- О, мисс, я извиняюсь, - принялась изливаться продавщица, с опозданием заметившая, что голубовато-серая одежда молодой француженки носит следы траура, хотя и неполного. - Примите мои соболезнования, мисс, по поводу вашей утраты.
- Спасибо, - прошептала Филадельфия и поспешно вышла из магазина.
Только после того, как она оказалась на улице, она решилась обратиться к мужчине, который как тень следовал за ней.
- Это отвратительно, - зашептала она в ярости. - Лгать, чтобы вызвать к себе симпатию! Я отказываюсь!
- Мемсаиб не лжет, когда говорит, что она в трауре. У нее был отец, - напомнил он ей.
Она обернулась, чтобы взглянуть на него.
- Это мое дело. Я не получаю удовольствия, вызывая жалость к себе.
- Мемсаиб не должна забывать об окружении.
На этот раз Эдуардо ответил ей по-французски, понимая, что его необычная внешность привлекает внимание кучеров экипажей, выстроившихся вдоль Бродвея в ожидании своих хозяев, занятых покупками.
Она, посмотрев ему прямо в глаза, сказала по-английски:
- Если вы не одобряете мое поведение, вы можете найти себе другого партнера!
У него появилось искушение взять ее за плечи и трясти, пока у нее не застучат зубы. Ему всегда не хватало терпения. С той минуты, как он удержался от соблазна поцеловать ее, они не сказали друг другу и двух вежливых слов. Это было глупо, и он очень огорчался этому обстоятельству, но не мог позволить, чтобы маленькая ошибка разрушила то, что так хорошо начало выстраиваться. Только бы она перестала смотреть на него этими необыкновенными золотистыми глазами, насмехаться над ним, заставляя его вести себя, как подобает обычному послушному слуге.
- Мемсаиб, наверное, устала. Может быть, она хочет поесть?
Филадельфия холодно взглянула на него через плечо.
- Я действительно голодна, но вас это не касается. Я вижу на другой стороне улицы кондитерскую и приказываю вам оставить меня сейчас одну!
- Если мемсаиб прикажет, я готов отрубить себе правую руку, - произнес он драматическим тоном, отвешивая ей поклон, и тихо добавил, - но она убедится, что рука без кошелька мало пригодна для нее.
- Неужели вы считаете нужным напоминать мне об этом на каждом шагу! - закричала она по-французски, потом пробормотала. - Вы ничуть не лучше кредиторов моего отца, которые все время мучили меня насчет его долгов.
Она была оскорблена. Эдуардо видел это в каждой черточке ее лица и тут же пожалел, что завел разговор на эту опасную тему. Он полез в красный сатиновый мешочек у себя на поясе и протянул ей небольшой кошелек.
- Мемсаиб найдет все, что ей нужно, и даже больше, нужно только спросить у ее верного слуги.
Она оттолкнула его руку с кошельком.
- Нет, нет! Я не хочу, чтобы меня обвинили в том, что я трачу больше, чем мне полагается.
Она повернулась и шагнула на обочину тротуара, но обнаружила, что не может сразу перейти на другую сторону улицы. Весь проезд был заполнен экипажами.
В Чикаго она ничего подобного не видела. Ее отец всегда очень осторожно выбирал время, когда ей выйти на улицу. В таких случаях ее ждал семейный экипаж. Она никак не была подготовлена к потоку пешеходов в середине дня на Бродвее.
Толпа на перекрестке помимо ее воли увлекла Филадельфию через улицу. Она ощущала, как растет в ней с каждой секундой тревога, и крутила головой в надежде увидеть Эдуардо, но его нигде не было видно.
Неожиданно и, как показалось Филадельфии, ниоткуда раздались новые крики, и пешеходы вокруг заторопились и побежали. Потом она услышала звон колокола и поняла, что происходит. Мчалась пожарная машина. Перед ней бежали пожарные, криками призывавшие очистить дорогу. Перепуганные кучера ругались и хлестали кнутами своих лошадей.
Она обернулась, отчаянно пытаясь вернуться на тротуар, но люди бежали в обратном направлении. И вдруг она почувствовала, что каблук ее туфли попал в трещину между камнями мостовой. Филадельфия споткнулась и с криком ужаса упала под копыта приближающихся лошадей.
Сердце Эдуардо сжалось от ее крика. С того момента, как они расстались, он пытался догнать ее. Она была уже на расстоянии протянутой руки, когда вдруг рванулась вперед и пропала из виду.
Он, как сумасшедший, расталкивал прохожих и орал на них на смеси португальского и английского, и они расступались перед ним. Не думая о собственной безопасности, он бросился к лошадям, которые вот-вот должны были растоптать копытами Филадельфию, схватил их под уздцы и пригнул вниз голову лошади.
- Держи своих проклятых лошадей! - крикнул он кучеру.
В тот момент, когда лошади остановились, он уже оказался на коленях рядом с Филадельфией. Она лежала неподвижно, и от ее вида его сердце пронзила боль.
- Милая! - закричал он в отчаянии, наклонившись и нежно прикоснувшись к ее шее в поисках пульса. Пульс был ровным и насыщенным. - Филадельфия! - прошептал он, прижимая ее к груди.
Ее лицо было мертвенно-бледным, если не считать кровавой царапины на правой щеке, но, когда он нежно отвел прядь волос от ее щеки, он увидел, что ресницы ее затрепетали.
- Что здесь произошло?
Эдуардо поднял голову и увидел перед собой краснорожего полицейского.
- Спросите у него! - Он махнул рукой в сторону кучера дорогого экипажа. - Он чуть не убил ее!
Он посмотрел на Филадельфию и обнаружил, что она открыла глаза и смотрит на него.
- Что случилось? - спросила она слабым голосом, цепляясь за его руку в надежде, что это поможет миру вокруг перестать кружиться.
От ее прикосновения он почувствовал, как дрожь пробежала по его телу.
- Все в порядке, милая?
Она утвердительно кивнула.
- Я упала.
- Я отвезу вас домой.
Он обнял ее одной рукой за плечи, другую подсунул под колени и поднял.
- Подождите минутку! - крикнул полицейский. - Кучер говорит, что девушка сама оказалась под копытами его лошади и он ничего не мог сделать.
Эдуардо с презрением взглянул на кучера, потом обернулся к полицейскому.
- Этот человек лжец и трус. Его следует арестовать за то, что он не умеет управлять лошадьми!
- В этом нет необходимости, - раздался голос из экипажа. Дверца с гербом отворилась, ливрейный лакей соскочил с запяток, чтобы помочь выйти хозяйке. Дама с серебристыми волосами, облаченная в темно-бордовый туалет, ступила на тротуар. Она была маленького роста, менее пяти футов, но каждый дюйм ее фигуры отличался поистине королевской уверенностью и сознанием собственной значимости. Она чуть запрокинула голову, чтобы видеть лицо высокого полицейского, и произнесла:
- Я видела все, что произошло. Виноват мой кучер.
Поднеся к глазам серебряный лорнет, она глянула на кучера.
- Джек, ты уволен. Я всегда говорила, что ты не умеешь обращаться с моими лошадьми. Это заметил даже жалкий иностранец. Слезай с козел. Сейчас же! Я не намерена ждать весь день, пока ты закроешь свой рот. Убирайся вон!
Она обернулась к Эдуардо, оглядев его сквозь лорнет с головы до ног.
- Кого это ты несешь, словно куль муки?
Эдуардо посмотрел на улыбавшуюся ему Филадельфию и вдруг у него мелькнула интересная мысль.
- Это моя хозяйка, мемсаиб Феликс де Ронсар.
Он уже успел рассмотреть герб на дверце экипажа, драгоценности, украшающие уши и пальцы дамы. Совершенно очевидно, что она богатая дама с Пятой авеню. При других обстоятельствах он мог поддаться искушению использовать такой случай, но сейчас он думал только о том, как доставить Филадельфию в какое-нибудь безопасное место, где он мог бы удостовериться, что она не пострадала больше, чем это выглядит.
- Если вы извините нас, я должен отвезти ее домой и найти врача.
- Я не извиню вас, - ответила маленькая дама, и, когда Эдуардо попытался обойти ее, дорогу ему преградил полицейский.
- Ты лучше послушай, что тебе говорит леди, парень, - сказал он.
Лицо дамы было беспристрастно.
- Твоя хозяйка живет в городе?
Эдуардо, скрипнув зубами, вежливо ответил:
- Мемсаиб в настоящее время остановилась в отеле "Виндзор".
- А твоя хозяйка знает здесь хорошего врача?
Он оценивающе посмотрел на нее.
- Нет, мемсаиб.
- А я знаю. Посади девушку в мой экипаж. Я полагаю, ты умеешь управлять лошадьми?
Эдуардо едва не улыбнулся, оценив все значение ее слов. Эта дама, имеющая вес в обществе, предлагала им свое гостеприимство. Нет худа без добра.
- Вы правильно полагаете, мемсаиб.
- Что это значит, когда ты говоришь '"миим саб"?
- Мемсаиб означает госпожа. Так уважительно обращаются к даме на моей родине в Индии.
Дама издала звук, видимо, выражавший удовлетворение.
- Ладно, дикарь, я миссис Саттеруайт Ормстед. Ты можешь отвезти нас ко мне домой. Как только мы приедем, я пошлю за моим врачом. В конце концов, это мои лошади чуть не сделали форшмак из твоей мемсаиб.
- Вы говорите, что разыскиваете оставшихся членов вашей семьи? - задумчиво спросила миссис Ормстед, стоя около постели, где лежала Филадельфия. - А почему вы не поедете домой, во Францию? Я думаю, их скорее можно разыскать там.
- Вероятно, я так и поступлю. - Филадельфия вцепилась руками в шерстяную накидку, вздрагивая от того, что врач ощупывал ее ногу. Она испытывала боль и смущение от общества этой доброй незнакомки.
- А где Акбар?
- Акбар? Это так зовут того дикаря с повязкой на голове? Акбар… Звучит так, как бывает, когда кость попадает в горло. - Ее брови вопросительно приподнялись. - Кто такой этот Акбар?
- Мой телохранитель… О!
Врач извинился.
- Простите, мисс. - Он закончил свой осмотр и обернулся к миссис Ормстед. - Похоже, что перелома нет, скорее, это растяжение связок. Молодой даме нужно полежать в постели несколько дней, пока связки не окрепнут.
Миссис Ормстед посмотрела на свою гостью.
- У вас есть горничная?
Филадельфия выдержала ее орлиный взгляд.
- У меня есть Акбар.
- Вот именно, и это совершенно неприлично. Да, я вижу, что он вам предан. Потребовались усилия моего дворецкого и трех слуг, чтобы убедить его остаться внизу, пока вас осматривает врач.
Представив себе эту сценку, Филадельфия отвела глаза.
- Акбар - личность необыкновенная.
- Не сомневаюсь, но он неподходящая горничная для молодой девушки, а вам нужна такая. Доктор Макнейл говорит, что вам нужно несколько дней полежать в постели. Вы останетесь под моей крышей. Тихо, дитя, я не потерплю возражений. Я стара и достаточно богата, чтобы действовать по своему усмотрению.
Встревоженная Филадельфия затрясла головой.
- Не надо! Я хочу сказать… - Она замолчала, отчаянно стараясь вернуть себе предательский французский акцент, исчезающий каждый раз, когда она волновалась. - Я хочу сказать, мадам, что не хочу нарушать порядок вашей жизни. Вы были très gentille ко мне. Тысяча благодарностей, мадам Ормстед. Но я должна ехать домой.
- У вас нет дома. У вас номер в отеле. - Миссис Ормстед произнесла это слово с отвращением. - Молодая леди приличного положения не может подвергаться опасностям, сопряженным с таким местом, если рядом с ней нет родственника мужчины. Этот темнолицый Акбар не подходит для этого. Я уже послала мою домоправительницу за вашими вещами. Вы должны остаться здесь. - Она неожиданно улыбнулась, и эта улыбка совершенно изменила ее лицо. - Как видите, я все делаю по-своему.
Филадельфия откинулась на подушки. Миссис Ормстед напоминала ей тетку ее отца Гарриет, которая умерла, когда Филадельфии было двенадцать лет. Добрая и деятельная женщина, она тоже не считалась ни с какими препятствиями, когда чего-то хотела.
- Вы самая добрая женщина, но при этом такая, которой очень трудно отказать.
- Мистер Ормстед говорил то же самое. - На какое-то мгновение холодные голубые глаза пожилой женщины потеплели, но она тут же решительно тряхнула головой. - Он скончался три года назад. А кажется, что прошло уже тридцать. Говорила ему, что он не должен злоупотреблять бисквитами, пропитанными вином и залитыми взбитыми сливками. Но он был ужасно упрямый человек. Не мог изменить свой характер. Никак не могу понять, почему я вышла за него замуж.
Филадельфия импульсивно дотронулась до руки миссис Ормстед.
- Вы, видимо, очень любили его.
Миссис Ормстед посмотрела на Филадельфию так, словно впервые увидела ее.
- Думаю, что вы правы, моя дорогая. Я открою вам секрет. Никогда не выходите замуж за мужчину, чей характер вы не можете изменить. К тому времени, когда вы привыкаете к его характеру, он умирает, и получается, что вы зазря употребили все эти годы. - Она резко обернулась к доктору. - Вы еще не закончили? Девушка устала.
Доктор собрал свои инструменты, оставил Филадельфии обезболивающее лекарство и удалился.
- Я хочу видеть Акбара, - тут же сказала Филадельфия.
- Я в этом не сомневаюсь, - отозвалась миссис Ормстед, - но я полагаю, что вам нужно отдохнуть. Поспать, а потом поужинать. А потом посмотрим.
- Он будет чувствовать себя несчастным, - сказала Филадельфия, - и я тоже.
- Прекрасно. Маленькое несчастье украшает девушку. В вашем возрасте я частенько чувствовала себя несчастной, и мне всегда это нравилось.
Она повернулась и вышла из комнаты.
Филадельфия долго лежала, глядя на закрытую дверь и прислушиваясь, не раздадутся ли чьи-нибудь шаги. В конце концов она решила, что миссис Ормстед ушла, а Эдуардо не сможет в ближайшее время навестить ее.
Расстроенная, она принялась рассматривать комнату, в которой лежала. Она была обставлена по последней моде - с простотой и обилием воздуха. Стены были оклеены простыми обоями с синими и белыми полосами. В комнате стояло несколько маленьких столиков с фарфором и разными безделушками. Белые занавески прикрывали окна. У камина, закрытого на летнее время, стоял экран, выполненный в восточном стиле. На полу лежали индийские циновки. За большой японской лакированной ширмой, стоявшей в углу, находился умывальник, висели полотенца и виднелась ванна. Приятная комната, служившая подтверждением слов миссис Ормстед о ее богатстве.
Потом мысли Филадельфии вернулись к лодыжке. Доктор обложил ее льдом, но тупая пульсирующая боль полностью не прошла. Филадельфия почувствовала себя несчастной, усталой и голодной.
Мысль о еде была последней перед тем, как она закрыла глаза. На столике у двери стояла ваза с фруктами. Фрукты выглядели спелыми, сладкими, источающими сок. Где Акбар, когда он действительно нужен ей?
5
- Вам лучше? - Акбар стоял рядом с Филадельфией, лежавшей в бамбуковом шезлонге.
Она покачала головой, памятуя о горничной, находившейся поблизости.
- В моей лодыжке очень пульсирует кровь, а в желудке совершенно пусто.
Эдуардо бросил грозный взгляд на горничную.
- Мемсаиб хочет завтракать. Немедленно принести ей завтрак.
- Сию минуту, сэр, - горничная, очарованная и одновременно напуганная этим мужчиной в тюрбане, присела в реверансе и выскочила из комнаты.
- Ой! Вы делаете мне больно! - возмутилась Филадельфия, когда Эдуардо согнул ее колено и взялся за забинтованную лодыжку.
- Так вам и надо, - пробормотал он, разматывая повязку. - Женщина, которая настолько глупа, что суется и пугает лошадь, заслуживает того, что она получила.
- Вы просто завидуете, - сказала она, отбросив свой нарочитый акцент. - Вы провели ночь в крыле дома для слуг, в то время как я спала здесь.
Он окинул взглядом голубую с белым спальню.
- Здесь очень мило. И даже помещения для прислуги имеют свою привлекательность. К примеру, горничная, которая только что вышла, занимает комнату, соседнюю с моей. Она и ее соседка по комнате очень заботились о моем удобстве вчера вечером.
Филадельфия метнула в его сторону негодующий взгляд, потом обнаружила, что он очень умело обращается с ее лодыжкой.
- Что вы делаете?
- Хочу убедиться, что идиот, именующий себя врачом, знает в своем деле толк.
У него не было ни минуты, чтобы остаться с Филадельфией наедине, с тех пор как накануне днем они вошли в дом Ормстедов. Единственное время, когда он мог видеть ее, это после обеда. Но и тогда миссис Ормстед стояла рядом с ним, ее зоркие глаза не упускали ни одного нюанса в их движениях. Он не мог дотронуться до Филадельфии, не мог даже спросить ее, как она себя чувствует в роли мадемуазель Ронсар. Теперь он был полон решимости самому осмотреть ее.
Он повернул ее ступню направо, потом налево, взад и вперед.
Наблюдая за ним, Филадельфия забыла, как она обрадовалась, когда он вошел в комнату. Она плохо спала, то и дело просыпалась с тревожным ощущением, что за ней следят. Конечно, никого в комнате не было, а только ее совесть, мучившая ее, что она воспользовалась добротой незнакомой дамы. Как огорчится миссис Ормстед, если узнает, что приютила под своей крышей самозванку. Им нужно просто уехать из этого дома и вернуться в отель "Виндзор".
- Ну что? - спросила она. - Вы удовлетворены, что моя нога на месте?
- Я удовлетворен тем, что она не сломана, - ответил он, не поднимая глаз. - Я надеялся, что он хотя бы наложил мазь. Я обращаюсь со своими лошадьми лучше, чем этот доктор с людьми.
- Во всяком случае, я заслуживаю лучшего обращения, чем ваше. Вы крутите мою лодыжку так, что у меня кровь стучит еще сильнее.
- Правда? - удивился он. - Тогда я исправлю свою ошибку.
Медленными, но решительными движениями он начал массировать ей лодыжку, сначала легкими прикосновениями, потом усиливая нажим. Левой рукой он прочно держал ее за пятку.
Филадельфия судорожно вздохнула. Но постепенно от тепла его рук боль стала затихать. Еще через минуту гипнотические движения его пальцев сняли у нее и головную боль, и, расслабившись, она откинулась на подушки. В его руках она чувствовала себя уютно и в безопасности.
Эдуардо слышал, как она постанывает от удовольствия, с гордостью и раздражением. Он знал, что означает ее реакция, хотя сама она этого не знала. Будь она другой женщиной, он допустил бы, что она поощряет его позволить себе с ней больше, чем следует. Но он этого не допускал. Эдуардо понимал, что она слишком несведуща в приемах мужчин, чтобы осознать все значение ее покорности его прикосновениям. Филадельфия даже не отреагировала, когда его рука поднялась от лодыжки под полу ее халата к икре.
Он медленно продвинул свою руку еще выше, к ее колену. Он почувствовал, как она напряглась, когда он дотронулся до самого чувствительного места у нее под коленкой, но она не вскочила в негодовании и не потребовала, чтобы он прекратил. Вместо этого он услышал, как она сонно пробормотала:
- Перестаньте щекотать.
Раздраженный тем, что она приняла его ласку за щекотку, он взялся пальцами за ее колено. Что она теперь скажет? Ничего…
Его рука скользнула по ее ноге вниз, потом вновь двинулась выше, и он понял, что удовольствие от его прикосновения испытывает не он один. Наложенный им на себя обет воздержания готов был вот-вот рухнуть. Когда он начал массировать мягкую шелковистую кожу ее икры, она издала глубокий чувственный вздох.