замаскированных прыщика на правой щеке.
– Почему ты так решила?
– Вижу по твоему лицу.
– Мое лицо не всегда отражает мои истинные мысли.
(Я безбожно врал, потому что в тот самый миг мне действительно хотелось вернуться обратно в аську и больше никогда из нее не вылезать).
– Что ж, тогда, наверно, мы можем пройти поужинать?
– К дедушке Ленину?
– Ага. Там, кажется, есть свободные столики.
Мы пошли по узкой тропинке, отходившей от мостика. За руки не взялись, шли молча. А по спине моей маршировала дивизия мурашек. Я никак не мог осознать тот факт, что она идет рядом, а меня это почти не возбуждает. Не о ней ли я мечтал бессонными ночами? В чем дело? Внешность не совпала с начинкой – и нет любви?
Но так же нельзя!
Тропинка вела к небольшой площадке, выложенной тротуарной плиткой, и памятнику Ленину. Бюст пристыженного вождя мирового пролетариата был замурован в полукруглый каменный грот, как статуя индуистского божества, и глядел на парк Алое поле укоризненно. Кто бы ни проектировал этот монумент, он явно не злоупотреблял соцреализмом.
Слева от памятника раскинулся шатер летнего ресторана под известным пивным названием. Из колонок у стойки бара тихо играла попса. Свободные столики действительно имелись. Я выбрал один из тех, что располагались подальше от края шатра. Там было прохладно и не так солнечно. За соседним столиком сидели симпатичные парень и девушка, о чем-то разговаривали. За другим мужчина в пиджаке (в такую жару, мама миа!) пил кофе и ковырялся в смартфоне. Чуть подальше семейка, состоящая из родителей и одной замечательной девочки в летнем платьице, доедала мороженое.
Неслышно подплыла официантка, выложила на столик две папки меню. Моя спутница этот жест проигнорировала.
– Я обедаю здесь все лето и знаю здешнее предложение наизусть. – Она кивнула мне. – Выбирай ты.
Я пожал плечами, лениво полистал меню, выбрал зеленый чай под мудреным японским названием. Аппетит у меня пропал еще накануне вечером. Моя спутница, напротив, остановилась на салате с креветками и чашечке кофе. О темном разливном пиве пока не вспоминали.
Она глядела на меня с интересом, но молча. Очевидно, изучала, но не столько мою внешность, сколько реакцию на то, что я увидел. В глазах залегла глубокая лисья хитреца.
– Ты хорошенький, – наконец произнесла девушка.
Я покраснел до мочек ушей. Это черт знает что такое. Кто кому должен делать комплименты?
– А я тебя немного иначе представлял.
Она усмехнулась.
– Как?
– Просто иначе. Но ты симпатичная…
Я не знал, как продолжить фразу. К счастью, на помощь мне пришли ребята, сидевшие за соседним столиком. Парень рассказал своей девушке что-то очень смешное, и она весело захихикала. Я обернулся. Девушка смеялась заразительно, чуть ли не похрюкивая.
– Спасибо, – сказала моя спутница. – Честно скажу, не люблю дежурных комплиментов. Можешь смело говорить, что не ожидал увидеть меня такой, не стесняйся. Мы достаточно давно с тобой общаемся и не выбираем выражений, и сейчас ничего не изменилось. Я тебе не понравилась?
– Перестань, что за глупости.
– Вот теперь уже больше похоже на правду.
– Правда – не правда… я не диван в магазине выбираю.
Она улыбнулась.