– Ничего! – Она начинала злиться. Это хорошо, злость лучше беспомощного страха. Если бы она еще и доверилась… – Я не помню ничего такого… этакого. Я не понимаю, за что мне можно желать смерти.
– Хорошо. – Давить на нее сейчас не имело смысла. Даже если и вспомнит что-нибудь, то не скажет. Исключительно из-за природного упрямства. – У нас у всех был тяжелый день, давай спать.
Ей хватило ума не капризничать и не падать в обморок из-за того, что придется делить комнату с незнакомым мужчиной, пусть бы даже мужчина этот и числился ее женихом. Понимала, видно, что после недавних событий печься нужно не о девичьей чести, а о девичьей жизни. Она лишь сказала деловито:
– Ты будешь спать в кресле.
– Очень щедро с вашей стороны, миледи. – Клим усмехнулся, многозначительно посмотрел на более чем широкую кровать.
– В кресле, – повторила она уже не так уверенно. Пожалела бедного странника? Странник ведь еще и спаситель. – Можешь взять себе подушку и плед. Чтобы было удобнее.
Спорить Клим не стал, без лишних слов перебрался в кресло. Спать он не собирался, уж больно нерасполагающие ко сну происходили в замке события. Да и за Анной не мешало бы присмотреть.
А она уснула неожиданно быстро. Устала? Разумеется, устала. Кто бы не устал, вернувшись живым с того света? Только отвернулась лицом к стене да одеяло натянула до самой макушки, так, что Климу видны были лишь разметавшиеся по подушке серебряные пряди. Все ж таки не зря он приехал в Чернокаменск, не подвела интуиция. Дела здесь творятся странные. Если не сказать страшные…
* * *
Анна проснулась так же резко, как уснула – вынырнула из сна, словно из проруби, даже вкус воды во рту почувствовала. Она села рывком, схватилась за горло, словно боясь, что воздуха может не хватить, и лишь после этого открыла глаза. Хорошо хоть не закричала, как в детстве.
Очень хотелось, чтобы события минувшей ночи оказались всего лишь дурным сном. Вот бы было чудесно! Но нет – незачем себя обманывать. Вот Туманов развалился в кресле, спит, вытянув длинные ноги, скрестив на груди руки. Во сне он выглядит вполне безобидным, даже милым, но Анна-то знает правду. Туманов не милый и уж точно не безобидный. Наверное, ей очень повезло, что он на ее стороне. Если, конечно, он на ее стороне, потому что такие, как Клим Туманов, чаще всего сами по себе, жизнь ведут странную, обычным людям непонятную.
Что там про него говорили? Повеса, кутила, дамский угодник, разгильдяй?.. Анна была готова поверить почти во все, если бы прошлым вечером не увидела его спину…
Да, она обманула, когда Туманов переодевался, не стала отворачиваться. Вернее, отвернулась, но лишь когда он, не особо заботясь о ее чувствах, принялся стаскивать мокрые брюки. Но спину его она разглядеть успела. И спина эта была вся в шрамах. Шрамы такие бывают после ранений. Где разгильдяй и повеса мог получить ранение, да еще такое серьезное? Куда занесла его беспутная жизнь? И была ли его жизнь такой уж беспутной?
О том, что Клим Туманов спас ее от верной смерти, Анна помнила четко и помнить собиралась до конца своих дней. Никто даже не попытался, а он, чужой, насмешливый человек, бросился за ней в озеро. И спас. А потом задавал вопросы о том, кого она подозревает, кто мог желать ей смерти. Настойчиво расспрашивал, словно бы для него это было так же важно, как и для самой Анны. А она и в самом деле не понимала. Не успела заметить того – или ту? – кто столкнул ее с башни. Не могла понять за что.
Будь она девушкой серьезной и здравомыслящей, собрала бы вещи и уехала в Петербург к родным. Или на Черное море к друзьям. Но она не была здравомыслящей, теперь докопаться до правды ей хотелось еще сильнее.
Тихонько, чтобы не разбудить Туманова, Анна выбралась из постели, на цыпочках подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение. Одна-единственная ночь изменила ее почти до неузнаваемости. Волосы приобрели странный оттенок, словно бы золотые нити переплели с серебряными. Красиво ли это было, Анна не знала. Как не знала она, как расценивать тот факт, что ее глаза теперь не просто серые, а серые с серебряной искрой. Пожалуй, сейчас она в самом деле стала похожа на свою маму, но причину таких перемен понять не могла. Все, что случилось с ней прошлым вечером, очень странно…
– …Несколько неожиданные метаморфозы. Правда?
От голоса Туманова она вздрогнула, отшатнулась от зеркала.
Он стоял в шаге от нее и улыбался привычной своей ехидной ухмылкой.
– Надо признать, что вода Стражевого озера обладает некоторыми чудесными свойствами.
– Туманов, прекратите подкрадываться!
– Мы же, помнится, перешли на "ты". – Он разглядывал ее настойчиво и бесцеремонно. Минувшей ночью он был куда тактичнее. – А купание в озере определенно пошло тебе на пользу. Ты стала такой… – Он прищелкнул пальцами, подбирая верное слово, – такой яркой. И это не метафора.
– Сочту за комплимент.
Анна только сейчас вспомнила, что платье на ней с чужого, даже не барского плеча. И в платье этом она выглядит как кухарка. Не эти ли метаморфозы имеет в виду Туманов?
– Это и есть комплимент.
Кстати, сам Туманов выглядел не многим лучше – взъерошенный, с синими кругами под глазами. Плохо спалось в кресле?
– Ну, ты подумала?
– О чем?
– О том, кто мог желать тебе смерти?
Какое очаровательное начало дня! Вместо пожелания доброго утра – расспросы о несостоявшемся убийстве.
Ответить Анна не успела, в приоткрытое окно их комнаты ворвались звуки, с добрым утром никак не вяжущиеся. Туманов ее опередил, в два шага оказался у окна, широкой своей спиной загородил весь обзор.
– Что там? – спросила Анна, стараясь из-за спины этой выглянуть.
– Оставайся в комнате, – велел Туманов таким тоном, что она тут же возразила.
– Я с тобой, – сказала решительно и так же решительно взяла Туманова за руку. Чтобы не сбежал.
Он посмотрел на нее рассеянно, а потом сказал:
– Ладно, может, так даже лучше. Только держись рядом.
– Хорошо, – сказала Анна и руку убрала.
Оказывается, проснулись они с первыми петухами. Если, конечно, на острове вообще водились петухи. Воздух был еще по-ночному свежим и влажным, туман стелился под ногами, укутывал остров грязно-серой кисеей. Клим шел быстро, Анне приходилось почти бежать. Они шли на звук. Звук этот был странный – не то вой, не то клекот, от которого в жилах стыла кровь.
Остановился Туманов внезапно, привычным уже жестом задвинул Анну за свою спину, и она так же привычно не послушалась, встала рядом. В первое мгновение она не увидела ничего, кроме движущихся в тумане теней, а потом словно кто-то сдернул полупрозрачный полог, обнажая происходящее во всей его жуткой натуралистичности. Сначала Анна увидела Матрену Павловну, но узнала ее не сразу. Простоволосая, в накинутом поверх ночной сорочки парчовом халате, она не была похожа на себя прежнюю, степенную. И вела себя не так, как прежде. С тихим воем, перемежаемым ругательствами, Матрена Павловна Кутасова бросалась на молчаливого рыжеволосого верзилу. Верзила стоял, по-обезьяньи свесив вдоль туловища длинные руки, и даже не пытался уворачиваться от сыплющихся на него тычков и затрещин. Рубаха его была в бурых пятнах, от одного вида которых Анну замутило.
А позади верзилы на черных камнях, вытянувшись в струнку, лежал Анатоль. Мертвый Анатоль. В том, что он мертв, не было никакого сомнения, не может человек жить с перерезанным горлом.
– Убийца! Ирод! – Матрена Павловна давно уже сорвала голос и сейчас не кричала, а клекотала по-птичьи. – Анатоля, мальчика моего, убил… Ты погоди… погоди у меня! Я с тобой разберусь…
Она бесновалась, сыпала угрозами и оскорблениями, но к своему мертвому мужу не приближалась. Боялась? Не верила, что он мертв? А когда Туманов попытался оттащить ее от верзилы, зашлась сиплым визгом, замотала головой.
– Матрена Павловна, уймитесь! – Туманов держал ее крепко, уводил подальше от безучастного верзилы и неподвижного тела.
– Я наливочки… после вчерашнего-то наливочки выпила… – женщина говорила и икала одновременно, – чтобы от нервов… И уснула как мертвая. Утром проснулась, а его нет… Никогда Анатоль так рано не вставал, до обеда любил в постельке понежиться… – Она всхлипнула, вытерла рукавом халата раскрасневшееся лицо. – Никогда не вставал, и вдруг нет его. Я вышла. Сначала из комнаты, потом из дома, а тут этот! – На верзилу она кинулась коршуном. Туманов едва успел ее удержать. – Стоит – мычит! А сам в крови весь! Уби-и-и-л!!!
Матрена Павловна бесновалась, а на крик ее из тумана выходили все новые и новые лица. Первым появился управляющий. Одет он был так, словно спать не ложился вовсе. Или встал еще засветло. Не говоря ни слова, он верным псом бросился к хозяйке, оттеснив Туманова в сторону. На мертвого Анатоля посмотрел едва ли не равнодушно. По крайней мере, Анне так показалось. Следом на берег выбежал Всеволод, так же, как и поверенный, бросился к Матрене Павловне.
А верзила продолжал стоять истуканом, не пытался ни сбежать, ни напасть. Взгляд его был бессмысленным, по бороде стекала струйка слюны.
– Что здесь происходит? – Антон Сидорович Кутасов зябко ежился, необъятный живот его колыхался при каждом шаге, полы заношенного домашнего халата развевались на ветру. Наверное, ему хотелось выглядеть мужественно, но выглядел он жалко.
– Надо звать полицейских. – Его пасынок тоже в домашнем халате, но новом и явно дорогом, жестом одновременно элегантным и неуместным пригладил волосы, на тело Анатоля глянул с брезгливостью. – А тетушке следует уйти в дом. Все это как-то… слишком отвратительно.
Дальше все завертелось, как в калейдоскопе. Воющую Матрену Павловну увели в дом, верзилу связали, заперли в сарае, тело Анатоля заботливо накрыли простыней, одного из слуг послали в город. А через несколько часов почти все обитатели замка собрались в столовой, но не за тем, чтобы позавтракать, а чтобы обсудить это ужасное происшествие. К столу не вышла лишь Матрена Павловна и оставшаяся присматривать за ней Натали. Про то, что минувшим вечером Анна едва не погибла, благополучно забыли. И она была этому факту очень рада. Как и собственному просушенному и отутюженному платью.
– Ужас… – Коти Кутасова заламывала руки и в душевном волнении металась по столовой из стороны в сторону. – Пригрели гадюку на своей груди! Откуда он вообще взялся, этот юродивый?
– Григорий всегда здесь жил, еще с момента закладки замка. – Мастер Берг, который явился как раз к завтраку, смотрел не на Коти, а на Анну, очень пристально смотрел, почти до неприличия пристально. – И не верится мне, что это он. Григорий хоть и безумный, но не буйный.
– А кто же тогда? Это ведь его с окровавленными руками нашли. Я сам видел! – подал голос поверенный Пилипейко. Выглядел он до крайности озабоченным. – И ножик полиция обнаружила. Вот вы, Клим Андреевич, тоже видели этот ножик. – На Туманова он посмотрел едва ли не с надеждой.
– Видел ножик. – Туманов кивнул. На самом деле кухонный нож с широким лезвием он не просто видел, а весьма пристально рассматривал. Как и тело бедного Анатоля.
– Вот! – Пилипейко поднял вверх указательный палец. – Вот и выходит, что это он. Вошел в дом, украл на кухне нож и того… – Он весьма красноречивым жестом чиркнул себе по шее.
– Зачем ему это? – вдруг спросила баронесса. Спросила не у поверенного, а отчего-то у Анны. Словно бы она могла знать ответ.
– А вот не понравились мы ему! – Пилипейко не собирался сдаваться. – Стоял годами дом без хозяев, а тут мы…
Договорить он не успел, хлопнула дверь, в столовую вошел Миша. Вид у него был встревоженный, очки сползли на кончик носа, волосы растрепались. Анна едва подавила совершенно дикое желание очки поправить, а волосы пригладить. Зачем ей? Кто она для Миши? Никто! Они ведь уже все решили.
С присутствующими Миша поздоровался кивком, на мгновение задержал удивленный взгляд на Анне, а потом пожал руку Всеволоду, сказал приглушенным голосом:
– Сева, я прибыл, как только узнал о случившемся. Какое несчастье! Как Матрена Павловна?
– Мама держится. С ней сейчас Натали и доктор. Я пригласил доктора, решил, что так будет лучше.
Поверенный Пилипейко закивал, соглашаясь.
– А меня вот волнует один вопрос, – заговорил Серж. – С чего бы это Анатоль в этакую-то рань оказался на берегу? Помнится, он и к завтраку далеко не каждый день выходил.
– Его выманили, – предположил Антон Сидорович.
– Кто?! – Коти Кутасова презрительно скривилась. – Этот юродивый?! Выманить Анатоля из теплого гнездышка могло только одно…
– Попрошу без грязных инсинуаций! – тут же вскинулся поверенный Пилипейко. – Попрошу уважать скорбь Матрены Павловны.
– Какие все трепетные! – Коти пожала плечами, уселась к столу, сказала уже другим, рассудительным тоном: – Одно хорошо: негодяя арестовали. Нам нечего больше бояться.
– Ой ли… – шепотом сказал мастер Берг, но его все равно все расслышали.
– Что вы имеете в виду, Август Адамович? – спросил Туманов.
– А то и имею в виду, Клим Андреевич, о чем предупреждал все эти дни. На острове опасно. И вам всем стоило бы проявить благоразумие и съехать. – Смотрел он при этом на Анну, словно бы это именно ей стоило проявить благоразумие.
– Ловко, однако! – фыркнула Коти. – Уж больно вы печетесь о нашем благополучии! А не вы ли науськали на бедного Анатоля этого несчастного?
– Зачем мне? – Мастер Берг улыбнулся почти так же безумно, как юродивый Гришка. – Нет у меня в этом никакого интереса.
– А у нас есть! – сказала Коти, как отрезала. – И если кто-то, – она обвела присутствующих пристальным взглядом, – хочет всех нас тут напугать, тот пусть даже не надеется! Я никуда с острова не уеду и своего никому не отдам! Кстати, милочка, – она вдруг уставилась на Анну, – не хотите ли рассказать, что это вчера на вас нашло? Нам тут, знаете ли, своих забот хватает, чтобы еще посторонними заниматься.
– Мадам Кутасова, я бы вас попросил… – Миша решительным жестом поправил очки.
– Я бы тоже. – Туманов жестом столь же решительным, сколь и собственническим обнял Анну за плечи. – Моя невеста вчера пережила ужасное потрясение. Она поднялась на башню, чтобы полюбоваться островом с высоты птичьего полета, и у нее закружилась голова. – На Анну он посмотрел с мягким укором, давая понять остальным, как лично он относится к этакому самовольству. И ни слова о том, что вниз Анну кто-то столкнул. – Остальное вы знаете. Мне пришлось вспомнить уроки плавания. – Он обаятельно улыбнулся, словно и не случилось вчера ничего особенного. – Но Анна Федоровна усвоила урок: в незнакомом месте лучше не разгуливать в одиночку. По крайней мере, до тех пор, пока мы не заключим сделку.
Он говорил, а Анна думала только лишь о том, что Миша пытался за нее заступиться, а Туманов ему не позволил, перебил, не дал договорить. Тумановская рука на ее плече словно налилась свинцом, и серебряное кольцо его она чувствовала даже через ткань платья.
– Клим Андреевич, – руку она не убрала, не решилась, но под столом каблуком пребольно наступила на ногу Туманова, – мне что-то нездоровится после вчерашнего, я бы хотела вернуться в город.
– Как скажете, любовь моя! – Руку он убрал, но лишь затем, чтобы покрепче ухватить Анну за запястье. – У меня есть кое-какие дела в городе.
* * *
Ночь у Августа выдалась бессонной. После того, что приключилось с Анной, он никак не мог прийти в себя. Он виноват! Расслабился, поверил, что Желтоглазый уже никому не сможет причинить вреда, что Анне на острове ничто не угрожает.
Ошибся! Не только людей ей стоило бояться, но и того, кто мертвым сном спит на озерном дне, его ослабевшего, но все равно ощутимого зова. Позвал? Поманил девочку? Заворожил серебряным блеском змеиной чешуи? Он мог, уж Августу это известно доподлинно.
И они с мальчишкой хороши! Оставили девочку одну без присмотра. А оно вот как вышло… Едва не вышло.
Под водой она пробыла долго, так долго, что иная бы никогда не выжила. Но Анна была особенной, и кровь в ее жилах текла тоже особенная. Да что там кровь! Вон проявилось все, что скрыто было, и в волосах, и во взгляде. Была обыкновенной девчушкой, а как вернулась с озерного дна – или из Нижнего Мира? – так и стала копией Айви. Проснулась серебряная кровь. Вот только к добру ли?
Ночью явилась албасты, садиться не стала, грязными клочьями тумана металась в башне, бесновалась так, что даже кошка, ее любимица, не решилась выбраться из-под лежака.
– Ничего ведь не случилось, – сказал Август, когда голова закружилась от этакого мельтешения. – Мальчик ее спас.
– Спас бы, если бы не я… – Она замерла, зависла прямо перед ним, только белые косы метались из стороны в сторону. Того и гляди – заденут. – Я ему дорогу указала, старик.
– Ты дорогу указала, а он спас. – Не было у Берга сил спорить. Подумать бы, как дальше жить, как детей уберечь.
– Спас… – Албасты растянула губы, обнажая бескровные десны. – Не пришлось бы спасать, если бы… – Она не договорила, мазнула Августа по щеке краем платья-савана, растворилась в темноте.
Он вздохнул, плеснул себе самогону в надежде если не на забвение, то хотя бы на успокоение. Не пришло ни забвение, ни успокоение.
А утром до маяка долетела еще одна страшная весть – Анатоль убит. Убит не оборотнем, не албасты, а человеком, предположительно юродивым Гришкой. Вот только быть такого не может! Гришку Август знал, в минулые-то годы, до встречи с Желтоглазым, разбойником тот был отпетым, но те времена прошли. Нынешний Григорий и мухи не обидит, не то что человека. Защемило сердце. Эх, не зря терзала его тревога! Вот оно как все получается, смерть гуляет по Стражевому Камню, перекидывается то зверем, то человеком – веселится.
Август пытался переубедить остальных, объяснить, что Григорий на убийство неспособный. Не поверили. Очень уж удобно считать юродивого убийцей. Поверил только мальчишка, подошел к Августу украдкой, сказал этак вежливо:
– Это ведь не дурачок Анатоля убил, дядюшка. Дурачок у нас левша, я специально посмотрел. А характер раны на шее у Анатоля таков, что сделать ее мог только лишь правша. Подошел сзади, захватил за голову и слева-направо чик-чик…
Он рассказывал об этом так уверенно и так отстраненно, что Августу на мгновение даже сделалось не по себе. А вдруг это он, Клим? Что он знает о мальчишке? О том, каким он рос и каким вырос. Кем вырос…
Нет! Мысль эту Август отмел и головой замотал, чтобы не вернулась. Мальчишка не такой, никто Анну спасти не попытался, только он один в воду прыгнул не раздумывая. Он хороший человек, а что резок и насмешлив, так это из-за молодости. Это пройдет.
– И зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил Берг и дрожащие руки спрятал в карманы сюртука.
– Затем, чтобы вы на острове этом были поаккуратнее. Мне за вами двоими одновременно присматривать не с руки.
Ишь ты! А он, оказывается, присматривает, защищает его, старого дурака, и Анну.
– А ты не присматривай, – посоветовал Август вполне искренне.
– Не могу. – Мальчишка усмехнулся. – Вы теперь вроде как моя единственная родня: невеста и дядюшка.
– И оба фальшивые…
– Ну уж какие есть, таких и буду защищать. Вы берегите себя, дядюшка. Уж больно пакостное место – этот остров.