Официантка принесла заказ. Зеленый чай содержался в тяжелом четырехсотграммовом чайнике. Запах он источал изумительный. Я посмотрел на свою спутницу: она расставляла на столе посуду, движения плавны и грациозны. Пожалуй, она действительно симпатична, и со временем я даже привыкну. В конце концов, разве я в свое время женился на Мисс Вселенная? Ничего подобного. Конечно, для нас наши возлюбленные прекраснее всех на свете, но мы же прекрасно понимаем, что ничего невероятного в них нет. Любят вообще не за это…
– Каждый раз пытаешься убедить в чем-то самого себя, – заметила она, насаживая на вилку кусочек овоща из тарелки.
Я вздрогнул.
– Ты о чем?
– О том, что люди любят друг друга не за внешность. Не за голос. Не за фигуру или виртуозное владение своим телом в постели. Не за глазки. Что там еще?…
– А за что же люди друг друга любят? За ум и сердце? За то, что в душе?
Она пожала плечами:
– Ты знаешь, что у меня на душе?
– Пожалуй, нет.
– И я не знаю, что у тебя.
– А мы уже говорим о любви?
Она замерла на мгновение. Я решил воспользоваться паузой и наполнил чашку ароматной горячей жидкостью из чайника. Я старался выглядеть невозмутимым, но предательская краска обильно заливала все, что торчало над воротом рубашки.
– Разве нет? – спросила она наконец.
Я молча поставил чайник.
Она забавлялась мной, это очевидно. Она поняла, что я смущен и почти раздавлен несоответствием придуманного образа – реальному, и эта встреча, вполне вероятно, станет для нас последней. Поэтому ей нечего терять, хоть развлечется напоследок.
– Ладно, расслабься. – Она снова вернулась к салату. – Если это и не любовь, то как минимум симпатия к человеку противоположного пола. Признаюсь, мне было хорошо с тобой в интернете. Я не знаю, будет ли нам так же хорошо в реальности, но все-таки мне сразу хотелось расставить все точки над "и".
– Расставила?
– Еще нет… Слушай, люди любят друг друга не за красоту, голос, фигуру, душевную доброту, внимательность, ум или доброе сердце. Люди любят друг друга вообще неизвестно за что и все время страдают, потому что не могут себе объяснить, что хорошего они нашли в этой постоянной боли. Если ты решишь продолжить со мной отношения… (она умолкла, бросив задумчивый взгляд куда-то в сторону, будто пыталась вспомнить, выключила ли утюг перед выходом из дома, и, клянусь мамой, взгляд этот был чертовски сексуален!)… в общем, ты сам все поймешь.
– Что – все?
– Что в любви нет ничего хорошего…
Дедушка Ленин из своего бетонного укрытия глядел на меня свирепо: "Ты еще здесь?! Ну-ка марш учиться, учиться и еще раз учиться!!!".
– Что ж, спасибо за предостережение, – сказал я, – по крайней мере, это честно. Но тогда уж позволь и мне вставить свои пять копеек.
– Конечно.
Я отпил немного из чашки.
– Я вообще-то взрослый мальчик. Большую часть своей жизни я не задумывался ни о выборе друзей, ни о выборе школы, ни о выборе профессии. Шел за клубком, как сказочный Иванушка-дурачок, а он, как ты знаешь, самый удачливый персонаж русских сказок. Жалею только о том, что не задумался как следует перед женитьбой, но, слава богу, все живы и здоровы. Любовь – не любовь, симпатия – антипатия… слишком сложные категории для меня, ты уж прости. В конце концов, я написал тебе тогда в аське совершенно не задумываясь о последствиях. Захотел – написал. Ты жалеешь об этом?
– Нет.
– И я тоже. И не жалею, что пришел.
И я снова выпил чаю, давая понять, что пламенная речь моя окончена. Молодые люди за соседним столиком притихли. Я не мог видеть боковым зрением, чем они занимались, но точно не целовались и не шушукались. Надо было сбавить тон. Не люблю слушателей.
Несколько минут у нее ушло на салат. Разделавшись с креветками, она приступила к кофе.
– А у тебя не было мысли прислать кого-нибудь вместо себя? – спросила она, сложив локти на столе.
– На разведку? Нет, я всерьез об этом не задумывался. Хотя я знаю, так делают. Позволь задать тебе аналогичный вопрос.
– Нет, у меня такой мысли не было. А вот у моей подруги такая мысль появилась.
– Ты не рассказывала о подругах.
– У меня нет подруг – только подруга. Одна. Большего я себе не могу позволить, потому что она одна забирает слишком много сил и времени, и мне страшно представить, что они вытворяли бы со мной коллективно.
Я улыбнулся. У моей жены тоже была одна единственная лучшая подруга, и я не могу назвать их отношения образцовыми. Скорее, то было взаимное пожирание.
– Моя подруга страшная эгоистка. Обижена на весь мужской пол. Требует постоянного внимания. Ревнива. Не терпит, если ей приходится делиться своим возлюбленным с кем-то еще, даже с соседками по лестничной клетке или коллегами по работе, при этом она умудряется поступать с мужчинами так, как не хотела бы, чтобы они поступали с ней. Прямо Моисей, только шиворот-навыворот…
– А зачем ты мне так подробно о ней рассказываешь?
– Хочу, чтобы ты понял. Ведь о нас многое, если не всё, говорят наши друзья. Ты можешь предстать перед человеком кем угодно – хоть принцессой Дианой, хоть Марией Терезой, но иногда бывает достаточно посмотреть, с кем ты дружишь, и все станет ясно без лишних слов.
– Угу, – согласился я, – скажи мне, кто твой кумир, и можешь валить к чертовой матери.
– Почти что так.
Мы помолчали. Я не смог бы описать свои чувства и эмоции. Эта странная девушка продолжала укладывать меня на лопатки, причем делала это гораздо виртуознее, чем в ежедневной переписке, где мы не были стеснены никакими правилами и не ограничены в возможностях. Молодые люди за соседним столиком тоже хранили молчание. Я повернулся к ним.
Девушка молниеносно отвела взгляд. Молодой человек улыбался, глядя на свои холеные ногти, и делал вид, что улыбается чему-то своему, но меня не проведешь. Эта парочка давно наслаждается нашим разговором.
– Может, пересядем? – предложил я.
– Не стоит, я уже закончила.
– В смысле? Ты уходишь?
Моя спутница отрицательно покачала головой. Произнесла двусмысленное и загадочное:
– А ты молодец…
Я какое-то время пребывал в недоумении. Клянусь, я ничего не понял, даже когда девушка из-за соседнего столика пересела за наш и уставилась на меня виноватым взглядом. Я хотел было возмутиться, но незнакомка смотрела на меня так проникновенно, что у меня отнялся язык.
Озарение накрыло меня, наверно, лишь спустя минуту.
– Фак, – только и смог выдавить я.
– Кто из нас тебе нравится больше? – спросила моя пухленькая спутница.
Я молчал. Из меня сделали кретина, и я категорически отказывался свидетельствовать против себя.
– Прости, – промолвила новая девушка (между прочим, очень красивая во всех отношениях, от ноготков на ногах до груди и прически... то, что доктор прописал).
– Я же говорю, она законченная эгоистка, – подтвердила первая. – И прежде чем окончательно в нее влюбиться, десять раз подумай.
Моя пышка в один глоток допила кофе и поднялась. Поправила блузку, закинула на плечо сумочку.
– Не буду вам мешать, голубки. – Она кивнула молодому человеку, сидевшему за соседним столиком. – Пойдем, мой герой, наша миссия окончена.
И они ушли.
А мы вдвоем остались.
И поговорили…
– Зачем это все?
– Не знаю.
– Хотела убедиться, что я серьезный человек?
– Нет. Мне и так видно, что ты серьезный человек.
– Тогда проверяла что-то?
– Я не знаю… так вышло, прости…
– "Не знаю" – самое популярное словосочетание в твоем лексиконе.
– Это так.
– И "прости" тоже.
– Да… Я тебе нравлюсь?
– Внешне? Да, ты красивая.
– Спасибо. А если бы я оказалась…
– Слушай, давай прекратим этот детский сад. Или ты хочешь сказать, что твоя подружка страшнее тебя? Я ей так и передам.
– Она не очень высокого мнения о своей внешности. И, кстати, выйти вместо меня придумала именно она. Даже настояла, чтобы я пропустила ее вперед.
– Хм…
– Но говорила с тобой так, как говорила бы я сама. Мы с ней очень давно вместе и знаем друг друга как собственные эрогенные зоны.
– Круто.
– Ты простишь меня?
– А может быть иначе? Мне казалось, ты давно поняла…
– Что?
– Хм… может, по бокалу вина, или погуляем по набережной?
– А может, по бокалу – и на набережную?
Вечер был долог. И сладок. Мы гуляли по пешеходным улицам в центре, держась за руки, но все равно сохраняли небольшую дистанцию. Не хватало какого-то короткого импульса. Мы будто ждали чьего-то разрешения.
Солнце уже касалось краем горизонта на юго-западе, когда моя возлюбленная остановилась на последней ступеньке набережной у самой воды. Река плескалась внизу, всего в полуметре от нас, лишь протяни руку. Только вода была грязной.
Мы стояли лицом к лицу на расстоянии дыхания.
– Знаешь, ты за эти месяцы стал мне очень дорог, – сказала она.
– И ты мне.
Пауза. Поцелуй пока не получался.
– Но моя подруга сказала правду. Со мной нелегко.
Я молчал, ждал продолжения. По опыту знаю – лучше не спешить с комментариями, пока не ознакомился с текстом полностью.
– Скажу это только один раз и только сейчас. Потом, если ты решишь продолжать отношения, тебе придется принимать меня, что бы ни случилось. Ты будешь слушать?
Я стоял очень близко к ней, утопал в ее бездонных глазах, чувствовал ее аромат. В те счастливые мгновения я готов был слушать любой бред в ее исполнении и подписаться даже под кабальным договором с дьяволом. Любовь – убийственная штука.
– Ты меня не испугаешь, – произнес я.
– И тем не менее, я хочу, чтобы ты меня услышал и потом не обвинял в том, что я сломала тебе жизнь.
Она положила ладони мне на грудь, как в танце. Я накрыл их своими.
– Я постоянна в своих привязанностях. Не меняю партнеров как перчатки. Могу любить только одного мужчину… да, у меня были разные мужчины, но никогда – одновременно, потому что я не начинаю новые отношения, не закрыв старые. Для меня это неприемлемо.
– А если сердце вдруг…
– Исключено. Мое сердце дружит с головой. Не уверена, что это хорошо, но это так, и до сих по сбоев не возникало.
– Суровая ты.
– Какая есть. Впрочем, мало кто из мужчин стал бы возражать против такой верности. Но дело не в этом.
Она опустила взгляд на верхнюю пуговицу моей рубашки. Руки у нее стали холодными, хотя температура воздуха в этот летний вечерний час никак не опускалась ниже двадцати пяти.
– Иногда я ухожу. Убегаю. Не прощаюсь, не извиняюсь – просто исчезаю, не говоря ни слова. Ты уже имел сомнительное удовольствие испытать это на себе.
Я молчал. Мне нечего было возразить.
– Что-то случается со мной, какой-то панический ужас в груди, и я бегу. От матери сбегала во двор, от воспитателя в детском саду – в самый дальний угол участка, где гадили соседские собаки и бомжи. От учителей и одноклассников в школе уносилась в пустую раздевалку спортзала и там сидела, пока не начинался чей-нибудь урок, или вообще пряталась под лестницей возле кладовой. Меня находили, ругали, ставили "двойки" за поведение, но ничего не менялось. Иногда мне нужно скрыться от всех, потому что я чувствую: если не исчезну, умру от разрыва сердца или меня разобьет паралич… Наверно, это чушь, но я еще ни разу не пыталась проверить.
От мужчин я просто уходила и никогда не возвращалась. Их было немного, всего двое, если считать серьезные отношения, но обоих я оставила без объяснения причин. Это было очень жестоко, я причиняла им сильную боль… но ничего не могла с собой поделать. Не спрашивай, показывалась ли я психиатру, и не пытайся убедить, что проблема моя наверняка описана в учебниках и поддается решению. Не надо, я все знаю. Только хочу тебе сказать, что ты – первый в моей жизни мужчина, к которому я хочу возвращаться. И я возвращаюсь.
Она с надеждой посмотрела мне в глаза, ожидая подтверждения. Я кивнул. Она действительно возвращалась в тот самый момент, когда я уже считал ее рыбкой, сорвавшейся с крючка.
– Хорошо. – Она подняла ладони выше, к моим плечам. Я опустил ей руки на талию. – Я хочу попробовать. Я чувствую, что с тобой у меня получится. Но если ты сочтешь, что не хочешь иметь такие нестабильные и непредсказуемые отношения, я тебя пойму. Я не могу гарантировать тебе светлое будущее и не могу обещать, что не причиню тебе боль. Но если ты сейчас скажешь мне "да", мы больше не возвращаемся к этому разговору.
Она умолкла в ожидании ответа. Клянусь, не много могу припомнить таких случаев в своей жизни, когда на принятие довольно ответственного (возможно, даже судьбоносного) решения мне отводилось столь ничтожное время.
Мне показалось это нечестным, и я спросил:
– Мы можем сейчас просто погулять и насладиться вечером?
– Конечно, – улыбнулась она. – Может, тогда пойдем ко мне?
Я слегка обалдел. Внутренне, конечно, готовился, но не ожидал, что предложение прозвучит уже сегодня.
…И была у нас ночь, ребята. Бесконечная ночь с пятницы на субботу, импульсивная, местами неуклюжая, когда мы путались в собственных конечностях и позициях, словно малолетки, не имевшие большого опыта, или стеснялись сказать о своих чувствах, краснея и лопоча милые глупости, – но запоминаемая на всю жизнь.
И было утро, когда тоска охватила мое сердце с такой чудовищной силой, что я едва не плакал. Мне пора было уходить – сдуру пообещал матери еще неделю назад помочь с перевозкой мебели на дачу. Я совсем забыл о своем обещании и даже не вспомнил о нем вчера вечером, направляясь в альков.
Она сидела на краешке постели, смотрела, как я причесываюсь у зеркала. Она боялась, что я больше никогда не вернусь – я видел это в ее глазюках, больших и удивленных, будто глаза какого-нибудь мультяшного персонажа. Я был бы рад ее успокоить и сказать, что согласен на ее сложные условия, но врать не хотел. Ограничился лишь обещанием:
– Я напишу в понедельник.
Она обреченно кивнула. Проводила меня до прихожей. Крепко обняла.
– Кажется, я влюбляюсь, – сказала она с улыбкой.
– Кажется, я тоже. Нас можно поздравить.
– Не с чем…
– …Мужчина, вы будете заказывать?
Женщина в сером пальто коснулась моей спины между лопатками. В иные времена я бы счел это фамильярностью, но сегодня (как и в предыдущие дни и, очевидно, многие последующие) меня можно трогать почти везде, не опасаясь пощечин.
– Да, извините, задумался.
– Думают в другом месте, – строго сказала женщина. – Возьмите газетку и идите думать.
Мы стояли у прилавка маленького продуктового отдела, ютившегося в углу на втором этаже вокзала возле конкорса. Магазинчик торговал растворимой лапшой и быстрыми супами, шоколадом, пивом, газетами – в общем, всякой всячиной, без которой человеку в поезде стало бы невыносимо скучно. Я зашел сюда за жевательной резинкой. После двух стаканов дешевого автоматного кофе и чипсов у меня во рту словно скунс переночевал.
Я протянул девушке пятьдесят рублей.
– Задумался он, – продолжала ворчать женщина в сером пальто, подпирая меня сзади. – А если у меня поезд уходит, я что, должна ждать, когда ты додумаешься?
Я улыбнулся. Некоторым людям на нашей планете явно не хватает драйва. Что ж, я их очень понимаю. Сам такой.
– Что смешного я сказала? – фыркнула скандалистка. – Покупай и освобождай место.
Я неспешно оглядел ее. Типичная советская Мадам Из Очереди В Кассу, возрастом примерно за пятьдесят, одетая дорого, но безвкусно, крупная, нахрапистая, бескомпромиссная, способная часами говорить на любую тему, ничего при этом не говоря, и умеющая раздуть конфликт на пустом месте. В общем, непотопляемый корабль – баба, которая переживет пятерых мужей почти безо всякого для себя ущерба.
– Я не улыбаюсь, сударыня, я сочувствую.
Заказанная мною упаковка "Орбита" уже лежала на блюдце вместе с мятыми червонцами сдачи, но я не спешил уступать место. Хамство должно быть наказуемо, так меня учила моя мама, доброй души человек, отстоявшая советских очередей многие километры и сохранившая при этом поразительное человеколюбие.
– Сударыню нашел, – буркнула дама. – Тоже мне, сударь. Ты уходишь или нет?
– А вы меня разве не узнаете? – спросил я. Голос мой звучал уверенно и звонко. На мгновение дамочка даже опешила, внимательно посмотрела на меня. – Неужели не узнаете?!
– Нет!
– Так и я вас тоже!
Она противно осклабилась:
– Ой, скажите пожалуйста, как остроумно! Умник нашелся… иди поупражняйся в остроумии в другом месте, у меня поезд уходит.
Я вздохнул. Нет, она не сумела испортить мне настроение своим неистребимым природным хамством, но отсутствие возможности если уж и не победить таких людей, то хотя бы нанести им минимальные моральные повреждения, действительно огорчает. Они всегда на коне, уверенные в своей правоте и безгрешности.
Но я упорно продолжал стоять у прилавка. Я уперся как бычок.
– Извините, – сказал я продавщице, – я подумал, может, мне еще бутылочку "колы" взять. Да, пожалуй, возьму. В стекле, пожалуйста. С самой верхней полки.
Продавщица улыбнулась одними глазами и не спеша потянулась к холодильнику с газированной водой.
– Ты издеваешься?! – вскипела моя мадам.
– Именно так.
Мою улыбку можно было использовать в рекламе коммерческого банка.
– Ну, сморчок!! – Тетка развернулась на каблуках, едва не разбрызгивая слюну, и покинула магазин.
Мы с продавщицей переглянулись.
– Сморчок?
– "Колу" будете брать? – засмеялась девушка.
Никакого срочного поезда у дамочки не было, как я и предполагал. Она сидела в соседнем ряду зала ожидания спиной ко мне. Я, незамеченный, пил "колу" и читал дешевый таблоид, купленный в том же магазине, изредка поглядывая на тетку. Не могу сказать, что я простил ей хамство, но к тому моменту кипение сошло на нет. В конце концов, если немолодые дамы на пороге твоего сорокалетия все еще говорят тебе "ты", это не может не радовать. Вот если бы она еще не плевалась…
Минут через десять я почти забыл о ней, потому что меня разморило. Я сложил газету, бросил ее в соседнее кресло, намереваясь сомкнуть очи и немного вздремнуть.
Увы, меня ожидало новое приключение.
К даме подсел молодой человек, почти юноша. Причем юноша довольно противный – неприкаянный и не обремененный какими-либо общественными нагрузками вроде учебы в школе или работы хотя бы грузчиком в продуктовом магазине. Парень явно добывал себе пропитание прямо здесь, на вокзале, и в данный момент он проявлял недвусмысленный интерес к содержимому сумочки моей хамоватой знакомой. Сама мадам то ли уснула в кресле, дожидаясь своего "уходящего поезда", то ли медитировала, глядя на гигантский витраж, украшавший фасад вокзала.