– Бери! – Август протянул Сироткиному сыну сумку. Глядишь, полюбопытствует да развернет холстину, заглянет в зеркало.
Не заглянул, только усмехнулся кривенько:
– Знаю я, старик, все твои хитрости. Давай неси!
Даже в руки сумку взять побоялся. Это хорошо, значит, у Августа и у Анечки есть еще время.
Она сидела на голом полу. Выглядела не напуганной, но злой. На Берга посмотрела виновато. Глупая хорошая девочка, ей бы за себя бояться, а не за него, старика. Тут же стоял Всеволод Кутасов. Вот, значит, кто у Мишки подельник. Стоило бы догадаться. Они же все время неразлучные были. Неспроста, выходит.
– Что в сумке? – спросил Всеволод и вежливо улыбнулся Августу. Говнюк. Такой же точно, как его матушка. Гнилая порода, протухшая.
– Посмотрите сами, коль уж вам так интересно. – Август тоже улыбнулся. И неожиданно для него Сироткин сын возражать не стал. Вот тебе и дружба…
Сумку Всеволод взял с некоторой опаской, заглянул внутрь, вытащил завернутую в холстину чешую, развернул, посмотрел в зеркальную ее глубину. А Михаил, тот, наоборот, отвернулся, но ружье из рук не выпустил. Дуло его по-прежнему было направлено пленнику в живот, но Августа это волновало мало.
Сначала ничего не происходило. А потом выражение любопытства на лице Всеволода сменилось недоумением и удивлением, зеркало он поднес к самым глазам, которые с каждым мгновением делались все тусклее и тусклее, пока свет разума не погас в них окончательно. Серебряное зеркало со звоном упало на каменный пол, а Всеволод Кутасов так и остался стоять истуканом. На лице его блуждала блаженная улыбка, а по подбородку стекала ниточка слюны. Он хихикал тоненьким, почти детским голоском и суетливыми движениями обирал с одежды что-то видимое только ему одному.
– Сева, – позвал Михаил, – Сева, с тобой все в порядке?
В ответ Всеволод зашелся истеричным смехом и принялся вырывать волосы из своей и без того скудной шевелюры.
– Значит, правда все, – сказал Сироткин сын удовлетворенно и велел Августу: – Спрячь зеркало, старик!
Ах, какой же был соблазн посмотреть в зеркало и стать наконец-то таким же счастливым, как Всеволод Кутасов! Но Август устоял. Есть у него еще дела в этом мире. Нужно крепиться. Он подобрал с земли холстину, не глядя, набросил на серебряную чешую, и лишь после этого сунул обратно в сумку.
– Значит, не обманул хозяин. – Сироткин сын улыбался.
– Еще обманет, – пообещал Берг и бросил быстрый взгляд на Анну. Девочка держалась молодцом. Вот только надолго ли хватит ее смелости?
– Не пугай, – усмехнулся Сироткин сын и, носком ботинка подтолкнув сумку к Анне, велел: – Теперь ты! Сейчас достанешь зеркала, расставишь по кругу, сама встанешь в центр. А надумаешь дурить, я его пристрелю. – Ствол ружья снова ткнулся Августу в живот.
– У меня связаны руки. Ты забыл, Миша?
– И в самом деле забыл. – Бочком, не спуская глаз с Августа, Сироткин сын подошел к Анне, велел: – Развернись!
Она развернулась, но как-то не так, как он ожидал: слишком стремительно, слишком отчаянно. И руки ее оказались не связанными, а свободными, в правой блеснул нож.
Острое лезвие воткнулось Сироткиному сыну в плечо, тот взвыл от боли, ударил девочку прикладом ружья, слава богу, не в полную силу. Она пошатнулась, но на ногах удержалась.
– Анюта, беги! – закричал Август и всем своим немалым весом навалился на гаденыша сзади, прижал руки, не позволяя пустить в ход ружье.
Она не решалась, она все еще пыталась спасти и себя, и его. Глупый славный ребенок, не понимает, что его уже давно не спасти.
– Беги! – заорал Август что есть мочи и добавил: – И ничего не бойся!
Она послушалась, сорвалась с места, едва не налетела на безучастного к происходящему Всеволода и бросилась по темным ходам подземелья. Пусть уж лучше так. Там, в темноте, ей сейчас безопаснее, чем здесь. А ему бы продержаться, выстоять против молодого и злого. Ничего, есть еще и у него силы, остались кое-какие заемные, серебром подаренные.
Они боролись долго. Берг держал крепко, не позволял Сироткиному сыну поднять ружье, нажать на курок. У него получалось, он так увлекся этой борьбой, что не сразу почувствовал, как острое жало ножа по самую рукоять вошло под ребра. В глазах потемнело, ноги предательски подкосились, но врага своего Август держал крепко и на каменный пол упал вместе с ним, подминая под себя, давая Анюте еще несколько драгоценных мгновений форы…
* * *
Дом опустел, точно вымер. Разбежались слуги, гости, что крысы, попрятались по своим норам. Матрене Павловне было тошно. Так тошно, что не спасала вишневая наливка, совсем не спасала. Уплыл с острова Туманов со своей девкой. Куда-то подевался Севочка с дружком Подольским. Прятался по закоулкам от гнева Матрены Павловны Викеша. Исчез Серж, наверное, съехал. Тепереча, когда нет в живых его любезной маменьки и нелюбезного отчима, на наследство паршивцу рассчитывать нечего. Как, однако, хорошо все устроилось! Вот уже из наследников остались лишь они с баронессой. А там, глядишь, еще какой несчастный случай – лестницы-то в замке крутые! – и не станет у Матрены Павловны никаких соперников, ни с кем не придется делиться. Вот как бы Наташеньке все правильно объяснить? Как бы уговорить кровиночку?
Дочка заперлась в своей комнате и не желала открывать дверь. Даже разговаривать с родной матерью не хотела! Сначала Матрена Павловна злилась, а потом, когда на смену злости пришло привычное ее здравомыслие, разволновалась не на шутку, закричала в голос, заколотила кулаками в дверь. На шум прибежал лишь Викеша, глянул на запертую дверь, все понял правильно, даже лицом побледнел. Неужто тоже испугался за Наташеньку?
Ломиком Викеша орудовал плохо, силенок не хватало. Оттого и провозились они с ним долго, а когда дверь наконец открыли, оказалось, что в комнате никого нет. Сначала у Матрены Павловны чуть сердце не остановилось со страху. А ну как с любимой доченькой случилось то же, что и с Катькой! Но нет, везде порядок, туфелек Наташиных нет, и платье ее любимое, самое нарядное исчезло. Сбежала! От родной матери сбежала, негодница!
И Викеша все понял, кинулся по коридору к спальне Сержа, заколотил в двери. Да только Матрена Павловна уже знала правду: сбежала Наташка не одна, а с этим ублюдочным, пошла супротив материнской воли!
– Что же это, Матрена Павловна? – спросил Викеша таким голосом, каким раньше никогда с ней не разговаривал. – Куда подевалась Наталья Петровна?
– Сбегла, – сказала она устало и, придерживаясь за стены, побрела прочь. Кажется, в столовой еще оставалась наливочка.
– Как это сбегла?! – Викеша не отставал, семенил следом. – Значит, надо немедленно погоню снарядить, найти ее.
– Тебе надо, ты и снаряжай, а меня оставь в покое!
Накатила вдруг злость, и сразу как-то полегчало, отлегло от сердца. Может, и не сбежала Наташка. А если и сбежала, то образумится и домой вернется. Она же еще дите неразумное, она без мамки раньше и шагу ступить не умела. Все они, ее дети, были беспомощными, точно щенки. Куда им без нее?! Где-то на первом этаже хлопнула входная дверь, и они с Викешей наперегонки бросились вниз.
Они держались за руки, и на руках этих были кольца. Обручальные кольца! Дешевые, на дорогие-то у ублюдка небось денег не нашлось. Денег не хватило, зато ума хватило понять, что один-единственный у него теперь шанс остаться на плаву – стать ее, Матрены Павловны, зятем. И стал! Добился своего, вон как смотрит победно! Глазищами своими наглыми зыркает. Тепереча станет величать ее уже не тетушкой, а матушкой… От мыслей этих Матрену Павловну аж передернуло, померкла вся радость от того, что дочка нашлась живой и невредимой.
– Маменька, – сказала Наташка и носом шмыгнула совсем по-детски, – ты только не злись, не кричи на нас с Сереженькой! Мы любим друг друга и жизни друг без друга не мыслим! – Она бросила полный торжества взгляд на опешившего Викешу и добавила многозначительно: – Я теперь ему отдана, и душой, и телом. Вот!
И душой, и телом! Дура несмышленая! Да когда та любовь случиться-то успела? Ясное дело, что Сереженьке нужно! Не душа Наташкина и даже не тело, а наследство!
– Опротестовать! Отменить венчание! Кто вообще посмел без вашего благословения? – Густой Викешин бас сорвался на визг. – Матрена Павловна, сделайте же что-нибудь! Примите меры! Вы же знаете, я на все пойду, чтобы добиться своего. – Визг упал до шепота. – Вспомните наш разговор, если вдруг забыли. Я ведь не шутил тогда. И сейчас не шучу. Я все расскажу, все узнают о вашем…
– Замолчи! – закричала Матрена Павловна так, что Наташка испуганно вздрогнула, прижалась к своему Сереженьке. – Вон пошли все! Видеть вас не хочу! Ишь, один пугать меня удумал, вторая замуж за кобеля безродного выскочила! Потаскуха! Рассказать хочешь, Викеша, дружочек мой ненаглядный?! А и расскажи, удерживать тебя не стану!
С тихим скрипом, больше похожим на стон, распахнулась входная дверь, впуская в дом Всеволода. Слава богу, хоть с этим все в порядке! Но одного лишь взгляда хватило, чтобы понять – не в порядке, ох не в порядке! С сыночком ее любимым приключилось что-то страшное. А иначе с чего бы ему улыбаться этакой безумной улыбкой, с чего бы размазывать по грязному лицу слюни и сопли?..
– Севочка… – К сыночку своему Матрена Павловна подходила осторожно, словно к дикому животному, не решалась даже дотронуться, всматривалась в пустые, бессмысленные глаза и не видела в них ничего, кроме своего испуганного отражения. – Да что же с тобой, Севочка?..
* * *
Анна бежала так быстро, как только могла, как позволяла царящая в подземелье темнота. Она не видела ни зги, не привыкали глаза. Приходилось двигаться на ощупь, вытянув перед собой руки, то и дело натыкаясь на влажные стены, в кровь обрывая ногти. Где-то далеко слышались звуки борьбы, и Анна чувствовала себя предательницей. Нельзя так! Не по-человечески это!
Она замерла, развернулась решительно. Надо вернуться, помочь господину Бергу хоть чем-нибудь. Вот только куда вернуться? Тьма кругом, и не слышно больше ничего, кроме журчания воды. Заблудилась, потерялась в этом бесконечном подземелье…
Нахлынула паника, расцветила темноту кровавыми сполохами, зазвенела в ушах набатным звоном. Анна зажмурилась, замотала головой, отгоняя и сполохи, и ужас. Нельзя поддаваться, нужно успокоиться, собраться с силами и мыслями. Если есть вход, должен быть и выход. Где-нибудь…
Она почти успокоилась, когда гулкое эхо принесло звуки шагов. Кто-то шел по подземелью. Миша?..
Анна прижалась спиной к стене, покрепче перехватила рукоять ножа. Она не дастся, не позволит превратить себя в беспомощную куклу. Если потребуется, будет биться…
Подземный коридор осветился тусклым светом, к Анне потянулась длинная, уродливая тень. Спина взмокла, костяная рукоять заскользила в ладони. Еще чуть-чуть… Если напасть сейчас, из засады, возможно, получится победить, выстоять в этом неравном бою.
А звук шагов тем временем не становился громче, но и не удалялся. Казалось, тот, кто крался по подземелью, не хотел привлекать к себе внимание, таился. Анна тоже затаилась, прислушиваясь. Она не станет жертвой, она нападет сама!
И напала. Бросилась из темноты на врага, доверяя больше слуху, чем зрению, уповая только на внезапность и собственное везение. Не вышло. Тот, кто шел по коридору, оказался проворнее и сильнее, перехватил руку с ножом, сдавил сильно, до боли, прижал Анну к стене, не давая возможности не то что закричать, а и вдохнуть полной грудью.
– Тихо, – послышался над ухом громкий шепот. – Тихо, Анюта, все хорошо.
От голоса этого захотелось расплакаться, а вырываться из железных объятий, наоборот, расхотелось.
– Клим…
– Наконец-то по имени, – сказал он насмешливо и одновременно ласково и так же ласково забрал у Анны нож. – Пусть побудет пока у меня.
Их снова окружала темнота. Жалкий огарок свечи, который нес Туманов, упал и погас.
– С тобой все хорошо? – В темноте этой холодные пальцы Туманова скользили по лицу Анны, стирали соленые слезы. Она и не заметила, что плачет.
– Хорошо. Клим, там мастер Берг. Он помог мне сбежать, но сам… Клим, мне кажется, с ним беда.
Сделалось вдруг невыносимо холодно, так холодно, что кожа, кажется, покрылась кристаллами инея. Нервы? Это все от страха? И Туманов холодный, ледяной просто, а ведь раньше руки его были горячими. Анна помнила. И темнота вокруг изменилась, словно бы кто-то подсветил старые стены синим, не указывая, но обозначая им путь. Кто это сделал?
– Не бойся, – сказал Туманов и коснулся губами ее виска. Губы тоже были холодные, как у покойника, но поцелуй неожиданно успокоил. Или не поцелуй, а слова? – Мы найдем его, Анюта. Я со всем разберусь.
Он так и сказал – я со всем разберусь. Так говорил тете Насте дядя Витя, когда хотел успокоить или подбодрить. И это были не пустые слова. Не говорят пустые слова таким тоном…
– Клим, – Анна накрыла его ладонь своей, – ты не знаешь. У него ружье, он очень опасен.
– Я знаю. Я все знаю, Анюта. Ты, главное, не бойся.
– Чего?
– Ничего не бойся. Тут всякое может привидеться. – Он говорил странные вещи, но напугать Анну его слова не могли. Не сейчас, когда Клим рядом.
– Я не боюсь.
– Вот и хорошо. Тогда пошли. Я вперед, ты за мной. – Клим шагнул в темноту, но руку Анны не отпустил, словно боялся потерять. – Там были зеркала? – спросил вдруг.
Откуда ему знать про зеркала? Что вообще он знает?
– Были.
– Ты не смотрела в них, Анюта? – Руку ее он сжал так крепко, что сделалось больно. – Не смотрела?!
– Нет. Всеволод Кутасов посмотрел… Клим, он посмотрел и изменился. Мне кажется, он сошел с ума.
– Кутасов с Подольским заодно? – Хватку свою он ослабил, наверное, почувствовал, что Анне больно.
– Был заодно, до тех пор…
– Пока не заглянул в зеркало, – закончил за нее Клим.
– Да. И мне показалось, что… Миша, – произносить это имя было тяжело, – показалось, что он знал, что случится, но Всеволода не остановил.
– Знал. – В темноте Анна скорее почувствовала, чем увидела, как Клим кивнул. – Ему нужна ты.
– Зачем? – Она ничего не понимала. С ней и вокруг нее творилось что-то странное.
– Это долго объяснять. – Клим шел вперед и тащил Анну за собой. – Запомни только одно, что бы ни случилось, ты не должна смотреть в те зеркала. Ты поняла меня, Анюта? Не смотри в зеркала! – Голос его был требовательный и настойчивый. Уж он-то точно знал больше, чем она. – Обещай мне.
– Обещаю. – Нет смысла вести споры сейчас, когда мастер Берг в беде. Но потом она заставит Туманова рассказать ей все.
А Туманов тем временем ускорял шаг, словно бы видел то, что не видела Анна. Он не натыкался на стены, не расшибался об острые камни, он шел быстро и уверенно, словно знал, куда именно следует идти, как будто кто-то разматывал перед ним волшебный путеводный клубочек. Мысль была странной, дикой даже, но Анна всмотрелась в темноту перед Тумановым. Был клубочек! Белый, словно из волос сплетенный, светящийся слабым синеватым светом, он катился по каменному полу, указывая путь. Нет, не по полу – над полом. Клубочек из волос скользил по воздуху…
– Что это? – спросила она шепотом, пытаясь клубочек поймать.
– Не трогай! – Туманов дернул ее на себя. Сильно дернул, грубо даже. – Не трогай… это.
– Куда он… оно нас ведет?
– Не знаю. – Прозвучало растерянно. Никогда раньше Анна не видела Туманова растерянным.
А подземелье тем временем менялось, узкий коридор расширился, а потом и вовсе превратился в пещеру с озером в центре. И свет здесь был иной, не мертвенно-голубоватый, а серебристый. Шел он снизу – от воды, и сверху – с неба. Высоко над головой Анна увидела пролом, в который заглядывала почти полная луна. Надо же, уже вечер.
– Ему нужен доступ к воде, – сказал Клим и сам же подошел к краю подземного озера.
– Кому? – Анна шагнула следом. Поверхность озера была гладкой, как зеркало, но не отражалось в ней ровным счетом ничего. Странно…
А клубочек куда-то исчез, словно его и не было.
– Тому, кого мастер Берг называет Желтоглазым. Анюта, это долгая история, я расскажу тебе ее потом. Или мастер Берг сам расскажет.
– …Ну, это уж как получится! – От этого голоса Анна вздрогнула, а Туманов даже не шелохнулся, словно бы знал, что Подольский непременно явится.
Явился. И не один – с мастером Бергом… Подольский держал его под руку, как заботливый племянник, но заботы в том не было никакой. Мастер Берг был ранен, по белой рубахе его расплывалось кровавое пятно, капли крови падали на каменный пол пещеры, а лицо, еще недавно румяное, покрывала смертельная бледность. На ногах он держался чудом, пожалуй, исключительно благодаря поддержке Подольского, на Анну с Климом смотрел виновато.
– Простите, дети, – сказал устало.
– Рано просишь прощения, старик! – Подольский усмехнулся и ткнул мастера Берга кулаком в раненый бок. Август Берг застонал, сложился пополам, но упасть ему не позволили. – Видишь, Аннушка, что ты наделала? – спросил Михаил ласково. – Хорошему человеку плохо из-за тебя. Но ты еще можешь все исправить. – Он сдернул с плеча сумку, швырнул к ногам Анны. – Тебе и сделать-то нужно самую малость – расставь зеркала по кругу, сама стань в центр.
– Не надо, девочка. – Голос Августа Берга звучал слабо, едва слышно. – Не слушай его.
– А господин Туманов тебе поможет. Я смотрю, ему нравится тебе помогать. – Подольский уже не улыбался, а скалился совсем по-звериному. – Вот и поможет. А не поможет, так я прямо у вас на глазах закончу то, что начал, – в руке Подольского блеснул нож, – прирежу вашего ненаглядного мастера Берга. Да ты не бойся, Аннушка! Говорят, ты особенная, тебе от тех зеркал ничего не будет, а человеку жизнь никчемную сохранишь.
Врал! Анна сердцем чувствовала, что врет. Никто из них живым из этой пещеры не выйдет, потому что у Подольского не только нож, но еще и ружье. А ее собственный нож забрал Туманов. Забрал и сейчас разглядывает как небывалую диковину, вертит в руках, хмурится. Нашел время!
– Хорошо! – сказала Анна и шагнула вперед, к самому краю подземного озера. – Я сделаю то, что ты просишь…