Глава 4
Черт возьми, опять провал в памяти!
Но я сразу же поняла, что это не так. Не было обычных предупреждающих признаков, и никогда еще мне не случалось забыться так, чтобы все, кроме мыслей, работало. Это было ново, и это пугало - потому что я думала, будто после сногсшибательной стычки с Тор-аль-Деган я бросила те дурацкие привычки, от которых казалась… ну, дурочкой. О'кей, тасовка карт продолжалась почти без перерыва. И иногда слова начинали бегать в мозгу по кругу, пока я пинком не вышибала их снова на дорогу. Но сейчас такие моменты стали реже, а провалы в памяти и правда прекратились, и ушел этот ужас, что один мой знакомый найдет причины рекомендовать психиатрический стационар и ударные дозы золофта.
Мое внимание привлек знакомый смех - пара с пляжа. Они как раз входили в лифт. Не успев подумать, я последовала за ними до их отеля и взяла себе номер. Посмотрела на квитанцию - ну, хотя бы личной кредитной картой расплатилась. Если бы пришлось объяснять это Питу, я бы наверняка что-нибудь придумала. А он бы наверняка меня выставил с работы.
Я сунула в задний карман все, что дал мне клерк, и вышла наружу. Надо было сделать что-нибудь конкретное, что-нибудь, что вернет меня к себе. И я позвонила сестре.
- Эви?
- Ой, Жасмин, как я рада, что ты позвонила.
- У тебя усталый голос.
- Естественно. И-Джей весь день плачет без передышки. Слушай, это же неправильно?
Еще бы. Но я в этом не разбираюсь абсолютно.
- Ты педиатра вызывала?
- Да нет, я знаю, что он скажет - колики. - Голос у нее задрожал. - Я, наверное, не мать, а ехидна, раз не могу сделать, чтобы она не плакала!
Ну вот тут уже я как-то что-то могу.
- Эви, ты потрясающая мать, говорю тебе по опыту. Я видела, как ты с ней обращаешься - ну, и у меня у самой была мать никуда не годная. Так что я знаю, что говорю. Просто очень трудно, когда ребенок все время плачет, и у тебя уже от одного недосыпания крыша едет. Я сама на всех огрызаюсь, а я же всего пару дней у вас провела. Но вы справитесь, и все будет хорошо. О'кей?
После долгой паузы:
- О'кей.
- Я что-то не то сказала?
- Да нет, но… обычно ты мне говоришь, что делать, я это делаю, и все идет на лад.
- Так было, когда мы играли на одном поле, - ответила я и улыбнулась, услышав ее тихий смех. - Ты просто больше верь себе, и все будет нормально. Вы же с Тимом знаете И-Джей так, как никто ее не знает, включая педиатра. И поспи немного, тебе необходимо. А то мешки под глазами будут такие, что в них можно будет зимнюю одежду хранить.
- Ладно. А как у тебя там?
Еще не знаю. Кажется, моему начальнику-вампиру надо позировать для собственного календаря, а у меня рецидив. А в остальном…
- Все у меня в порядке. Позвони, когда сможешь, о'кей?
- О'кей, я тебя люблю.
- И я тебя.
Несколько восстановив равновесие контактом с самой стабильной личностью из всех моих знакомых, я обогнула здание, выходящее фасадом на фестивальную площадку. Пробираясь через первый слой автомобилей на парковке, я отвлеклась от самоедства, увидев возле какой-то изгороди зеленое сияние, маскировавшее большой мусорный ящик. Оно становилось ярче, меняя цвет от сосновой хвои до спелого лайма.
Я крепко зажмурилась на пару секунд, активируя контактные линзы ночного видения, которые создал для меня Бергман. В сочетании с усиленным Чувствительностью зрением они мне показали зеленовато-золотистую фигуру, стоящую возле изгороди. Фигура стояла лицом ко мне, но то и дело нагибалась вперед, полностью увлекшись тем, что лежало у нее под ногами. И окружал ее какой-то черный контур, будто кто-то обвел ее несмываемым маркером.
Я придвинулась поближе, пробираясь между темными корпусами припаркованных машин, приглядываясь каждые несколько шагов, пытаясь определить, что это там такое на земле - источник зеленого сияния и объект интереса очерченной маркером фигуры. Когда наконец присмотрелась, то прикусила губу, чтобы не ахнуть. Это было тело охранника - того, который стоял тогда рядом с тем двуликим. И его лицо - искаженное фото его последних мучительных секунд - предупреждало меня, что смотреть не надо. Но я должна была видеть - это одна из самых неприятных сторон моей работы.
Ладно, хватит проволочек - ты на месте возможного убийства в обществе потенциального подозреваемого. Посмотри уже на тело.
Кровь повсюду, будто кто-то открыл гейзер. Ребра наружу. Темные поблескивающие внутренности. Кто-то вскрыл грудь от шеи и до пупка! Запах, черт бы его побрал, к которому невозможно привыкнуть. Слава богу, что мы на улице, иначе бы меня рвало, как булимичную тетку, нажравшуюся печенья. И над всем этим - инкрустированное облако, которое я могла определить только как его душу. Хотелось считать ее нетронутой - эту часть личности жертвы убийца замарать не мог. Но увы - именно она привлекла внимание убийцы.
Без сомнения, тот, кто отнял у него жизнь, и стоял неподвижно прямо рядом с ним, и стоял целый день, изображая из себя человека с одним-единственным лицом. Нет, "человек" - неподходящее слово. Контур - ни у кого мне известного такого не было. И когда он нагнулся, контур лопнул возле головы и пальцев, выпустив немного зеленовато-золотистой ауры этого существа.
Убийца широко раскрыл рот, и оттуда вывалился, разворачиваясь, большой розовый язык, покрытый шипообразными отростками. Этим языком он провел вдоль души убитого, и та задрожала, лихорадочно пытаясь отлететь в сторону, слиться с родными, с друзьями, с Творцом. Но шипы выделили что-то вроде клея, от которого инкрустации замерли, и одновременно облако души выцвело в пастельные тона.
Двуликий поднял к небу закрытые глаза. Углы дряблых губ поднялись в экстазе, и тут на лбу открылся третий глаз - большой, изумрудный глаз, - и стал темнеть с той же скоростью, с какой светлела душа убитого. Совпадение? Вряд ли.
Я решила, что достаточно.
Шагнув вперед из-за бампера "Эльдорадо купе", я наставила пистолет в лицо монстра.
- Обед закончен, засранец.
Двуликий открыл обыкновенные глаза, оказавшиеся синими, посмотрел на меня долгим взглядом и зарычал.
- Перестань, - протянула я скуча-а-ющим голосом, хотя в животе будто колесо от рулетки завертелось. - У меня есть знакомые, способные на спецэффекты покруче твоего рычания.
Ну, знакомыми их не назовешь, но я же смотрела "Обитель зла"?
Тогда он заревел, и, должна признать, меня пробрало холодом, но не заморозило - как было задумано. Я подготовилась к его броску.
Он перемахнул через тело, как жадная до мяса горилла, широко расставив лапы с полным набором смертоносного вида когтей - они появлялись и исчезали на ходу. Если бы он этими веновскрывателями полоснул меня по шее, когда они еще были нормальными ногтями, все равно пришлось бы накладывать швы?
Выяснять этот вопрос мне не хотелось, и я быстро выпустила в него пять пуль. От них он пошатнулся, хотя видно было, что черные контуры работают как щит, не допуская серьезных ранений. Еще пять выстрелов отбросили его назад, почти к телу. Благодаря модификациям Бергмана у меня оставалось еще пять, и эти уже должны пойти в зачет.
Он снова пошел на меня, и я сосредоточилась на щелях в его щите. Они появлялись и исчезали в мгновение ока, но я отметила, что в их игре есть система, основанная на его движениях. И удачно, что на этот раз он приближался осторожнее. Наверное, все же больно, когда в тебя стреляют. Мне бы надо испытывать благодарность за такую предупредительность, но как-то не получилось.
Я смотрела ему в лицо, ожидая, когда оно расплывается и появится в щите брешь. Вот!
Я выстрелила, но щит успел закрыться. Надо было предугадывать эти щели, а не ждать, пока они появятся сами. Осталось четыре выстрела. Я тщательно прицелилась и выстрелила - раз. Два. Три. Четыре. А, черт! Каждый раз чуть-чуть не угадывала. И вот - расстреляла последний патрон. Если "Скорбь" не помогла в огнестрельном режиме, то вряд ли от нее будет толк как от арбалета. Я сунула оружие в кобуру.
Но все же безоружной я не была.
В отличие от Вайля я, как правило, ножи не пускаю в ход. Вообще говоря, если мне надо подойти так близко к цели, значит, где-то я очень сильно прокололась, так что уже один хрен - могла бы я сказать, отбрехиваясь. Но все же один я с собой ношу - мой реверанс в сторону известной мудрости о том, что оружия много не бывает.
Мой резервный ресурс начал свою жизнь как филиппинский нож боло. Его подарили первому из моих военных предков, Сэмюэлу Парксу, перед тем, как он в 1917 году ушел на войну. С тех пор нож передавался от отца к сыну, а потом утратил для Дэвида свою привлекательность, когда мама запустила им в папу, увидев его на своей лучшей подруге. Так как нож тогда вылетел в окно спальни, я его наутро нашла на газоне. Вот так он ко мне и попал.
Нож, ножны и все хозяйство в специальном кармане, который создала для почти полной невидимости этого ножа моя портниха, миссис Пошла-Ты-В-Жопу. Я ее так зову, потому что каждый раз, когда звоню и говорю: "Шерри Линн, знаешь, чего у меня случилось? Я себе купила пару новых брюк!" - она отвечает именно этой фразой.
Сунув руку в карман, я схватилась за искусно замаскированную рукоять и потянула - вылезло лезвие длиной с мою голень. Созданный изначально как универсальный инструмент, этот нож стараниями Бергмана был подогнан под мои потребности. Сейчас он был так остер, что мог резать металл или - что куда важнее - защитить мою жизнь.
Этот гад кружил около меня и был куда меньше испуган прапрадедовским ножом, чем мне бы хотелось. Ну и хрен с ним. Я бросилась прямо на него, вопя, как разозленная мамаша-болельщица, и размахивая клинком, как самурай, и стала делать ложные выпады вправо, влево, вправо, влево, а шит его раскрывался все сильнее и сильнее - не успевал за мотающейся головой, уходящей от попыток перерезать горло. Еще финт - и я бросилась вперед, погрузив лезвие в разрез щита, появившийся из-за движения тела.
Монстр умер мгновенно.
Я извлекла клинок и обтерла его краденой формой охранника. Радовалась, что боло меня спас. Жалела, что одна и та же семья уже сто лет сует его в кровь и внутренности. Кажется, мы порождаем убийц, сомневаться не приходится. Поймала себя на надежде, что И-Джей, быть может, разорвет эту цепь. Может быть, найдется у меня секунда свободная, чтобы позвонить ей и сделать это предложение. И не важно, что ей еще месяца от роду нет и она будет пытаться проглотить наушник. Начать промывать мозги молодому поколению никогда не рано.
Глава 5
Когда я наклонилась над телом, стараясь понять, что же я такое завалила, из темноты вышел Вайль, а за ним вся наша команда. Я подняла глаза, удивившись - не ждала я их.
- У меня было чувство, что тебе может понадобиться помощь, - сказал Вайль.
- У тебя? - Ах да. - Ну конечно, понимаю.
С тех пор как Вайль узнал вкус моей крови, он воспринимал все мои сильные эмоции, и даже на некотором расстоянии. Я думала, что он об этом, но он показал глазами на кольцо у меня на пальце.
- Кирилай передал мне ощущение, что ты принимаешь бой.
- Он нас сюда пригнал, а потом не дал тебе помочь, - обратился ко мне Коул, будто оправдываясь. - Сказал, что мы тебя отвлечем не вовремя. Но мы прикрыли тебе спину!
Я кивнула с благодарностью.
Бергман присел рядом со мной, поддел третий глаз двуликого трупа нерабочим концом авторучки - обычно у него несколько их торчат из кармана рубашки.
- И что это за хрень? - поинтересовался он вслух.
- Не знаю, но держи этот глаз открытым.
Из него уходил цвет, и одновременно обретала цвет душа убитого охранника. Вскоре она стала опять зеленой как листва - чем и привлекла с самого начала мое внимание. Душа напряглась, задрожала - и разлетелась на тысячу кусочков, исчезнувших в ночи вихриками.
- Класс! - прошептала я.
- Даже не знаю, - отозвалась Кассандра. - У меня как-то все мысли вышибло - так живот скрутило.
Она смотрела на Бергмана, который достал еще одну авторучку и ею развернул из пасти монстра шипастый язык.
- А что по этому поводу говорит "Энкиклиос"? - спросил он ее, глянув на многоуровневое собрание золотисто-голубых шаров в руке у Кассандры.
- Пока ничего, - ответила она, будто готовясь оправдываться, - но скажет. Propheneum! - резко произнесла она, и одиночный шарик выкатился на мраморную плоскость. Кассандра стала описывать битву так, как она ее видела, время от времени спрашивая меня о подробностях. Закончив, она произнесла: - Daya ango le che le, Enkyklios occsallio terat. - Шарики изменили расположение, соприкасаясь друг с другом, но не падая, и наконец еще один шарик появился наверху рядом с тем, на который была записана моя история.
- Ты что сейчас сделала? - спросил Бергман, глядя то на Кассандру, то на "Энкиклиос" с таким видом, будто кто-то из этих двух сейчас взорвется.
- Перекрестную ссылку, - ответила она кратко. - Сейчас посмотрим, что там уже есть в записях. - Она притронулась к новому шарику, нажала так, что образовалась временная вмятина и произнесла: - Dayavatem.
Потом подняла волшебную библиотеку на вытянутой руке, и кино началось.
Сперва мы видели только мигающий свет, будто у шарика трепетали, раскрываясь, веки. Потом - раз! - и оттуда появились цвет и звук, изображения такие подробные, что их, казалось, можно в руки взять.
По небу неслись тяжелые серые тучи. Дикий ветер трепал зеленые деревья, и они были так же мрачны, как пожилая пара, трясущаяся по разбитой дороге на изысканной коляске. Эти люди едут с похорон? Черная одежда наводила на такие мысли, хотя, насколько я понимаю, они оделись для оперы. Вдруг пожилой джентльмен придержат лошадей, он и его жена посмотрели влево - и ужас исказил их лица.
Я не успела подумать, что случилось, как причина их испуга вошла в поле зрения. Разбойник в черной треуголке верхом на лошади. Грязная коричневая куртка поверх заляпанной белой рубашки и еще более грязных коричневых панталон, потрепанные сапоги для верховой езды расползаются по швам. В руках ржавый пистолет, который больше представляет опасности для руки своего хозяина, чем для того, на кого направлено дуло. Нижняя треть лица завязана грязным платком.
- Деньги и драгоценности! - рявкнул разбойник.
Пожилая пара засуетилась, выкладывая деньги и драгоценности в протянутую шляпу. Разбойнику пришлось наклониться за добычей, и когда он выпрямился, платок соскользнул с его лица.
- Рэнди! - ахнула женщина. - Как ты можешь?
- Черт побери! - выругался бандит. - Теперь придется вас убивать!
- Постой! - Старик встал с места.
Рэнди опустил пистолет, но не успел выстрелить, как появился другой всадник и остановился так резко, что взметнул облако пыли вместе с комьями земли. Покрытые потом бока его лошади ходили, как кузнечные мехи.
Но сам всадник выглядел довольно безобидно. Если увидишь такого на опознании, то скажешь: "Нет, этот человек не мог ударить бедняжку монтировкой по голове. Наверняка это полицейский служащий, подсаженный сюда для обмана свидетелей". И действительно: широкоплечий, с открытым лицом - надежный коп, которому хочется довериться. Но когда он повернулся и подмигнул старикам, лицо его расплылось, будто под видимым миру было еще одно, другое.
- Ты еще кто? - рявкнул на него Рэнди.
Всадник осклабился, показав желтые кривые зубы и что-то страшное, прячущееся за ними.
- Меня зовут Фредерик Уайетт, и я тобой просто восхищаюсь. Ах, Рэнди, - он перекатил это "р" во рту, будто наслаждаясь его вкусом, - наступит время, и ты мне доставишь несказанное удовольствие. Но сейчас, увы, у меня тут работа. Так что давай отсюда. Брысь!
Он улыбнулся - и во лбу у него открылся третий глаз. Рэнди заорал, как ребенок в доме с привидениями, развернул коня и понесся галопом прочь.
Когда Уайетт обернулся к пожилой паре, этот добавочный шар радостно заворочался в орбите, разглядывая завороженные ужасом лица - мне показалось, что у старика сейчас случится инфаркт. Он схватился за сердце, свалился на сиденье, шляпа вылетела через задний борт коляски, а жена его кричала, не останавливаясь.
- Да заткнись ты, старая крыса!
Уайетт подал лошадь вперед и влепил женщине пощечину. На щеке у нее показалась тонкая струйка крови. Не помогло - она заорала еще громче:
- Джошуа, беги, беги! Это Сатана во плоти!
Они скатились с сидений на пол коляски, оттуда выпали на землю, но Уайетт на лошади прижал стариков к заднему колесу - отточенная сталь подков едва не задевала их.
- Я чувствую себя обязанным уточнить, - сказал он. - На самом деле я всего лишь слуга Великого Хватателя. Хотя мы, сборщики, его любимые слуги.
Он усмехнулся с нежностью и слез с коня. Я ожидала, что животное побредет прочь, но конь остался рядом, а клочья пены и нити слюны стекали на лысину Джошуа. Сборщик подошел к старухе и поднял ее за шиворот, как котенка.
- Теперь перестань орать и заткнись наглухо, а то я вырву тебе легкие и скажу, что это была самооборона.
Швырнув ее в коляску, он вернулся к ее мужу.
Уайетт погрузил руки - нет, лапы с когтями - в грудь Джошуа, и картинка застыла.
- Я потеряла сознание, - произнес тихий, безнадежный голос вдовы Джошуа. - Следующее, что я помню…
Уайетт снова сидел на лошади. Тело Джошуа лежало у него поперек колен, душа убитого рвалась на свободу, но сборщик нагнулся и лизнул ее шипастым языком. Как в той сцене, которую я только что видела, душа медленно лишалась цвета, а третий глаз сборщика им наполнялся. Наконец оболочка души Джошуа рассыпалась и вернулась в тело, которое жутковато дернулось от ее прикосновения.
И снова затемнение, только уже не сопровождающееся голосом за кадром. Бедная женщина. И никаких других мыслей у меня в голове просто не было - только эта. Бедная, бедная женщина.
Когда она снова пришла в себя, ее везли в коляске на старое заброшенное кладбище. Из длинных травянистых бугров выглядывали надгробия - почти все покосившиеся влево, будто какой-то гигант-шахматист пытался смахнуть их с доски, уходя в окрестные холмы.
Уайетт пришпорил лошадь, направив в гущу надгробий, засунул руку в грудь трупа, выдернул сердце и запустил его в увитый лианами пень. Когда лианы почернели и рассыпались, я поняла, что на самом деле это не пень, а памятник в виде шпиля.
После угрозы сборщика женщина не издала ни звука. Я думаю, она была в состоянии, близком к ступору.
Но когда сердце ударило в камень и по белому мрамору поползли густые комья, оставляя черные полосы, она застонала как умирающий зверь. Я нехотя осознала растущее чувство "как-мы-облажались", когда мне жутко захотелось взять в руки колоду карт. А я их оставила в фургоне. Последний раз, поклялась я про себя. Опять мы вляпались в какое-то жуть до чего густое дерьмо.